***
Лектер открывает дверь, а я осматриваю стены прихожей. — Где ваш секретарь? Сомневаюсь, что у вас его нет. — К сожалению, моя работница была слишком романтичной натурой. Последовала зову сердца и уехала в Великобританию,– я приподнимаю брови, но не решаюсь прокомментировать произошедшее. Наконец мы проходим в кабинет. Первое впечатление от помещения довольно неоднозначное. Видно, что интерьер –результат кропотливой и долгой работы. Тут есть арки, узкие мостики наверху и прекрасные колонны. Однако строгость здешней мебели – это явное влияние стиля модерн. Этакий микс классики и современности. Палитра цветов комнаты основывается на сером. Но попадаются довольно яркие всплески: одна стена полностью красная, такого же оттенка полосы на занавесках. Вот она, сущность доктора: спокойный и уравновешенный снаружи, но внутри у него скрывается мир взрывных эмоций. Я присматриваюсь к деталям, на языке вновь крутится тысяча и один вопрос. — Что-то заинтересовало?– Лектер, видя моё любопытство, благородно решает его успокоить. — Что это за маска?– я киваю на странный предмет у двери.– А эти японские картины? А вот те фотографии ушей? И что это за бюст? Мужчина смеётся от моего энтузиазма, но отвечает на всё по порядку: — Маска для кендо, это современное искусство фехтования, ведущее свою историю от кэндзюцу, традиционной самурайской техники владения мечом. Эти три картины или триптих кисти Утагавы Кунисада. Рядом с ними – работа неизвестного мастера, изображающая смерть Итикава Дандзюро Восьмого, известного актёра, совершившего самоубийство. Эти произведения написаны в стиле укиё-э, это направление в изобразительном искусстве Японии, получившее развитие с периода Эдо. Само слово дословно переводится как «плывущий мир»,– во время объяснений доктор ходит по кабинету и руками указывает на объект речи.– Диаграммы с ушами показывают пороки развития, а подписи там на французском. Бюст является френологическим. Это название популярной в девятнадцатом веке лженауки, основой которой было утверждение, что психические свойства человека определяются рельефом поверхности мозга. Считалось, что различия в мозговых извилинах можно определить по выпуклости на соответствующем участке черепа, а при недоразвитии части мозга – по впадине. Я удовлетворил вашу жажду знаний, Элиза? — Да, спасибо, человек-энциклопедия,– слегка ошалело отвечаю я.– И как вы умудрились запомнить всё это? У вас не память, а мировая библиотека! На мои слова тот только улыбается и разводит руками. Невозможный мужчина! — Стойте, а те чёрные журналы с цветными точками – это заметки о пациентах? — Ты права. Но давай поговорим об Альберте. Прошу, садись в кресло. Я устраиваюсь поудобнее и внезапно отмечаю, что наши позы идентичны: направления ног, рук, положение тела. — Вы меня зеркалируете, доктор? — А ты наблюдательна. Отражение используется для инициирования раппорта с человеком. — Раппорта? — Это термин в психологии, который подразумевает установление доверительного контакта или взаимопонимания с человеком или группой людей. Бессовестное использование знаний! Ничего, я ему покажу, кто владеет ситуацией. — Вы не могли бы включить диктофон? Я хочу записать основные моменты, чтобы отдать их Фредди Лаундс. Не желаю повторять по несколько раз. Лектер заметно напрягается и начинает подбирать слова. Кажется, ему не понравилось то, что в нашем общением незримо будет присутствовать журналистка. — Элиза, в основе большинства профессиональных кодексов этики, особенно психиатрической, лежит забота о личной жизни клиента. Тот должен доверять профессионалу. В случае психиатра и пациента, клиент должен доверить доктору самые сокровенные подробности своей жизни. Неполное доверие помешает терапии. Одним из способов обеспечения этого является конфиденциальность. — О, поверьте, я не постесняюсь рассказать мисс Лаундс всю правду. А вообще, если во время нашего разговора я скажу что-то лишнее, всегда есть возможность обрезать запись,– я хитро подмигиваю собеседнику. Он столь щепетилен по поводу конфиденциальности. Думаю, это потому, что разглашать тайны других людей – грубо. Мне вполне понятна его неприязнь к Фредди, которая часто нарушает неприкосновенность частной жизни и раскрывает тайны по специфике своей работы. — В таком случае полагаю пора приступить. И ещё одно, Элиза. Честность способствует улучшению самочувствия и является одной из важнейших составляющих психологического благополучия. Надеюсь, после нашего диалога ты будешь чувствовать себя лучше. Первый прозрачный намёк! Неужели доктор научиться говорить по-человечески? — Разве у меня есть причины врать?– Лектер включает диктофон и, игнорируя мой вопрос, задаёт свой. — Опиши отношение Альберта к тебе. — Оно было весьма своеобразным. Альберт явно выделял меня среди всех окружающих его людей. Он называл меня не какими-то грязными, вульгарными словами, нет, я была его женой. Точнее, младшей женой. Мы не проходили никаких обрядов венчания, но относился он ко мне именно так. Розенфельд был сложным человеком с тяжёлым характером. Мог накричать, если моё поведение не соответствовало каким-то его представлениям. Особенно в начале, когда перестраивал меня под себя. Тогда Альберт даже поднял на меня руку. Хорошо хоть это было всего несколько раз, удар у него был неплохо поставлен,– горько ухмыляюсь я.– Когда я вела себя примерно и у него было настроение, он со мной подолгу беседовал. Мне нравились наши разговоры, он имел прекрасное образование. Правда, наши диалоги скорее напоминали учителя и ученика, чем мужа с женой. Ему нравилось меня просвещать. Он привёз в дом множество книг, и, когда он приезжал, мы их обсуждали. Альберт указывал мне на нюансы, которые я пропустила, объяснял отдельные моменты. Мы часто рассматривали поступки героев с психологической точки зрения: искали мотивы, докапывались до их первопричин. Иногда сами придумывали прошлое персонажей, основываясь на их характере. — Какие конкретно это были книги? — Разные, Розенфельд не зависел от авторов и жанров. Там были и «Унесённые ветром», и «Убийство в Восточном экспрессе», и «Шестеро против скалы», и «Долорес Клейборн», и «Дневник служанки». Он приносил мне всё: от классических романов до современных триллер-детективов. Мой муж любил разнообразие, учил меня понимать всевозможные точки зрения. — Он часто приезжал? — В зависимости от работы: мог появляться каждые выходные, а порой пропадал на пару-тройку недель. — Домашние обязанности были на тебе? — Абсолютно все. Альберт купил мне немалое количество кулинарных книг, каждый раз хотел что-то новое. — Он не беспокоился, что ты можешь сбежать, навредить ему или кому-то сообщить? — Нет, это было за гранью возможного. Ошейник он с меня не снимал даже ночью, ему нравилось, что я постоянно испытывала дискомфорт. Система поручней была как в веревочном парке: отсоединяешься от одного, и уже привязана к другому. Никакого оружия в доме не было, единственные ножи находились вне зоны доступа. Связи с внешним миром также не было, стационарный телефон принимал звонки только от Альберта. А навредить ему значило бы навредить себе, ведь в таком случае я осталась бы без еды. — Как ты к нему относилась? — Я жила в постоянном напряжении, ожидании его приезда. Мои чувства колебались от нервного страха до тихой злости. — Что ты ощутила, когда узнала, что он мёртв? — Утешительно видеть сломанное раздутое тело монстра и знать, что он не вернется. — И что ты чувствуешь к нему сейчас? Винишь его в чём-либо? — Человек, который обвиняет в своих проблемах других, никогда не станет хозяином своей судьбы. Всё, что я хочу, это стать свободной. Свободной от прошлого, от всех этих кошмаров. Не желаю и дальше быть связанной с криминалом,– я тихо вздыхаю. Эти признания дались мне тяжелее, чем я думала.– Моя жизнь сейчас напоминает чехарду. Вроде, только освободилась от плена человека, но тут же попала в ловушку памяти. — Когда человеку кажется, что всё идёт наперекосяк, в его жизнь пытается войти нечто чудесное. — Надеюсь, это успех и удача,– улыбаюсь я и знаками показываю, чтобы доктор выключил диктофон.– Остального мне пока не надо. — Однажды в твоей жизни появится новое имя, которое превратит предыдущее в пыль, Элиза. — Второго мужа-психопата мне только не хватало,– смеюсь я. Лектер усмехается в ответ. — Я рад, что мы поговорили. Но это была исповедь, Элиза, а не доверительная беседа. Ты бы рассказала то же самое и Фредди, и Джеку. Смею надеяться, что в следующий раз ты будешь более открыта. — Разве нам понадобится ещё один сеанс? — Элиза, я хочу не только получить от тебя описание Розенфельда, но и помочь тебе. Скажи, тебе известно, что у тебя обсессивно-компульсивное расстройство? — У меня что? — Оно характеризуется развитием навязчивых мыслей, движений и действий, а также разнообразными патологическими страхами. Обсессии, как правило, представляют собой переживания или боязнь какого-то неблагоприятного события. Компульсии – это преднамеренные обдуманные действия, обычно совершаемые с целью нейтрализации или противодействия обсессивным страхам, например, постоянные проверки и перепроверки; чрезмерное мытье, пересчитывание, приведение в порядок, выравнивание и многое другое. Я заметил у тебя навязчивое желание поддерживать симметрию и необходимость держать объекты в группах. — Поверьте, меня просто слегка раздражает неаккуратное положение вещей. — Я хотел бы продолжить нашу работу поле того, как к тебе вернутся воспоминания. — Я подумаю об этом,– я поднимаюсь из кресла и направляюсь к выходу.– До вечера, доктор Лектер.***
Оставшуюся часть дня я ещё утром решила провести с Уиллом. Он уже поджидает меня у выхода, нетерпеливо постукивая по двери машины. — Ты удобно оделась? — Как видишь. Куда мы поедем?– радостно спрашиваю я. — Это сюрприз,– мужчина солнечно улыбается, и я, доверившись ему, сажусь в автомобиль. Выходим мы в лесу, у реки. О боги, только не это. — Добро пожаловать, Элиза!– Уилл достаёт удочки из багажника и оборачивается ко мне.– Время рыбалки! — Ни разу не занималась этим,– намекаю я, осторожно принимая резиновые сапоги до колен. — Я научу,– улыбается мужчина и помогает мне с обувью. Мы направляемся на середину реки, и, когда он шагает вперёд, глубоко проваливаясь в воду и смешно загребая длинными ногами, я думаю, что люблю его. Я смотрю на его растрёпанные волосы и думаю об этом. Такое странное чувство, как будто что‑то хрупкое раскололось у меня внутри, осколком царапнуло по сердцу, и тёплая влага разлилась по всему телу. Уилл не просто друг, теперь он мне как брат, которого у меня никогда не было. Единственный член моей семьи. Мы доходим до нужного места, и он начинает урок: — Смотри, с помощью удилища и шнура приманка мягко забрасывается, имитируя при этом попавшее в воду насекомое,– демонстрирует он мне.– Теперь ты. Выполнение заброса начинают с захвата рукояти нахлыстового удилища. Так, большой палец находится сверху рукояти. Шнур зафиксируй в левой руке. — Вот так?– спрашиваю я. Мужчина слегка поправляет мои пальцы и кивает. — Теперь сделай несколько взмахов вперёд-назад и забрось приманку. Я начинаю размахивать рукой и чуть не заезжаю локтем в лоб учителю. — Аккуратнее,– смеётся он. Его смех такой мягкий и домашний. Уютный. Вообще весь этот человек поразительно уютный. Со всеми его клетчатыми рубашками, вечными джинсами и ботинками, очками, за которыми он прячется от окружающих, лёгкой щетиной и кудрявыми волосами. Мне никогда не отблагодарить судьбу за этот подарок. Я улыбаюсь и неожиданно для мужчины обнимаю его. Уилл застывает, как громом поражённый, и не двигается, но я не обижаюсь на него за эту отчуждённость, понимая, что он один из тех мужчин, кому сложно выражать свои чувства и эмоции. — Ты для меня словно брат. Недавно обретённый, но уже родной,– я говорю это, обнимая его и смотря ему в глаза. Он такой ошалевший, удивлённый. Я знаю, как это выглядит, но поверь, Уилл, для меня ты не игрушка. Ты моя семья. Ты тот, ради которого я убью и умру сама. Тот, ради кого я буду жить. Я подношу ладонь к его щеке и мягко прикасаюсь к ней. — Ты распугала всю рыбу,– наконец улыбается он и обнимает меня в ответ. В этой мирной идиллии мы и стоим до тех пор, пока мужчина не показывает мне глазами на удочку и не шепчет: — Клюёт.***
Грязные и вонючие мы, смеясь, проходим в дом доктора. Уилл направляется на кухню, держа в руках бутылку вина, а я бегу наверх, чтобы переодеться. Закидываю одежду в стирку, надеваю чистое и, распустив хвост, захожу на кухню. — У меня есть знакомый мясник, который продает свиную кровь. Центрифугируем, отделяем воду от материи, и получается прозрачная жидкость. Подаём в суспензии с помидорами, и всем нравится сладкий вкус. — Вновь читаете лекции, доктор?– насмешливо спрашиваю я, останавливаясь рядом с Уиллом. — Ни в коем случае. Ты уверен, что не хочешь остаться?– спрашивает он у Грэма. — Не думаю, что составлю хорошую компанию. — Какую ещё компанию?– в растерянности смотрю я то на одного, то на другого.– Что происходит? — Я устроил званый ужин, Элиза. Ты разве не знала? Чёрт. Чего-чего, а снова встречаться с этими снобами, мне совсем не хочется. Пока я размышляю, мужчины возвращаются к своему диалогу. — Не согласен с твоими словами, но пока ты не ушёл, что стало с донором? — Ты спас ему жизнь. — Я уже давно не прикасался скальпелем ни к чему, кроме карандаша. — А почему ты перестал быть хирургом? — Я убил человека или, если быть более точным, не смог его спасти. Но было чувство, что я его убил. — Ты был хирургом в отделении скорой помощи, такое случается. — Тот случай был последней каплей. Я перенёс свою страсть к анатомии на кулинарное искусство. Чиню умы вместо тел, и никто не умер в результате моей терапии. Однако чем больше я узнаю о докторе Лектере, тем он любопытнее. — Мне пора. Приятного винопития. — Спасибо. — Стой, Уилл,– принимаю мгновенное решение я.– Пойду с тобой. Лектер недовольно поджимает губы, но не спорит. — Ты уверена, Элиза? Такая возможность отведать лучшие блюда Ганнибала. — А также возможность вновь почувствовать себя не в своей тарелке. Ну не хочу я в высший свет,– тихо, чтобы доктор не услышал, отвечаю я. — В таком случае я обещаю вернуть нашу подопечную, когда твои гости разойдутся, Ганнибал. — Отпустите меня?– обращаюсь я к Лектеру.– Обещаю ничего не учудить. — Думаю, я вполне могу вверить тебя в надёжные руки Грэма. — Хорошего вам вечера,– желаю я напоследок и поспешно выхожу, пока не начали прибывать гости. Заговорщически улыбаясь, мы выходим из дома. — Голодна? — Безумно!