***
Тут меня и находит эта женщина. Кажется, я заснула. Она в обтягивающем платье до колен синего цвета и чёрных сапогах на каблуке. Ей, наверное, было тяжело добраться сюда. — Здравствуй, дорогая. Я Алана Блум. Мне нравится её имя, оно такое нежное, но сильное. Фамилия напоминает мне о мультике, который все смотрели в детстве. Все кроме меня. Я смотрю на её руки – они ухоженные, с маникюром. Я тоже смогу такой сделать. Когда выйду. — Давай пройдём в твою палату, становится прохладно. Я встаю и следую за ней. Мне не хочется с ней спорить, одно её присутствие успокаивает. К тому же одна я вряд ли нашла бы свою комнату. Я сажусь на кровать, а она – на стул возле неё. Смотрю на её плечи, у неё – тёмно-каштановые волосы. — Я принесла тебе одежду, у того, что не понравится, ярлыки не отрывай – сдам обратно. — Спасибо,– еле слышно шепчу я, но замечаю, как колышется прядь волос – она кивнула. Первое слово. Ещё чуть-чуть и я смогу смотреть в глаза! Ну, хотя бы женщинам. — Тебя нашли вчера в доме Розенфельда. Сколько он там тебя держал? В её голосе слышно сочувствие, но его ровно столько, чтобы не расчувствоваться самой. Она, определённо, мне нравится. — Полтора. — Года? Едва киваю, но ей этого хватает. Мы молчим несколько минут – она не хочет давить на меня, а я собираюсь с духом. Я вновь вижу его туфли, они выходит из стены. Но теперь я увереннее, чем днём. Рывок из последних сил, и я смотрю на его лицо... Точнее на то, что находится на этом месте. Там будто клубится туман, серая дымчатая масса вьётся, кружится. Почему он выглядит так? Невероятная догадка пронзает разум, но я боюсь в неё поверить... Сначала надо удостовериться. — Алана... — Да? — Что с ним? — Он мёртв, милая.Часть 4
14 июня 2017 г. в 11:42
Я просыпаюсь в незнакомой комнате и смотрю в потолок. Прямо как полтора года назад. Принюхиваюсь: пахнет лекарствами, но нет запаха смерти. Я в больнице, но в необычной. Санаторий, стационар или психушка? Зная меня, скорее последнее.
Поворачиваю голову и смотрю на голую зелёную стену. Ненавижу больницы. Тяну время до последнего, не хочется вставать. Но приходит медсестра, бегает вокруг меня, высовывает катетер, что-то щебечит. Я смотрю на её ноги, она в этих брюках, которые выдают всем. Они, кажется, ментолового цвета. Он ведь так называется? Эти ноги не стоят не месте: они подпрыгивают, носятся из стороны в сторону, а, когда тело останавливается, тихонько топают, отбивая слышный лишь им ритм. Такая счастливая... Почему я так не могу?
Сажусь в постели и с отвращением смотрю на медицинскую рубашку. Что это на мне? Кто меня переодел?! От одной только мысли о чужих руках, дотрагивающихся до моего тела, снимающих с меня одежду и заменяющих её на это, по телу бежит дрожь. Лучше носить то, что купил он.
Замечаю вежливо выжидающий взгляд. Что она сказала? Медсестра всё понимает и любезно повторяет последние фразы:
— Время завтрака. Вы идёте?
Ах, завтрак... Я перевожу взгляд на свой живот и понимаю, что чертовски голодна.
Молча следую за ней в столовую: мы выходим из комнаты, спускаемся по лестнице, петляем в коридорах и приходим на место. Тут столько пространства. Когда девушка не смотрит на меня, я задеваю руками стены, дотрагиваюсь до перил, искусственных цветов в дешёвых вазах, шаркаю ногами об пол... Каждое касание помогает мне поверить, что я, действительно, здесь, что мне это не снится. Я глупо улыбаюсь, провожу рукой по двери в столовую и, почувствовав сочувствующий взгляд медсестры, краснею, и захожу в помещение.
Судя по людям, собравшимся здесь, это, действительно, психбольница. Надеюсь, меня выпустят отсюда. Здесь только женщины, я настояла на том, чтобы идти в отдельную столовую. Есть ещё две: основная и мужская, но я сомневаюсь, что скоро наберусь смелости, чтобы войти в первую.
Смотрю на окружающих, точнее на их руки и ноги, и повторяю за ними: подхожу к пункту раздачи, выбираю то, что выглядит максимально съедобно, сажусь на свободное место.
Одёжка смущает меня, она длиной до колена, с коротким рукавом. Сейчас она ещё и немного задралась, ничего неприличного, но я чувствую, как начинают гореть щёки. Как давно я не носила ничего выше щиколотки?
Я быстро съедаю завтрак: ничего вкуснее ещё не ела! Я взяла обычную кашу, панкейк и какао, но какой бесподобной кажется еда, приготовленная не мной. Я знаю, что на обед будет суп, и в нём будет мясо. Боже мой, мясо! Альберт считал, что оно не для женщин, что наш удел – вегетарианство. И с этим мне было примириться сложнее, чем с необходимостью заплетать косы и носить балахоны.
Возвращаюсь в комнату, и медсестра, уже другая, приносит мою одежду из химчистки. Я надеваю своё платье, с наслаждением ощущая свежесть немного жёсткого хлопка, вдыхая запах порошка. Расчёсываю волосы, сажусь на подоконник и закрываю глаза, прислонившись щекой к прохладному стеклу.
Когда я открываю их, я вижу свою комнату: ненавистную кровать, в которой я просыпалась потная от кошмаров, шкатулку с дорогими, но всё равно безвкусными украшениями, заколками и резинками для волос, зеркало, набор косметики, дверцу гардероба с однообразной одеждой. Я вскакиваю с подоконника и подношу руку ко рту, чтобы он не услышал всхлипы. Он терпеть не может, когда я плачу. Я мотаю головой, до боли тру глаза, но картинка не уходит. Неужели мне всё привидилось? В отчаянии я закатываю рукава и впиваюсь ногтями в нежную кожу, оставляя длинные кровоточащие царапины. И только тогда моя комната начинает расплываться, и передо мной вновь оказывается больничная палата. Не сон...
Раздаётся стук в дверь, и, едва я успеваю опустить рукава, заходит первая медсестра.
— К тебе посетители: Ганнибал Лектер и Уилл Грэм.
Заметив немой вопрос в моих глазах, она поясняет:
— Это они нашли тебя.
Ох... Пора встретиться со своими героями?
Я позволяю проводить себя и прислушиваюсь к хлопку двери за мной. Чёрт! Я и забыла, что они мужчины. До этого было проще: все, кого я встретила, были женского пола, и я могла смотреть на них. Не на лица, но хотя бы на руки...
Приличная девушка не смотрит на мужчин!!! Я и сейчас могу почувствовать запах из его рта, брызги слюны на моей коже, когда он кричит. Вот он поднимает руку и наотмашь бьёт меня, так что я падаю на кафельный пол. После мне будет больно сидеть – я ушибла копчик.
Смотрю на обувь – у одного из них – дорогие кожаные туфли, у другого – обычные чёрные ботинки. Второй сразу мне нравится больше. Когда-то я тоже носила такие...
— Добрый день, я Уилл Грэм, это Ганнибал Лектер. Ты нас помнишь?
Смутно. Я не видела ваших лиц. Чувствую их взгляды на себе: один неприятный, изучающий, он пытается влезть мне в голову; второй мягкий, участливый. Кажется, последнему я нравлюсь, так смотрят на тех, кому хотят помочь.
— Как тебя зовут? Мы проверили заявления о пропаже за последние 3 года, но тебя не нашли.
Конечно, не нашли! Уверена, дядя Роб поднял всех на уши, написал всё необходимое. Но кто будет искать девочку, которая за два с половиной года до этого сбежала из дома? Она ведь и в этот раз так сделала, бессердечная лягушка-путешественница. Совсем не думает о родных! Мне нравится голос Грэма, вроде, он назвался так. Этот человек искренен, думаю, ботинки и второй взгляд тоже принадлежат ему. Может, стоит открыться, Софи?
— Мы бы хотели спросить у тебя об Альберте Розенфельде...
Нет! Не произноси это вслух! Зачем ты всё испортил, Уилл Грэм?
— А ты думала, что так легко сбежишь? Что тебе удастся это сделать? Младшая, какая же ты ещё глупенькая...
Нет. Нет-нет-нет. Нет! Тебя не может здесь быть! Только не здесь! Я смотрю, как новые туфли выходят прямо из стены. Они идут ко мне, медленно делая каждый шаг.
— Не ждала, жёнушка?
Я чувствую, как у меня учащается пульс, сердце словно хочет вырваться из опостылевшей груди, у меня потеют ладони, по шее течёт капля за шиворот, не хватает воздуха, тело начинает трястись. Меня тошнит. Кажется, доктора называют это панической атакой.
Я делаю шаг назад, потом ещё и ещё один, вырываю дверь и бегу, не разбирая дороги. Главное – избавится от него...
Остановилась я от того, что чуть не врезалась в дерево. Кручу головой, но не понимаю, где я. Кажется, во внутреннем дворике, в саду. Я оглядываюсь – его нигде нет. Теперь можно выдохнуть и успокоиться. Сажусь под молодой дуб и прислоняю голову к его уже немного жёсткой коре. Дальше – хуже, под конец жизни ты станешь совсем непробиваемым. Я касаюсь рукой резных листьев и ощущаю, что сердце потихоньку приходит в норму. По крайней мере я больше не слышу шум крови в ушах. Устраиваюсь поудобнее меж кривых корней, укрываю подолом ноги и просто дышу.