Осколки

Таких унылых Рождественских каникул у Эрни еще не было. С середины декабря зарядили дожди, и Лондон погрузился в извечный мокрый желтоватый туман. Впрочем, каникулы начались с того, что лорд Артур Уэверли получил письмо из школы с изложением всего, чем отличился его младший отпрыск за время учебы. Нарушение режима и последовавшая за этим порка также были упомянуты. Отец пригласил Эрни к себе в кабинет. - Потрудитесь ответить, что это значит, сэр? – он грозно насупил брови и стал похож на Яхве с гравюры Дорэ. - Я ходил в паб, - коротко ответил Эрни, глядя отцу в глаза, как тот всегда того требовал. Видимо, лорд Уэверли совсем не ожидал такого ответа. Он даже рот открыл от удивления, а седые брови взметнулись вверх. Теперь он был похож на Тедди Рузвельта. - В паб? – переспросил он. - Да, милорд. Я забыл про время и задержался дольше положенного, - продолжал спокойно врать Эрни. Лорд Уэверли явно был озадачен. В нем боролись противоречивые чувства. С одной стороны, он понимал, что сын взрослеет, и у него появляются новые соблазны. Что ж, он сам когда-то был молодым и любил пройтись по заведениям. Это не страшно. Но с другой стороны, нельзя было оставить проступок без наказания. - Вы поступили дурно, Александр Эрнест. Вы должны быть наказаны. Вытяните вперед руки, - строго сказал отец и потянулся за своей тростью. - Нет, милорд, - тихо сказал Эрни. - Что? - Вы не будете меня бить. - Что я слышу, молодой человек? Как вы смеете? – усы лорда Уэверли затряслись от возмущения. - Я достаточно был наказан за свой проступок. Мне уже 16 лет, и я больше не позволю себя сечь, как маленького. Эрни стоял в звенящей тишине кабинета и ждал бури. Он даже глаза прикрыл, чтобы выдержать натиск от волны отцовского гнева. Наконец, он услышал голос лорда Уэверли, и голос этот был на удивление спокойным. - В первый раз я слышу от вас что-то, внушающее уважение. Надеюсь, Александр Эрнест, вы будете достаточно благоразумны, чтобы впредь не повторять свои ошибки. Вы свободны. Эрни не поверил своим ушам. Отец кряхтел, шевелил усами, хмурился, но трость уже была отставлена в сторону, а взгляд пронзительных серых глаз устремился на кипу неразобранных писем на столе. Он уже не видел сына. Эрни бесшумно вышел из кабинета и перевел дух. Это был первый раз в жизни, когда его стычка с отцом окончилась вничью. В остальном, все оставалось по-прежнему. Из-за погоды отменилась поездка в Хэмптон-Корт. Делать все равно было нечего, и Эрни погрузился в учебу. Он знал, что отстает по математике, штудировал Плюккера, но стройные алгебраические формулы не лезли в голову. Прихотливая мысль его все чаще ускользала от строчек с формулами, и каждый раз возвращала Эрни к недавним событиям, обжигая его сердце горькими воспоминаниям. Эрни злился на себя за свою слабость, ненавидел Дэвида за его предательство, и отчаянно скучал по нему. Они ведь так ни разу и не поговорили после того злосчастного матча. Эрни старался не попадаться на глаза Дэвиду, отчасти из принципа, отчасти, чтобы не видеть его в компании этого ангелочка Тони Бернса, следующего по пятам и искательно заглядывающего в глаза своему новому кумиру. Это было невыносимо. Блуждающий взгляд снова упирался в учебник. Хорошо Плюккеру. Уж он-то вряд ли страдал чувствами, когда писал свои математические труды. С цифрами проще, их всегда можно просчитать вперед. Почему с людьми это не получается? Скотти тоже не мог составить Эрни достойную компанию. Старший брат всеми днями пропадал в клубе «Орион» со своими оксфордскими друзьями, а если не там, то у них же в гостях, либо с ними же в увеселительных заведениях Ковент Гардена. К тому же, у Скотти появилась невеста, Джейн Дорсет, дочь богатого издателя, которую он уже приводил в дом знакомиться с родителями, и говорил, что женится на ней, как только окончит Оксфорд и получит позицию в Военном Министерстве. А еще с некоторых пор Эрни начал чувствовать на себе пристальное внимание молодой служанки Лесли, которая четвертый год работала у них в доме, но до сих пор никак не проявляла себя в отношении младшего графа. Девушка строила Эрни глазки, приносила ему в комнату чай, когда тот был неподобающе одет, и, ставя поднос на столик рядом с ним, выгибала спину и отставляла зад, ненароком касаясь его локтем, а потом, стыдливо потупив глаза, спрашивала: «Чего еще хочет милорд?», и Эрни неизменно пугливо отвечал ей «Спасибо, ничего», и прятал глаза в книгу. Эрни недоумевал, зачем она это делает? Она хочет его соблазнить? Но зачем? Девушка хорошенькая, но она ведь служанка. Неужели она рассчитывает на то, что если ее план удастся, он после этого на ней женится? Да он вообще никогда ни на ком не женится! В последнее время Эрни все чаще задумывался над тем, а нравятся ли ему девушки вообще. Когда он видел актрис в кино или роскошно одетых дам на променаде и в театре, он замирал в восхищении, любуясь их сложной, тщательно продуманной красотой. Но это восхищение имело совершенно другую природу. То же самое чувство он испытывал, рассматривая обнаженные натуры на картинах художников Ренессанса. Боттичелиевская Венера или тициановская Даная были для него из той же оперы, что и экранные дивы Глория Свенсон и Пола Негри. То были богини - безупречные и недосягаемые в своей красоте. И его чувство к ним было скорее эстетическим, чем эротическим. Когда же Эрни находился рядом с живой девушкой, его глаз безжалостно замечал все мелкие изъяны ее внешности: прыщики на лице, неумелый макияж, обкусанные ногти, кривые зубы. При мысли, как выглядят девушки без одежды, Эрни становилось не по себе. В Брайтоне он видел женщин, гуляющих по пляжу в современных коротких купальниках, облегающих тело так, что для воображения не оставалось ни малейшей лазейки. Эти полуобнаженные тела вовсе не казались ему привлекательными: рыхлые бедра и выпуклые животы, желеобразные груди и мясистые зады. Все это изобилие торчало, тряслось, колыхалось и всячески оскорбляло чувство прекрасного. Неужели и Даная, и Пола Негри были в реальности такими же? Неужели все, что мы видим – это всего лишь результат вдохновения художника и искусства гримера? Эрни с недоумением наблюдал, как другие мужчины жадно провожали этих пляжных «Венер» страстными похотливыми взглядами. Интересно, что творилось у этих мужчин в головах? Ну, хорошо, девушки ему не нравились. В таком случае, следовало бы предположить, что его должны привлекать мужчины. Но и в этом Эрни не был уверен. Он третий год жил среди мальчишек, делил с ними общую комнату и уборную, видел их и в раздевалке, и в бане, но при этом не мог сказать, что его возбуждали обнаженные юношеские тела. По-настоящему его возбуждало только одно тело. Эрни с раздражением захлопнул учебник и скрипнул зубами. Несмотря на все усилия, его собственное тело в последнее время переставало ему подчиняться. А сейчас, когда он остался наедине с собой и со своими переживаниями, постыдные мысли все чаще посещали его. Перед сном, по утрам, а иногда и среди бела дня, на него накатывало наваждение. Это наваждение имело голубые глаза с длинными ресницами, упругую золотистую кожу, пахнущую морской свежестью, и чуткие пальцы, слишком хорошо знающие, где и как ему хорошо. Это наваждение не оставляло Эрни до тех пор, пока он не прибегал к единственному доступному ему способу разрядки. И так до следующего раза. Он стыдился, презирал себя, и изо всех сил пытался вырвать малодушные чувства из своего сердца. Он даже книгу в библиотеке взял: «Наставления брамина Нариндера Дикшитара для юношей об избавлении от любовного недуга, усмирении плоти и очищении рассудка методом йогических практик». Брамин призывал юного читателя искать недостатки в объекте своей любви, заниматься дыхательной гимнастикой и делать асаны, высвобождающие энергию прана. Но за исключением дыхательной гимнастики и асан, книжка мало помогала. Да и примеры объяснялись в основном на женском материале. А про любовь к представителям своего пола там было сказано, что это увлечение очень опасно, и вообще, хорошо бы вам, заблудший юноша, выбросить эту чушь из головы и налечь на кундалини-йогу. Вот спасибо, поддержали морально! Эрни был в отчаянии. И тут еще эта Лесли! И ведь не пожалуешься на нее. Это было бы грубо и невежливо с его стороны. Она, хоть и прислуга, но все-таки девушка, а его учили быть учтивым с дамами любого возраста и сословия. Так бы он и варился в собственном соку, а, может быть, и вовсе бы сошел с ума, если бы не одно событие, которое, подобно электрошоку, заставило его сбросить оцепенение и преодолеть упаднические настроения. В один дождливый вечер в январе к Эрни в комнату неожиданно зашел Скотт. Эрни, как обычно, сидел с ногами на подоконнике и читал «Римскую историю» Моммзена, изредка отвлекаясь на невеселые мысли о бесполезности жизни и пустопорожности бытия. - Чего сидишь? – резко начал Скотт. - А ты чего пришел? – не остался в долгу Эрни. - Не рад меня видеть? - Почему же, рад. Ты в последнее время нечастый гость в нашем доме. - Угу. Погулять не хочешь? – вдруг перевел разговор Скотт. - В такую погоду? – кивнул Эрни в окно. - Ой, не надо! В Лондоне полно мест, где можно развлечься, не выходя на улицу. - Нет, не хочу, - отрезал Эрни и снова уставился в книгу. - Что читаешь? – Скотт наклонил голову и прочитал название на обложке, - А, римляне – это хорошо. А это что? – он перевернул лежащую рядом книгу. Это оказалось «Наставление брамина», - Чего? Усмирение плоти? Ха-ха-ха! - Эй, отдай! – нервно вскрикнул Эрни и бросился отнимать книгу из рук брата. Скотт, с лету уловив, что книга представляет для малыша Эрни большую ценность, громко заржал, задрал руку с книгой к потолку и начал бегать с ней по комнате, дразня и заманивая братца обманными маневрами. Он любил так делать, когда Эрни был маленьким; его забавляло то, как тот беспомощно бесится и чуть не плачет от досады. - Скотти, перестань! – рассвирепел Эрни и ударил брата кулаком в живот, отчего тот охнул и выпустил книгу из рук. - Дурачок ты, – насмешливо сказал Скотт, когда приступ хохота прошел, - Я, собственно, к тебе по этому вопросу. - По какому? – обиженно буркнул Эрни, запирая книгу в ящик письменного стола. - По вопросу излечения от любовного недуга и усмирения плоти, - ехидно фыркнул Скотт. Эрни тупо посмотрел на брата. Он не понимал, каким образом тот сможет ему помочь в этом вопросе. Видимо, недоумение и растерянность так явно отразились на его лице, что Скотт, до этого глумливо ухмылявшийся, смягчился и перешел на серьезный лад. - Да сядь ты, успокойся. Слушай, Эрни, Лесли говорит, что ты на нее никак не реагируешь. Эрни продолжал молчать, только теперь к его растерянному выражению добавился стыдливый румянец. - Причем тут Лесли? - А притом. Отец беспокоится, что ты не интересуешься женщинами, - разъяснил Скотт. - А… А… А ему какое дело? – выдавил из себя Эрни. - Что значит, какое? Он же наш отец. Что бы ты там себе не думал, он нас по-своему любит и заботится. - Значит, это он подсылает Лесли ко мне? - А ты думал? Зачем, по-твоему, молодую хорошенькую служанку взяли в дом, где подрастают двое сыновей? – снисходительно усмехнулся Скотт, словно учитель, разъясняющий ребенку прописные истины. Тут Эрни осенила догадка. - Постой, значит, и ты с ней..? - Наконец-то дошло! Я знал, что ты тупой, но не знал, что настолько. Кстати, зря ты отказываешься – она хорошая наставница в этом деле, - и Скотт многозначительно подмигнул наивному братцу. - Извини, но мне такая забота не нужна, - угрюмо отрезал Эрни. - Это еще почему? Эрни не знал, что ответить. Он был в смятении. Не мог же он сказать ему, что влюблен в своего школьного друга. Скотт ждал ответа, а Эрни только гуще краснел и затравленно озирался. Наконец, Скотт прервал молчание. Он вдруг заговорил с братом тихо и ласково, словно боясь спугнуть: - Эх, ты, глупыш. Ты думаешь, я не знаю про вас с Кортни? Эрни вскинул голову, как жеребенок. Глаза горели лихорадочным огнем, а предательский румянец залил уже все лицо и шею. - Спокойно, спокойно, Эрни, - Скотт крепко схватил брата за плечи и несколько раз встряхнул, - Никто, кроме меня, не знает больше. - А отец? – в ужасе прошептал Эрни. - Никто, я же сказал. Ты думаешь, я сам этим не занимался в школе? Но у меня это прошло, как видишь. А вот ты… Странный ты. Как присосешься к одному… То к книжкам своим, то к этому красавчику… - Мы с ним поссорились, - сказал Эрни и отвернулся к окну. - Тем более, значит, я пришел вовремя. Слушай, у меня предложение: давай, сходим вместе к мадам Фоссет. Эрни резко повернулся и непонимающе уставился на Скотта, будто тот говорил с ним по-китайски. - Куда? - В публичный дом, если ты не понял. - Нееееееет! – Эрни замотал головой, как балаганный петрушка. - Почему? - Я не пойду. Я не хочу. Мне не нравится…- Эрни продолжал неистово мотать головой, и добавил к ней энергично протестующе руки. - Дурачок, как ты можешь говорить, что тебе не нравится, если ты ни разу там не был? – резонно заметил Скотт. - Ты не понимаешь, я не могу вот так, без чувств. - Это ты сейчас так рассуждаешь, а стоит попробовать… - Скотти, а как же твоя Джейн? – удивился Эрни. - А что Джейн? Она моя невеста. Я люблю ее. Но это не мешает мне иногда отвлекаться на других женщин, - пожал плечами старший брат. - И ты так просто об этом говоришь? – продолжал недоумевать Эрни. - Не вижу проблемы. Все так делают. А вот ты постоянно все усложняешь. Не хочешь к мадам Фоссет? Ладно, пойдем к мадам Розетти, у нее побогаче, да и девушки лучше – итальянки, француженки… Эрни стоял в раздумье. Первое смятение прошло, и он начинал рассуждать над тем, что сказал ему брат. По правде говоря, ему совсем не хотелось идти к женщинам, но он понимал, что это нужно сделать, как делают детям болезненные прививки, чтобы они в будущем не страдали. Скотт заметил колебание и нерешительность в глазах брата и решил подбодрить его: - Давай, Эрни, попробуй, это же не смертельно. И у отца к тебе будет меньше вопросов. Наверное, это был решающий довод. У Эрни все холодело внутри при мысли о том, что отец узнает о его склонности. И еще вспомнились слова Дэвида: надо время от времени делать вид, что встречаешься с девушками, тогда никто не заметит. В тот момент Эрни был возмущен словами друга, но теперь он был склонен с ним согласиться. А еще он страстно хотел забыть свою несчастную любовь, избавиться от этих постыдных, жалких чувств, делающих его слабым и безвольным. А вдруг это поможет? А вдруг ему действительно понравится? *** Дом мадам Фоссет раскрыл перед братьями Уэверли свою широкую гостеприимную пасть и поглотил их, как рыба Иону, только наоборот – снаружи был брак и туман, а внутри царило вечное солнце и веселье. Пока братья раздевались при помощи двоих лакеев, вытирали грязные подошвы и отряхивали промокшие зонты, Эрни огляделся вокруг. Он никогда до этого не был в публичном доме, и в первую минуту вся эта бьющая в глаза показная роскошь ослепила его. Ему подумалось, что до сего дня он не видал интерьеров богаче и ярче. Ковры, зеркала, драпировки, золото и хрусталь. Внутри было тепло и чисто. Звучала веселая музыка. Навстречу им уже спешила немолодая полная дама в бежевом вечернем платье с узкими белыми клиньями, которое, несмотря на последний писк моды, сидело на ее обвисших боках так нелепо, что при ходьбе она походила на медузу, без остановки шевелящую своими щупальцами. При виде Скотта она вся так и просияла. - Кого я вижу! Лорд Уэверли! Добро пожаловать. Мы по вам истосковались, - защебетала мадам Фоссет, растягивая пухлый рот в наилюбезнейшей улыбке и подавая руку для поцелуя. - Добрый вечер, мадам. Вот, решил вновь посетить вас. Кстати, я не один, - Скотт потянул за локоть бесцельно топтавшегося рядом Эрни, - Позвольте представить: мой младший брат, лорд Александр Уэверли. Эрни по привычке учтиво склонил голову и поцеловал руку мадам медузе. От ее рук остро пахло пачули. - О, какая честь для нас! Уверена, вам у нас понравится, - возбужденно понизила голос хозяйка при виде нового перспективного клиента, - Прошу, господа. И мадам Фоссет широким жестом пригласила их в самое чрево своего дома. Их провели в гостиную залу, уставленную диванам, кушетками и стульями - все неизменно богатое, модное, с замахом на аристократический шик. Эрни уже отошел от первого шока и начал внимательнее приглядываться к обстановке. Он заметил, что, несмотря на внешнюю броскость, богатые интерьеры были, скорее имитацией, призванной создать впечатление роскоши. Эрни со своей привычкой замечать малейшие детали видел, что «персидские» ковры кое-где протерлись, и облысевшие места были замаскированы искусно расставленной мебелью. В соответствии с чьими-то странными представлениями о роскоши все металлические поверхности были максимально позолочены, хотя непонятно, зачем нужна позолота, если хорошо начищенная бронза выглядит гораздо благороднее. По стенам висели картины неизвестных художников, которые, судя по качеству картин, так и останутся никому не известны, а непредсказуемая логика их расположения подсказывала, что сии полотна очевидно прикрывали дефекты стен, не подлежащие ремонту. Видимо, человек, занимавшийся оформлением интерьера, сам отнюдь не аристократ, имел свои представления об аристократическом шике, в основном почерпнутые из популярных журналов и фильмов. Братьев усадили в центр зала, куда уже начали потихоньку сходиться девушки. Кроме братьев других клиентов пока не было, и потому основное внимание женщин было обращено на них. Эрни весь внутренне подобрался. Ему было неловко от любопытных взглядов этих прелестниц. Он чувствовал себя, как обнаженный раб на невольничьем рынке, хотя по сути все было наоборот. Эрни сразу отметил про себя общую черту, присущую этим женщинам, отличавшую их от добропорядочных леди. Дело было даже не в их одежде, хотя одеты все были свободнее, чем позволяли современные приличия: юбки чуть короче, вырезы чуть глубже, чулки подвязаны ниже обычного, а лица намалеваны так, что за этой маской терялись истинные черты. И все же, не в этом было дело. Дело было в их цепком оценивающем взгляде, которым они просвечивали каждого мужчину насквозь: что за тип? женатик? не извращенец ли? на сколько можно раскрутить? Для этих девушек мужчины были чем-то вроде коровы для мясника или подметки для сапожника – в общем, работой, которую нужно сделать быстро и профессионально, не тратя лишних сил и времени. Ощущать себя чужой работой было странно. - Ты посиди тут, я сейчас, - сказал Скотт и вышел поговорить о чем-то с мадам Фоссет. Эрни остался сидеть один. Он смотрел в пол и не знал, что ему делать. От нервного ожидания он начал теребить пальцем ворс бархатного покрывала, и по ощущениям понял, что это не бархат, а более дешевый велюр, выделанный под бархат. Патефон играл модный мотивчик про «диких женщин, танцующих джайв». Тут к нему подсела девушка. Еще молодая и довольно миловидная, стройная и белокурая, затянутая в узкое серебристое платье с чешуйчатым бисером, словно рыба. Она чем-то напоминала девушек из школы Квинс-Гейт, которых Эрни встречал в пабе Патерсон. - Милорд здесь в первый раз? – завела она разговор и придвинулась ближе. Эрни взметнул на нее испуганный взгляд, но ответил спокойно: - Да, в первый. - Меня зовут Одетта, - представилась девушка, кокетливо улыбнулась и коснулась его колена. - Одетта? Как лебедя? – удивился Эрни такому странному выбору имени. - Какого лебедя? – вопросительно вскинула брови Одетта. - Ну, принцессу-лебедя из «Лебединого озера», - начал неловко объяснять ей Эрни, понимая, что девушка понятия не имеет, о чем он говорит. Принцесса-лебедь слушала с преувеличенным вниманием, кивала и незаметно обвила его рукой под локоть. - О, милорд, вы так образованы. Вы ходите в оперу, - старалась поддерживать непринужденный разговор девушка. - Это балет. - Ах, как мило! Я однажды видела балет. Эти балерины такие гибкие. Во время разговора Эрни все пытался отодвинуться от наседающей на него Одетты, но диван уже кончился, а за ним стоял только хлипкий столик с хрустальным графином и стаканами, который, в случае, если бы их «танец» продолжился дальше, не выдержал бы напора их тел и опрокинулся. Кто-то перевернул пластинку, и патефон заиграл «Тру-ля-ля, я выйду замуж за тебя..» - Может, желаете выпить? – неожиданно спросила девушка и показала на графин, наполненный янтарной жидкостью. Сначала Эрни хотел отказаться. Он знал, что плохо переносит алкоголь, из-за чего несколько раз попадал в очень неловкую ситуацию. Но он также помнил, что лишь под влиянием алкогольного дурмана он находил в себе силы совершать действия, которые в трезвом состоянии были ему не под силу. А Скотт, как назло, ушел куда-то и не появлялся. Скорее бы все закончилось. Эта девушка в рыбьем платье, похоже, от него просто так не отстанет. - Да, пожалуй, - кивнул Эрни. Одетта тут же подскочила к столику и налила на дно бокалов немного напитка из графина - себе и гостю. Эрни поднес стакан к носу и вдохнул в себя резкий спиртовой запах. Подозрительный запах. Это не скотч. Но разбираться в том, какого класса пойло ему наливают, в присутствии дамы было неловко. Эрни салютовал стаканом своей собеседнице, задержал дыхание и опрокинул содержимое в себя. И чуть не поперхнулся. Девушка звонко рассмеялась и заботливо похлопала его по спине. - Не надо пить залпом. Это крепкий напиток, - заливалась она добродушным хохотом. - Простите, - смутился Эрни после того, как в горле перестало полыхать огнем, и тут же добавил, чтобы сгладить неловкость, - А вот русские пьют водку только залпом. - Ох, вы такой умный. Вы все знаете. Как мне вас называть, милорд? - Эр… Александр, - запнулся Эрни. Он решил назваться своим первым именем. Второе он обычно приберегал для близких людей. - Эрни, вижу, ты уже определился, – громко крикнул ему через весь зал Скотт, появившийся в дверях под руку с двумя красотками – жгучей испанкой и рыжей ирландкой. Эрни обреченно взглянул на свою принцессу-лебедь. Та торжествующе держала его под руку, как свою законную добычу. Скотт заговорщически подмигнул ему и сказал: - Ну, давай, братишка, не теряйся, - он многозначительно кивнул Одетте и тут же весело обратился к своим дамам, - Ну что, девушки, пойдемте, проведем время с пользой. И они все втроем вышли из гостиной, оглушительно хохоча, шумно перекликаясь, так что эхо отражалось от высоких потолков дома мадам Фоссет. А патефон вторил им в след какой-то экзотической американской песней, тягучей и надрывной, словно плач гиены. Одетта встала с дивана и протянула Эрни руку. Он огляделся по сторонам, понял, что отступать некуда и покорно взял ее за руку. Блестя чешуей на платье, она повела его по тускло освещенному коридору, где по обе стороны были двери, а за ними происходила странная и жуткая жизнь. То ли из-за духоты, то ли от выпивки Эрни чувствовал себя тяжко и муторно, как под водой. Одетта привела его в комнату в самом конце коридора. Комната своей вычурностью повторяла стиль гостиной, только теперь Эрни было не до рассматривания дыр в коврах. Его мутило. - Ну что, Александр, может, хотите еще чего-нибудь? – спросила девушка, видимо сообразив, что гостю нехорошо. - Нет, спасибо. Мисс, а можно открыть окно? Душно как-то. - О, пожалуйста. Она приподняла нижнюю половину окна, и в комнату ворвался свежий влажный после вечернего дождя воздух. Эрни ослабил галстук. - Вы не будете против, если я закурю? - вежливо поинтересовался он. - А меня угостите? - с энтузиазмом откликнулась девушка. - Да, конечно, берите, - и Эрни протянул ей свой портсигар. Они закурили. Эрни стоял спиной к окну, опершись о подоконник. Обычно после сигареты ему всегда становилось лучше, нервы успокаивались, а мысли приходили в порядок. Девушка жадно всасывала в себя ароматный дым дорогой сигареты, видимо, прикидывая, можно ли будет раскрутить джентльмена еще на парочку. Она придвинулась к нему ближе, тоже села на подоконник и искоса посмотрела на своего застенчивого гостя. - Вы очень милый, Александр. К нам редко заходят такие симпатичные молодые люди. Несмотря на взвинченное состояние, Эрни все же было приятно услышать комплимент. Он смущенно улыбнулся и ответил: - Спасибо, но мне кажется, вы преувеличиваете мои достоинства. Снова повисла неловкая пауза, в течение которой Эрни рассматривал широкую двуспальную кровать, накрытую пестрым атласным покрывалом. Он уже знал, что это не атлас, а какой-нибудь более дешевый сатин. - Скажите, Александр, зачем вы сюда пришли? - вдруг спросила Одетта, выбросив потушенный бычок в окно. - А? - встрепенулся Эрни, словно бычок только что затушили об него. Он понял, что дальше оттягивать ситуацию нет смысла. Господи, а может уйти, пока все не зашло слишком далеко? Объяснить ей все. Она наверняка знает про таких людей, как я, а, может быть, и не в первый раз с подобными сталкивается. - Знаете, - неуверенно начал Эрни, - Я вообще-то не хотел сюда идти. - Это видно. Но вы не волнуйтесь, все будет в порядке, - спокойно и невозмутимо ответила девушка, глядя ему в глаза. Она сделала движение вперед и попыталась его обнять. Ее лицо оказалось очень близко, и Эрни почувствовал на своем лице ее дыхание. Пахло сигаретой. Нет, она не понимает. Эрни попытался выпутаться из ее объятий. - Мисс, то есть, Одетта, - сбивчиво начал он, стараясь подавить панику в голосе, - Я не могу. Понимаете, я не могу этого сделать. - Почему? Я вам не нравлюсь? – воскликнула та, не выпуская его из рук. - Нет, что вы! Вы ни при чем. Вы не понимаете. Я еще не делал этого… с женщиной. Одетта мягко улыбнулась. Она бережно провела рукой по его волосам и вдруг заговорила с ним тихо и нежно, как с ребенком, ищущим заботы. - Я-то как раз понимаю. - Правда? – задыхаясь от волнения, переспросил Эрни. - Я вижу, что вам нужна помощь. А еще вам нужно доказать брату, что вы — настоящий мужчина, и что с вами все в порядке. Девушка взяла правильный тон. Она кротко, по-доброму посмотрела на Эрни, а затем наклонилась и осторожно коснулась губами его губ. Эрни не отпрянул. Поцелуй был нежный, теплый, приятный. Рука Одетты обвилась вокруг его шеи. - Не волнуйтесь, у вас все получится, - ласково сказала девушка и притянула голову Эрни к своей мягкой груди. *** Все действительно оказалось не так страшно, как он думал. Ему даже стало любопытно, чем одно отличается от другого. И девушка оказалась очень умелой и терпеливой учительницей. Правда, был момент, когда он боялся, что не сможет доделать начатое, но Одетта, как заботливая нянька, дала ему передышку, гладила его по голове, советовала закрыть глаза и подумать о чем-то хорошем. О чем хорошем он мог еще подумать? Вот так, с закрытыми глазами и с ее активной помощью, Эрни впервые испытал это с женщиной. Он наконец-то понял, что особенного в этом находят мужчины. Женщины мягкие на ощупь, влажные и теплые внутри, от них бывает дрожь и трепет, а после они могут выслушать тебя и пожалеть. Наверное, это главное. И Эрни впервые за все время вздохнул с облегчением. Значит, он не урод какой-то, не ошибка природы, значит, и ему доступно это чувство. Он уходил из дома мадам Фоссет с чувством благодарности и уверенности в себе. Надо надеяться, то назойливое наваждение больше не будет его беспокоить. Ведь теперь он знает, как с этим бороться. *** Ну и как теперь с этим бороться? Уэверли уже давно забыл, когда в последний раз испытывал нечто подобное, и сейчас оказался совершенно беззащитен перед этой стихией. А он-то думал, что времена, когда чей-то голос или абрис скул, или взмах ресниц, могут надолго лишить его покоя, давно прошли. Он уже много лет был абсолютно уверен, что если и был у него орган, отвечающий за подобные чувства, то его должны были удалить из его тела вместе с тем коварным осколком, что чуть не убил его тогда. В тот страшный год, когда произошло все, и после которого он стал таким, каким был сейчас. Оказалось, он ошибался. Можно считать себя трезвым и до занудства уравновешенным человеком, можно успокаивать себя мыслью, что самого страшного в твоей жизни не произошло только благодаря твоей собственной неколебимой воле и характеру, можно до бесконечности вспоминать свои победы и перебирать в памяти верные решения… Но когда жизнь, словно в шутку, подбрасывает тебе на закате жизни ТАКОЕ, тут в пору усомниться, а так ли была не права мама, горько сетуя на то, что сын не верит в Бога. Во всяком случае, верующему такие сюрпризы объяснить проще. А самое ужасное – он не хочет, чтобы это кончалось. Сильное чувство, как наркотик, уже затянуло его в свою смертельную воронку, и, похоже, не собиралось отпускать. А про то, как действует наркотик, он много знал. Он также знал, что в конечном итоге сможет преодолеть свою страсть, как когда-то преодолел свою тягу к опиуму, но до того его сердце будет взрываться болью каждый раз при виде дорогого лица, а без него – и подавно. Нервы уже сдают. Снова чуть не выдал себя: «Я много чего вам про себя не рассказывал». Это же надо было такое ляпнуть! Но, кажется, он ничего не понял. Только вздохнул облегченно, когда узнал, что его отпускают. А вдруг, все же, догадался? Уж очень странно он в последнее время себя ведет. Ни с того, ни с сего запросился домой, хотя до сих пор его все устраивало, а на отказ закатил скандал; прогнал вчера из своей спальни Габи, хотя от секса никогда не отказывался. Хочет обрубить все разом? Это в его стиле. Нам всем сейчас нужно успокоиться. Месяц на одном месте без движения кого угодно сведет с ума. Странно. А ведь еще три поколения назад мои предки могли за всю жизнь ни разу не покинуть своего поместья. Бринскот – это ведь где-то на севере. Вот бы хоть раз там побывать. Когда-то, еще в 17-м веке, во времена Английской Революции, один бравый рыцарь решил попытать счастья и нанялся на службу к Лорду Протектору в его армию Железнобоких. Отчаянный был человек этот Адам Уивер, и истовый англиканец. Дважды был ранен в бою, лишился глаза. За проявленную храбрость и верность суверену получил графский титул от Кромвеля. После Славной Революции и восстановления Стюартов его сыну, Адриану Уиверу понадобилось приложить много усилий, чтобы сохранить титул при новой власти. Впоследствии фамилия видоизменилась до Уэверли, а родное поместье пришло в упадок. А ведь дедушка Арчибальд еще бывал в Бринскоте - небольшом селении, затерянном среди холмов и вересковых пустошей Северного Йоркшира. В семейном альбоме сохранилась старая гравюра с видом городка: крутой холм, под ним в долине несколько дюжин дворов сгрудились вокруг сурового замка времен Тюдоров – Бринскот-Холла, а кругом бесконечным лоскутным одеялом тянулись распаханные поля. Надо как-нибудь выбрать время и съездить на свою малую родину, пока жив. Может, там мое сердце успокоится?