Осколки

- Вызывали, мистер Уэверли? На пороге стоял Илья. Как всегда, раньше всех. Как всегда, собранный и аккуратный. - Да, Курякин, заходите, - кивнул Уэверли, не глядя на вошедшего. Внутри у него все сжалось, как всегда, когда он оказывался один на один с этим человеком. Илья спокойный, как никогда, прошел к столу и сел в кресло для посетителей. Он устремил на Уэверли свои пронзительно-голубые глаза и стал ждать. Нет, это невозможно! Каждый раз видеть его, каждый раз вздрагивать, как от боли, и каждый раз убеждаться, что нет, слава Богу, не он. Да перестань ты уже, Уэверли! Этого не может быть в принципе! Он родился на 28 лет позже. - Вы сегодня рано, - начал он как можно приветливее. - Меня разбудил пылесос, - честно ответил Илья. - Меня тоже. Надо сказать Уилсон, чтобы перестала пылесосить по утрам. - Нет, не надо! Не говорите, а то подумает, что я нажаловался, и обидится. Уэверли невольно улыбнулся. Смущенный вид Ильи, его необычное спокойствие и смирение этим утром вселяли в него надежду. - Для вас так важно, что о вас подумает моя прислуга? - Мне не важно, прислуга она или нет. Для меня все люди равны, - резко отчеканил Илья и насупился. - Конечно, конечно, я не сомневался в вашей идейной чистоте, - пошел на попятный Уэверли. Ему не хотелось снова ссориться, и он решил перейти к делу. - Да… я пригласил вас, чтобы сообщить, что я готов удовлетворить вашу просьбу, - Уэверли замолчал и посмотрел на Илью в попытке уловить его реакцию. А вдруг он все-таки передумает? Илья несколько раз моргнул и с видимым облегчением ответил: - Спасибо, мистер Уэверли. Чуда не произошло. Он не передумал. Значит, остается последний козырь. - Постойте, это еще не все. Прежде, чем вы покинете команду, я бы попросил вас остаться еще на несколько дней. Во-первых, я должен уведомить ваше руководство о вашем выходе из организации. На это уйдет некоторое время. А до тех пор вы все еще подчиняетесь мне и должны находиться здесь. Во-вторых, сегодня сюда приедет моя жена. Она давно хотела познакомиться с нашим интернационалом. В связи с этим, я бы попросил вас вести себя так, будто ничего не происходит. Ей не за чем знать... Что? - остановился Уэверли, наткнувшись на удивленный взгляд голубых глаз. - У вас есть жена? - спросил Илья в искреннем изумлении. - А что, я, по-вашему, не могу быть женатым? - Уэверли попытался скрыть иронию в голосе, но, кажется, неудачно, потому что Илья тут же осекся и начал сбивчиво оправдываться. - Нет, простите, я не в этом смысле. Я не знал. Почему вы раньше не рассказывали? - Я вам много чего о себе не рассказывал, Курякин, - усмехнулся Уэверли, - Не рассказывал — значит, не нужно было. - А теперь, значит, нужно? - догадался Илья. - Типа того. Так вы останетесь? Как только уедет жена, и я получу разрешение на ваше увольнение, я не смею вас больше задерживать. - Хорошо, договорились, - кивнул Илья и встал, чтобы уходить. - Я очень рад… в смысле, благодарю за понимание, - как можно более дежурно произнес Уэверли. Когда дверь за Курякиным закрылась, Уэверли сел в кресло и закрыл глаза. Отлично. Он останется еще ненадолго. А потом? Не важно, потом еще что-нибудь придумаю. Внизу в гостиной уже слышались утренние непроспавшиеся голоса Соло и Теллер. Интересно, как Илья объяснит ребятам свой отъезд? *** Предчувствие не обмануло Эрни. В школе все действительно стало по-другому. Первое время они с Дэвидом даже не виделись, по горло заваленные свалившейся на них нагрузкой. Эрни заметил, что многие его товарищи за лето выросли и возмужали. У Эдварда Йорка на подбородке появилась редкая рыжая щетина. Берти Карлайл, и без того худой и долговязый, вытянулся еще больше, и теперь стоял на физкультурном построении первым. Да и сам Эрни, судя по всему, изменился в лучшую сторону. Уже в начале учебного года он получил целых две записки с приглашением на свидание от старшеклассников, но обе оставил без ответа. Теперь ему нужен был только один человек. С этим человеком ему удалось увидеться лишь через две недели после начала занятий, если не считать мимолетных встреч за трапезой и на общих классных собраниях. Эрни подловил друга у выхода из дорма Брэдбис. - Дэвид! - А, привет, Эрни. Как дела? - радостно воскликнул Дэвид, будто они расстались пять минут назад. - Слушай, я так соскучился. Давай встретимся сегодня. - Сегодня не могу. У старика Треллони собирается факультатив по литературе. Я обещал быть. - А завтра? Видимо, Эрни не смог сдержать разочарования ни в лице, ни в голосе, и Дэвид поторопился обнадежить друга. - Завтра, приду. Как всегда: в восемь у нашей ивы. Я ведь тоже соскучился, - добавил он тоном ниже, - Привет, Гарри, как дела? Идешь сегодня к Треллони? Ну, все, пока, Эрни, мне пора. И Дэвид побежал по своим делам, подобный легконогому Меркурию, успевая по дороге поздороваться и обменяться рукопожатиями со всеми встречными учениками. Перед свиданием Эрни очень волновался. Что-то в рассеянном взгляде друга, в его нарочитой веселости и в его манере растягивать слова не понравилось ему. Так обычно разговаривают с чужими людьми, которым ты ничего не должен. Дэвид опоздал на десять минут и сразу полез целоваться. Эрни не сопротивлялся. Он ведь ради этого пришел. - Ты опоздал, - с чуть заметной обидой сказал Эрни. - Не мог выйти из дорма — дежурный попался въедливый. - Понятно. А я уже думал, что ты не придешь. - Я бы пришел в любом случае! - страстно заверил его Дэвид, но, видя, что этого мало, смягчился, - Ну не сердись. Я не мог прийти раньше, правда. - Я не сержусь. Я просто давно тебя не видел. Дэвид ласково улыбнулся и потянул Эрни за руку. - Иди ко мне. Снова теплота его рук и мягкость его губ сделали свое дело. Снова Эрни потерялся в нахлынувших чувствах. Снова он видел перед собой его лицо, облупившийся кончик носа, разбросанные по щекам веснушки, выгоревшие волосы. Все это было оттуда, из их сладкого лета. Обмана не было, и ему это не приснилось. И Эрни успокоился. Вскоре, он и сам понял, что встречаться так же часто, как и раньше, у них уже не получится. Учеба занимала почти все время. Дело осложнялось еще тем, что теперь ученики должны были посещать дополнительные занятия и факультативы по выбранным предметам. Без этого об успешной сдаче экзаменов не могло быть и речи. К тому же, у разных факультетов эти занятия проходили в разное время, и мальчики никак не могли подогнать свои расписания. Оставались только выходные, но в выходные Дэвид чаще всего звал Эрни в паб, а Эрни хотелось побыть с ним наедине. Иногда им это все же удавалось. - Ты какие предметы выбрал? - спросил его Дэвид на одном из свиданий в роще. - Историю, физику и русский. - Русский? Зачем? - воскликнул Дэвид, - Ты собираешься поехать в Россию? - Нет, просто интересный язык, - пожал плечами Эрни. - Разве ты не знаешь, что Россию оккупировали коммунисты? Теперь они хотят захватить весь мир. Мой отец говорит, что Россия скоро развяжет новую войну. Для Эрни это довод показался недостаточно убедительным. - Тем более, надо знать язык потенциального врага. А ты сам, какие предметы выбрал? - Экономику, географию и немецкий. Когда получу образование, хочу стать финансистом и играть на бирже, как мой отец, - мечтательно ответил Дэвид. - Твой отец играет на бирже? - Да, иначе бы у нас не было столько денег. Он говорит, что членство в Парламенте ничего, кроме почестей не дает. - А твой отец не боится в один прекрасный день прогореть? - осторожно поинтересовался Эрни. - Ерунда! - отмахнулся Дэвид, - Он вкладывает деньги только в самые надежные проекты. Мой отец знает, что делает. - Любишь своего отца? - Конечно! А как же! - искренне удивился такому очевидному вопросу Дэвид, - Он все для меня делает. Он и в Парламент меня с собой брал, и на биржу в Сити, и в путешествие по Франции и Италии. А разве твой отец не такой? - Нет, - покачал головой Эрни, - Лучшее время, проведенное с ним — это когда он меня не замечает. А когда я попадаю в поле его зрения, он либо порет меня, либо отчитывает. Эрни печально уставился в землю. Ему тоже хотелось, чтобы лорд Артур Уэверли любил его так же сильно, как это делают другие отцы. - Ого! Сочувствую, - Дэвид сжал его руку. - И вообще, он хочет, чтобы я стал военным, - добавил Эрни с кривой усмешкой, словно предлагая вместе посмеяться над этой абсурдной мыслью. Впрочем, Дэвид, не понял иронии. - А ты сам хочешь? Твоя подготовка пригодится для войны с русскими. - Нет, только не военным! - взвился Эрни, - Уж лучше играть на бирже. И вообще, так сложилось, что мне нравится все, что не нравится моему отцу, и наоборот. Я даже боюсь представить его реакцию, если он узнает про нас с тобой. Этот вопрос в последнее время все чаще приходил на ум Эрни. Он знал, что любовь юношей не одобряется обществом, а значит, рано или поздно, о них узнают, и тогда… Лучше не думать! Однако Дэвида, это опасение, казалось, вовсе не заботило. - Ты боишься, что кто-то узнает и донесет? Не волнуйся, никто не узнает, если соблюдать осторожность, - легкомысленно сказал он, - А лучше всего отвлекать внимание и время от времени делать вид, что ухаживаешь за девушками. - Ага, как ты, например, - поддел его Эрни. Дэвид пожал плечами. - А мне нравятся девушки. Они милые. С ними бывает весело. Ты так не считаешь? - Не знаю, - с неприязнью ответил Эрни, - У меня в этом не богатый опыт. - Да уж помним! Твой первый опыт закончился тем, что ты облевал ей платье, - захохотал Дэвид. - Ах, ты! Эрни в порыве притворной ярости накинулся на Дэвида, припер его к дереву и тряс его за грудки до тех пор, пока тот не начал просить пощады и не сдался под напором его требовательных губ. К сожалению, такие долгие и наполненные встречи случались со временем все реже. Общих уроков становилось все меньше. Неизменными оставались только литература и спорт. *** В конце ноября, когда до зимних каникул оставалось меньше месяца, Эрни подумал, что неплохо было бы им вдвоем съездить на Рождество в Хэмптон-Корт. Он решил сообщить об этом как можно раньше, прежде чем у Дэвида появятся другие планы. Он подловил Дэвида у входа в общежитие, когда тот, веселый и хохочущий, выходил во двор, держа за руку Тони Бернса, юношу на год младше. При виде Эрни Дэвид выпустил руку юноши и что-то быстро ему сказал. Эрни это совсем не понравилось. Он почувствовал себя лишним, словно только что грубо прервал их в самый интересный момент общения. - Ты что-то хотел? - спросил Дэвид вместо приветствия, учтиво поднимая бровь. Эрни понял, что озвучивать свою идею насчет поездки в Хэмптон-Корт сейчас совсем некстати. К тому же, присутствие этого нового мальчика сильно взволновало его. Он захотел выяснить, кто это, и по какому праву Дэвид так запросто держит его за руку. Но сейчас задавать эти вопросы было неуместно. - Да, хотел. Надо встретиться сегодня, - сказал он, наконец. - Слушай, сегодня это будет очень сложно, - замялся Дэвид. Ага! Ни слова ни про факультативы, ни про тренировки. Чем это он сегодня так занят? Уж не этим ли мальчиком? - Мне нужно сказать тебе что-то очень важное, - продолжал настаивать Эрни. - Говори сейчас, - предложил Дэвид самую очевидную вещь. - Нет, это частный разговор, - серьезно сказал Эрни и после паузы снова зачем-то повторил, - Это очень важно. На лице Дэвида появилось усталое выражение: губы поджались, взгляд устремился в поднебесье, а брови сошлись над переносицей симметричным домиком. Весь его вид так и говорил: как мне это надоело! Все это время Тони Бернс стоял поодаль, делал вид, что читает табличку с распорядком общежития и бессовестно подслушивал. Эрни тревожно переводил взгляд то на Дэвида, то на него. Наконец, Дэвид сказал: - Хорошо, приду, только ненадолго, ладно? - Мне хватит десяти минут. Сказав это, Эрни круто развернулся и пошел прочь. Он не видел, как Тони Бернс тут же подскочил к Дэвиду и начал расспрашивать его, а Дэвид пожал плечами, покачал головой и отмахнулся, усердно делая вид, что все это не важно. Вообще-то Эрни не должен был назначать свидание на сегодня. Он должен был пойти на дополнительное занятие по истории к профессору Бригсдейлу. Первый раз в жизни он самовольно прогуливал занятия. В восемь он уже стоял возле облетевших барбарисовых кустов в липовой роще и ждал, когда появится Дэвид. Дэвид все не появлялся. Эрни точно знал, что у Дэвида в это время нет никаких занятий — он специально проверил по расписанию. Восемь десять. Никто не появлялся. Неужели Дэвид его обманул и не придет? А, собственно, зачем Эрни его сюда позвал? Сказать, что он ревнует его к Тони Бернсу? Но ведь еще совсем недавно он сам искренне считал, что ревновать глупо и бессмысленно. Ведь солнце светит для всех! Но в том-то и дело, что как только солнце скрылось, холод стал невыносим. - Эй, Уэверли, ждешь кого-то? - послышался за спиной незнакомый голос, и тут же вслед за этим раздался оглушительный раскат хохота. Эрни вздрогнул и обернулся. Перед ним стояли двое старших, из тех, кого обычно называют «боги», и нагло ухмылялись. - Я спрашиваю, кого ждешь? С кем свидание? - развязно повторил высокий брюнет с волосами на прямой пробор. - Что вам нужно? - отшатнулся Эрни внутрь кустов. Он чуть не оступился и еле удержался на ногах, чтобы не упасть. - Эй, Монтгомери, а ведь я знаю, с кем у него свидание, - гаркнул второй - коренастый рыжий парень с носом картошкой, - Ты разве не знаешь, что он — сучка Дэвида Кортни? - Да ты что? Не может быть! У Кортни новая сучка? - с притворным удивлением воскликнул брюнет, - Что, Уэверли, смазливых любишь? Эрни был в ужасе. Он понял, что эти «боги» все знают. Но откуда? Неужели они с Дэвидом были неосторожны? Или кто-то проболтался? - Иди сюда, сучка. Мы тебе больно не сделаем, - рыжий детина рванул Эрни за отворот пиджака, а брюнет тут же ловко отвесил ему пинка под зад. - Отпусти! - попытался вырваться Эрни. Медная пуговица со звоном отлетела в кусты. - Да ладно, ты, красавица, не стесняйся. Что, променял он тебя? Покрасивше кого нашел? - продолжал глумиться Монтгомери. Рыжий здоровяк заломил Эрни руки за спину, а брюнет начал методично обшаривать карманы. - Пусти, сказал! - беспомощно барахтался Эрни в железных клещах рыжего. - Спокойно, спокойно. Мы только возьмем, что нам нужно, - приговаривал Монтгомери, - О, кажется, нашел. Он вынул из кармана пиджака пятифунтовую бумажку и, не раздумывая, переложил ее себе в карман. Несколько мелких монеток перекочевали туда же. Но когда наглый «бог» выудил из маленького бокового кармашка дедушкины серебряные часы на стальной цепочке, Эрни задергался, словно в конвульсиях. - Ага! - злорадно крякнул Монтгомери и значительно посмотрел на часы, - Любимые часики? «Сэру Арчибальду Эрнесту Уэверли, 6-му графу Бринскоту, от отца, 1865г.», - прочитал он гравировку на обороте часов, - Никак дедушкины? Посмотрим, сколько за них дадут в ломбарде. - Отдай, сволочь! Эрни затрясся от беспомощного гнева и рванулся, что было сил из крепких рук амбала. И ему это почти удалось. Но амбал схватил его за лацкан пиджака и дернул так, что школьный значок оторвался, описал в воздухе красивую параболу и упал в траву. Громко сопя своей жертве в затылок, рыжий перехватил поудобнее худые запястья и вывернул их так, что Эрни света невзвидел. - Держи его крепче, Дикинсон, а то ничего не получишь, - забеспокоился брюнет и быстро спрятал часы в карман, - Кажется, это все. Так, вали его и пошли. Дикинсон сделал подножку и одним движением повалил Эрни лицом на землю, сел на него сверху и связал ему руки его же собственным носовым платком — достаточно, чтобы обездвижить ненадолго, но так, чтобы сам смог выпутаться. - Полежи пока тут, детка, - ласково погладил его по голове Монтгомери, - А болтать станешь, так я расскажу Директору, что застал тебя здесь за развратом и непотребством. Вот сюрприз будет для твоего папаши! А уж свидетелей мы найдем, правда, Дикинсон? - Ага! - Ну, пока, красавица, отдыхай. И они ушли, шурша кустами. Эрни остался лежать на холодной земле один. Когда он пришел в свой дорм полчаса спустя, он сразу же нос к носу столкнулся у самого порога с префектом Одонованом. Тот даже просиял от счастья. Еще бы: такой повод воспользоваться своими полномочиями и выслужиться перед Директором! - Уэверли! - взвизгнул Одонован и по-женски всплеснул руками, - Вы опоздали! Вы понесете за это наказание! Посмотрите на себя: ваша форма в грязи! И где ваш значок? Это злостное нарушение школьного режима и внешнего вида учащегося! Я обязан доложить об этом коменданту! Он еще что-то кричал, кудахтал на своем картавом ирландском наречии, словно только вчера спустился со своих изумрудных холмов, а не учился пятый год в лучшей школе Англии. - Я могу идти, Шеймас? - устало спросил Эрни, чтобы хоть как-то перебить словесный поток префекта. - Шеймас? - Одонован чуть не задохнулся от такой наглости, - Как вы смеете? Я — префект факультета Друрис! Вы должны обращаться ко мне не иначе, как «мистер Одонован» и «сэр»! Это неуважение к авторитету префекта! Я буду жаловаться на вас! Эрни смотрел на его наливающиеся кровью глаза и пунцовые уши, слушал его визгливый ломающийся тенорок, и стало ему так тошно, что терпеть больше не было сил. - Да пошел ты! - выдохнул он, небрежно оттолкнул префекта с дороги и прошагал в свою комнату. За спиной еще слышался возмущенный, задыхающийся гневом фальцет, но Эрни было уже наплевать. Завтра он получит за все и сразу. Одним нарушением больше, одним меньше — какая разница! Он прошел в общую комнату, заперся в уборной и начал снимать с себя грязную форму, чтобы оценить ущерб. Так: запасные пуговицы, воротнички и манжеты у него есть, пиджак и брюки он постарается отчистить, а вот отлетевший в борьбе значок так быстро вернуть не получится. Если найти не удастся, придется пойти к начальнику факультета, доложить о пропаже и заказать новый. Потеря значка все равно, что потеря знаков отличия для военного. И все из-за него! Он ведь так и не пришел! Знал, что его ждут, и не пришел. А вдруг он также знал, что заявятся «боги», и намеренно бросил его там одного? Эти типы — Монтгомери и Дикинсон — назвали его, Эрни, сучкой Дэвида Кортни. Откуда они знают? И какое право имеют эти ублюдки называть его чьей-то сучкой? Что они понимают? Слезы подступили к горлу и застряли там крутым непроталкиваемым комком. Эрни чувствовал себя таким грязным и растерзанным, что хотелось помыться. Хотелось драить себя до крови, пока не сотрется кожа. Все навалилось разом: странное поведение Дэвида, унижение от расправы старших, потеря дедушкиных часов… Господи, часы! Старые серебряные часы середины прошлого века, давно сломанные, они стоили по нынешним временам сущие гроши. Эти идиоты все равно бы за них ничего не получили. Но это была память, единственная вещь, принадлежавшая лично деду, и доставшаяся Эрни в подарок от отца. А если отец узнает! От этой мысли Эрни со всей силы прошелся жесткой одежной щеткой по пальцам, так что на тыльной стороне появились кровоточащие ссадины. Он бросил щетку в мойку и схватился одеревеневшими руками за край раковины. Ну почему он не пришел? *** На следующее утро Эрни пришел на первый урок в плохо отчищенной форме, без значка и с самыми худшими ожиданиями от этого дня, людей и мира в целом. К тому же, обстоятельства отнюдь не облегчались тем фактом, что первым уроком шла история, семинар по которой он вчера пропустил. Уже на входе в класс Эрни заметил возле учительского стола, помимо профессора Бригсдейла, надменного коменданта Флетчера с тростью в руке. Он уже понял, что и Флетчер, и трость — по его душу. Вид у коменданта был такой грозный, что первым побуждением Эрни было развернуться и уйти, куда глаза глядят. Но он тут же одернул сам себя: что я, трус что ли? Когда класс расселся и затих, профессор Бригсдей заговорил: - Прежде чем начать урок, я бы хотел дать слово нашему коменданту, мистеру Флетчеру. Класс возбужденно загомонил. Флетчер здесь — значит, будет порка. Интересно, кого? Эрни с тоской посмотрел в окно. Там, на лужайке для регби тренировалась команда Мортонс, одетая в сине-белую форму. Первый раз в жизни Эрни захотел поиграть в регби. - Уэверли! - прогремел над классом зычный бас Флетчера, словно Глас Божий. Два десятка голов резко повернулись в сторону начинающего краснеть Эрни. Он встал со своего места. Он чувствовал на своей коже недоуменные и любопытные взгляды одноклассников, в которых читался один и тот же вопрос: «Уэверли? Кто угодно, только не вечный отличник и тихоня Уэверли! Что он натворил?» На задней парте раздался громкий облегченный вздох лоботряса и лентяя Макдугала. Надо же, в кои-то веки будут пороть не его! Действительно, все уже привыкли к виду исполосованной задницы Макдугала. Увидеть нетронутый зад скромняги и заучки Уэверли было интересно всем. - Тихо, класс! - крикнул профессор Бригсдейл и постучал указкой по столу, - Продолжайте, мистер Флетчер. - Уэверли, выйти к доске! - рявкнул Флетчер, сверкая глазами, как Вельзевул. Эрни на ватных ногах вышел из-за парты и встал перед классом. - Где ваш значок, сэр? - прозвучал голос свыше. - Я его п-потерял, - едва справляясь с предательской дрожью в голосе, сказал Эрни. - Громче! - Я его потерял! - повторил Эрни как можно громче, и на последнем слоге голос все-таки сорвался и выдал фальшивого петуха. - Вот! Полюбуйтесь! И это — один из лучших учеников школы! Да знаете ли вы, сэр, что потеря значка равносильна потере чести? - Флетчер простер к Эрни указующий перст и сделал многозначительную паузу. Класс замер в священном ужасе. Флетчер возвышался над худеньким Эрни, как всадник Апокалипсиса над попираемым грешником. - Но и это еще не все! Да будет вам известно, профессор Бригсдейл, что вместо того, чтобы присутствовать вчера на вашем уроке, этот молодой человек прогуливал занятия, опоздал к отбою, а на справедливый вопрос префекта ответил нецензурной бранью и рукоприкладством. «Что? Да я его едва коснулся!», - пронеслось в голове у Эрни. - Ого! - вырвалось у кого-то с первых рядов. Эрни, до этого обреченно и безучастно разглядывавший ползающую по книжному шкафу муху, перевел взгляд в сторону звука и вдруг увидел, что устремленные на него глаза всего класса, смотрят одобрительно и с уважением. Эдвард Йорк выпятил губу и значительно кивал головой, мол, молодец, не ожидал от тебя. Берти Карлайл тайком прыснул в кулак. Лентяй Макдугал показал с последней парты большой палец. У Эрни отлегло от сердца. Дурака и ябеду Одонована не переносил никто. - А теперь, Уэверли, пришло время отвечать за свои проступки. И пусть это послужит вам уроком. Двадцать ударов! Класс охнул и зашумел. Двадцать ударов за раз давно никто не получал. Макдугал на задней парте даже привстал со своего места, чтобы лучше видеть предстоящую экзекуцию. Еще бы: те розги, которые он получал постоянно, но по-отдельности, кто-то другой сейчас получит сразу. И в кои-то веки чья-то задница сравняется по степени избитости с его собственной. Эрни покорно приспустил штаны и лег на скамью для порки. Флетчер занес над ним свою натруженную трость. - Считайте сами, сударь. И первый удар обрушился на беззащитные ягодицы. - Один! - взвыл Эрни, но тут же прикусил язык. Нельзя показать им, что тебе больно. Нельзя плакать. Нельзя кричать. Нельзя. Нельзя. Взмах. Удар. - Два! Нельзя, чтобы меня снова били. Взмах. Удар. - Три! Черт, как больно. Отец все-таки бьет не так сильно. Сжать зубы и терпеть. Взмах. Удар. - Четыре! За что мне это? Разве я в чем-то виноват? Взмах. Удар. - Пять! Всего этого могло бы не быть, если бы не… Взмах. Удар. - Шесть! Дэвид! А но не знает, что меня сейчас секут из-за него. Взмах. Удар. - Семь! Из-за него. Ты готов терпеть боль из-за него? Взмах. Удар. - Восемь! Девять! Десять! К концу первого десятка Эрни уже перестал думать, перестал гадать и жалеть себя. Он зажмурил глаза, вцепился побелевшими пальцами в деревянную скамью и продолжал упорно считать сквозь сжатые зубы. - Одиннадцать! Двенадцать! Тринадцать! Эрни чувствовал, как с каждым ударом рука Флетчера слабеет. Даже у таких садистов, как он, силы не безграничны. - Четырнадцать! Пятнадцать! Шестнадцать! Яркое утреннее солнце заливало оранжевым светом просторную классную комнату в старом георгианском здании и играло зайчиками на полированных книжных полках, но распростертый на жесткой скамье ученик не видел этого. - Семнадцать! Восемнадцать! Девятнадцать! Взмахи трости и тихие полувздохи-полустоны избиваемого были единственными звуками, нарушавшими скорбную тишину класса. Кто-то на первой парте сочувственно вздохнул. - Двадцать! - еле слышно прохрипел Эрни и открыл глаза. Он увидел перед собой страдальчески сморщенное лицо доходяги Дарти и философски закаченные к потолку глаза Джереми Твида. Где-то на задних рядах шумно опустился на свою скамью лентяй Макдугал. Алек Робинсон стыдливо отвернулся и что-то увлеченно высматривал в окно. Флетчер разогнулся, оправил пиджак и вытер выступивший на лбу пот. - Поднимайтесь. И пусть это послужит вам уроком, сэр, - одышливо сказал он. Эрни с трудом поднялся и начал неловко натягивать штаны на онемевший от боли зад. Ягодицы были рассечены до крови и оставляли на руках красные следы. Вставая со скамьи, Эрни краем глаза заметил, как из-под распахнувшихся фалд пиджака коменданта сверкнула рельефно округлившаяся ширинка. «Старый извращенец, - подумал Эрни по дороге на свое место, - Вот уж кто получает настоящее удовольствие от своей работы!» Он с трудом сел за парту и уставился в окно, где все еще играли в регби ребята в сине-белой форме. Вся процедура заняла не более пяти минут. - Благодарю вас, мистер Флетчер, - огласил зал своим мелодичным голосом профессор Бригсдейл, - А теперь вернемся к истории. В прошлый раз мы остановились на временах правления Оливера Кромвеля… Эрни открыл учебник и уставился пустыми глазами на портрет кудрявого щекастого джентльмена в железных доспехах. *** Кое-как дотянув до большой перемены, Эрни первым делом пошел в рощу и попытался поискать там потерянный значок. Он низко нагибался и ползал по мерзлой земле в облетевших кустах барбариса, стараясь не попадаться на глаза случайным прохожим. Ему казалось, что вся школа только и говорит про его порку и про то, что его поймали здесь старшие, вывернули ему карманы и обозвали «сучкой». Конечно, он и сам понимал, что это преувеличение, но щеки Эрни, под стать его ягодицам, с самого утра, не переставая, горели румянцем стыда. Дэвида он до сих пор не видел, и теперь не знал, как ему реагировать при встрече. Значок вскоре нашелся. Он закатился в траву довольно далеко от места стычки и лежал там, наполовину втоптанный в грязь чьей-то заботливой ногой, возможно даже собственной. Ну, слава Богу, хоть эта проблема решена. Конечно, дедушкины часы он вряд ли уже когда-нибудь увидит. Последним уроком шла физкультура. Сегодня по расписанию был теннис. Эрни сидел в раздевалке, когда туда ворвался запыхавшийся Дэвид. - Где ты был? Я тебя везде ищу. Что у тебя там случилось? Я слышал, Флетчер всыпал тебе тридцать палок. Дэвид смотрел на него своими огромными голубыми глазами с длинными пушистыми ресницами и часто дышал через приоткрытые губы. В первую секунду Эрни обрадовался и подумал, что вот, он искал его, он пришел, он ему сочувствует, и уже хотел было рассказать ему все, что с ним приключилось. Но что-то в выражении этих светлых незамутненных глаз остановило его. Какое-то гадкое чувство поднялось в душе, затопило сердце и вновь заставило его пережить всю мерзость и унижение последних суток. Эрни поднял на Дэвида тяжелый взгляд и сухо спросил: - Почему ты вчера не пришел? - Я не смог. Я же говорил тебе, что это будет трудно. Я послал тебе записку. - Я ничего не получал, - так же сухо отозвался Эрни. - Странно. Ты должен был ее получить. Я бы не заставил тебя стоять на холоде. - Не знаю, через кого ты передавал записку, только вместо тебя меня встретили «боги». Они знали, что я ждал тебя. Они сказали, что я – твоя новая сучка. Взгляд Дэвида тревожно заметался. Он уже понял, что своим действием или бездействием он серьезно подвел своего друга. - Что ты хочешь этим сказать? Я не подсылал их к тебе, зачем это мне? И я никому ничего не рассказывал, если ты про это. - А еще они отобрали у меня часы, связали и оставили там выпутываться. Я опоздал к отбою, и Флетчер выпорол меня сегодня перед всем классом, - глядя в точку где-то между шкафчиками, монотонно продолжал рассказ о своих злоключениях Эрни. - Послушай, Эрни, мне очень жаль, что с тобой это произошло, но я в этом не виноват. - Конечно, не виноват. Ты никогда ни в чем не виноват. - На что это ты намекаешь? Хочешь сказать, это по моей милости Флетчер всыпал тебе по заднице? Дэвид надменно вскинул голову. Глаза его потемнели, а лицо стало жестким и непроницаемым. Такой быстрый переход от радушия к враждебности неприятно поразил Эрни. - Знаешь, Дэвид, половина этих ударов по справедливости должны была достаться тебе, - Эрни с вызовом посмотрел на друга и после паузы, продолжил, - Так чем же ты был так занят вчера? Дэвид уже открыл было рот, чтобы ответить, но в этот момент в раздевалку вошел Тони Бернс. - Дэвид, вот ты где! Ах…, - он осекся, скользнул взглядом по искаженным лицам двух товарищей и шмыгнул носом, словно учуяв в воздухе острый запах угрозы. Эрни метнул в сторону Бернса ненавидящий взгляд. В белой теннисной форме и с повязкой под вьющимися каштановыми волосами этот мальчик выглядел таким миловидным, что у Эрни не осталось никаких сомнений. - Я сейчас, Тони. Подожди меня на корте, - спокойно сказал Дэвид в его сторону, и когда дверь раздевалки закрылась, снова повернулся к Эрни. Тот кивнул в сторону двери: - Твоя новая сучка? Эрни и сам не знал, зачем сказал это. Ситуация и так уже накалилась, хуже некуда, но он, словно из чувства противоречия, хотел окончательно добить ее. И ему это удалось. Дэвид побледнел и почти прошипел ему в лицо: - Ну, знаешь! Я не собираюсь перед тобой оправдываться. Веди себя, как мужчина, и не устраивай истерики! Они стояли друг напротив друга, как бойцовые петухи перед схваткой: глаза в глаза, кулаки сжаты, губы дрожат от ярости. Еще секунда, и, казалось, они бросятся друг на друга, как разъяренные коты. Наконец, Дэвид гулко сглотнул и отступил на шаг. - Жду тебя на корте, - хрипло сказал он, подхватил свою ракетку и вышел. На корте уже собрались игроки, они же зрители, из четырех факультетов. Эрни сел на скамью своего факультета, где вместе с ним сидели Алек Робинсон, Берти Карлайл и Дерек Локхед. На остальных скамейках расположились студенты Брэдбис, Лайонс и Гейтон. Эрни увидел Дэвида, а рядом с ним Тони Бернса, что-то увлеченно ему рассказывающего. Дэвид, казалось, не слушал, смотрел в одну точку и изредка кивал. А чуть выше, в секторе болельщиков, Эрни с испугом заметил высокого брюнета Монтгомери и рыжего коренастого здоровяка Дикинсона. Оба ехидно ухмылялись, а Монтгомери, заметив внимание Эрни, послал ему воздушный поцелуй. У Эрни возникло непреодолимое желание провалиться сквозь землю, но зная наверняка, что чудес не бывает, а демонстративный уход будет расценен как проявление слабости, он лишь скрипнул зубами от злости и изо всех сил сжал ракетку. Я вам еще покажу! Будете знать, как со мной связываться! Судья, мистер Хорнби, просвистел начало сета и вызвал на корт первую пару игроков. Вышли студенты из Лайонс и Гейтон. Судья определил подачу и игра началась. Эрни постарался сконцентрироваться на теннисе. Ребята играли неплохо. Долговязый гейтонец хорошо подавал, но реакция была слабовата. Его соперник из Лайонс, худощавый смуглый парень, отличался удивительной подвижностью и умудрялся доставать самые безнадежные мячи, иногда даже из аута. Похоже, ему просто доставляло удовольствие бегать. Эрни лениво следил глазами за мячиком – туда-сюда, туда-сюда – но иногда взгляд его, нет-нет, да смещался в сторону скамьи Брэдбис, где сидел Дэвид. Тот, в свою очередь, тоже следил за мячом, уперев подбородок в кулак, поставленный на зажатую между ног ракетку. Тони Бернс вертел головой, то и дело поворачивался к Дэвиду и что-то говорил ему на ухо, близко наклоняясь к его лицу. Эрни отвел глаза. Волна жгучей ненависти снова застила ему мозг. Он поменял закинутую ногу и начал обкусывать заусенец на большом пальце. Два гейма позади. Счет 1:2 в пользу Лайонс. Подача переходит к Гейтон. Хороший удар! Туда-сюда, туда-сюда. Мяч летит в угол. Смуглый лайонец, буквально в падении, успевает отбить его и вернуться в центр. А вот его соперник не успел догнать свой мяч и разрыв в счете увеличился. Заусенец вырван с мясом. Теперь на его месте будет гореть болезненный и долго не заживающий шрам. Эрни чуть ослабил над собой контроль, и его глаза сами вернулись к скамейке напротив. Он вздрогнул. Дэвид пристально смотрел на него со своего места, но в тот момент, когда их взгляды встретились, он отвел глаза и снова уставился на корт. - А этот Картрайт хорошо отбивает, - произнес над ухом голос Дерека Локхеда. - Это который? – механически спросил Эрни. - Да вон тот, смуглый, - показал он пальцем, - Говорят, его бабушка была родом из Индии. - Сетбол! – провозгласил судья Хорнби и показал рукой на сторону Лайонс. Игроки подбежали к сетке и пожали друг другу руки. - Второй сет. Брэдбис и Друрис, - объявил мистер Хорнби. Со скамейки Брэдбис поднялся Дэвид. - Иди ты, Уэверли, я после тебя, - сказал Локхед и хлопнул Эрни по плечу. Секунду Эрни колебался, но потом решил: значит, так надо! К тому же, отказываться было неловко. Эрни подхватил ракетку и уверенно зашагал к своей половине поля. Он еще успел бросить беглый взгляд на трибуну, чтобы увидеть, как Тони Бернс, вызывающе улыбаясь, скрестил руки на груди, а Монгомери и Дикинсон с преувеличенным восторгом громко засвистели и зааплодировали, так что присутствующие в недоумении начали оборачиваться на них, пытаясь понять, кого они так бурно приветствуют. Соперники заняли свои позиции друг напротив друга. Эрни видел, что лицо Дэвида, красивое и сосредоточенное, стало непроницаемым, словно маска, только крылья носа чуть подрагивали от частого возбужденного дыхания. На секунду их взгляды встретились. Эрни обдало жаром от этого взгляда. Откуда у Дэвида взялось это стальное враждебное выражение, будто у командира, ведущего войска в бой? Они миллион раз до этого играли и в теннис, и в сквош, но никогда Дэвид не смотрел на него так – как на врага. «Тем лучше, - подумал Эрни, - пусть потом не жалуется». И встал в исходную позицию. Первым подавал Дэвид. Удар – мяч летит в левый угол поля. Сильный удар. Рука у Дэвида крепкая. Эрни отбивает. Вот так! Дэвид с лету ловит мяч и забрасывает его в противоположный угол. Эрни не успевает. 15/0. Черт! Болельщики Друрис разочарованно ухнули. Монтгомери и Дикинсон, напротив, в пику всем, загоготали и захлопали, что есть силы. Эрни подает. Сердце бешено колотится в груди. Удар – сетка. Спокойно, Эрни, спокойно. Надо сосредоточиться. Не дай им понять, что ты чувствуешь. После второй успешной подачи Эрни сравнял счет. На трибунах послышались робкие аплодисменты. Отлично! Так держать! Главное, не волноваться. Подача Дэвида. После десятка ритмичных перебросов Эрни решил нарушить монотонность игры и отправил мяч под сетку. Дэвид не успел добежать. Счет 15/40 в пользу Друрис. Гейм выигран. Эрни уже чувствовал, как раздосадованный неудачей Дэвид начинает свирепеть. Эрни приходилось напрягать все силы и внимание, чтобы отбивать его пулеметные подачи. Да, удар у Дэвида был сильный, но он плохо владел собой, впадал в азарт и начинал ошибаться. Если бы Эрни захотел, он бы тоже поддался азарту, начал бы отвечать ударом на удар, атакой на атаку, бегать и тратить силы. Но он не захотел. В нем проснулось упрямство, о котором он раньше не подозревал. Да с чего этот человек решил, что я всегда буду потакать его желаниям? Надо показать ему, кто из нас мужчина! И он просто позволил игре самой себя завершить. Он не бегал за безнадежными мячами, точно и безошибочно, по звуку удара и скорости мяча определяя, что тот наверняка заденет сетку или полетит в аут. Похоже, спокойствие и безучастность Эрни только больше бесило Дэвида. Он покраснел, вспотел, в паузах нервно постукивал ракеткой о бедро. После очередной неудачной подачи он от досады так резко отбил мяч, что Эрни не успел среагировать, и мяч прилетел ему прямо в голову. Эрни вскрикнул от боли и схватился за ушибленное место. Под пальцами наливалась огромная лиловая шишка. По трибунам прошелся тихий ропот. На корте было черным-черно! Зрители уже поняли, что сейчас у них на глазах происходит не просто игра, а какое-то сведение личных счетов. Даже Монтгомери и Дикинсон притихли. Судья Хорнби во избежание дальнейших травм хотел объявить окончание сета, но Эрни отказался от помощи и сделал знак продолжать. Надо было поставить точку в этой игре! Дэвид подал мяч красивым мощным ударом точно в середину. Эрни отбил и отбежал назад. Еще удар – на этот раз вправо. Эрни еле успел добежать, но отбил. Ах, так? Следующий удар заставил его высоко подпрыгнуть. Мяч упруго отскочил и угодил прямо под сетку. Дэвид бросился догонять безнадежный мяч, но вдруг оступился, выбросил вперед ракетку, чтобы удержать равновесие, ракетка уперлась в жесткое покрытие и с треском надломилась. Дэвид упал на одно колено. - Черт! Над кортом повисла оглушительная тишина. Дэвид с трудом поднялся на ноги. На правом колене рдела здоровенная ссадина. Дэвид поднял к глазам руку с зажатой в ней ракеткой. Ракетка была сломана по ободу и беспомощно болталась на обвисших прутьях. - Проклятье! – в сердцах выкрикнул Дэвид и со всей силы грянул ракеткой об корт. Люди на трибунах тревожно загомонили. - Сетбол. Победа Друрис, - невозмутимо констатировал судья Хорнби. Эрни стоял, как вкопанный. Он выиграл. Он доказал. Что теперь? Он проследил глазами за быстро удаляющейся высокой фигурой, и ему стало не по себе. Он видел, как Тони Бернс метнулся с трибуны вслед за Дэвидом. Он видел, как Монтгомери и Дикинсон ободряюще салютовали ему с трибуны. Когда Эрни, нервно стуча зубами, сел на свою скамью, на него тут же накинулись его товарищи. - Молодец, Эрни! Вот это игра! Наконец-то хоть кто-то поставил этих зазнаек Брэдбис на место! Они хлопали его по спине, ерошили ладонями волосы, трясли ему руку. На душе у Эрни стало совсем погано. На ужин он не пошел. Не хотел ни с кем встречаться. Он подождал, пока из обеденного зала уйдет основная масса народа, взял со стола несколько сэндвичей, бисквитов и одно большое яблоко и растолкал это все по карманам, чтобы поужинать в одиночестве у себя в дорме. Но спокойно поужинать ему так и не дали. Как только он переступил порог общей комнаты, на него обрушился крик дюжины глоток, и две дюжины рук подхватили его и начали неистово качать в воздухе. - Да здравствует Уэверли – герой дня! – надсадно ревел красный от возбуждения Эдвард Йорк, - Кто послал подальше говнюка Одонована? - Уэверли! – отозвались остальные дружным хором. - Кто получил за это двадцать палок и глазом не моргнул? - Уэверли! - Кто поставил на место красавчиков и позеров из Брэдбис? - Уэверли! – орали ребята и продолжали качать несчастного. Эрни барахтался у них в руках, делал попытки докричаться, чтобы его отпустили, морщился от боли, когда вдруг неудачно опускался битым задом на чьи-то подставленные руки, но вскоре понял, что обречен испить эту чашу мучений до дна, и перестал сопротивляться. В эту ночь он долго не мог уснуть. Сегодня совершенно неожиданно для себя самого он стал героем в глазах своих товарищей, но почему-то это его совсем не радовало, хотя в другое время он и мечтать о таком не мог. Все тело болело, а на душе было так гнусно, как еще никогда не бывало. Ему очень хотелось, чтобы все произошедшее с ним оказалось лишь кошмарным сном. Он понимал, что произошло что-то непоправимое, и от этого ему было больно и горько. Но еще больше ему не давало покоя пережитое унижение и уязвленная гордость. Уже засыпая, он твердо решил про себя, что отныне для него есть три вещи, которых он постарается не допускать в будущем. Он не позволит себя бить, обзывать и никому не покажет, что чувствует на самом деле. Все эти чувства только мешают, делают тебя уязвимым. Надо учиться себя контролировать. Надо уметь защитить себя и от врагов, и от друзей.