Осколки

Как всегда, ровно в восемь Уэверли спустился вниз к завтраку. Из столовой, помимо аппетитных запахов кофе, жареного бекона и свежей выпечки, доносились голоса его агентов. Уэверли, еще не различая слов, уже точно знал, что Илья рассеян и погружен в себя, Габи раздражена, а Соло пытается всех примирить и задобрить. На повороте из кухни его чуть не сбила с ног Уилсон с большим подносом в руках. Вид у нее был чересчур довольный. Уэверли обреченно вздохнул. Тут явно не обошлось без Наполеона Соло. Господи, похоже, я один в этом доме не трахаюсь! Ну, еще, пожалуй, старая Симпсон. Хотя, на ее счет тоже нельзя быть до конца уверенным. Судя по тому, что Соло неизменно получает от нее за столом самые большие и сочные куски ростбифа, он и тут поспел. Ну да это все шутки. О чем они там говорят? Габи опять брюзжит. Она обижена на Илью за то, что тот вчера отказал ей. Илья снисходительно молчит. Он получил от Уэверли то, что хотел, и теперь не считает нужным что-то объяснять. До сих пор Уэверли не мог понять, на чем покоился взаимный интерес двух таких непохожих людей. Во время операции по поимке диска с ядерными разработками нацистов Уэверли предложил Габи соблазнить этого непрошенного русского гостя, чтобы нейтрализовать его кипучую деятельность. Илья почти попался. Но кто мог ожидать, что циничная стервочка Теллер сама западет на него, да так, что устроит Уэверли истерику, как только операция закончится. - Его ведь могли убить! – орала она ему, размазывая тушь по заплаканному лицу. О том, что Наполеона Соло могли убить с еще большей вероятностью, она не вспомнила. Впрочем, сейчас она пересмотрела свои взгляды на американского коллегу. Может, в этом кроется причина ее конфликта с Ильей? Уэверли тогда списал ее реакцию на последствия перенесенного шока. Нет, его не могли убить. И он об этом позаботился. Он также позаботился о том, чтобы начальники ЦРУ и КГБ дали добро на формирование международной агентурной группы «АНКЛ», и о том, чтобы этот человек как можно дольше находился в его подчинении. До сих пор ему это удавалось. И потому внезапное желание самого Ильи «отколоться» от команды стало таким болезненным ударом для Уэверли. Чего ему еще надо? Разве ему здесь плохо? Пожалуй, это было лучшее, что Уэверли смог создать за долгие годы работы в МИ5. Никогда еще у него не было такой слаженной и эффективной команды, где каждый элемент был на своем месте, а миссии выполнялись быстро и бесшумно, так что об их существовании знали лишь единицы в верхах мировых разведок. Габи Теллер – его детище. Умная, бойкая, авантюрная. Три года назад, когда Уэверли попросили вернуться в разведку после отставки и взяться за дело Удо Теллера, единственная причина, по которой он согласился, была Габи. После первой же встречи он понял, что с ней можно и нужно работать. И не ошибся. Правда, девушка иногда проявляла самоуправство и часто не могла отделить работу от личной жизни, но с опытом это пройдет. К тому же, до до сих пор это не отражалось на ее результатах. Наполеон Соло – самый талантливый вор на мировом рынке искусства, изворотливый и проницательный, при этом не лишенный внутреннего благородства. Он всю жизнь стремился попасть в высшее общество, перенимал благородные манеры и привычки, так что они успели стать частью его натуры. Самого Уэверли, потомственного аристократа, потуги Соло на аристократизм не ввели в заблуждение. Но для людей малосведущих в нюансах высокородного этикета, коих в последнее время подавляющее большинство, это вполне сойдет. Соло был просто незаменим, когда речь шла о тонкой психологической игре и мягком воздействии. Илья Курякин – лучший и самый молодой внешний агент КГБ, сила и мощь, твердость и страсть, интеллект и красота. Иногда его действия приводили Уэверли в ужас, но потом он понял, что если кому и можно доверить безнадежную ситуацию, то это Илье. А после той невозможной эвакуации с лодки турецких террористов, когда им отказались помогать все оперативные группы захвата МИ5 и турецкой разведки ввиду крайней опасности этой операции, когда лишь благодаря решимости и бесстрашию Ильи все оставались живы, Уэверли окончательно понял, что пропал. Он также понял, что не хочет отпускать Илью не только из-за личной привязанности. Каким-то невозможным образом Илья оказался стержнем всей группы, и если он уйдет, все распадется, как детская пирамидка, лишенная остова. Если уйдет Соло, им будет значительно труднее работать. Возможно, от части заданий на время придется отказаться. Но такие люди, как Соло, в шпионаже встречаются нередко, и найти ему замену будет трудно, но возможно. Если уйдет Габи, ребята погорюют, поскучают какое-то время, но быстро отбросят ненужные сантименты, найдут общий язык и продолжат работу, пожалуй, даже более эффективно. Но если уйдет Илья, остальным останется лишь недоуменно посмотреть друг на друга и подумать: а что я здесь делаю? Есть у русских такое выражение «душа компании». Душа - не орган, ее нельзя удалить, но без нее организм нежизнеспособен. Эх, если бы не этот досадный прокол с информатором, им бы не пришлось четвертую неделю отсиживаться в продуваемом всеми ветрами Шелтере, откуда им было строго запрещено выходить даже в город. Уэверли знал, что члены криминального синдиката «Синий кит» рыскают сейчас по всей Англии в поисках его агентов. Сотрудники оборонной службы, в свою очередь, работают над устранением нежелательных элементов, но сигнал «отбой» официально не поступал. Уэверли нужна была еще одна неделя, чтобы безопасно вывести Илью из игры. Неужели ему все-таки придется его отпустить? Сердце сделало неритмичный перебой и медленно встало на место. А ведь у него были планы. Нет, конечно, он не надеялся когда-нибудь открыться Илье – это исключено. Хотя, Илья парень умный и все равно когда-нибудь догадается. Но дело даже не в этом. Просто работать вместе и решать трудные задачи оказалось невероятно интересно. Настолько интересно, что АНКЛ стал для всех не просто работой, а чем-то вроде семьи, которой ни у одного из них до сих пор по-настоящему не было. - Доброе утро, племянники! – провозгласил Уэверли, возникая в дверях столовой. - О! Доброе утро, дядя Уэверли, - первым среагировал Соло. - Привет, - небрежно бросила Габи. - Виделись, - кивнул Илья. - Что стряслось? Почему такие невеселые? – попытался взбодрить своих подопечных Уэверли. Наполеон страдальчески закатил глаза и покачал головой, словно хотел сказать: ну как тут быть веселым, когда приходится терпеть рядом таких трудных напарников. Габи уткнулась носом в утреннюю газету и демонстративно молчала. Илья был занят очисткой вареного яйца. - Кажется, кто-то сегодня встал не с той ноги? – попытался добиться хоть какого-то ответа Уэверли. - Не знаю, как остальные, а я сегодня прекрасно выспался, - поделился личным опытом Наполеон. - Пожалуй, искупаться сегодня не получится, - вдруг невпопад сказал Илья и посмотрел в окно. - Нет, конечно! – горячо заверил его Уэверли, - Придется подождать, пока стихнет шторм. - А ты попробуй, - злобно буркнула из-за газеты Габи, - Ты у нас суперагент или кто? Илья проигнорировал сарказм. Все снова стихло, лишь серебряные ложки из фамильного сервиза семьи Грей звонко стучали о стенки фарфоровых чашек. - Илья уже сообщил вам новость? – прервал молчание Уэверли. - Какую? – одновременно воскликнули Наполеон и Габи и уставились на шефа. - Нам дают задание? – тут же предположил Соло. - Можно вернуться в Лондон? – высказала свою версию Теллер. - Нет, друзья. Не настолько хорошую. Сегодня у нас будут гости. Моя жена приедет. Повисла недолгая, но выразительная пауза. Ребята переглянулись. - У вас есть жена? – наконец, озвучил общую мысль Наполеон. - Почему это вас удивляет? – усмехнулся Уэверли и взял горячий тост из хлебной корзинки. - Нет, что вы! Извините, - смутился Наполеон и почему-то посмотрел на Илью, безучастно наливающего себе чай. - Вот здорово! – оживилась Габи, - А она знает про нас? - Кончено, она ради вас и приезжает. Говорит, что давно хотела со всеми вами познакомиться. - Ну, хоть какое-то развлечение! – Габи нетерпеливо заерзала на стуле. Уэверли строго посмотрели на нее, и сказал со значением: - Извините, мисс Теллер, что не смог пригласить сюда цирковую труппу для вашего развлечения. В наличии у меня только жена. Еще есть две племянницы, но они живут далеко отсюда и вряд ли вас заинтересуют. В связи с этим, прошу перед приездом миссис Уэверли привести себя в порядок, следить за языком и по возможности не вступать друг с другом в перепалки. Ей не нужно знать всех подробностей наших внутренних взаимоотношений. Это, кстати, всех касается, - Уэверли оглядел сидящих за столом агентов. Габи стыдливо опустила глаза в чашку, села ровно и оправила задравшийся отворот пижамы. Илья посмотрел на шефа из-под ресниц и улыбнулся уголком рта. Он явно не относил сказанное на свой счет. Соло, взявший на себя тяжелую ношу миротворца, обреченно вздохнул и сказал, прихлебывая чай: - Так точно, дядя. *** Когда через два месяца Эрни смог сам встать с кровати и пройтись по комнате, он обнаружил у себя на столе целую кипу непрочитанных писем. Два из школы с уведомлением о пропуске занятий. Вот сволочи, заболеть уже нельзя! С полдюжины писем от Мэйди. И одно от Дэвида. Эрни схватил его, распечатал дрожащими пальцами и тут же начал читать. Дэвид никогда не отличался красноречием. Полторы страницы быстрым ломким почерком с наклоном вправо. Но все, что нужно, он сумел сообщить в этом письме. Коротко и односложно он писал Эрни, что дом наконец-то удалось продать. Теперь у них есть деньги на лечение отца. Мама в начале нового года поедет с папой и старым Бастером в Швейцарию в больницу доктора Ашенбаха. Сам Дэвид поедет в школу Далвич — единственную из приличных школ, которая была им теперь по карману. Скипи пришлось на время отдать соседям, но они очень рады. У них двое мальчишек, которые без ума от моего малыша. Я звонил тебе домой, мне сказали, что ты болен. Выздоравливай. Я очень скучаю. Эрни перечитал еще раз. Он испытал одновременно и облегчение, и странную ноющую тоску. Облегчение от того, что с Дэвидом все в порядке, их дела понемногу начали налаживаться. И тоску от того, что из-за этой проклятой болезни он пропустил так много времени, которое бы мог провести рядом с ним. А теперь, судя по дате, Дэвид уехал в свою новую школу, и увидятся они только летом. Эрни сел за стол и начал по очереди распечатывать письма от Мэйди. Подруга была обеспокоена его долгим молчанием, признавалась, что хотела уже сама позвонить ему домой и выяснить, что с ним случилось. Эрни стало приятно, что кто-то в душе так забоится о нем. Похоже, ей так никто и не сказал, что он был болен и не мог ответить на ее письма, и она - вот отчаянная - наплевав на условности, хотела сама разыскать его. Надо срочно ей написать, чтобы она успокоилась и не обижалась. Ну что вы, мисс Суонси, я вовсе не забыл о вас. Благодарю вас за заботу и за теплые слова, которых я не достоин. Досадная болезнь вырвала меня из жизни на столь долгий срок, что я совсем потерял связь с окружающим миром. Обещаю вам, что как только я почувствую себя лучше, я приглашу вас в оперу. Вы любите Вагнера? Однако до полного выздоровления было еще далеко. Доктор Джейкобс сказал, что требуется еще как минимум две недели покоя. Отец сердито пыхтел в усы, но молчал. С учетом того, что услуги медиков за последние полгода сильно выросли в цене, а семейный бюджет семейства Уэверли едва держался на плаву, обстановка в доме была далека от беззаботной. Эрни уже и сам хотел побыстрее вырваться из этого дома, где он чувствовал себя, как в клетке. Он пытался наверстать пропущенные занятия, штудировал учебники и писал домашние задания, но доктор запретил ему перенапрягаться, так что Эрни оставалось лишь сидеть у себя в комнате, принимать прописанные лекарства и просматривать газеты за тот период, что проболел. Поначалу это занятие казалось не слишком увлекательным. Эрни в основном интересовался кроссвордами и очерками о путешествиях. Однажды ему пришло в голову просмотреть колонку купли-продажи. В номере за 13 декабря он нашел заметку о том, что дом лорда Джорджа Кортни, графа Дэвон, был куплен лицом, пожелавшим остаться неизвестным. Это показалось Эрни подозрительным. При встрече нужно выяснить у Дэвида, кто был тот скромный «благодетель», выкупивший их фамильный дом за цену в полтора раза ниже рыночной стоимости. Однако вскоре Эрни убедился, что семье Кортни еще повезло с этой сделкой. Кризис бушевал вовсю. Эпицентром его была Америка, но бурлящий котел уже опрокинулся и грозил затопить своей безысходностью весь мир. С удивлением для себя, Эрни начал анализировать курсы акций и финансовые потоки. Он поднял старые докризисные газеты, чтобы отследить тот момент, после чего обвал было уже не остановить. Оказалось, что все было довольно закономерно. Оставалось только удивляться, почему никто не задумался об этом раньше. А он-то восхищался четкой и эффективной экономической системой США, сумевшей ловко и без потерь высосать во время Войны из Европы все соки, наладить свое производство, завалить весь мир своими товарами, и с полным правом почивать на лаврах, упиваясь своим превосходством и удаленностью от мировых катаклизмов. А как красочно об этом писал Фицджеральд! И где теперь все Великие Гэтсби? Вот что бывает, когда страна производит больше, чем может потребить, когда люди живут в долг, когда производится бумага, а золото не может покрыть ее ценность. Это же азы экономики! Странно, что люди только сейчас спохватились. И расплата пришла беспощадная и неминуемая, как удар Домоклова меча. Почти каждый день газеты кормили своих читателей шокирующими новостями о том, как в одночасье обанкротившиеся бизнесмены, брокеры, да и просто люди, потерявшие все средства к существованию, от отчаяния выбрасывались из окон, кидались под колеса автомобилей, убивали своих детей, а потом и себя. От всего этого становилось жутко и неуютно. За окном опять моросил позднеянварский дождь. Лорд Артур Уэверли, которого и в обычное-то время нельзя было назвать ласковым отцом, в последние месяцы стал совсем мрачен, почти ни с кем не разговаривал, а если кто-то своим словом, действием, вдохом или выдохом осмеливался нарушить его покой, начинал рычать в усы и раздраженно стучать тростью о паркет, который и без того угрожающе потрескивал под его грузным телом. На Эрни он смотрел волком. Эти дети вечно доставляют одни неприятности! Если дела пойдут так и дальше, Эрни вряд ли будет учиться в Оксфорде. А тут еще Скотти собрался жениться. Как не вовремя! Лорд Уэверли сердито ворчал, словно у него перед глазами висел невидимый счетчик с обратным отсчетом потраченных денег, и каждый прожитый день, каждый съеденный кусок хлеба заставлял этот деньгометр неумолимо отматывать назад фунты, шиллинги и пенсы. Однако, недели, проведенные за анализом финансовой колонки в Таймс, не прошли для Эрни впустую. И однажды он, набравшись храбрости, постучался в отцовский кабинет. - Кто там еще? Я занят! - послышался из-за стола привычный недовольный рык. - Отец, это я, - несмело начал Эрни и вошел. - Что вам, Александр Эрнест? Вы должны быть в постели у себя в комнате. Не хватало, чтобы вы снова заболели. - Я уже почти здоров, милорд. Могу я поговорить с вами? Лорд Артур удивленно посмотрел на сына. Тот никогда еще не обращался к нему с такой просьбой. Да и ни с какой просьбой не обращался... - Вы очень не вовремя. Я пытаюсь решить одну важную проблему. Если вы будете постоянно меня отвлекать, я не смогу этого сделать, и тогда вы, молодой человек, вряд ли отправитесь учиться в Оксфорд, - попытался он отделаться от нежелательного визитера. - Я как раз по этому поводу, - попытался вставить слово Эрни. - Что? - Я хочу поделиться с вами своими мыслями по поводу вложения денег, - быстро заговорил Эрни, понимая, что время и терпение отца ограничены, и ему нужно как можно быстрее заинтересовать его, прежде чем тот вышвырнет его за дверь. И он был прав. Лорд Уэверли уже начинал терять терпение. Наглый мальчишка надоедает и требует внимания, будто он знает что-то, чего не знает никто. - Что я слышу? Вижу, мы вас не от того лечили, молодой человек. Вон отсюда! - Нет, милорд, вы меня выслушаете! Раз это так важно, вы не должны пренебрегать никакой помощью, - удивляясь собственной смелости, довольно твердо ответил Эрни. - Господи, да это смешно! Какой самонадеянный юнец! Вы что же, считаете, что я скорее прислушаюсь к вашему мнению, чем к мнению опытных финансистов? - лорд Уэверли оторопел от такой настойчивости. Еще никогда он не видел своего младшего сына в столь решительном расположении духа. - Я так отнюдь не считаю, но прошу вас уделить мне внимание. А дальше поступайте, как знаете. Это не займет много времени, - сказал Эрни, чувствуя, что отец уже принял решение. Лорд Артур пожевал губами, прокряхтел что-то неразборчивое в усы и, наконец, кивнул. Он и сам понимал, что помощи ждать неоткуда, а юный джентльмен вроде бы всегда проявлял здравый смысл и благоразумие. Пусть проявит себя. Довольный Эрни вскарабкался на стул и разложил перед изумленным отцом бумаги со своими выкладками. - Ваши банкиры пытаются сбыть ненужные акции по любой цене. Они напуганы, что скоро вовсе не смогут их продать даже по номиналу. К тому же, вы теряете деньги оттого, что бумаги ничем, кроме обязательств банка не гарантированы. Но они имеют объективную ценность, нужно лишь найти ресурс, способный обеспечить им эту гарантию. Смотрите, если сравнивать номинал и рыночную стоимость акций, то сейчас они почти сравнялись, но это не значит, что избавляться нужно от всего и сразу. Великобритания владеет доминионами, где тоже есть предприятия, а вместе с ними и рынок сбыта. Возможно, если вы перенаправите часть своих финансов в Индию или Южную Африку… - Только не в Южную Африку! Знаю я этих подонков-буров. Мерзкий народ, - взвился от негодования лорд Уэверли. - Как угодно, можно и не в Южную Африку. Индия, Австралия или Сингапур вам подойдут лучше. Их экономику кризис почти не коснулся. Там она как раз только начинает наращивать темп. Я сравнил динамику развития за последние пять лет по основным показателям в колониях. Эрни водил пальцем по кривому графику, нарисованному на листе, тыкал в вырезки из газет с жирно подчеркнутыми цифрами для сравнения. Лорд Артур только успевал следить за мыслью сына. И когда он только успел это все изучить? Похвально, конечно, но мальчик кое-то упустил. - Благодарю вас, Александр Эрнест, вы проделали огромную работу, но, боюсь, я уже опоздал к дележке этого пирога. Вряд ли мой поверенный сможет сейчас втиснуться в толпу желающих разместить свои деньги в банках доминионов. - Я это предусмотрел, - ничуть не смутился Эрни, - Это можно сделать и потом, когда ажиотаж спадет. Есть еще один вариант. - Еще вариант? Интересно, - лорду Артуру действительно стало интересно. - Да. Как известно, сильнее всего пострадали самые экономически развитые страны. А в Европе хуже всего положение у Германии. Сейчас все европейские банки сторонятся Германии, а я считаю, что с их довоенной промышленной мощью и властью монополий можно хорошо подружиться, вы понимаете, о чем я? Это именно то, что может вновь наполнить пустые акции содержанием. Германия сейчас на пороге нового промышленного подъема. - Это смешно! - не смог сдержать удивления отец. Мысль вложиться в немецкую экономику казалась совершенно нелепой. - Это вовсе не смешно. В Германии набирает силу социалистическое движение, но это не важно. Важно то, что это позволит заводам и фабрикам вновь заработать в полную мощь. Та же ситуация сейчас в России, но Россия пошла по другому пути, и вести там дела довольно рискованно. - Еще бы! Это я и без вас знаю. - Да, я так и думал. Поэтому я бы рекомендовал обратиться к крупным немецким компаниям. Ну так что, милорд, я смог вас убедить? - Эрни гордо посмотрел на отца. Тот был явно впечатлен, но вида не показывал. Он водил глазами по столу, постукивал пальцами по стопке неоплаченных счетов и нервно шевелил усами. - Хм… Спасибо за совет, Александр Эрнест. Это было очень смело с вашей стороны. Но я думаю, что принимать столь ответственное решение сейчас преждевременно. Вы свободны. Не говоря больше ни слова, Эрни собрал со стола свои бумажки и вышел из кабинета. Он не получил от отца твердого ответа, но это было не важно. Главное, он смог привлечь его внимание и навести на нужную мысль. Конечно же, лорд Уэверли сделает вид, что сам нашел решение, конечно же, он никогда не признается в том, что его несовершеннолетний сын оказался дальновиднее и сообразительнее биржевых паникеров, и что сам он не додумался сесть и спокойно проанализировать ситуацию, хотя решение, хоть и странное, лежало на поверхности. Но Эрни было наплевать на его благодарность. Он делал это ради семьи и себя самого. Прошло три месяца, и судя по тому, что отец перестал рычать сквозь усы на каждую встречную собаку, а яростный стук трости все реже оглашал их старый дом в Южном Кенсингтоте, план сработал. *** На Пасху наконец-то удалось увидеться с Мэйди. Правда, как выяснилось, Вагнера она терпеть не может. Вагнер-де антисемит, а она, оказывается, еврейка по матери. Эрни не стал настаивать. Но все вышло даже к лучшему. В Лондон как раз приехал русский балет Дягилева.* С большим трудом через отца своего однокашника Эрни удалось достать два билета на балкон Ковент-Гардена. Он потратил на них все свои карманные деньги на месяц вперед, но что не сделаешь ради возможности увидеть лучший балет в мире. Эрни хотел попасть на «Блудного сына» - новый спектакль, уже прошедший с триумфом в Париже, но билеты оставались только на «Весну священную», которую не давали с 1920-го года. Мэйди была без ума от счастья. - Не может быть! Это же та самая «Весна», которую освистали в первый раз! Я надеюсь, они сохранили хореографию Нижинского? Неужели я сама увижу это? Боже мой, Эрни, вы просто волшебник. Главное, чтобы мама отпустила, - задыхаясь от восторга, шептала Мэйди. Она комкала в руках край шелкового шарфика и смотрела на своего волшебника полными восхищения глазами. Эрни был польщен. Еще никто из его знакомых не проявлял такого энтузиазма к его пристрастиям. До сих пор он ходил в театр либо с семьей, и тогда его не спрашивали, какие спектакли он предпочитает, либо один, и тогда ему не с кем было поделиться впечатлениями. Эрни смущенно улыбнулся и сказал, что, если матушка Мэйди не будет против, он заедет в назначенный день в два часа пополудни. - А почему так рано? – удивилась Мэйди. - Это дополнительный спектакль. По просьбам публики организаторы согласились поставить еще один в дневное время. Так что нам еще повезло – на вечерние спектакли билеты давно раскуплены. - Я вам так благодарна! – сказала девушка и, не в силах сдержать эмоций, коснулась его руки, и Эрни в ответ пожал ее теплую влажную ладошку. *** Конец апреля в Лондоне — самое приятное время. Еще нет удушающей летней жары, но уже расцвели сирень и яблони, а на улицах появились лотки со свежими цветами и фруктами. Эрни шел по Флорал стрит и гордо вел под руку свою юную спутницу в нарядном голубом платье и модной шляпке. Мэйди, покачиваясь, семенила рядом на непривычно высоких каблуках и сжимала в руке крошечный ридикюль на витом шнурке, одолженный, равно как и туфли, на вечер у старшей сестры. Эрни был в приподнятом настроении. Он часто посматривал на Мэйди, на ее стройную фигурку, на ее точеный вздернутый носик и большие карие глаза. Ему нравилось идти по улице на виду у всех под руку с красивой девушкой, тем более, что впереди их ожидало небывалое зрелище, которое они оба ждали весь последний месяц и бесконечно гадали в письмах друг другу, на что это будет похоже. К величественному палладианскому зданию Королевской Оперы с колоннами и широкой лестницей уже стекалась разряженная публика. - Я так волнуюсь. А вдруг нас не пустят? - с тревогой спросила Мэйди, глядя на великолепие мрамора, позолоты и бархата в фойе театра. Эрни ободряюще улыбнулся и еще крепче прижал к себе ее локоть. Строгий старый билетер с фуражкой, увенчанной витиеватой золотой кокардой, придирчиво осмотрел молодую парочку: не слишком ли юны для таких зрелищ. Он долго вертел в руках их билеты, но убедившись, что с билетами все в порядке, смилостивился и пропустил их внутрь. Они прошли мимо сурового билетера, едва сдерживая шаг, и как только оказались на безопасном расстоянии, оба разом прыснули от смеха и зашагали быстрее, то и дело оглядываясь на старика в фуражке. - Я же вам говорил, что все будет в порядке, - понизив голос, сказал Эрни и добавил, указывая на парадную лестницу, ведущую на балкон, - Нам туда. Надеюсь, оттуда нам будет хоть что-то видно. Сидя в креслах из красного бархата на балконе самого грандиозного театра Англии, они слегка оробели. Вокруг рассаживались люди в роскошных туалетах, все больше взрослая и пожилая публика. - Я в первый раз в театре без родителей, - шепнула Мэйди на ухо своему кавалеру. - Надо же когда-то начинать, - улыбнулся Эрни, поднося к глазам театральный бинокль. Он был доволен: места попались не самые плохие, да и обзор приличный. Он тут же предложил Мэйди заняться тем же. Близорукая Мэйди начала увлеченно рыскать биноклем по рядам со зрителями. Изредка она ахала, когда в фокус попадало знакомое лицо. - Сколько людей! У меня такое чувство, что мы присутствуем при очень важном событии. - Еще бы! Вы сможете потом хвастаться всем, что ходили на балет Дягилева, - сказал Эрни и значительно поднял палец вверх. - Некому хвастаться. Многие и вовсе не знают, кто такой Дягилев. Договорить им не удалось. Свет начал медленно гаснуть, и тяжелый бордовый занавес разошелся в стороны, открывая взгляду первую картину спектакля. Все затихли и устремили глаза на сцену. Эрни знал, что этот спектакль был его ровесником. Он успел почитать о его непростой судьбе. В год своей премьеры, балет произвел невиданный скандал, который впоследствии сам Стравинский назвал «яростным гулом эпохи». Очень удачное сравнение, учитывая, что через год началась Война, и всем стало не до балета. Война заставила людей забыть об условностях, разочароваться в человеке и принять болезненную истину, что упование на разум, благородство и высокие идеалы не выдерживает испытания голодом, кровью и ядовитыми газами. Возможно, это примирило людей с собой и с любыми проявлениями человеческого в искусстве. После Ипра и Вердена никакая дичь уже не казалась слишком возмутительной, и потому следующая постановка «Весны священной» в 1920 году прошла с невиданным триумфом. На сцене зазвучали первые тяжелые аккорды - странные, будоражащие, отрицающие все классические установки на красоту и благозвучие. Эта музыка, словно специально выводила слушателя из равновесия, снимала защитную пелену с его восприятия, чтобы он мог видеть то, что творится на сцене чистыми, незамутненными глазами. А на сцене тем временем творился священный обряд призывания весны. Какое-то древнеславянское племя, давно исчезнувшее с лица земли, затевало свои языческие игры, чтобы пробудить природу к жизни после смертельного зимнего сна. Тогда люди мало знали о законах природы, и наивно думали, что способны заслужить ее благосклонность своими жестокими плясками. Сегодня им предстояло выбрать жертву из числа девушек, которая отдаст свою жизнь во имя племени и умилостивит весеннего бога. Бух! Аккорд. Группа юношей в длинных подпоясанных туниках вскинула руки в нестройном диком изломе. Бух! Еще аккорд. Парни начали по-заячьи прыгать на месте, и с каждым новым неритмичным аккордом продолжали выбрасывать вверх руки, будто сведенные судорогой. Бух! Бух! Постепенно к танцующим присоединялись остальные. Нарумяненные девушки с длинными смоляными косами начали водить причудливый хоровод, высоко подпрыгивая на носках и принимая в танце эффектные геометрические позы, сродни египетским. Между группками молодежи бегала сгорбленная старуха, загребая воздух корявой растопыренной пятерней, и побуждая юношей и девушек к радению. Музыка то и дело обманывала, она то ныряла, то текла мягкими журчащими волнами, чтобы в конце резко оборваться и ввергнуть танцующих в еще больший раж. Странный, пугающий, ломаный танец не прекращался ни на секунду. Люди сходились к центру и шли в хороводе против часовой стрелки, тесно прижимаясь друг к другу, вгоняя себя в священный транс. Потом шествие вдруг распадалось на отдельные колонны, принимало форму гигантской человеческой свастики, катилось по кругу, имитируя солнечный ход. Сгорбленные позы, прижатые к телу согнутые в локтях руки, мелкие семенящие шаги, похожие на походку дикого животного. От этого танца веяло сырой первобытной энергией, когда мир был молод и прост, а люди наполняли природу своими детскими представлениями: надо лишь принести жертву, надо все сделать правильно, и тогда земля смилостивится над нами, и мы, может быть, проживем еще год. В пылу безудержной молитвы люди в толпе спотыкались, падали, торопливо поднимались, чтобы не отстать, скакали, высоко задирая колени, воздевая к небу негнущиеся руки и окаменевшие лица, не смея остановиться. Они все чего-то ждали. Одна и та же заевшая мелодия, без конца повторялась на все лады, то замедляясь, то ускоряясь. Юноши и девушки каждый в своем ритме начали класть земные поклоны, сгибаясь пополам и шлепая раскрытыми ладонями об пол. Они слились в единый непрерывно шевелящийся организм, словно выстилали своими телами путь для чего-то главного. Наконец, на поляну под руки вывели патриарха племени. Кряжистый седовласый старик, слепой и мудрый припал к земле и запечатлел на ней поцелуй, завершая ее яростное выплясывание. От счастья люди принялись биться в неистовом экстазе, что-то кричать, выбрасывая вверх кулаки. Музыка достигла своего пика. Казалось, что все музыканты в оркестре оглохли и каждый играл на память свою любимую мелодию. Звуки смешались, слились в единственную звенящую протяжную, ноту… и вдруг все стихло. Свет погас. В темноте было слышно лишь тихое подвывание фагота. Эрни только теперь почувствовал, что все это время сидел, не двигаясь, в одной позе на краешке кресла. Он заерзал, разминая затекшие суставы и посмотрел на Мэйди. Та, не отрываясь, глядела на сцену и рассеянно сжимала в руках бинокль. Похоже, она про него забыла. В темноте ее большие карие глаза сверкали незнакомым блеском, а в них отражались пляшущие фигурки танцоров. Эрни на секунду почудилось, что Мэйди окаменела, настолько редко она моргала. Он испугался, захотел убедиться, что это не так, и коснулся ее руки. Девушка вздрогнула, быстро перевела взгляд на Эрни, рассеянно улыбнулась, и тут же отвернулась обратно к сцене. Похоже, она была так же поглощена действием, как и он сам за секунду до этого. А тем временем картина на сцене сменилась. Хоровод из девушек-абитуриенток, покачиваясь, двигался под нестройную плавную музыку. Эта музыка еще не имела мелодии, она будто на ходу подстраиваясь под старательный девичий танец. Но постепенно, мелодия вырисовывалась все яснее, девушки, захваченные инерцией танца, двигались все увереннее, повторяя заученные движения. Вдруг, одна из девушек оступилась и упала. Хоровод на секунду замер. Перепуганная девушка тут же вернулась на свое место и продолжила ход, но не прошла и одного полного круга, как снова упала. На этот раз ошибка стала видна всем. Ее соседка схватила несчастную за руку и бросила в центр круга. Жертва выбрана! Несчастная пытается вырваться из плена, пытается убедить подружек, что ошибка была случайностью, ведь она так долго разучивала этот танец, так готовилась… Никакой случайности нет. Богу лучше знать, кого он хочет сделать своей женой. Теперь она — Избранница. Девушка поняла, что это конец. Она застыла посреди круга в странной напряженной позе, судорожно сжав пальцы и устремив невидящие глаза вперед, словно ожидая нападения. Эрни видел, как Мэйди закусила губу. Ей было жалко Избранницу. На сцену вышли мужчины племени в черных медвежьих шкурах, и страшный обряд начался. Окаменевшая от ужаса девушка стояла в круге света, а вокруг нее бесконечным потоком текли радеющие соплеменники. Они шли, ритмично припадая на одну ногу, а музыка задавала тягучий монотонный темп их хромающему хождению. Мужчины в медвежьих шкурах не дают девушке выйти, готовят ее к великой жертве, подбадривают ее. Ты должна это сделать. Громовой удар прерывает затянувшееся коловращение радеющих. Избранница оживает и начинает свой смертельный танец. Прыжок. Руки в рубящем жесте метят в небо. Еще два, три прыжка с высоко поджатыми коленями. Тело застывает в молитвенном изломе. Снова прыжок. Племя продолжает ходить, ускоряясь, вместе с ритмом ее танца. Избранница пытается умолить их отпустить ее. Ей страшно. Ее колени дрожат. Почему они так жестоки? Прыжок. Руки воздеты к небу. Прыжок. Еще и еще раз, под бухающие удары барабанов. Девушка выбивается из сил, ее ногу сводит судорогой, она падает и бьет кулаком в землю, призывая ее в защитницы. Но тщетно. От нее требуют продолжать танец, иначе все племя погибнет. Она чувствует приближение смерти. Она встает и из последних сил повторяет свой бешеный танец снова и снова. Прыжок, руки к небу, прыжок, прыжок, руки к небу. Снова падает. А племя все напирает на нее, теснит со всех сторон. Музыка ревела, сливаясь в напряженное пугающее крещендо. Изредка сквозь мрачный гул прорывалась визгливая труба, как одинокий голос обреченного на смерть. Обессиленная жертва в последний раз сделала отчаянный прыжок, упала и безжизненно затихла, растянувшись на голой земле. Обряд свершился. И в ту секунду, когда прозвучал последний громовой аккорд, Эрни почувствовал, как дыхание его прервалось, а все тело пронзило острой мелкой дрожью. Он знал название этому чувству, но сейчас он ничего не мог вспомнить, потому что его рука онемела от внезапного тесного тепла. Это худенькая ручка Мэйди судорожно сжимала его ладонь. Эрни повернул голову и увидел ее огромные испуганные глаза, устремленные на сцену. Она тоже испытала это чувство. Как это будет по-гречески? Он сжал ее руку сильнее и вспомнил. Κάθαρσις. *** Оказаться на шумной, освещенной вечерним солнцем улице после мрака театрального зала и жуткого завораживающего зрелища, образы и звуки которого все еще не хотели отпускать, было странно и одновременно приятно. Эрни и Мэйди стояли на ступенях театра в стороне от основной толпы, подслеповато жмурились от яркого света, и молчали. Никто не хотел первым разрушить волшебство. Они неуверенно улыбались друг другу, словно пережитый вместе восторг навеки скреплял их каким-то важным обязательством, после которого они уже не могли воспринимать друг друга по-прежнему. Вдруг кто-то очень деловой и энергичный, стремительно сбегая по лестнице, задел плечом растерянного Эрни, так что тот едва смог устоять на месте и вовремя соскочить на ступеньку вниз. Этому нетерпеливому человеку не было дело до чужого катарсиса, он сходил в театр, и теперь бежал на следующее по списку мероприятие. Излишне говорить, что извинений не последовало. Это столкновение заставило Эрни выйти из оцепенения. Он взял Мэйди под руку, и вместе они медленно побрели вверх по Джеймс стрит в сторону Лонг Акр. Очень скоро гул автомобилей, выкрики мальчишек-газетчиков и напор густой вечерней толпы рассеяли задумчивость и вернули молодых людей в их привычный мир. - Поедем на метро? – спросил Эрни. - Нет, давайте прогуляемся, - ответила Мэйди и поправила на голове шляпку. Идти по весенней улице, вдыхать пьянящие запахи лип и тополей, держать за руку человека, разделившего с тобой прекрасные мгновения. Эрни только сейчас заметил, что улыбается, сам не зная чему. Мэйди же, напротив, шла задумчиво понурив голову. О чем она думает? Может быть, она представляет себя на месте той Избранницы, что погибла во имя своего племени? А может быть, ей жмут новые туфли, но она не показывает виду и продолжает гордо идти, демонстрируя ему свои стройные ножки. А может, ей просто не хочется с ним расставаться, ведь завтра они разъедутся по своим школами и уже долго не увидятся. Эрни очень захотелось сделать Мэйди что-то приятное, чтобы она тоже улыбалась. - Хотите мороженого? – спросил он ее, поравнявшись с лотком у перекрестка. - С удовольствием! – оживилась Мэйди. - Вы какое любите? - Земляничное. А вы? - А я - любое. Заплатив шесть пенсов за два стаканчика с мороженым, они расположились в тени платана на углу Лонг Акр и Мерсер и предались чистому удовольствию. - Как вы думаете, в чем был смысл этого жертвоприношения? Это ведь явно какой-то символ, – вдруг сказала Мэйди, задумчиво глядя в свой стаканчик. Эрни вздохнул и пожал плечам. - Я думаю, что общий посыл в том, что никакое достижение не дается без жертв, будь то урожай или произведение искусства. - Но это жестоко! - вскинула вверх свой точеный носик Мэйди. - Что поделаешь! Жертвы приносятся и сейчас, но в более сложной форме. Разница лишь в том, что наши предки мыслили буквально и честно. Эрни забрал у Мэйди пустой стаканчик и выбросил его вместе со своим в ближайшую урну. - Она понимала, что ее ждет смерть, и все равно на это пошла, - продолжала рассуждать девушка. - Вам ее жалко? Но для всех остальных она стала женой Бога, а значит удостоилась… - Что там происходит? - перебила его Мэйди и вытянула вперед шею. Невнятный гул и визг автомобильных клаксонов послышался в конце улицы. Гул силился и приближался, и вскоре Эрни и Мэйди увидели веселую шумную толпу, заполнившую почти всю свободную часть улицы. Вдоль тротуара медленно ехал автомобиль, обвешанный праздничными лентами и цветами, на капоте красовалась кукла в белоснежном платье, а сзади, позвякивая, волочились консервные банки, привязанные к багажнику. Водитель отчаянно давил на клаксон и махал руками, мол, разойдитесь. Машину со всех сторон облепила загулявшая свита, по-видимому, друзья и родственники молодоженов. Разодетые по-праздничному парни и девушки громко пели, хохотали и перекидывались друг с другом грубоватыми шуточками. У многих гостей в руках были початые бутылки с вином, к которым они то и дело прикладывались, чтобы с еще большим рвением петь, шутить и смеяться. Из окна автомобиля почти по пояс высовывалась счастливая невеста, приветствовала всех встречных и осыпала их воздушными поцелуями. Расхристанный жених с галстуком под левым ухом почти полностью высунулся из другого окна и теперь лежал на крыше, только ноги оставались внутри. Все были пьяны и веселы. Эрни и Мэйди посторонились, чтобы пропустить веселый поезд. Вдруг невеста заметила скромно стоящую под платаном парочку и энергично помахала им рукой. - Держи! – крикнула невеста и бросила Мэйди свой букетик. Не успев сообразить, что к чему, Мэйди подхватила букетик и прижала его к груди. Толпа при виде этого жеста взревела от восторга, засвистела, захлопала. Мэйди смутилась и раскрыла было рот, чтобы поблагодарить свою дарительницу, но толпа уже заслонила от нее невесту, двинулась дальше, а вскоре машина и вовсе скрылась за поворотом. Они стояли на тротуаре, оглушенные и растерянные, и провожали взглядом последнего отставшего гостя, который старательно пытался поспеть за остальными развинченной пьяной походкой, но на полдороги увидел вывеску паба и решил пока присесть там, видимо решив, что этому месту он лучше подходит. - Как вы думаете, Эрни, они буду счастливы? - спросила Мэйди, осматривая свой трофей. Эрни понимал, что девушка хочет от него что-то услышать. Что-то особенное. Она странно и испытующе смотрела на него. Встреча со свадебным кортежем взбудоражила ее воображение. - Надеюсь, что да, - ответил Эрни и неловко улыбнулся. В тени платана под пробивающимися сквозь листву лучами заходящего солнца смуглое лицо Мэйди казалось таким красивым, почти нереальным, а большие карие глаза смотрели дико и загадочно. Эрни заглянул в них и ему стало страшно. Он сморгнул и опустил глаза. - Пойдемте, мисс Суонси, я провожу вас домой, - сказал он и предложил ей руку. *** Летом объявился Дэвид. За все то время, что они не виделись, Эрни получил от него пять-шесть писем, всё коротких и исключительно информативных: где был, что делал. Сразу после экзаменов Дэвид приехал в Лондон и тут же, не объясняя причин, вызвонил Эрни на вокзал Чэринг Кросс. Почему сразу на вокзал? Но Эрни помчался, не теряя ни секунды, хотя ранее договорился со Скотти пойти в клуб Орион. Он встретил Дэвида у билетных касс. Тот стоял к нему спиной, но Эрни, еще не видя его лица, уже знал, что это он по тому, как отчаянно забилось его сердце. Эрни встал поодаль и стал ждать, когда Дэвид отойдет от окошка. - Вы кого-то ищете, молодой человек? - с едва сдерживаемым смехом сказал он, когда Дэвид, поглощенный складыванием документов в карман, поравнялся с ним. Дэвид вздрогнул и поднял голову. Лучезарная улыбка осветила его лицо. - Эрни! Они бросились обниматься. Они трясли друг друга за плечи, трепали за уши и за волосы, сжимали руки до хруста в суставах. Эрни всматривался в любимое лицо и отмечал про себя, что Дэвид уже не выглядит таким изможденным. Щеки порозовели, хотя глаза все еще казались запавшими, а морщинка на переносице углубилась сильнее. Видимо, теперь эта новая черточка уже никуда не денется. Надо привыкать. Когда первая волна радости от встречи улеглась, Эрни спросил: - Куда едешь? - В Дувр, а потом через пролив во Францию, а оттуда в Швейцарию к отцу. - Как он? - Намного лучше. Я сам не видел, но мама пишет, что он уже встает и ходит по комнате. Правда, речь пока невнятная, но доктор говорит, что еще восстановится. Он у меня сильный старик, он поправится. А теперь я сам к ним еду. Эрни, я так соскучился! В первую секунду Эрни подумал, что Дэвид говорит про него, но потом сообразил, что речь идет об отце. А сердце уже разогнало по телу горячую волну. Ну, ничего, разве стал бы Дэвид звать его прощаться, если бы не соскучился? - Надолго едешь? - Как денег хватит. Я тебе писал, что мы продали дом? - Да, но я не понял, кто его купил. В газетах сообщили, что это был некто, пожелавший остаться неизвестным. - Это папин старый боевой товарищ. Они с ним знакомы еще с Войны. Сейчас он большая шишка в Правительстве, но сразу согласился помочь, как только узнал о нашей беде. Даже дал мне денег на дорогу. - Надо же, такие люди еще существуют! - удивился Эрни, - Значит, самое страшное позади? - Я бы так не сказал, - покачал головой Дэвид и сразу погрустнел, - Боюсь, что все только начинается. Лечение займет много времени, а чтобы его продолжить, нужны деньги, и я еще не знаю, откуда возьму их. Выручка от продажи дома быстро кончится. - А как же колледж? Дэвид сощурил глаза и посмотрел в сторону, будто необходимость смотреть Эрни в лицо доставляло ему физическую боль. - Я не пойду в колледж. Если ничего не изменится, то, скорее всего, мне придется пойти работать. Эрни не нашелся, что ответить. Решимость, с которой Дэвид озвучивал нерадостные перспективы открывающейся перед ним жизни, поразила его. Да, он действительно пойдет на все ради своих горячо любимых родителей. Если ничего не изменится… Поезд в Дувр отправлялся в три. До этого времени мальчики еще успели погулять по площади, пообедать и вдоволь наговориться. Дэвид рассказывал про Далвич, про то, что там учатся одни идиоты, что после Хэрроу он там чуть ли не лучший ученик. - Несложно быть лучшим, если они проходят в четвертом классе то, что мы проходили во втором! - возмущался Дэвид. Новых друзей он там не завел, да и не хотелось — тут учиться-то осталось всего-ничего. - А как там твоя Мэгги? - спросил он. - Мэйди. Мэйделин. - Ну да, я про нее. Что там у вас? - Мы с ней переписываемся, ходим в театр... - Она влюблена в тебя? - Что? Ах, я не знаю... - Ого! Покраснел. Точно влюблена. Поверь мне, девушки никогда не будут переписываться и ходить в театр с тем, за кого не мечтают выйти замуж. Эрни не стал развивать тему, а уж тем более рассказывать Дэвиду про тот эпизод с букетом — засмеёт ведь! Когда они вышли на перрон, поезд уже был подан. С собой у Дэвида был только один небольшой чемодан — тот самый, с которым он приезжал к тете Эмили в Брайтон. Эрни высказал это наблюдение. Дэвид мечтательно улыбнулся приятному воспоминанию и сказал: - Передавай от меня привет своей тетушке. Она самая гостеприимная хозяйка из всех, что я знал. Вот бы еще раз побывать у нее! - Мы обязательно съездим. Тетка будет счастлива увидеть тебя, - уверил его Эрни. Кондуктор просвистел отправление. - Пиши мне, - сказал Эрни, чувствуя, как в горле растет комок. - Угу. Напишу, как только приеду, - рассеянно ответил Дэвид и начал нервно рыться в карманах в поисках билета. Наконец, когда билет был счастливо извлечен, Дэвид раскрыл другу свои объятия, а Эрни упал в них и зарылся носом в сгибе между шеей и плечом. Как тепло. Как невыносимо хорошо. Кондуктор просвистел в последний раз. Ну пожалуйста, еще немного. Дэвид мягко отстранил от себя разомлевшего Эрни, коротко клюнул его в щеку (целоваться на виду у всех было бы неприлично), вскочил на подножку поезда и, лучезарно улыбаясь, помахал ему рукой. Как всегда.