Чёрный лёд

      Албемарль-стрит, 33.       Ноэль запомнил адрес сразу, как только услышал его, но повторил про себя ещё не менее сотни раз, словно опасался что-то напутать, проехать мимо или — хуже того — забыть, заработав внезапный провал в памяти.       Не случилось. Не забыл. Не напутал и не проехал.       Более того, опасения, связанные с возможным опозданием, оказались напрасны. Ноэль подошёл к дверям ресторана «1837», расположенного в знаменитом отеле «Браунс», за десять минут до назначенного времени. И мысленно укорил себя за то, что не додумался выбрать самую длинную дорогу или, поняв, что в запасе есть пара лишних минут, покататься бесцельно по городу. Точность, несомненно, слыла вежливостью королей, но это вовсе не означало, что нужно появляться на месте встречи настолько заранее. Опаздывать, впрочем, тоже не стоило.       Ноэль пробежался взглядом по посетителям ресторана, желая проверить кое-какую догадку.       Смешно, но Макс уже находился там. Его — вернее сказать, их — столик радовал своим расположением. Это место привлекало меньше всего внимания — все остальные бросались в глаза, а здесь непроизвольно возникали мысли о некой интимности происходящего и возможности — относительно, само собой — скрыться от посторонних глаз.       Впрочем, когда речь заходила об этом отеле и его ресторанах, говорить о чём-то, мало привлекающем внимание, было сложно. Каждая деталь интерьера бросалась в глаза, гипнотизировала роскошью, ещё не успевшей померкнуть после относительно недавней реставрации 2005-го года, и человек, впервые оказавшийся в данном отеле, мог, позабыв о приличиях, простоять с открытым ртом, удивляясь всему, что попадёт в поле его зрения. Первый в истории Лондона гостиничный ресторан на неподготовленных посетителей, решивших устроить себе праздник жизни, подавшись сюда на пару ночей отпуска, впечатление производил неизгладимое. Ноэля, периодически появлявшегося здесь в сопровождении родителей или в одиночестве — случалось давать интервью в этих стенах, — удивить было сложнее, однако он признавал великолепие и с удовольствием отмечал не кричащую и броскую, а сдержанную, проявляющуюся в каждой детали оформления величественность отеля.       Стоило появиться в зале, перестав топтаться на пороге, и Макс, продолжая разговаривать по телефону, моментально повернул голову в сторону дверей, безошибочно находя взглядом того, ради кого, собственно, и приехал. Ноэль перестал удивляться таким совпадениям. Он вообще перестал удивляться всему, что так или иначе было связано с Максом.       Он мог потратить все силы на поиски логики, но не прийти ни к чему, кроме восхитительно алогичного, но зато романтического умозаключения: их встреча должна была однажды состояться. Рано или поздно жизнь всё равно столкнула бы две свои пешки лбами, преодолев любое препятствие, возникшее на пути, и заставив обоих посмотреть прямо перед собой.       Подавив в себе нездоровое желание сделать какую-нибудь глупость, к примеру, игриво помахать рукой и придурковато улыбнуться, Ноэль подошёл к столику и, протянув Максу ладонь, произнёс сдержанно:       — Ноэль Далтон.       — Максимилиан Эллиот, — отозвался Макс, поднимаясь с места и пожимая протянутую ладонь, хотя по глазам было понятно, что хотел он поступить иначе, повторив действия, совершённые на вечере у мистера Шелла.       Но там это было в порядке вещей, а здесь смотрелось, как провокация, привлекающая к обоим повышенное внимание.       — Или просто Макс? — спросил Ноэль, склонив голову, улыбаясь, и неохотно разрывая тактильный контакт.       Устроившись за столом, он поправил волосы, отводя их от лица и внимательно глядя на собеседника. В вечер, ознаменованный знакомством, Макс выглядел растерянным, словно не до конца понимал, где находится и какими судьбами там оказался. Что было недалеко от истины и вполне применимо к ним обоим. Оба смутно представляли, куда их занесло попутным ветром, и действовали больше по наитию, нежели действительно осознавая, в чём суть мероприятия.       Сегодня Макс выглядел собранным, уверенным и бесконечно решительным. Хотя и не походил на бизнесмена, возводящего свою личность в абсолют, неспособного прислушиваться к чужому мнению и, априори, считающего его чушью на постном масле.       — Да, пожалуй, так предпочтительнее, — сказал Макс, тоже позволив себе полуулыбку. — Американская привычка. Во время учёбы в «Уортоне» никто не называл меня полным именем, и я успел от него отвыкнуть. Сейчас оно кажется мне неоправданно вычурным.       Смотреть на него в декорациях не столь театральных, как прежде, было непривычно. Понимание, что сейчас он видит лицо без маски, приводило в замешательство.       — Общепризнанный гений маркетинга, — произнёс Ноэль. — Генеральный директор известного бренда «Foretti» и PR-директор «Эллиот-групп».       — Некогда известный фигурист, оставивший профессиональный спорт и решивший посвятить себя семейным ценностям, а ныне выступающий в рейтинговом телевизионном шоу, — не остался в долгу Макс. — Бонусом — талантливый пианист.       — Что могло понадобиться такому человеку, как ты, от меня?       — Ты и сам знаешь.       — Знаю? — наигранно удивился Ноэль.       — Допустим, через пару недель у нашего конгломерата стартует новая рекламная кампания. У меня возникла идея-фикс, и я хочу увидеть тебя в числе лиц, её представляющих, а потому всеми мыслимыми и немыслимыми способами планирую привлечь приглянувшуюся звезду к сотрудничеству?       — Собираетесь сделать серию снимков приглашённой знаменитости в окружении моделей с анорексично торчащими рёбрами и выразительной чернотой под глазами?       — Боюсь, нарисованные тобой экземпляры, покупателей не привлекут, а распугают.       — Тогда чьё окружение мне предлагают?       — Звёзд кино и спорта. Людей с заслуженно громкими именами, отличившихся заметными достижениями в своих областях.       — Звучит заманчиво. Но, рискну предположить: тебе известно, что я из принципа не снимаюсь в рекламных проектах, какими бы масштабными и привлекательными они не были, — признался Ноэль.       — Наслышан, но я не мог не попытать счастья, — ответил Макс.       — Учитывая наполнение посылки, доставленной несколько дней назад, это будет кампания по продвижению товаров, предназначенных для BDSM-игр, — протянул Ноэль задумчиво. — Конгломерат выходит на новый уровень? Раньше была линейка люксовых аксессуаров из кожи, а теперь появятся аксессуары только для взрослых, любящих предаваться на досуге особым забавам? Ты...       Он осёкся, не представляя, как лучше сформулировать вопрос, чтобы звучал он не слишком нетактично.       — Тематик? — подсказал Макс, догадавшись самостоятельно, без дополнительных подсказок.       — Да.       — Нет. В юности у меня был крайне неудачный опыт в данной области сексуальных игр. Больше я не рискую. Не уверен, что мне понравится, и, честно говоря, не хочу проверять догадки относительно того, насколько изменились с годами мои пристрастия.       — Значит, всё-таки практиковал?       — Пытался, но долго это не продлилось.       — А кем ты был: верхним или нижним?       — Верхним, — неохотно признался Макс, доставая зажигалку и нервно постукивая ею по столику; перед глазами пронеслась картина с окровавленными простынями и разодранной спиной; от увиденного порядочно затошнило. — Это сложно назвать полноценным опытом, потому что в понятиях я не разбирался, и наша попытка была дилетантством, обернувшимся катастрофой для обоих. Если интересует, чем мы занимались, то перечисление много времени не займёт. Скорее SM, нежели DS. Опыт был скудным и, как я говорил, не слишком удачным. Мы пробовали играть с плёткой и с дыханием.       Ноэль не мог видеть себя, но подозревал, что после слов об искусственной асфиксии с лица сошли все краски; оно стало восковым, а в глазах блеснули искорки страха.       То, чего он опасался.       Всё не могло быть просто и безоблачно. Он с самого начала ловил себя на мысли, что знакомство обязательно будет чем-то омрачено. Появились первые штрихи к портрету вроде как идеальной личности, и недавняя теория начала переплавляться в аксиому.       — Вот же пропасть, — выдохнул Ноэль.       Он стиснул в пальцах салфетку, вдохнул, шумно выдохнул; неосознанно провёл ладонью по шее, вспоминая ужас осознания, что воздуха не осталось. Тот жуткий миг, когда в лёгких сгорает последний кислород, и умом понимаешь, что надо сделать вдох, но не получается. Потому что тебя насильно лишают этой возможности, пережимая горло и методично подталкивая к краю обрыва, за которым пустота. И смерть.       Перемены в его настроении и меловая бледность не остались незамеченными. Макс обеспокоенно посмотрел на него.       — Ноэль, что происходит? Почему ты изменился в лице? У тебя тоже был неудачный опыт подобного рода, и ты думаешь, что я?.. — спросил тихо, не доведя мысль до финала.       — Можно и так сказать, — уклончиво ответил Ноэль, стараясь не думать о тонком галстуке-удавке, используемом Заком. — Относительно опыта.       — А?..       — Я не хочу об этом вспоминать.       — Но...       — Не хочу, — уверенно повторил Ноэль.       — Пожалуй, не лучшая тема для обсуждения за ужином. Зря мы вообще об этом заговорили, — произнёс Макс, испытывая нервозность и напряжённость не меньшую, чем его визави.       Самое мерзкое заключалось в том, что он не представлял, какими методами их разрядить.       Он сотню раз успел пожалеть о собственных порывах, невоздержанности, присущей юности, неспособности контроля и прочих промахах, датированных ушедшими годами. Все эти отталкивающие подробности были последним, что он хотел обсуждать с Ноэлем, но ситуация вышла из-под контроля и понеслась в непонятном, непредсказуемом направлении.       Он давным-давно не ходил на свидания и успел благополучно позабыть о том, какими они бывают. О том, что такое романтика и создание подходящего настроения. В большинстве случаев, он не расстраивался, если вечер не складывался по предполагаемому сценарию — зачастую не волновали помарки не только его, но и второго участника процесса.       В случае с Ноэлем, безумно хотелось, чтобы всё прошло идеально, но судьба начала ставить ему подножки на старте.       — Напротив. Лучше узнать сейчас, чем в момент, когда...       — Ну же? Продолжай, раз начал.       — Когда красавец превратится в чудовище и попытается тебя задушить, удовлетворяя определённые потребности.       — Я не тематик, да и не относился к их числу никогда. Я был просто малолетним дураком, возомнившим себя гуру секса, знающим и понимающим все тонкости, не способным нести ответственность за свои слова и поступки, не видящим границ. Сейчас всё могло бы сложиться иначе, но, как я уже говорил, я не хочу проверять, да и опыт показал, что особого наслаждения мне подобные вещи не приносят. Я не маньяк. Абсолютно точно. Эксперименты остались в прошлом. Звучит, как дешёвое оправдание и попытка запудрить мозги, но я не лгу. Тебе нечего бояться. Если вдруг подумал, что я планирую провернуть что-то подобное с тобой, то нет. Я никогда не причиню тебе вреда. Ни в жизни, ни в постели, если, конечно, до неё после таких разговоров дойдёт. На самом деле, наручники были отсылкой к вашему с мисс Трэвис выступлению. Не более того. Мне хотелось пошутить, но, видимо, шутка вышла крайне неудачной, — произнёс Макс, сожалея о том, что не может закурить прямо здесь.       Он бы не отказался от сигареты.       — Не только с твоей стороны. Насчёт шутки я догадался, — произнёс Ноэль.       Разговор угас, и Ноэль осторожно, бесшумно сглотнул накопившуюся слюну. Услышав чистосердечное признание, он успел неоднократно пожалеть о своей попытке подколоть, после которой разговор покатился куда-то не туда. Общаться по телефону, не видя собеседника, ориентируясь на текст романтического письма, было проще, и слова находились сразу. Или почти сразу, но сейчас всё складывалось канонично неловко, даже глупо.       Они с самого начала нарочно устанавливали определённую дистанцию, опасаясь того, о чём разговаривали тогда, и пытались всеми силами сдерживать не до конца понятные порывы. В рамках приличий. В рамках условностей, чтобы не показаться излишне... Ноэль не представлял, как охарактеризовать своё состояние. Единственное, что он ощущал — напряжение, исходящее не только от него, но и от Макса. После обсуждения зыбких тем, неприятных для обеих сторон, оно усилилось.       — Ты заказывал что-нибудь? — спросил Ноэль, возобновляя разговор и стараясь вести себя беззаботно.       — Нет. Ждал, когда ты появишься.       — Долго ждал?       — Минут пятнадцать, не больше.       — Сумасшествие, — пробормотал Ноэль куда-то в сторону.       — Почему?       — Я появился за десять минут до оговоренного времени. А ты приехал ещё раньше, — Ноэль хотел продолжить, но заметил, как к их столику направляется официант и решил закрыть рот до лучших времён; разумеется, в заведении подобного ранга персонал должен был быть вышколен и максимально тактичен, но мысль, что кто-то, изображая невидимку, внимательно слушает их разговор, желание откровенничать ограничивало.       — Спасибо, — произнёс Макс, принимая меню.       — Благодарю, — выдохнул Ноэль, открывая своё и временно отвлекаясь на ассортимент предложенных блюд; он подозревал, что кусок в горло не полезет, но продолжил скользить взглядом по строчкам, выхватывая знакомые названия. — Хм, надо же.       Макс оторвался от изучения меню и посмотрел на Ноэля. Тот, в свою очередь, успел пожалеть, что открыл рот и сказал... По-видимому, глупость. Не то чтобы это замечание действительно было глупым и провоцировало появление презрительных гримас на постных лицах присутствующих, но прозвучало не вовремя, порождая очередной виток неловкости. А уровень её и без того зашкаливал.       — Что такое?       — Здесь подают вино моего года рождения.       — Предлагаешь выбрать его?       Ноэль усмехнулся.       — Категорически не рекомендую.       — Почему?       — Тот год был не очень удачным для винодельческих компаний. Погоду штормило, бросая из крайности в крайность. Вызревание проходило в условиях, далёких от идеальных, потому и результат получился соответствующий. Впрочем, на любой продукт находятся ценители, а некоторых всерьёз гипнотизирует информация о годах выпуска. Тем, кто не слишком хорошо разбирается в винах, первым делом на ум приходит мысль о годах выдержки. Что-то вроде «Чем старше, тем лучше». Увы, этот принцип с винами не всегда себя оправдывает и служит причиной многочисленных разочарований. К тому же, давно известно: большинство английских вин лучше пить молодыми, и ценителей у них немного. Букет их всегда схож между собой. Бузина, крапива, садовые травы и грейпфрут. После моего возвращения из США, мы путешествовали всей семьёй, и нас занесло в Южный Уэльс, известный наличием своих виноградников. Там выбор именно английских вин был куда внушительнее. Так уж сложилось, что особой популярности они у нас в стране не снискали, а большинство сортов можно попробовать лишь в самом винодельческом хозяйстве. Вот мы и воспользовались подвернувшейся возможностью. В основном, вина белые. Но встречается и красное. Оно вкуснее. Я бы сказал, намного вкуснее. Даже удивительно. Тут его не предлагают, а то, которое есть в меню, особо удачным выбором не назовёшь.       — Целая лекция, — не без удивления заметил Макс.       — Пытаюсь отговорить тебя от этого выбора. На случай, если ты всё-таки планировал рискнуть. Что сомнительно.       — Думаешь?       — Полагаю, ты, как многие другие любители и ценители напитка, предпочитаешь вина французские, не так ли?       — Так, — согласился Макс, признавая правоту собеседника. — Посоветуешь что-нибудь?       — Не возражаешь против сухих вин?       — Нет. Совсем нет.       — Тогда... Вот это. Французское красное сухое вино. Шато Петрюс 2004-го года. Идеально, на мой взгляд. Баланс выдержки, крепости, вкуса и потрясающего букета.       — Ежевика, ваниль и шоколад, как основа аромата, — заметил Макс.       — И слива, — добавил Ноэль.       — Да. И она.       — Тебе нравится?       — Отличный выбор. Я бы тоже остановился на нём.       — На то есть причины?       — Есть.       — И какие?       — Вряд ли тебе придётся по душе мой ответ.       — Рискни, — предложил Ноэль. — Риск — дело благородное, и иногда себя оправдывает.       — Кто не рискует, тот не пьёт шампанского?       — Когда речь заходит о тебе, выражение теряет смысл, — усмехнулся Ноэль. — И вообще данное высказывание всегда казалось мне немного нелепым. Шампанское не пьёт тот, кто его не любит. Или тот, кому жаль денег на покупку. Тот, кто попробовал однажды и разочаровался во вкусовых качествах. Разные могут быть причины для отторжения к напитку. Тому, кто занимается производством шампанского, остаться без него не грозит. Для тебя, думаю, всегда найдётся пара-тройка бокалов или даже бутылок. «Эллиот-групп» ведь занимается?       — В определённой мере. В этом бизнесе у нас небольшая доля. У французских партнёров она явно больше. Для нас это не основной источник дохода, скорее, баловство.       — Так почему меня должно удивить или насторожить твоё откровение? — вернулся на исходную позицию Ноэль.       — Я знакомился с информацией о тебе и твоих предпочтениях, — признался Макс. — Правильнее сказать, изучал их намеренно, предварительно запросив у сотрудников своей службы безопасности подробное досье.       — Считаешь, сообщение должно шокировать?       — Немногим придётся по душе новость, гласящая, что в их жизни копаются посторонние люди.       — То, что ты интересовался мною и моим прошлым, было понятно, и сегодня — немногим ранее — подтверждалось. Когда ты упомянул кое-что о моих музыкальных талантах. Или не о талантах, но определённых способностях, — сказал Ноэль. — Я не особо афишировал это и в раздаваемых интервью старался не рассказывать подробно о своей жизни за пределами стадиона. Значит, ты копал глубже и успел найти больше информации, чем остальные. Я не оправдываю полностью подобную тактику, но признаю право на её существование. В любом случае, мы — квиты. Я тоже не упустил возможности кое-что о тебе узнать. Правда, ограничился материалами из сети, а не ставил на уши службу безопасности отца, желая разведать, в чьё общество и постель меня зашвырнула жизнь.       — А начиналось с безобидного замечания о вине, — улыбнулся Макс.       — Да-да, — Ноэль, не удержавшись, подарил ответную улыбку. — Ты хотел сделать мне приятно или подчеркнуть схожесть вкусов. Если не нравится данный вариант, выбери другой сорт. Мы можем заказать разные напитки. Тебе не обязательно выбирать то, что хочется мне. Тем более, никто не заставляет просить общий счёт. Каждый платит за себя, каждый наслаждается своим выбором.       — Есть подозрения, что может не понравиться?       — Отец раскритиковал бы моё предложение, — признался Ноэль. — Мы не то чтобы часто ссоримся на этой почве, но многие напитки воспринимаем по-разному, а разные взгляды имеют обыкновение — выливаться в споры. Отец отдаёт предпочтение году 2000-му. Там аромат раскрывается иными составляющими. Трюфели, дым, солодка, вишня и подлесок. Мне ближе такое сочетание. Но вообще-то Ирвин не является большим ценителем вин. Он из множества напитков выбирает виски — ирландская кровь даёт знать о себе. О винах лучше разговаривать с Рошель. Она, как истинная француженка, понимает в них много больше, чем отец, как бы шаблонно это не прозвучало. Правда, сухие не жалует. Она любит сладкие или полусладкие. Кажется, в плане выбора вин у меня нет единомышленников среди членов семьи. Но это не тот вопрос, о разногласиях в котором приходится долго сожалеть. Кто-то любит биг-маки, а кто-то устриц и виноградных улиток. Для кого-то первое — пищевое извращение, а для кого-то — второе.       Ноэль передал меню официанту, приготовившись делать заказ.       Макс последовал его примеру.       — В письме ты упоминал, что в прошлом месяце и начале этого посетил несколько стран, — произнёс Ноэль, с заказами было покончено, и их малочисленное общество, разбавленное присутствием постороннего человека, вновь превратилось в дуэт. — Весьма разнообразная география. Нью-Йорк и Лос-Анджелес меня совсем не удивили. А вот всё остальное... Внезапный тур по азиатским странам?       Он сделал несколько глотков воды, промачивая горло и стараясь говорить увереннее, окончательно распрощавшись со своими страхами и переживаниями, портившими вечер.       — Это сложно назвать туром.       — Тогда?..       — Деловая поездка, — пояснил Макс. — Обычно я отвечаю за американское направление. Раз уж так сложилось, что я в своё время оставил LBS и начал заглядываться на Уортонскую школу и бизнес по-американски, мои деловые партнёры решили, что оптимальным решением будет доверить мне развитие конгломерата в Штатах и контроль над его работой. Европейским направлением занимается мой дядя, азиатское контролирует отец. В этот раз расклад немного изменился, и мне пришлось совместить свои обязанности с обязанностями Джозефа.       — Хороший рынок сбыта?       — Отличный. В этих странах огромное количество модников, с радостью готовых расставаться с деньгами.       — О, да.       — Не веришь?       — Верю. Я не иронизировал. Просто вспомнил несколько статей о шопоголиках, попадавшихся когда-то на глаза. Автор выдвигал предположение, что жители азиатских стран склонны гоняться за известными марками больше остальных.       — Ты читаешь такие статьи? — усмехнулся Макс. — Никогда бы не подумал.       — Когда ты пытаешься хоть как-то развлечь себя в самолёте во время длительного перелёта, ещё не то прочитаешь.       — Не скажу, что журналист был неправ. Достаточно посмотреть на туристов из Китая, приезжающих в Лондон и сметающих с полок весь ассортимент в Burberry. У местных жителей новые поступления редко вызывают подобный ажиотаж. Совсем без внимания они, конечно, коллекции не оставляют, но предпочитают нечто строгое, практичное и на века. Исполнение их мечты для производителей одежды — смерть в чистом виде. Этот бизнес живёт за счёт тех, кто любит многообразие, никак иначе.       — Тебе нравится? — спросил Ноэль.       — Что именно?       — То, чем ты занимаешься.       — Очень, — признался Макс. — Почему ты спрашиваешь?       — Преемственность поколений никто не отменял. Иногда в семейный бизнес идут не от большого желания заниматься теми или иными вещами, а потому что это дело жизни любимых и не очень родственников, и его нельзя доверить случайному человеку. То есть, доверить-то можно, а поручиться за результат — уже... Увы.       — Нет, к счастью, ко мне данная ситуация неприменима. Вначале у меня возникали сомнения, но они быстро испарились. Я не думал, что подобные вещи способны меня настолько увлечь, но в итоге понимаю: мне повезло получить работу если не мечты, то чего-то очень к ней близкого. Тем более есть, с чем сравнивать. После школы я совершил ошибку, поступив в университет по направлению «юриспруденция». После первых же лекций схватился за голову. Это было совсем не то, чем я хотел заниматься — адски скучно и неинтересно, но полезно для реалий бизнеса, и я из чистого упрямства дошёл до конца.       — А родители?       — Они не влияли на моё решение. Мать могла что-то посоветовать, отец — нет. Эллиоты проходят свой путь не совсем самурая, самостоятельно попадая в капканы и выбираясь из них без посторонней помощи. Наша фамильная черта: ввязываться в то, что не приносит удовольствия, а потом оставлять это и начинать всё с нуля. Отец раньше занимался недвижимостью. Казалось бы, где недвижимость, а где мода?       — На разных полюсах.       — Да. Общего всего ничего. Юридическое образование хоть как-то можно использовать в дальнейшем, и, спустя годы, я радуюсь, что не оставил его на середине дороги. Во время заключения соглашений можно здорово сэкономить на услугах юриста. В бизнес-школу при Лондонском университете я поступал уже сознательно, определив, чего хочу добиться после завершения обучения, и вот там мне нравилось учиться.       — Очередная точка пересечения, — сказал Ноэль, откладывая в сторону столовые приборы и прижимая к губам салфетку. — С разницей в несколько лет, но всё-таки.       — А ты?       — М?       — Чем руководствовался, принимая решение? Сам захотел, или проявление преемственности поколений?       — Нисколько. Думаю, отец не стал бы возражать, даже если бы я решил, что хочу стать художником, и день-деньской малевал нечто неудобоваримое, просиживая в студии. У меня нет художественного таланта и амбиций, затмевающих голос разума, потому столь печальная судьба обошла меня стороной, и в LBS я подался по собственному желанию. Был, правда, вариант с другим учебным заведением. Я долго метался меж двух огней, прежде чем определился со школой.       — INSEAD? — предположил Макс, вспоминая свои муки выбора.       Лондон или Фонтенбло? Британия или Франция? Два года или всё-таки один?       Ноэль засмеялся.       — Точно. Моя мать родом из этих мест, потому я бегло разговариваю по-французски и вполне мог вытянуть обучение там, сэкономив год времени. Но снова переезжать? Нет, увольте. Мне хватило американской жизни. В остальном, видимо, мне не стоит и рта раскрывать, пытаясь рассказать историю своей жизни. Она, как две капли воды, похожа на твою, и ты всё знаешь наперёд.       — Я даже стоять на коньках не умею, не говоря о том, чтобы кататься на них, — отпарировал Максимилиан. — Мне далеко до живой легенды.       — Заказывали ужин со звездой, мистер Эллиот? — понизив голос, спросил Ноэль, вновь убирая от лица растрепавшиеся волосы. — Специальное лимитированное предложение. А если серьёзно, то я не воспринимаю себя в данном качестве. Не чувствую себя звездой и не считаю настоящей легендой.       — Кем тогда считаешь?       — Удачливым сукиным сыном, что торчит костью в глотке у многих людей, которых я знать не знаю. Но так сложилось, что я почему-то мешаю им спокойно жить, — фыркнул Ноэль, встряхивая салфетку и расправляя её. — Наверное, мне стоило привыкнуть с ранних лет, но я не устаю поражаться тому, насколько людей может интересовать жизнь постороннего человека, с которым они не пересекались и не оставались тет-а-тет, а видели разве что на экране телевизора. Когда я занимался спортом профессионально, люди разделились на два лагеря. Одни топили меня в любви и говорили, что я — умница, а другие поливали грязью и говорили, что я — ничтожество, выбравшееся на свет благодаря деньгам отца. Все мои награды куплены им, все соревнования профинансированы им же, да и состязания устраивают лишь для того, чтобы я в очередной раз покрасовался перед публикой. Некоторые всерьёз желали отцу разориться, а матери написать пару провальных сценариев и лишиться работы. Знаешь, зачем им это нужно было? Чтобы посмотреть, какое место я займу в турнирной таблице без финансовых вливаний извне. Но время шло, Ирвин не думал разоряться, Рошель продолжала писать успешное мыло, а я — побеждать.       — Что произошло потом? — спросил Макс.       Ноэль посмотрел на него, усмехнулся, но вскоре погасил улыбку и посерьёзнел.       — А потом, как я и говорил прежде, меня уволили. Правильнее сказать, определённые люди подтолкнули меня к мысли об увольнении, и я ушёл, не найдя в себе сил для борьбы. Сначала жалел, потом смирился и перестал загоняться. Получил, наконец, высшее образование и внезапно понял, что менеджмент привлекает меня не меньше ледовых арен. Тем лучше. Не пришлось ничем жертвовать и разрываться, выбирая между столь разными направлениями.       — Тогда почему ты принимаешь участие в проекте?       — Спроси, — хмыкнул Ноэль.       — Кажется, я это и сделал, — резонно заметил Макс.       — Я не способен толком ответить на твой вопрос. Это было одно из предложений Рошель. Обычно я отметаю их без сожаления, а тут рискнул и подписал контракт сразу после того, как нужные бумаги легли передо мной на стол. Может, предаюсь ностальгии. Может, испытываю удачу, обещанную мне определённым человеком.       — И как? Работает?       — Тебе лучше знать. Ты же являешься официальным дистрибьютором. Я всего лишь представитель тестовой группы.       — Это было первое, что пришло на ум, когда я пытался найти вескую причину, способную подтолкнуть тебя к принятию нужного мне решения, — признался Макс. — Не помню, чтобы действительно приносил кому-то удачу, а не ворох проблем.       — В любом случае, если она работала, то хватило её ненадолго. Меня пригласили в проект. Дальше она закончилась. Сразу же активизировались и застрочили свои пасквили с удвоенной силой мои любимые журнашлюшки.       — Журналисты? — уточнил Макс.       — Да нет. Я сказал ровно то, что хотел. На журналистов они не тянут. Не заслужили, чтобы их так называли. Скорее, это просто мутировавшая их разновидность. Бумага дымится, как строчат. На этот раз, отца оставили в покое и перекинулись на мать. Теперь она, согласно статьям, пробивает мне дорогу, продвигая бездарного фигуриста наверх. Если так случится, и мы с Тэссой получим первое место в шоу, у некоторых изданий, точнее, у их работников, случится всемирный прорыв канализации, и это будет феерично, но весело. Я почти соскучился по их представлениям.       — А ты?       — Что?       — Как отреагируешь на феерию? Как поступишь?       — Так же, как реагировал на большинство сплетен и критических статей в последнее время. То есть, никак. Когда я привлёк к себе внимание прессы первыми победами, всё воспринималось иначе и цепляло сильнее. Я старался не показывать переживания, но было... неприятно, как минимум. Крайние несколько лет я живу по принципу «Убей их собственным успехом и похорони своей улыбкой», — произнёс Ноэль. — К сожалению, не мои слова, я их в одной статье почерпнул. Но не мог не примерить на себя. Врезались в память. С тех пор тем и занимаюсь: массово убиваю и хороню. Стал заслуженным гробовщиком, собрал целое кладбище. Запасная профессия есть. На крайний случай. Однако надеюсь, что мне никогда не придётся к ней прибегать всерьёз и надолго.       Подхватив бокал, Ноэль, изображая полную сосредоточенность на содержимом, покачал его в руке. Жест не был заранее отрепетированным, показушным или постановочным — сплошная естественность, чуть задравшаяся манжета, немного обнажившееся запястье.       — Знаешь, за что я не люблю первые свидания? — спросил Ноэль, резко опустив бокал на скатерть и удивившись, как стекло не треснуло от такого приземления.       — А ты их не любишь? — вопросом на вопрос ответил Макс.       — Ненавижу.       — И за что же?       — В первую очередь, за то, что дальше этой вылазки некоторые отношения не продвигаются, и ты чуть ли не с самого начала осознаёшь: продолжения не будет. Стоит подняться и уйти сразу. Ты это понимаешь, чувствуешь, но всё равно остаёшься сидеть на месте до конца вечера. Чинно улыбаясь и надеясь на что-то, продолжаешь рекламировать себя, словно товар на рынке. И, думаю, эту схему ты понимаешь лучше меня. Эй, мистер, выберите меня. Я — то, что вам нужно. Именно я, а не кто-то другой. Ну, пожалуйста, посмотрите...       — Смотрю. Уже давно только тем и занимаюсь, — сказал Макс, усмехнувшись.       — А вдруг я говорил не о нас?       — А о ком?       — Образно.       — Не думаю.       — Правильно не думаешь, — протянул Ноэль. — Ещё не насмотрелся?       — Нет. Думаю, мне не грозит.       — Поделишься соображениями?       — Я по-прежнему не понимаю людей, называвших тебя отмороженным.       — Там были особые причины для присуждения подобного звания.       — Всё равно я не разделяю их точку зрения.       — А как насчёт двух других пунктов?       — Порочность и красота?       — Они.       — С этими пунктами соглашусь. С небольшими поправками. Не столько порочен, сколько сексуален. Каждый жест, взгляд, улыбка — завораживает. Ты потрясающе красив без дурацкой маски, закрывающей половину лица. Это признаю даже я.       — Даже?       — Никогда не любил рыжих, — признался Макс, — и намеренно обходил их стороной.       — Твоя бывшая супруга, если не ошибаюсь, брюнетка, значит...       — Единичный случай, а не закономерность.       — Джентльмен предпочитал блондинок?       — Мне не совсем подходит выданная характеристика, но остальное — в точку. Светлый цвет волос был фаворитом.       — И что заставило сменить приоритеты? Светловолосых людей на вечере было много больше. Мог подойти к любому из них, а не поступаться принципами.       — Настало время сложных вопросов с твоей стороны. Я не знаю, почему остановил выбор на тебе. И понимаю себя ещё меньше, когда речь заходит о вопросе: почему не забыл о твоём существовании на следующий день.       — Обычно так и поступаешь?       — Обычно — да, но исключения из правил бывают у каждого человека.       — Сумасшествие, — снова, как и в самом начале вечера, повторил Ноэль, делая сразу несколько глотков, чтобы промочить горло. — Мы видимся второй раз в жизни. Знакомы всего пару реальных дней и три десятка призрачных, проведенных, как в тумане, а уже говорим друг другу громкие слова о судьбоносных встречах и помешательстве. Когда находимся на расстоянии. Когда находимся рядом, я хочу зашить себе рот, чтобы не сказать какую-нибудь глупость и не разрушить образ, приглянувшийся тебе на вечере, потому что в повседневной жизни я совсем другой. Я не таинственный, не загадочный и не нежно-юный с трепетным отношением к жизни. В моей жизни есть определённые страницы, залитые кровью, которые я не хотел бы выставлять на всеобщее обозрение. Я замороченный по многим пунктам, и...       — И? — поторопил Макс.       — Ты разочарован увиденным и услышанным? — резко оборвав прежнюю мысль, спросил Ноэль. — Разбитые мечты, неоправданные ожидания? Волшебство развеялось, и парень совсем не такой, каким ты его запомнил.       — Другой, — согласился Макс. — Я заметил. Нет. Не разочарован. Такой ты мне нравишься ещё больше. Если на то пошло, ты слышал сегодня признание о некоторых из моих промахов, датированных далёким прошлым. Получается, если смотреть с позиции скептика, я тоже не сказочный принц, приносящий в жизнь каждого человека, с которым провожу время, счастье, радость и розовые сердца в сахарной обсыпке. А если всё-таки принц, то, скорее всего, из страшной сказки. В моих шкафах хранится множество скелетов, и если они выпадут оттуда, грохот будет стоять потрясающий. На всю Британию хватит. Испугаешься такой сомнительной рекламы? Сбежишь прямо сейчас? Задумаешь бежать — беги, пока ещё не поздно.       — Угрожаешь?       — Выражаю опасение.       — Чего боишься?       — Что, привязавшись окончательно, не смогу отпустить.       Ноэль посмотрел на него внимательно, поднялся с места. Наплевав на правила приличия и отмахнувшись от мысли о возможности попадания в видоискатель папарацци — да и кто бы пропустил их сюда? — перегнулся через стол и, с удовольствием отметив изумлённый взгляд Макса, выдохнул в опасной близости от его губ, почти касаясь их, сохраняя самое мизерное расстояние:       — Я об этом пожалею. Совершенно точно пожалею.       — Не пожалеешь.       — Откуда такая уверенность? Гарантии?       — Никаких. И уверенности никакой. Лишь надежда, что сегодняшний инцидент будет самым неприятным моментом в наших отношениях. А теперь скажи это в третий раз, — попросил Макс.       — Что сказать?       — Сумасшествие, — самостоятельно произнёс Макс, очертя контур губ и проводя подушечкой большого пальца по уголку рта. — Вся история. Все совпадения. Все видения или галлюцинации, преследовавшие нас, пока мы не встретились повторно. Все страхи и грязные воспоминания нашего прошлого, разного, но как будто разделённого на двоих. Всё это — сплошное сумасшествие. И ты понимаешь, что со мной лучше не иметь дел. Понимаешь, что правильнее было бы не осложнять себе жизнь, а воспользоваться предложением, уйти, занеся мои данные в чёрный список и не возвращаясь к ним. Верно?       — Верно, — усмехнулся Ноэль, признавая чужую правоту.       — Но?       — Ты прав, Макс. Чертовски прав. Понимаю, но и не подумаю этого сделать.       Их поездка в лифте выглядела до определённого момента чинно и благородно. Сплошная сдержанность и повышенная серьёзность — никаких внезапных вспышек неконтролируемой страсти, попыток остановить лифт и спонтанно залезть друг другу в штаны.       В немалой степени тому способствовало присутствие посторонних. Ноэль стоял, прислонившись спиной к стенке лифта, и исподтишка наблюдал за какой-то дамой в костюме цвета топлёного молока, дополненном широкополой шляпой, украшенной цветами. Он с трудом представлял, откуда эта дама взялась — англичанка она или же прибыла из другой страны. Её гражданство Ноэля мало интересовало. Он думал больше о том, что выглядит женщина несколько карикатурно. Ощущение усиливало наличие определённого аксессуара — мелкой собачки, поглядывающей на Ноэля и от души облаявшей его, когда он собирался войти в лифт, последовав за Максом.       Ноэль сделал страшное лицо и не упустил возможности тихо зарычать в ответ, стараясь провернуть всё так, чтобы жест остался незаметным для хозяйки пушистой скандалистки. Увы, удача от него отвернулась, и теперь дама в костюме, ставшая свидетельницей перфоманса, время от времени косилась на Ноэля с подозрением, словно ждала, как он с минуты на минуту набросится на неё и, подобно вампиру, вгрызётся в шею. Ну, или хуже того решит окончательно вжиться в роль собаки и, расстегнув ширинку, помочится прямо на неё. Во всяком случае, взгляд женщины был полон презрения, а на лице так и прочитывалось невысказанное замечание: «Везде плебеи, милая, даже в заведении подобного уровня».       Макс, наблюдавший за спектаклем, устроенным великовозрастным ребёнком, прикрыв лицо ладонью, давился беззвучным смехом. Он проскочил в лифт самым первым, а потому получил шикарную возможность увидеть спонтанное представление из «зрительного зала».       — А ты умеешь располагать людей к себе, — заметил шёпотом, тоже перехватывая в зеркале отражение владелицы собаки, отмечая ярко выраженное неодобрение и недовольство вынужденным соседством.       — Ещё бы, — в тон ему отозвался Ноэль. — С ранних лет только тем и занимаюсь.       С показной неохотой посмотрел в зеркало и улыбнулся.       Женщина, заметив адресованную ей улыбку, поджала губы, а Ноэль закатил глаза и, опустив голову, тихо засмеялся.       Он старался выглядеть собранным и достоверно изобразить, будто ничего не происходит, будто они вообще не вместе, но стоило Максу придвинуться ближе, накрыть его ладонь своей и несильно сжать — показное спокойствие улетучилось и растаяло.       Макс молчал.       Ноэль делал то же самое. Не пытался ничего произносить, заранее понимая, что обречён на провал, и связная речь — не его конёк. Может быть, в другой раз и при других обстоятельствах, но не сейчас.       Ноэль мечтал остаться наедине с Максом. Оказаться в его руках, снова пережив полную гамму разнообразных эмоций, накрывающих с головой и напоминавших ураган. Он хотел, чтобы с него поскорее стянули одежду, толкнули на кровать и отымели, как последнюю шлюху, заставив позабыть обо всём на свете. Буквально вытрахали все мысли. И это желание, с оглядкой на прошлое, на ненависть к данному слову, казалось ему невозможным, как будто чужим. Извне принесённым, но попавшим на благодатную почву и благополучно прижившимся.       Под маской внешнего спокойствия бушевало пламя.       Происходящее воспринималось остро. Слишком остро. Непривычно. Даже пугающе.       Губы горели так, словно с них содрали кожу и густо присыпали солью, провоцируя прилив противоречивых ощущений. Когда больно до невозможности, но вместе с тем иррационально приятно. Метод от противного.       Ноэль прикрыл глаза и коснулся губ кончиком языка, проверяя недавнее предположение. Разумеется, кожа была на месте. Ни крови, ни соли. Тем не менее.       Многообразия вариантов не предполагалось.       Либо сунуть голову под холодную воду, либо...       Он благополучно пропустил момент, когда дама с собачкой и меланхоличного вида мужчина, их сопровождавший, покинули лифт.       Двери снова сомкнулись, отсекая их от общего коридора, оставляя вдвоём в закрытом пространстве. Резкий рывок заставил распахнуть глаза от неожиданности, выпасть из прострации и коротко вскрикнуть, когда вжали в зеркало, прихватили одной рукой за подбородок, не позволяя вырваться из захвата. Когда очертили контур лица, внимательно глядя в глаза. Макс, державшийся на расстоянии, оказался умопомрачительно близко и, не теряя ни минуты, поцеловал Ноэля. Жёстко, грубо, напористо и требовательно. Пожалуй, это было не просто жёстко — жестоко, но на удивление приятно, словно чего-то такого он — после начала сегодняшнего разговора — подсознательно ожидал. Словно, сделай Макс это нежнее и сдержаннее, он испытал бы разочарование, приходя к выводу, что ожидание и реальность безумно расходятся между собой. Ни нежности, ни сдержанности в действиях не проскальзывало, и Ноэль, поражаясь себе, застонал то ли благодарно, то ли умоляюще, прося, чтобы это продлилось как можно дольше. Сильнее цепляясь пальцами за ткань пиджака.       Макс времени даром не терял и принялся раздевать его уже здесь, не дожидаясь, пока они доберутся до номера. Ловким движением, словно всю жизнь только тем и занимался, подцепил галстук-бабочку, распуская её. Вторая ладонь легла на бедро, скользя вверх, перемещаясь на задницу, заставляя Ноэля податься ближе, прижимая к себе.       Ноэль потянулся, желая на ощупь отыскать панель с кнопками и остановить лифт, но Макс перехватил его руку, сжимая запястье и мешая реализовать задуманное.       — Не здесь, — произнёс уверенно и властно, прихватывая зубами губу, но тут же её отпуская. — Не так.       — А как? — с трудом вытолкнул из себя связные слова Ноэль, отмечая в зеркале, расположенном напротив, лихорадочный блеск глаз и общий потрясающе растрёпанный вид.       Хватило пары секунд, чтобы из смешливого мальчишки, решившего в шутку порычать на дурно воспитанную собаку, он превратился в другого человека.       Ему было не до смеха. Особенно теперь, когда рубашку вытащили из брюк и, забравшись под неё свободной ладонью, коснулись кожи, одновременно лизнув татуировку на шее. Место на теле, которое Ноэль ненавидел по вполне определённым причинам, но которое приглянулось Максу и не в первый раз привлекало повышенное внимание.       Ноэль запрокинул голову, одной рукой обнимая Макса. Вторую запустил ему в волосы, сжав и потянув за них.       Он мог с лёгкостью позабыть о том, чем занимался два года со Стюартом, но ни за что не распрощался бы с мыслями об одной октябрьской ночи, прошедшей под знаком определённого человека.       Не сумел бы отделаться от воспоминаний о том, как сидел в кресле, широко расставив ноги, сразу после того, как с него стянули брюки. Ощущал неловкость, но не пытался свести колени, а раздвигал их ещё сильнее, удерживая на себе пристальный взгляд и работая исключительно для одного благодарного зрителя. Порнографический фильм в режиме реального времени.       Да, пожалуй, Ноэлю действительно было немного неловко от осознания происходящего, стыдно за собственное, не слишком привычное поведение. Одновременно с тем он наслаждался пошлостью картинки и её же сексуальностью. Он ласкал себя, не видя отражения, но замечая перемены в лице наблюдателя, кусал губы и пытался определить, насколько у Макса хватит выдержки.       Хватило ненадолго.       — Прекращай, — бросил он хрипло.       Прозвучало приказом, и Ноэль не посмел ослушаться, убирая руку.       Макс был нетерпеливым, а прикосновения его — жадными и показательно собственническими. Не было в его действиях сомнений или стеснения, зато уверенности — сколько угодно.       И не сказать, что Ноэлю это не нравилось.       Ладонь легла на шею, притягивая ближе, заставляя запрокинуть голову и неотрывно смотреть в глаза. На губах мелькнула кратковременная ухмылка. Пальцы отвели от шеи пряди волос.       Ноэль шумно выдохнул. Приоткрыл рот, собираясь сказать что-то. Не сказал. Не успел, потеряв единственный шанс. Макс поцеловал его. Оторвавшись от губ, прихватил зубами подбородок, лизнул выступающий кадык. Макс опустился на колени. Его ладони переместились на поясницу, поглаживая чувствительную кожу, вновь потянув Ноэля ближе к себе, заставляя ещё сильнее раскрыться, хотя, казалось, что он и так уже сделал достаточно.       Жалкие секунды — и вскоре пальцы стискивали обивку, царапая, а с губ срывался жалобный стон. Макс отсасывал ему, ласкал языком и губами, помогая себе рукой и наслаждаясь собственной властью. А в том, что именно он тогда был истинным хозяином положения, сомнений не возникало. Ноэль кончил позорно быстро и, наверное, озадачился бы этим, если бы способность соображать возвращалась скорее, а не сваливала в неизвестном направлении, без предупреждения.       Споро развязав галстук, потянул Макса к себе, благодарно целуя.       Ладони вновь заскользили по его телу, жадно трогая, облапливая, сжимая, а он слизывал собственный вкус с губ Макса и этим вкусом странно наслаждался.       — Как? — повторил Ноэль недавний вопрос.       В его голове обрывочно — отдельными бликами — промелькнул один из возможных вариантов, который Макс не спешил реализовывать, хотя мог.       Ноэль смотрел на него, преувеличенно громко дышал и с каждым новым вдохом-выдохом сильнее понимал, что не стал бы возражать, перестань Макс контролировать себя и ударь с размаха по чёртовым кнопкам, заставив лифт зависнуть между этажами.       Сделав это, развернул бы Ноэля спиной к себе, вынудил упереться ладонями в холодную стеклянную поверхность, прогнуться в спине, а добившись желаемого результата, резко и немного болезненно вошёл в податливое тело. Потянул за волосы, заставляя запрокинуть голову, прижимаясь в очередном грубом поцелуе к губам, не переставая при этом двигаться, проникая сильнее. Растягивая, заполняя собой и с каждым новым толчком подводя ближе к желанному оргазму, чтобы в финале равнодушно наблюдать белёсые потёки на стекле и экстренно, пока двери не открылись, затирать следы своего преступления полой дорогого пиджака.       — Как? — в третий раз выдохнул Ноэль, постепенно теряя способность к сопротивлению, попадая под своеобразный гипноз.       — Без рук, на одной стимуляции, — пообещал Макс таким тоном, словно ни секунды не сомневался в собственной правоте.       — Как самоуверенно, — усмехнулся Ноэль. — Подобное не каждой сложившейся паре удаётся, а ты уже разбрасываешься громкими заверениями.       — Почему бы не устроить рекламную кампанию имени себя, раз подвернулась такая возможность?       — Думаешь, получится?       — Очень на это надеюсь.       — А если нет?       — Подумаем вместе. После.       — О!       — Что?       — Интересное предложение. У меня богатая фантазия, я много чего могу придумать, — произнёс Ноэль, выразительно подвигав бровями.       Лифт остановился, и Макс потянул Ноэля в коридор, по пути доставая из внутреннего кармана пиджака ключ-карту.       Стоило двери захлопнуться, и Макс снова вжал Ноэля в стену, упираясь в неё обеими ладонями, не позволяя вырваться из ловушки, внимательно разглядывая, словно пытался рассмотреть и запомнить его внешность в мельчайших деталях. У него был особый — красноречивый, многообещающий — взгляд, дополненный немного сбитым дыханием. Он был возбуждён, в этом не возникало сомнений.       Ноэль стянул свою бабочку, выпуская узкую чёрную ленту из рук, позволяя ей спланировать на пол.       В паху было горячо и почти больно от того, как член упирался в ширинку брюк. Обычно подобные вещи его раздражали, и он спешил поскорее получить разрядку, чтобы больше не отвлекаться и не тратить время на ерунду, сейчас... Да, сейчас всё снова было иначе.       — Зачем тут столько комнат? — раздражённо прошипел Макс. — Кажется, я свихнусь быстрее, чем мы доберёмся до спальни.       — Чтобы позлить тебя, — хмыкнул Ноэль. — Вообще-то комнат немного. Гостиная и спальня, разделённые аркой. Во всяком случае, раньше было так. Не думаю, что с годами многое изменилось. Но ты сам виноват, раз решил снять номер здесь.       — А что мне следовало сделать? — спросил Макс.       Ноэль улыбнулся, прикладывая палец к его губам и, воспользовавшись моментом, проталкивая на одну фалангу внутрь. Ощущая теплоту и попутно вспоминая, как эти губы ласкали его член.       Идеальная картинка. Идеальное воспоминание, от которого вдоль позвоночника прошла волна мурашек — предвкушение. Обещание в глазах. Смена мимолётного раздражения заинтересованностью по поводу предложения, вынесенного на обсуждение.       Ноэль положил ладонь на плечо и сделал шаг вперёд, заставляя Макса отступить назад.       Голос его звучал тихо, завораживающе-соблазнительно. Перебивать его не хотелось, и Макс внимательно слушал, с жадностью ловя каждое слово.       — Ты мог затащить меня в дешёвый придорожный мотель и, не добравшись до снятой комнаты, трахнуть в первой же подвернувшейся подсобке, зажимая рот ладонью, чтобы я не орал слишком громко, и сотрудники не поняли, что происходит.       Знаешь, такая грязная романтика. Очень грязная. Сомнительная. По предварительной договорённости не в деталях, а в общих чертах. Обговаривается одно условие, остальное строится на чистой импровизации. Когда ты не спрашиваешь ни о чём, а делаешь то, что хочется тебе, но вместе с тем умудряешься довести партнёра до оргазма. Больше того, он кончает раньше тебя, потому что у него настроение подходящее, ему весьма доставляет такое обращение, и он с самого начала ведёт себя, как форменная блядь. Поскуливает, просит, вертит задницей, трётся ею, желая, чтобы ему вставили. И ты, помучив его, как следует, в итоге всё-таки это делаешь. Но далеко не сразу.       У тебя обширная программа действий, расписанная в деталях. Трахаешь его в рот для разогрева, смотришь, как его губы скользят по члену, тянешь за волосы, насаживая, заставляя брать глубже, и в последний момент кончаешь ему на лицо, а он, не до конца понимая, что происходит, облизывается и смотрит на тебя полупьяным взглядом, хотя к алкоголю практически не прикасался.       В отличие от тебя он всё ещё не кончил. У него перед глазами всё плывёт от перевозбуждения, от невозможности получить моментальную разрядку. Он тянулся пару раз к молнии на своих брюках, но ты не разрешаешь дрочить, обещая за своеволие наказать — он прислушивается к словам. Он вообще очень послушный. На первый взгляд. Вообще-то манипулятор ещё тот. Он смотрит и ждёт твоих дальнейших действий. Смотрит и, решившись подтолкнуть, сам делает первый ход, расстёгивая свою ширинку. Уже не то, что намекая, а откровенно предлагая.       Его не нужно готовить, потому что он сам давно это сделал, размышляя о предстоящем свидании, трахая себя пальцами, а думая о твоём члене. Представь и ты, как он это делает. Как стоит под душем, как заводит ладонь за спину и осторожно раздвигает ягодицы. Не торопится, растягивает себя медленно и осторожно, постепенно. Один палец, два, три... Он прижимается затылком к стенке душа, он водит пальцами туда-сюда, но пальцы — это не то. Он хочет, чтобы его хорошенько отодрали. А пальцы... Ну что они сделают, в самом-то деле? Лучше, чем ничего, но хуже, чем могло бы быть. Сексуальные игрушки он совсем не любит, потому приходится довольствоваться тем, что есть, и выть от разочарования. Сколько там ему ещё ждать до момента встречи?       Теперь, когда видит тебя, когда твой член побывал у него во рту, он заводится ещё сильнее, чем прежде.       От твоего вкуса, запаха, голоса.       От приказного тона.       Он мокрый, его бельё влажное на ощупь и перепачкано смазкой. Он течёт для тебя. Только для тебя, и это не остаётся незамеченным. Ты называешь его сучкой, но точно знаешь, что высказывание правдиво лишь наполовину. Он твоя сучка. Ничья больше.       Он не снимает с себя брюки, не снимает бельё. Он гладит себя через ткань, его ладонь скользит по краю резинки. Он хочет, чтобы прикоснулся ты. И ты срываешься с места, направляясь к нему, потому что минет был классным, но для тебя отсос — тоже не совсем то. Это способ избавиться от напряжения. Временно. На пару секунд, а потом оно вернётся и примется за тебя с новой силой. Ты хочешь его, и тебя от этого желания почти трясёт. Ловишь губами губы, с удивлением отмечая, как дрожит и он. Не от холода и не от страха, а от нетерпения. От мыслей о тебе.       Ты, в свою очередь, вспоминаешь прошлый спонтанный секс. Думаешь сначала о том, какой он узкий и горячий, давно никем не траханный. О том, какой он сейчас, спустя месяц вынужденного воздержания, сколько в нём страсти, требующей выхода. О том, как засадишь ему до упора, о том, как пошло будет хлюпать смазка, как соприкоснётся с вызывающим шлепком разгорячённая плоть, как бурно он кончит от твоих прикосновений, а, может, и вовсе без них. Раз уж ты сегодня настаиваешь на принципе «без рук».       Ты разворачиваешь его спиной, прижимаешься сзади, стаскиваешь брюки одним рывком, проводишь членом между ягодиц, приноравливаясь, но не проникая. Кожа к коже. Материшься, разыскивая квадратики из блестящей фольги. Рвёшь упаковку с ожесточением, потому что каждая минута промедления всё сильнее бесит. Раскатываешь по члену презерватив и, наконец, делаешь то, чего от тебя давно ждут. Твой любовник шипит от слегка болезненного, несмотря на подготовку, проникновения, скребёт ногтями по стене, чувствуя, как его натягивают на член. Сантиметр за сантиметром. Он быстро привыкает, и вскоре сам подмахивает, стараясь насадиться сильнее. Ему хорошо. Тебе — не хуже.       Ну как, Макс? Достаточно? Или продолжить рассказ?       Произнося это, Ноэль не сомневался в правдивости своих слов, хотя, до недавнего времени искренне считал, что на свете есть немало вещей, а которые он никогда и ни за что не решится в постели. Месяц назад ничто не предвещало перемен. С течением времени мировоззрение менялось; покрывались трещинами, рвались шаблоны, и он с удивлением понимал, что готов попробовать переступить через давние страхи, слегка расширить рамки, поступиться некоторыми принципами.       Позволить Максу чуть больше, чем позволял другим. Возможно, разрешил бы связать себя. Возможно, даже подставил горло, предлагая слегка его сжать, и это отдавало клиническим случаем, потому что даже Стюарту он, устроив скандал, не позволил, когда тот планировал провести подобие эксперимента.       Возможно...       — И ты бы согласился на всё это?       — Может быть.       — Может? Или точно?       — Да. Я бы согласился, — ответил Ноэль, окончательно определившись с решением. — Исходи предложение от тебя, не стал бы раздумывать и ответил согласием. И почему ты удивляешься? Что в моём рассказике было такого необычного? Вроде всё держалось в рамках относительного неприличия.       Он выставил ладони вперёд, отталкивая от себя Макса и с удовольствием наблюдая, как тот приземляется поперёк кровати.       Ладонь легла на застёжку брюк. Расправилась с пуговицей, прихватила молнию, потянув её вниз, расстёгивая нарочито медленно. Скользнула под резинку нижнего белья, сжимая твёрдый и горячий член. Провела по нему несколько раз, поглаживая. Пальцы стали влажными, скользкими и поблёскивающими от природной смазки.       Макс зачарованно наблюдал за ним, не в силах сказать что-либо.       Ноэль опустился на кровать, нависая над Максом, устраивая чистую ладонь у него на плече, повторно сжимая его, и один за другим облизывая перепачканные пальцы.       — Видишь? — выдохнул, копируя недавний жест Макса, перехватывая за подбородок и не позволяя отвернуться. — Это правда. Я же говорил, он течёт для тебя, ну или от тебя. Точнее, не он. Я.       — Ноэль...       — Да?       — Ничего, — ответил Макс. — Просто ты...       — Что? Веду себя, как шлюха?       — И это тоже, но я собирался сказать совсем другое.       — Например?       — Потрясающий.       Волосы Ноэля касались кожи, щекоча её. Макс запустил в них ладонь, пропуская сквозь пальцы, поражаясь тёмно-рыжему благородному оттенку.       Удивительно, как он мог считать, что все рыжеволосые люди на одно лицо? Почему не замечал индивидуальности?       Ноэль продолжал нависать над Максом, внимательно глядя в глаза и пытаясь отыскать там ответ, подсказку: как поступить и что делать дальше.       — Как ты хочешь? — спросил Ноэль. — Так?       Его руки были проворными — с пуговицами на рубашке разделались быстро. Горячая ладонь скользнула по торсу, поглаживая.       С брюками он тоже недолго возился. Расстегнул. Соскользнул вниз. Уверенно прошёлся языком по повлажневшей от выступившей смазки ткани нижнего белья, не думая его снимать, ограничиваясь очередной попыткой поддразнить.       — Или так?       Встал на колени, упираясь ими в кровать. Прижался к напряжённому паху задницей, всё ещё обтянутой брюками. Качнулся туда-обратно, приноравливаясь. Не будь они оба более или менее одеты, попытался бы насадиться на член, а пока только забавлялся, предлагая Максу подыскать сценарий, по которому они будут играть вместе.       — Выбирай, — выдохнул, вновь склоняясь над Максом и запечатлевая на его губах мимолётный, невесомый поцелуй. — Я весь в твоём распоряжении. Отсосать для начала? Или сразу подставиться? Какой вариант больше интересует?       — Оба, — без раздумий ответил Макс, запуская руки под рубашку и обнимая Ноэля. — В твоём исполнении меня интересует всё, без исключения. Обожаю твои губы, твой рот, твой голос... Обожаю тебя. Но с моей стороны было бы непростительно лишь лежать и наслаждаться. Потому... Иди-ка сюда, Ноэль. Сначала ты. И только потом я.       — Почему так?       — Хочу увидеть при свете твоё лицо, когда ты кончаешь. И запомнить его выражение.       — Зачем?       — Это одна из самых прекрасных вещей, которые мне когда-либо доводилось видеть, — серьёзно произнёс Макс.       Ноэль засмеялся, но вскоре смешливость его испарилась. Он коротко даже не вскрикнул, а скорее выдохнул, оказавшись на спине и будучи прижатым к кровати.       — Ты моё проклятье, похоже, — произнёс с усмешкой, за которой пытался скрыть истинные эмоции.       — Ты моё тоже, — серьёзно сказал Макс, всё-таки хватаясь за воротник рубашки и раскрывая её одним рывком, благо, что вместо пуговиц там были кнопки, и очередная вещь не пострадала.       Коснулся языком приоткрытых губ, осторожно лизнул их, прежде чем поцеловать всерьёз. Не так, как в лифте, немного нежнее, но при этом не сдержаннее. И Ноэль откликнулся, подался к нему, обвил руками шею, прижался обнажённым торсом.       Невероятно красивый. Невероятно возбуждённый. Нереальный, как будто сошедший с книжных страниц или киноэкрана, оттого такой идеальный. Такой... Невероятный. Удивительным образом умудряющийся сочетать в себе хрупкость и силу, нежность и напористость, невинность и порок. Самая соблазнительная сладость, самая грязная тайна, самое большое искушение в мире. Сотканный из противоречий, а оттого — самый привлекательный в мире. Непредсказуемый и невозможный.       Целовался он отчаянно, напористо — каждый раз, будто в последний. И каждый его поцелуй, каждое прикосновение, отпечатываясь на коже, дарило неповторимые эмоции. Коктейль, смешанный из них и приводящий к блаженству, напоминал маленькую смерть.       А если так, то Макс был не против умереть много-много раз.