Чёрный лёд

      Корзину, до отказа набитую цветами, Ноэль получил вечером того самого дня, когда состоялся обед в компании Стюарта.       — Кто отправитель? — спросил Ноэль, оставляя на бумаге размашистую, не слишком аккуратную — от волнения у него подрагивали руки — подпись и отдавая ручку вместе с бланком.       — Он пожелал остаться неизвестным, — ответил курьер, принимая бумаги, просматривая их и удовлетворённо кивая. — Удачного дня, мистер Далтон.       — Спасибо, — протянул Ноэль, плотно затворяя дверь, прижимаясь к ней спиной и глядя на новое приобретение.       Оно стояло посреди комнаты и неизменно притягивало к себе взгляд. Цветочная композиция, служившая отсылкой к недавнему выступлению. Корзина-шляпа, белые бумажные голуби и орхидеи. Не один жалкий и помятый в ходе съёмочного процесса цветок, как у них с Тэссой. Красивые, свежие, восхитительные, окутанные тонкой дымкой слабо различимого аромата. И столько, что на целый сад хватило бы с лихвой.       Подарок стал бы в разы приятнее, не скрывай отправитель своё имя.       Неизвестность Ноэлю не нравилась. Не сказать, что по-настоящему пугала, заставляя вспоминать о прошлом и шарахаться от него, как от прокажённого, но настораживала, напоминая о заклятом друге. Впрочем, Зак предпочитал засыпать Ноэля ненавистными им розами. Клэйтон был верен себе. Ко всему прочему, он был постоянен, словно партия консерваторов, из года в год толкающая одну и ту же программу. Меняются времена, люди, общество, внешняя политика, экономические модели, а они, верные себе и своим принципам, продолжают жить по устаревшему образцу. Он дарил Ноэлю розы, выражая восхищение талантом. Присыпал их лепестками, когда считал мёртвым. Этот подарок не мог быть делом рук Зака, но первым на ум пришёл он и его креативный подход к появлению новых сортов королевы цветов.       Чёрные розы для чёрного короля.       Да уж. Такое не забывалось.       Орхидеи в чёрный список не попадали. Они возглавляли список любимых цветов. Тот, кто решил порадовать Ноэля, заранее подготовился, изучив его вкусы. Либо, что реальнее, отталкивался от визуальной составляющей танца в ледовом шоу и выбил выигрышную комбинацию.       Ноэль запустил руку в карман толстовки, доставая смартфон и набирая номер, значившийся первым в списке недавних вызовов.       Слушая однообразные и немного раздражающие гудки, он испытывал противоречивые чувства.       С одной стороны, хотелось, чтобы возникшее предположение оказалось правдивым, и он верно определил отправителя, угадав с первой попытки. С другой — Ноэль отчаянно жаждал ошибиться и спустя несколько дней узнать, что верным был вариант, мелькнувший на периферии сознания, показавшийся нежизнеспособным, и по этой причине отметённый.       Будь заказчиком цветочной композиции Стюарт, он бы поблагодарил, поставил корзину на стол в гостиной и благополучно о ней позабыл, успокоившись. До тех пор, пока цветы не увянут, и не настанет время выбросить их.       Может, он сам об этом вспомнит, а, может, грязную работу за него сделает Мира.       Но если подарок был от другого человека, то...       Мог ли этот человек оказаться тем самым?.. Тем самым, в чьей жизни — внешней её стороне, открытой для журналистов, — он копался незадолго до появления курьера. Изображал непрофессионального частного детектива, жадно изучая многочисленные статьи, коими пестрел интернет, не упуская из вида ни единой мелочи, связанной с личностью Максимилиана Эллиота.       Количество открытых вкладок росло и множилось. Ноэль, закрывая одну, загружал три дополнительных, пошагово отслеживал этапы большого пути гениального, по словам Стюарта, рекламщика. Знакомился с биографией.       Споткнулся Ноэль на новости о самой громкой свадьбе года. На ней же, анализируя прочитанное, и остановился, несмотря на то, что в другой — куда более свежей — статье прочитал о разводе, состоявшемся три года назад.       Когда в дверь позвонили, он сидел за столом, устроив подбородок на сцепленных в замок ладонях, и пристально смотрел на счастливых молодожёнов. Кажется, если бы не появление курьера, через пару минут наблюдений Ноэль смёл бы ноутбук со стола, поддавшись порыву неоправданной злости и ревности.       Ноэль прикрыл глаза, сильнее прижимаясь затылком к деревянной поверхности. Так сильно, что соприкосновение стало болезненным.       В этот момент он сожалел, что не обладает навыком прохождения сквозь стены. Он не отказался бы внезапно выпасть на улицу, с размаха приложиться затылком о ступеньки, ощутить вспышку отрезвляющей боли и вынырнуть из мутного озера сомнений.       Стюарт не отвечал. Вместо него электронный голос предложил поделиться своими мыслями и оставить сообщение после сигнала.       — Перезвони, пожалуйста, — произнёс Ноэль, после того как автоответчик наконец заткнулся и позволил выговориться ему. — Мне нужно кое-что уточнить, чтобы развеять определённые сомнения.       После чего опустил руку с гаджетом, крепко в ней зажатым, и оборвал вызов.       Коснулся языком губ — они были сухими и горячими.       Шумно выдохнул, прихватил нижнюю губу зубами.       Он не слишком любил целоваться, но сейчас это была одна из немногих вещей, которой он отчаянно хотел. Не с первым встречным, а с вполне определённым мужчиной. Хотя бы. Для начала.       Вспомнил о проявленной на мосту инициативе и усмехнулся. В его возрасте было нелепо хвататься за какие-то первые разы и возводить их в ранг чего-то невероятного. Он признавал это и открыто смеялся над собой.       Но всё равно хватался и возводил.       Ноэль вообще в последнее время много над чем в своём поведении смеялся. Над некстати проявившейся сентиментальностью. Над максимально мазохистским желанием снова окунуться в ледяную воду, какой становились для него все прошлые — откровенно неудачные — попытки завести серьёзные отношения, завершающиеся неизменным выводом: такие, как он, должны жить в одиночестве.       Он целовался множество раз. За примером подопытного кролика, принимавшего участие в эксперименте, далеко ходить не требовалось. Хотя, в данном раскладе, на обозначенную роль тянул как раз он, а не Полански. Да, Ноэль учился и крайне активно практиковался с тем же Стюартом, отчаянно любившим лизаться, способным тратить на это занятие огромное количество времени и с радостью взявшимся за ликвидацию сексуальной безграмотности, порождённой особыми обстоятельствами. Других можно было не упоминать — Стюарт затмевал почти всех, кто появился после него. За исключением одного.       Поцелуй на Лондонском мосту отличался от привычного действа. По многим параметрам. Например, тем, что обычно Ноэль отвечал на касание губ другого человека, а не лез к кому-то первым. Он позволял касаться себя, но сам оставался практически безучастным и предельно настороженным, подсознательно ожидая чего-то мерзкого.       Здесь что-то заставило его изменить привычкам, расслабиться, наплевать на свод собственных правил. Сделать первый шаг и замереть в ожидании реакции, будь то отклик или отсутствие оного.       Ноэль снова облизнулся, проваливаясь в мир, сотканный из грёз и выгодно отличающийся от привычной повседневности наличием в ней другого человека. Стоило открыть глаза, и он бы сразу исчез. Но пока Ноэль стоял, смежив веки, Макс находился рядом.       Это было безумие. В превосходной степени. В квадрате. В кубе. Ещё хрен знает в чём. Но безумие восхитительное.       Подростковые страдания и крайне неуместные чувства, некогда без суда и следствия убитые стремлением к завидным достижениям на спортивном поприще, накрыли Ноэля с опозданием лет на десять. Но зато приложили основательно, со всей силы. Вылились в никому не нужную сумасшедшую по силе своей влюблённость и неутешительное умозаключение: с его прошлым нормальных отношений не построить никогда, потому что...       Потому что.       Внешне всё спокойно и гладко, но при ближайшем рассмотрении становится ясно: он не оправился окончательно. Научился выглядеть непробиваемым, невозмутимым и неустрашимым внешне, а глубоко внутри... Стоит немного разоткровенничаться, и станет понятно, что он весь состоит из шрамов, которые не стираются со временем окончательно. Белеют, становятся менее заметными, но не исчезают. И не исчезнут никогда.       Телефонный звонок стал спасением от засасывающей рефлексии.       — Что-то случилось? — спросил Стюарт.       — Нет. Вовсе нет. Я просто...       — Поэтому тянешь кота за хвост? Потому что просто?       — Не беси меня своими профессиональными штучками, — фыркнул Ноэль. — Я их на дух не переношу.       Стюарт засмеялся.       — Прости. Я внимательно слушаю. Что ты хотел сказать?       — Собирался поблагодарить тебя за совместную вылазку. Я отлично провёл время. Пожалуй, стоит практиковать это чаще, — сориентировался Ноэль, на ходу придумав подходящий предлог; он не вызывал подозрений, был актуален и демонстрировал уровень воспитания.       Это был со всех сторон прекрасный повод для звонка, и плевать, что противоречащий сообщению, оставленному на автоответчике.       Кому какая разница?       — Я готов приглашать хоть каждый день, — произнёс Стюарт, усмехнувшись. — Если бы ты при представленном раскладе соглашался, а не искал постоянные предлоги для отказа. Однако что-то, наверное, это интуиция, подсказывает: стоит мне начать активнее проявлять к тебе внимание, как ты снова постараешься отдалиться.       — Не будем об этом.       — Как скажешь. Но мне весьма приятно знать, что ты не считаешь это время потраченным впустую.       — Не считаю, — эхом повторил Ноэль.       Он ждал, что Стюарт скажет что-нибудь о цветах, но тот молчал. И чем дольше длилось молчание, тем очевиднее становилось, что Полански не является отправителем.       — В сообщении ты сказал о желании развеять сомнения. О чём шла речь?       — Как давно ты пользовался услугами службы доставки?       — Сложный вопрос, — протянул Стюарт.       — Почему?       — Не помню точно, но на этой неделе не пользовался вообще. На прошлой, кажется, да. Или это была позапрошлая? Извини. Правда, не помню. Какое это имеет значение?       — Значит, не ты, — резюмировал Ноэль.       — Не я что?       — Прислал мне подарок.       — Не я, — согласился Стюарт. — К сожалению. Или не к сожалению? Подарок стоящий? Заслуживает внимания или так себе?       — Не скажу, что очень оригинальный. Ею он как раз не блещет, но оттого хуже не становится, — ответил Ноэль, отлипая от двери и подходя к корзине. — Он прекрасен.       За время созерцания со стороны Ноэль успел прожечь на корзине дыру, но только теперь, опустившись на колени и проведя свободной ладонью по цветочному морю, заметил уголок торчащей карточки с посланием.       — Тогда сожалею вдвойне.       — Стюарт.       — Да-да, мы это тысячу раз обсуждали. Я всё помню.       — Прости, что побеспокоил, — произнёс Ноэль. — И ещё раз спасибо за отличный день.       — Не стоит благодарности, — ответил Стюарт и, спустя мгновение, добавил: — Ты всегда можешь на меня положиться, что бы ни случилось.       В трубке воцарилась звенящая тишина.       Ноэль, отложив смартфон, перевернул карточку и едва не застонал от разочарования. Одно послание, уложившиеся в четыре лаконичных слова. Без подписи.       Он надеялся на небольшую подсказку в виде инициалов. Он её не получил.       Ноэль привык к тому, что время бежит быстро. После того, как он дал согласие на участие в телевизионном проекте, оно не бежало — летело, усиленно уничтожаемое продолжительными тренировками и изматывающими — больше морально, нежели физически — съёмками, отнимающими каждые две недели по два дня жизни. Оглядываясь назад, Ноэль, удивляясь, приходил к заключению, что в рамках проекта находится без малого месяц, а на их с Тэссой счету три поставленных танца — почти половина пройденного пути. Два номера широкая общественность увидела — третий предстояло представить на оценку уже завтра. И если первые выходы сопровождались нервотрёпкой, то в настоящий момент он оставался поразительно спокойным и невосприимчивым к внешним раздражителям. Тэсса последовала его примеру, перестала трястись и работала по принципу: «Главное, чтобы результат нравился мне. Единомышленники оценят, а мнение остальных идёт лесом».       Утром она прислала Ноэлю короткое сообщение. «Только вперёд. Только к победе, мистер Далтон. Гип-гип, ура». И улыбающийся смайлик вместо точки.       Тэсса возлагала на номер большие надежды. В этот раз выступление ставили под песню, выбранную Тэссой, и этот незначительный факт приводил девушку в восторг. Ноэль посмеивался, но видеть энтузиазм и воодушевление идеей, а не мыслями о потенциально высоких оценках судей было поистине приятно. Волнующе.       Песня отличалась выверенным ритмом, номер на неё ложился идеально. Несмотря на то, что она называлась «Счастье», особой радости и восторженности в словах не прослеживалось — не особой, в общем-то, тоже. А номер в плане антуража и сопутствующих нарядов строился на революционных настроениях. От прежних выступлений он отличался. Если там было больше романтики, то здесь — бунта. Баллончики с краской, надписи на невидимых стенах. Тонкие ленты чёрных чокеров на шеях, рваные футболки, украшенные крупными булавками, растрёпанные волосы. Неформальный стиль. Агрессивная манера подачи себя и своей истории. Мы восстаём против привычных порядков и системы, которая нас угнетает. Мы проснулись, наши глаза широко распахнуты, и мы видим всё так, как есть, а не сквозь розовый шлейф грёз.       При постановке пробного номера Ноэль находился в рамках, зажатый с обеих сторон ограниченным количеством времени и нешуточной ответственностью. На выходе цирковое представление получилось не совсем провальным, скорее, относительно удачным, но требующим немалых доработок. Возьмись они за тот номер сейчас, он получился бы эффектнее и, вероятно, произвёл фурор. А тогда судьи дали им немного баллов, срезав всё, что могли срезать.       В профилактических целях, как заметил председатель жюри. Вы можете намного лучше, и я хочу увидеть в вашем исполнении шедевр, а не этот дилетантский набор, добавил в конце своей обличительной речи.       Остальные судьи, судя по низким оценкам, выражали солидарность с его словами.       От вылета спасли зрители, поставившие Ноэля и Тэссу на третье место в турнирной таблице из десяти пар участников.       Ноэлю второй выход на лёд нравился в разы сильнее, чем высоко оценённая сердобольными телезрителями, но, с точки зрения профессионалов, комковатая и не совсем гармоничная предшественница — номер-визитка.       Здесь всё было на своих местах, и каждая деталь служила необходимым дополнением к созданию атмосферы. Песня, которую выбрал он. Серебристое платье Тэссы, зеркала, перекликавшиеся с текстом песни. В качестве вспомогательного предмета — наручники, которыми мисс Трэвис приковала себя к Ноэлю и замерла, прижавшись к нему. За секунду до того, как стихла музыка. Из двух минут танца большая часть была отведена на выполнение элементов, а не на простой прокат по льду, как в случае с цирком. Тэссе было страшно, но она, переступая через сомнения, рисковала, поддерживая все авантюрные начинания и радуясь, словно ребёнок, когда затея выгорала, а предложенный элемент удачно ложился на канву номера.       Второй номер, продуманный и поставленный без спешки, сорвал овации и заставил Тэссу зарыдать. От счастья, как она сама сказала позднее, появившись на первой после прошедшего выступления тренировке. Тогда же повисла у Ноэля на шее, но осеклась и быстро отошла в сторону, пробормотав извинения. Ноэль решил оставить инцидент без внимания, и к обсуждению его они не возвращались, но и совсем в молчании время не коротали.       Они сидели во время перерыва на скамейке, наблюдали со стороны за коучами и цедили через трубочки молочные коктейли.       — А ведь мы смогли их удивить, мистер Далтон, — сказала Тэсса, нарушая тишину.       — И быстрее, чем многие думали. Ещё мы сделали вот это, — заметил Ноэль, взмахнув рукой.       — Что?       — Вот это, — повторил он, легко щёлкнув партнёршу по носу и заставив её засмеяться. — Но расслабляться нам точно не стоит. В противном случае, удивят нас судьи. И удивят неприятно.       — Не будьте пессимистом, мистер Далтон, — произнесла Тэсс, выразительно подвигав бровями. — Вопреки ожиданиям, из нас получился отличный тандем.       — Чьим?       — Ну...       — Так чьим же? — усмехнулся Ноэль, поправляя козырёк своей кепки и продолжая неспешно потягивать напиток. — Неужели кто-то делал ставки, рассуждая о перспективности нашего тандема?       — Моим, — неохотно призналась Тэсса. — Я делала.       Ноэль недоумённо посмотрел на неё. Тэсс под его взглядом смутилась и спешно отвела глаза.       — Не скажу, что мне было просто принять новость о замене. За время тренировок я привыкла к Тэду, нашему общению и к нему самому, разумеется, тоже. Он был совсем другим. Открытым, доброжелательным. Постоянно шутил и подбадривал меня. Вы не слишком на него похожи и первое впечатление меня скорее оттолкнуло, нежели привлекло. В своё время меня покорили ваши прокаты. У вас были потрясающие номера. Бесспорно. Я была счастлива встретиться с вами в реальности, увидев своими глазами живую легенду британского фигурного катания. Любой на моём месте был бы рад.       — Вовсе нет.       — Почему вы так думаете? — осеклась Тэсса.       — В Британии, да и во всём мире есть множество людей, не интересующихся спортом и равнодушных к сплетням, периодически мелькающим в газетах. Они бы прошли мимо, не заметив меня и не узнав.       — Такие существуют?       — Сколько угодно.       — В моём окружении, напротив, многие увлечены спортивными соревнованиями. Они все разделяли восторг по поводу встречи с вами.       — Что случилось потом?       — Есть одно обстоятельство, омрачающее процесс взаимодействия.       — Правда? И какое?       — Со стороны вы кажетесь чрезмерно самоуверенным, самовлюблённым к... Ой.       — Козлом? — подсказал Ноэль, продолжив реплику собеседницы и чуть приподняв уголок губ.       — Да, — хмыкнула Тэсса, рискнув вновь посмотреть на него и, поняв, что её не четвертуют взглядом, не стала повторно отворачиваться. — Человеком, зацикленным на себе, своих интересах, а окружающих не замечающим или намеренно игнорирующим. Но чем больше я вас узнаю, тем лучше понимаю, что первое впечатление было ошибочным. Кататься с вами в паре — счастье и честь для меня. Общаться с вами безумно приятно, но непросто. И не думаю, что со временем что-то изменится.       — Почему?       — С Тэдом нас разделяло около двадцати лет, но я их не замечала и не ощущала, как будто общалась со сверстником. У нас с вами небольшая, я бы сказала, незначительная разница в возрасте, но сложно представить ситуацию, в которой я смогу назвать вас по имени, не ощутив себя нарушительницей закона. Не знаю, почему, но мне проще обращаться к вам официально, мистер Далтон. Как будто... — Тэсса пощёлкала пальцами, пытаясь отыскать достойное объяснение и подходящий своим ощущениям словесный эквивалент. — Как будто вы намеренно держите дистанцию с окружающими, устанавливаете границы, за которые посторонним не стоит заходить. Наверное, моё предположение звучит глупо?       — Нет, — коротко ответил Ноэль, помолчал немного и продолжил, с осторожностью подбирая формулировки: — В твоих словах есть доля правды. Я не любитель общения и, совершенно точно, не душа компании. Даже не представляю, какое событие должно произойти, чтобы я отказался от привычного стиля общения и начал самозабвенно болтать с каждым, кто встретится на моём пути. Ещё сложнее обстоят дела с представлениями о том, каким должен быть человек, способный развязать мне язык. Кажется, подобных экземпляров не существует или же они — штучные образцы. Надеюсь, особенности моего характера не мешают тебе в самом катании?       Тэсса с энтузиазмом помотала головой, заверяя, что нисколько не мешают.       — Тогда давай перестанем акцентировать внимание на моих странностях и бросим силы на отработку третьего номера. Второй был хорош. Но, как сказал мистер Келлер, мы можем лучше. Раз можем — обязательно сделаем.       — За успех нашего грядущего выступления? — спонтанно предложила тост Тэсс, подставляя свой стакан.       Ноэль усмехнулся и стукнул по бумажному боку с логотипом известной сети ресторанов быстрого питания своим стаканчиком.       — За успех.       Раз. Два.       Дальше счёт не шёл, поскольку дело ограничилось двумя презентами. Первый представлял собой роскошный букет белоснежных орхидей. Второй, доставленный накануне вечером, пока оставался загадкой — открыть его Ноэль не решился.       Коробка, обтянутая обёрточной бумагой цвета насыщенного раствора бриллиантовой зелени, лежала на столе. Ноэль постоянно натыкался на неё взглядом и боролся с искушением — прикоснуться к тайне.       С большой неохотой он признавал, что останавливает его именно нерешительность, а не равнодушие, как того хотелось бы. Помимо нерешительности его жизнь основательно отравляла боязнь разочароваться, если вдруг случилось так, что, выбрав очередной подарок, тайный поклонник решил отказаться от амплуа инкогнито, назвал в сопроводительном письме или — на худой конец — отобразил на карточке своё имя и оказался незнакомцем, ожидать от которого можно чего угодно, как хорошего, так и плохого. В не столь далёком и далеко не прекрасном прошлом Ноэля умудрялись неприятно удивлять люди, называвшие себя друзьями. Чего было ждать от незнакомцев?       Он мог бы смотреть на посылку вечность, до бесконечности откладывая решающий момент, но, чем больше времени проходило, тем сильнее хотелось разрушить неизвестность. Испытать облегчение, увидев, что скрывается под крышкой, или вздохнуть, вновь переживая разочарование, как было в случае с карточкой без опознавательных признаков.       Надев пальто и перчатки, Ноэль провёл ладонью по столу, прихватывая нож для бумаг. В последний раз посмотрел на празднично упакованную коробку, взял её, отбросив колебания, и покинул гостиную.       Весной и летом он просыпался рано и нередко выбирался на крышу, чтобы встретить там рассвет в компании своих воронов. Они кружили над домом, а Ноэль листал конспекты или, прихватив ноутбук, работал с материалами, присланными научным руководителем, пока это было для него актуально. Иногда единственным, что он брал с собой, становилась чашка чая, которую он выпивал маленькими глотками, размышляя о чём-то своём. Подобие медитации, попытка погрузиться в себя, успокоиться, уйти от проблем, которые невозможно решить, но и соседствовать с коими — невыносимо.       Вероятно, вылазки на крышу могли показаться кому-то нелепыми, но Ноэль в этом ритуале подмечал определённую долю очарования и романтизма. Не обязательно было устраивать чаепития или корпеть над учебными материалами. Он мог вообще ничего не делать, наслаждаясь отдыхом. Лежать, прислонившись спиной к прохладной поверхности, успевшей остыть за ночь. Расположиться в шезлонге, надеть очки с тёмными стёклами и наблюдать, как постепенно рассеивается темнота. Стоять, держась за ограждение или гулять, расставив руки, по пологим скатам, не боясь ненароком сорваться вниз. По вечерам, впрочем, там тоже было неплохо. Особенно, когда выдавались звёздные ночи.       Осенью, когда дожди становились постоянными гостями города, Ноэль поднимался на крышу в разы реже, но сегодняшний день попал в число исключений. Стоило выбраться на улицу — в лицо незамедлительно дохнуло утренней прохладой. По-осеннему зябкой и противной.       Ноэль обмотал вокруг шеи вязаный шарф и невольно поёжился.       Хугин и Мунин, кружившие над домом, заметив появление хозяина, встретили его громким карканьем. И вскоре приземлились на ограждение, синхронно склонив головы, одаривая заинтересованными взглядами круглых чёрных глаз.       — Зерна не принёс, — сообщил Ноэль, как будто оправдываясь перед птицами. — Зато есть кое-что получше. Или похуже. Сам не знаю. Сейчас посмотрим, чем нас решили порадовать.       Стянув чехол, Ноэль сильнее перехватил рукоятку ножа. Гладкое змеиное дерево и острая сталь с именем мастера на клинке, способная в два счёта вспороть упаковку — шик в мелочах и в деталях. Он не терял ни секунды, подцепил край упаковочной бумаги лезвием и разрезал её одним резким взмахом руки. Нож приземлился на широкое ограждение, Ноэль дорвал обёрточную бумагу, получив возможность разглядеть подарок во всей красе.       Коробка была фирменной. Серебристое тиснение букв, складывающихся на чёрном фоне в слово — название марки. «Foretti». Известный в кругах обеспеченных и очень обеспеченных покупателей бренд. Высокая мода для мужчин, ценящих комфорт и удобство, но при этом желающих всегда и везде оставаться стильными. Производство одежды, обуви и аксессуаров класса «люкс». Костюм, надетый по случаю выпуска из стен LBS, точно принадлежал к этой марке. Кроме костюма хранились в гардеробной и другие вещи, выпускаемые под данным именем.       Ноэль редко обращал внимание на фирменные ярлычки. И исконно итальянский бренд «Foretti», до недавнего времени пользовавшийся меньшим спросом, а взлетевший в последние три года своего существования, интересовал бы Ноэля намного меньше, если бы не одно важное обстоятельство. Генеральным директором этой марки на протяжении тех самых трёх лет был не кто иной, как Максимилиан Эллиот.       Предвкушение проявлялось в покалывании на кончиках пальцев. В хорошо различимом — громком, гулком — постукивании сердца, в тёплой волне, прошедшей вдоль позвоночника, в лёгкой щекотке под рёбрами.       Ощущение, как во время праздников в детстве, когда, проснувшись и толком не приведя себя в порядок, растрёпанный, в мятой пижаме бежишь вниз, наплевав на то, что истинным джентльменам стоит вести себя иначе, демонстрировать завидные манеры и восхитительное воспитание. Забыв о степенности и сдержанности, с коими предписывается спускаться вниз, внимательно глядя под ноги, чтобы не споткнуться и не упасть ненароком. Когда, обнимая плюшевого мишку, стоишь на пороге гостиной залы, расширенными от удивления и восхищения глазами смотришь на ёлку и гору подарков под ней. Когда всё вокруг переливается и мерцает, а из кухни доносятся соблазнительные запахи запечённой индейки и свежеприготовленных имбирных пряников. Из кладовой будет торжественно извлечён рождественский пудинг, приготовленный по традиционному рецепту месяц назад и дожидавшийся своего звёздного часа. Если поторопиться, то можно запустить ладонь в чашку с липкой глазурью, а потом сбежать и облизать пальцы, наслаждаясь вкусом. Дикость и поведение, недостойное джентльмена, как говорила Рошель, вытирая его ладони от глазури, он покаянно кивал, но делал это для отвода глаз. Он не стыдился своих поступков. Может, они и были дикостью, но дикостью приятной и простительной пятилетнему мальчику. В восемь лет он такого уже не совершал, все мелкие проказы остались в прошлом, началось время серьёзности и спортивных достижений.       Ощущение, как во время соревнований, проходящих на мировом уровне. Когда стоишь, зажмурившись, и ожидаешь оглашения результатов. Умом понимаешь, что беспокоиться не о чем. Места давно распределены, победители известны, и теперь дело за малым — назвать их поимённо, но всё равно внутри всё переворачивается, хочется зажмуриться и раствориться до тех пор, пока внутренняя дрожь не отпустит, пока эта запредельная напряжённость не отступит под натиском оглашённого решения и осознания: очередная победа. Не поражение. Триумф.       Открой глаза, Ноэль.       Ты снова заставил их рукоплескать, и сейчас зрители, присутствующие в зале, будут слушать гимн твоей страны. А ты расправишь за спиной, словно крылья, полотно британского флага, и снова появишься на ледовой арене. Не рядовым участником, вышедшим на лёд, не имея надежды и амбиций, а победителем, чья победа заслуженна на все сто процентов.       Ноэль осторожно снял крышку с коробки, откладывая её в сторону, внимательно рассматривая содержимое и улыбаясь немного насмешливо, с долей торжества. На чёрном шёлке лежали четыре предмета.       Ноэль стянул перчатки, рассовал их по карманам и осторожно прикоснулся к каждому из присланных предметов — менялись, чередуясь, текстуры. Гладкая подкладка, шероховатая поверхность памятного аксессуара, сменяющаяся шелковой лентой, холодной сталью, хрупкостью живой материи, которую так легко уничтожить неосторожным прикосновением.       Знакомая маска тёмно-синего цвета, украденная при побеге из номера в отеле. До недавнего времени Ноэль думал, что Макс выбросил её в тот же день.       Получается, ошибся в предположениях — вещь находилась у Макса, и спустя месяц вернулась в руки законного владельца.       Наручники — наиболее неоднозначная деталь в составе набора, попадающая под самые разнообразные трактовки, если бы не осознание, что они служат отсылкой к недавнему выступлению на льду. Но, глядя на них и представляя, как металлический браслет смыкается на запястье, лишая свободы действий, Ноэль думал совсем не о недавнем прокате и действиях Тэссы. Правильнее сказать, прокат был последним, о чём он вообще думал. Был ли у этого подарка иной подтекст или нет, знал только Макс — Ноэлю оставалось довольствоваться догадками.       Подарок номер три. Веточка белых орхидей всё с тем же тонким, едва различимым запахом. Продолжение традиций, положенных первым комплиментом.       И — заключительный штрих — длинный узкий конверт без опознавательных признаков, внутри которого прощупывались визитка и письмо.       Ноэль распечатал конверт, доставая два сложенных втрое листа бумаги. Вороны, выступавшие в роли свидетелей и внимательно наблюдавшие за хозяином, решили изменить местоположение. Поднялись в воздух, чтобы вскоре приземлиться Ноэлю на плечи, впиваясь когтями в плотную ткань и деловито заглядывая в письмо. Словно могли прочитать слова, адресованные Ноэлю, и понять содержание послания без посторонней помощи.       Удивительно, но оно было написано от руки, а не набрано на компьютере. Почерк у Макса оказался достаточно крупным, но аккуратным и красивым. Главное — разборчивым, и Ноэлю не пришлось ломать голову, пытаясь расшифровать то или иное слово.       «Сегодня шестое ноября.       А значит, ровно месяц назад мы впервые столкнулись на одном из вечеров Патрика Шелла, которыми я не интересовался прежде и не интересуюсь теперь.       Пересеклись там, где оба оказались по чистой случайности.       С тех пор меня не оставляет мысль о том, что некоторые случайности вовсе не случайны, а определённые встречи не напрасно названы судьбоносными.       Сколь бы слащаво это не звучало, с тех пор в моей жизни не было ни единого дня, когда я не думал бы о тебе.       И это... Мне сложно подбирать нужные слова, поскольку сама ситуация видится мне немного абсурдной, с налётом безрассудства, несвойственного взрослым людям.       Пожалуй, это совсем не те чувства и переживания, которые можно назвать привычными для меня. Новыми — сколько угодно, немного пугающими — несомненно, а привычными — нет.       Я напоминаю себе сумасшедшего, одержимого, больного, помешавшегося на определённом человеке. Я напоминаю себе кого угодно, но только не самого себя.       Я вижу тебя везде, где бы ни находился.       Токио, Гонконг, Шанхай, Сеул, Нью-Йорк, Лос-Анджелес. Несколько точек на карте. Несколько городов, которые мне довелось посетить за это время. Тебя не могло там быть по определению, но вопреки логике я повсюду видел тебя. Замечал или мысленно сам рисовал знакомый образ в витринах, в зеркалах, в оконных стёклах, рассматривал за пеленой дождя. Явственно ощущал твоё присутствие и с каждым разом всё сильнее убеждался в том, что схожу с ума. По тебе. Или без тебя. Знал наверняка, что ты находишься в Лондоне, и участие в проекте, благодаря которому я узнал твоё настоящее имя, не позволит отлучиться надолго, но всё равно искал взглядом в толпе. Готовый сорваться с места и схватить тебя за руку, я снова и снова понимал, что ошибся. Нет никого похожего — есть только моя фантазия. Моя навязчивая идея, что не исчезает с рассветом, а становится всё настойчивее с каждым новым днём.       Я слышал и продолжаю слышать твой голос — его не заглушить ни чужими голосами, ни самой громкой музыкой.       Вспоминаю твой запах — его не смыть ни водой, ни гелем для душа, его не замаскировать парфюмом, не содрать с кожи.       И вкус твоих губ, пробивающийся сквозь сигаретное послевкусие, всплывающий в сознании каждый раз, когда я думаю о тебе. То есть — почти всегда.       Впрочем, чтобы вспоминать кого-то, стоит для начала вычеркнуть его из памяти.       Это так просто сделать, но у меня не вышло.       А, может, я и не пытался, осознав, насколько это безнадёжное занятие, заранее обречённое на провал.       Похоже, я всерьёз вами болею, мистер Далтон-младший. Самое забавное, что я даже смутно не представляю, как это лечится. И лечится ли вообще.       P.S Получить номер телефона, располагая данными, было делом двух минут, и я всерьёз намеревался воспользоваться полученной информацией, но в последний момент решил передать право определять дальнейшее развитие наших отношений тебе. В тот вечер ты говорил, что хочешь остаться для меня мимолётным воспоминанием, и наша встреча больше не повторится. Возможно, с того момента твоя точка зрения не изменилась, а я не хочу насильно вторгаться в твою жизнь, навязывая своё общество.       Выбор за тобой, Ноэль».       Он перечитал письмо дважды, прежде чем спрятать в конверт, сосредоточенно провести по нему ладонью, разглаживая без того непримятую бумагу, и вытащить визитную карточку. Достаточно сделать один звонок, и неизвестность, подобная туману, в которой он провёл несколько недель, окончательно исчезнет.       Сложно было сказать, совершает ли он самую непоправимую ошибку в жизни, в очередной раз отмахиваясь от относительно надёжного, давно знакомого, изученного, готового в любой момент прийти на помощь Стюарта, не устававшего напоминать о своих чувствах, выбирая вместо него человека, о котором знал лишь то, что посчитали нужным осветить в своих статьях журналисты «Татлер» и прочих изданий, ему подобных.       Работники издательского холдинга Conde Nast, несомненно, питали к Максу особую симпатию, а потому нередко уделяли ему внимание на страницах своих журналов. Апогеем сотрудничества были, разумеется, конференции, в которых Макс принимал участие, усиливая многолетнюю любовь к своей персоне.       Ноэль, конечно, мог обратиться к начальнику службы безопасности, отвечавшему за сохранность жизни не только Ирвина, но и всей семьи, попросив вытащить для него всю подноготную на мистера Эллиота, однако делать этого не стал.       Не то чтобы он боялся обнаружить в отчётах какие-то неаппетитные подробности и разочароваться. Этого он как раз не боялся, свыкнувшись с мыслью, что почти у каждого человека, будь он сотню раз милым при личном общении, найдётся при случае камень за пазухой. О невмешательстве и корректности речь тоже не заходила. Всё складывалось куда банальнее. Он не хотел признавать заинтересованность, несмотря на то, что она уже была очевиднее некуда и сквозила в каждом поступке.       Слова об одержимости, написанные Максом, приводили в замешательство. С определённых пор Ноэль опасался подобных людей. Обжегшись на молоке, он предпочитал не прикасаться к воде, не подув на неё предварительно.       Всё было бы проще, а решение — однозначнее, если бы отправитель был ему неизвестен и не вызывал сходных чувств. Если бы, читая слова, ему адресованные, Ноэль не узнавал в каждом из них себя и не приходил к выводу, что — за исключением нескольких строк — авторство письма могло принадлежать ему, а не Максу. Их восприятие происходящего характеризовалось поразительной идентичностью.       Точь-в-точь отражённые на бумаге переживания.       Он сильнее сжал визитку между большим и указательным пальцами. Так, что острые края впились в кожу. Не прорезая покровы, но причиняя определённый дискомфорт. Ноэль не придавал значения, игнорировал болезненные ощущения, продолжая смотреть и гипнотизировать имя и цифры, запечатлённые на пластике.       Хугин, озадаченный задумчивостью хозяина, прихватил клювом прядь его волос и потянул, временно перетягивая внимание на себя, пока Мунин снова перелетев на ограждение, попытался выхватить из рук Ноэля карточку. То ли унести в дом и положить туда, где обычно хранились визитки, то ли выбросить, избавив от мук выбора. Несуществующих, на самом деле, потому что выбора у Ноэля не было. Он сам его не оставил.       — Нет, — произнёс он, посмотрев на птицу. — Это не мусор. Его не нужно выбрасывать.       — Кар?       — Кар, — усмехнулся Ноэль, погладив ворона по голове.       Мунин всё понял и не предпринимал повторной попытки отобрать визитную карточку. Уверенно перепрыгнул Ноэлю на запястье, деликатно сжимая когти, чтобы не причинить дискомфорта.       Всё, несомненно, стало бы проще, размахнись Ноэль и отправь пластиковый прямоугольник в полёт, перестань накручивать себя и беззаботно оправдай действия словами «не мои проблемы».       Но, как и подавляющее большинство людей, Ноэль не искал лёгких путей, зато отчаянно любил осложнять себе жизнь, пропуская мимо ушей подсказки разума.       Сейчас он именно этим и собирался заняться вплотную.       Вороны его, заметив на территории появление других птиц, насторожились как по команде, и вскоре взмыли в воздух, всерьёз намереваясь прогнать незваных гостей. Они редко принимали чужаков, чаще старались от них избавиться, копируя тактику человека, их приютившего.       Ноэль, оставшись в гордом одиночестве, подбросил карточку, поймал её и набрал номер, указанный на визитке. Практически наяву слыша звон стеклянного купола, под которым находился продолжительную часть времени, намеренно отгораживаясь от других людей, а теперь самостоятельно прокладывая себе путь в пропасть. Видя трещины, появляющиеся на некогда гладких боках, расползающиеся по прозрачной поверхности.       Макс не заставлял себя ждать. Ответил быстро, если не сказать — моментально. И Ноэль, услышав его голос, сжал ладонь на ограждении, чувствуя прохладу и стараясь сохранить такую же холодность в мыслях.       — Я бы не позвонил, — произнёс Ноэль, наплевав на вежливость и игнорируя приветствие; его не интересовали такие мелочи; его привычная жизнь разваливалась с поразительной скоростью; купол с гулом обрушивался вниз, разлетаясь на миллионы кусочков, оставляя его беззащитным. — Я бы сжёг письмо, не дочитав, и вышвырнул, не глядя, визитку. Сделал бы это, не задумываясь, окажись отправителем другой человек. Но у нас наметилось ещё одно совпадение, Макс. Похоже, я тоже болею тобой. Во всяком случае, симптомы, описанные в твоём письме, мне знакомы не понаслышке. Я мало чего боюсь в этой жизни, но, знаешь, этот феномен меня... пугает.       Дорожка зубцов. Впечатляющий тодес. Временное пробуждение страха у партнёрши, неспособность контролировать зашкаливающие эмоции, и руки сжимают сильнее, чем на тренировках. Больно. Хочется поморщиться, но вокруг камеры. Нужно улыбаться дальше, быть уверенным в себе, не позволять чужому страху перекинуться на тебя.       Аксель в три с половиной оборота.       Лезвие вновь и вновь режет лёд, не дробя его, но надсекая, и в памяти всплывают ненавистные ассоциации. Настораживающие, заставляющие с трудом сглотнуть горький ком.       Каждая из надсечек — рана, остающаяся незаметной для большинства наблюдателей. Будь лёд живым существом, он бы давно истекал кровью. Застывая, она приобретёт тёмный оттенок, превращая некогда белую с голубоватым отливом поверхность в чёрную.       Ноэль, знаешь ли ты, когда лёд становится чёрным? Когда на нём проливается кровь...       Дурные мысли — прочь из головы. Сейчас не время и не место для нагрянувших воспоминаний.       Прижать партнёршу к себе. Сделать так, чтобы она оказалась за спиной. Синхронно исполнить набор относительно несложных элементов-связок. Прокатиться по ледовой арене, оказываясь на противоположной стороне. Позволить Тэссе вырваться вперёд. Крепко сжать её ладони, с удовольствием отмечая, что с каждым разом мастерство её растёт, а опасений становится всё меньше.       Она проедет назад между широко расставленных ног, а потом так же плавно и уверенно проскользнёт обратно.       Подхватить её, поднимая. Сосредоточиться на мелькающих перед глазами чулках в сетку, надетых намеренно небрежно, словно один из них вот-вот сползёт.       Не уронить. Только бы не уронить. И не упасть самому. Перед глазами всё плывёт. Нужно немного продержаться. Ещё совсем чуть-чуть.       Увидеть, как в руках девушки появляется баннер с надписью «Революция», выдохнуть с облегчение, позволить себе закрыть глаза, понимая: время, отведённое под танец, закончилось. Осталось лишь выдержать пытку в виде общения с жизнерадостными ведущими и всезнающим жюри. После — можно выдыхать. Главное — не упасть в обморок и не устроить переполох на съёмочной площадке.       ...Это, конечно, преувеличение, Ноэль. Чужая кровь, сколько не присматривайся, останется красной, и только своя обретёт чёрный цвет. Посуди сам. У тебя больше нет будущего — покидаешь этот мир, ставший главной ценностью, и лёд, забравший лучшие годы твоей жизни, надевает траур по тебе и достижениям, которые так и остались в мечтах. Мечтах, которым не суждено исполниться.       Снова ты. Снова твои пространные замечания и рассуждения, оказавшиеся размытым предупреждением. Какого хрена, Клэйтон? Какого?..