Осколки

Эрни полусидел-полулежал в кровати с вечерним номером «Ле Монд» и читал колонку международных новостей. Французские журналисты с их дешевым ярмарочным красноречием во всю потешались над недавно избранным канцлером Германии. Он-де и неказист, и несолиден, и власть надолго не удержит. Рядом с разгромной статьей помещалась карикатура, на которой сутулый канцлер с усиками Чарли Чаплина, брызгая слюной, выступал с речью перед оцепеневшими немцами, сидя на плечах гигантов, олицетворявших собой немецких оружейных монополистов — Круппа, Флика, Тиссена. - Что читаешь? Дэвид плюхнулся рядом с пакетиком соленого крекера в руках. Он сладко с подвыванием потянулся, лег поудобнее, закинув одну ногу на бедро Эрни, и самозабвенно захрустел печеньем. - Черт, Дэвид! - с раздражением сказал Эрни, - Сколько раз можно просить, чтобы ты не ел в постели. После тебя всё в крошках. - Ой-ой, хватит. Крошки можно стряхнуть, - ничуть не обидевшись, отозвался Дэвид и протянул ему бумажный кулек, - Хочешь? - Давай. Эрни запустил руку в пакетик. Набрав пригоршню крекеров и просыпав несколько штук на кровать, Эрни начал есть. Дэвид тут же воспользовался его временной беспомощностью, вытер обмусоленные пальцы о простыню (от чего Эрни в очередной раз содрогнулся, но говорить не стал) и потянул к себе газету. - Тааак… Международная обстановка нестабильная… А это что за мерзкая рожа? - Вовый антлер Верваии, - промычал Эрни с набитым ртом. - Чего? Эрни поднял палец, беря паузу на дожевывание, после чего уже отчетливо произнес: - Я говорю, новый канцлер Германии, Адольф Хитлер. - А-а, понятно. Так, где тут афиша кинотеатров? И Дэвид принялся листать в конец газеты. Вместе они внимательно изучили репертуар кинотеатров и решили сходить на новый американский звуковой фильм, который все так расхваливают. На последней странице размещалась колонка юмора и кроссворд. Дэвид отложил крекер и взялся решить кроссворд по-французски. Это оказалось не легко. - Ну-ка подскажи мне, - говорил он, - Сорт винограда региона Прованс, восемь букв, последняя «n»? - Sauvignon? - Нет, это девять букв, а нужно восемь. - А, ну тогда Carignan, - после недолгого раздумья отвечал Эрни. Дэвид, шевеля губами, сначала мысленно подставил недостающие буквы, потом, убедившись, что все сходится, начал старательно заполнять клеточки чернильным карандашом. - Подходит. Тогда еще одно: наполеоновский маршал, восемь букв, шестая «d». - Bernadot? - Подходит. И пока Дэвид азартно сопел над кроссвордом, Эрни, откинув голову на спинку кровати, украдкой наблюдал за ним из-под полуприкрытых век. Длинные рыжеватые ресницы порхают над развернутой газетой — разве что страницы не трепещут от поднятого ими ветра. Брови в напряженном раздумье сошлись над переносицей в забавную складку. Отросшие волосы на затылке завиваются то внутрь, то наружу, вызывая в памяти образы благородных рыцарей с книжных иллюстраций, сплошь белокурых и голубоглазых, как ангелы. Просто неудержимо хочется поворошить пальцами эти прихотливые завитки. Но нет, нельзя нарушить гармонию, так уютно окутавшую их сейчас. Пусть она длится, пусть не заканчивается. За то время, что они жили здесь, они настолько привыкли все делать вместе, словно другой жизни и не существовало никогда. Вместе засыпать и просыпаться, вместе завтракать и читать газеты, вместе шляться по кабакам и выбирать вино к ужину. Они были совершенно очарованы беззаботным обаянием этого города, им не хватало дня, чтобы насладиться его щедростью, и выпить весь уготованный им днесь нектар удовольствий. Однако мало что могло сравниться с такими вот спокойными вечерами, когда они принадлежали только друг другу. Иногда в эти тихие минуты Эрни замирал от мысли, что именно так, должно быть, и живут «настоящие» пары — мужья, жены, любовники. И тогда ему становилось невыносимо от осознания, что все это когда-нибудь неизбежно закончится. Рано или поздно у них кончатся деньги, и им придется возвращаться домой, туда, где все по-другому, и там делать вид, что они на самом деле ничего, просто друзья. А Эрни так привык, проснувшись среди ночи, прислушиваться к ровному дыханию рядом, в полусне сжимать под одеялом горячую руку, и успокоенный снова засыпать. Привык по утрам бороться с Дэвидом за место перед зеркалом, чтобы побриться. Привык к его разбросанным по всей комнате вещам, к вечно теряющейся и вновь находящейся мелочи. Привык сидеть напротив него в остывающей ванне, нога Дэвида у него на груди, и, закрыв глаза, слушать далекое перекликание водопроводных труб. Эрни почувствовал, что бедро его начало затекать. Он потерся сводом стопы о подошву стопы Дэвида. Дэвид дернул ногой. - Ай, щекотно. - Прости. Не удержался. Дэвид внимательно посмотрел на Эрни и отложил газету: - Что? - Ничего. Просто хорошо. Дэвид на секунду задумался, потом спросил: - Тебе здесь нравится? - Мне нравится с тобой. А где — не важно. - Ну да, конечно... Знаешь, Эрни, я давно хотел тебя спросить… то есть, предложить... Эрни выпрямился, полный готовности слушать. - Я хотел предложить… Давай не будем возвращаться домой. - Что??? - Да, давай останемся здесь. Подожди, не перебивай, дай объяснить. В общем, я уже давно обдумываю, как бы переехать на континент навсегда. Мне душно в Англии, понимаешь? Я устал от того, что не могу жить так, как хочу, любить того, кого хочу, и не думать о том, кто что скажет. Я так больше не могу. Ну что ты на меня смотришь? Думаешь, я спятил? Эрни покачал головой. - Нет, не думаю. Вот только… я всегда был уверен, что тебе плевать на чужое мнение, кто там что скажет. Да и любить друг друга нам никто не запрещает, если не выставлять это напоказ, как и было до сих пор. А так это получается побег. - Побег! Именно! - Дэвид подскочил на месте, до того его воодушевила эта мысль, - Эрни, давай сбежим из этой затхлой прогнившей страны, станем свободными. Вместе. Навсегда. О деньгах не беспокойся — у меня на разных счетах сейчас лежат семь тысяч фунтов или около того. Этого нам надолго хватит. Можем поехать путешествовать по Европе: Италия, Испания, Греция... А потом осядем где-нибудь у моря, где тепло и солнце. Найдем работу. С твоим умом и с моей предприимчивостью, да мы все сможем! - Подожди, подожди, - Эрни замахал руками, словно отгоняя мух, - Какие путешествия? Какая работа? Мы ведь не одни на свете живем. А как же твои родители? Они же не смогут без тебя. Как твой отец? Неужели ты хочешь взвалить все на маму? - Зачем ты так говоришь? - голос Дэвида дрогнул. В его глазах проступило неподдельное страдание. - Ну, прости, я не хотел, - сказал Эрни примирительно и положил руку ему на плечо. Дэвид стряхнул руку и раздраженно бросил: - Ну, разумеется, я думал об этом, а ты как считаешь? Их я тоже перевезу, когда все наладится. Я им все объясню. - Твои родители знают про нас? - насторожился Эрни. - Ну, я им прямо не говорил. Но, думаю, они догадываются. Отец-то точно. - И он к этому нормально относится? - О, у меня самый лучший отец в мире. Он всегда меня поддержит, если это мне во благо. И к тебе он тоже хорошо расположен, так что проблем не будет. Жаль, что у тебя не так. Знаешь, а я бы хотел познакомиться с твоим отцом. Ты говоришь, он у тебя суровый? - Он человек старой закалки. Сомневаюсь, что с ним вообще можно говорить о подобных вещах, - скептически покачал головой Эрни. Вот чудак, Дэвид, скажет тоже! - А он, как думаешь, знает? Эрни пожал плечами. - Да хоть бы и знал, мне-то что. В следующем году мне исполнится двадцать один, после этого я могу вообще ничего у него не спрашивать. С ним иногда тяжело бывает, но в общем, его мнение меня не волнует. - Так ты согласен? - Бежать? Дэвид, послушай, я не уверен, что сейчас это хорошая идея. К чему так торопиться? Нам с тобой сначала нужно закончить Оксфорд. Остался-то всего один год. А дальше мы будем сами себе хозяева, и вот тогда я буду согласен идти за тобой хоть на край света. Эрни очень старался быть убедительным. Он не хотел этого показать, но идея с побегом сильно взволновала его, и несмотря на все разумные доводы, которыми он сейчас забрасывал Дэвида, он не был уверен, что сам верит в то, что говорит. Господи, ведь совсем недавно он сам думал о том же самом. Вот только его мечты были абстрактными, а Дэвид со свойственной ему решительностью предлагал действовать. И Эрни струсил. Мечта, которая сбывается, перестает быть мечтой. Ну в самом деле, надо же сначала получить образование. - Ты так это все объяснил, - начал Дэвид после долгого молчания, - Теперь я и сам вижу, что идея бредовая. - Не бредовая, а просто несвоевременная. Давай вернемся к этому разговору через год. - Через год все уже будет по-другому, - грустно отозвался Дэвид, - Ладно, давай собираться. Фильм начинается в восемь. И они начали собираться, оба изрядно расстроенные. В фойе мсье Константен окликнул их: - Мсье Кортни, вам телеграмма. - Мне? - удивился Дэвид и посмотрел на Эрни, словно тот должен был растолковать ему это недоразумение. - Да, вам. Из Лондона. Дэвид взял телеграмму из рук консьержа. С минуту он смотрел на полоску бумаги, читая и перечитывая текст с непроницаемым выражением лица, а потом порвал ее на несколько кусочков, смял в комок и выбросил в мусорную корзину. - Родители вернулись домой. Просят меня приехать, - объяснил он Эрни. - А, понятно. Они вышли на улицу и пошли к станции метро «Европа». - Ты расстроен? - спроси Дэвид немного виновато. - Нет. Почему ты так думаешь? - Нам было тут так хорошо. А теперь… - Да ладно, не грусти. Сколько мы здесь уже? Около месяца. Загостились, пора домой, - поспешил успокоить его Эрни, а у самого горло сдавило от подступающих эмоций, так что все сказанное он выпалил на одном дыхании сухим одеревеневшим голосом, и, кажется, никого не смог обмануть. Вот так оно бывает. Настигает, когда не ждешь. Хотя в глубине души всегда знал. Фильм оказался пустой и глупой поделкой. Такие недопечённые пирожки в последнее время выходили из печей американских кинокомпаний с поразительной частотой и в удручающих количествах. Впрочем, Эрни готов был признать, что раздражение его вызвано вовсе не бездарным вестерном с ряжеными ковбоями. В душе поселилась тягучая и безысходная тоска, отчаяние школьника в последний день каникул. На обратном пути они почти не разговаривали, оба погруженные в свои мысли. По дороге они купили в лавке бутылку вина и каких-то закусок, и решили сегодня поужинать дома. Низкий прикроватный столик и два стула были выставлены на балкон. Они сидели, закинув ноги на решетку балкона, пили бокал за бокалом и любовались завораживающей ночной красотой проспектов и улиц. Их симметрия радовала глаз. Барон Осман не зря потрудился, стерев старый Париж с лица земли, и заменив его на новый. Париж, оправившись от шока, удивленно оглядел свое новое «платье» и решил, что ему идет. - Завтра утром надо будет позвонить в билетную кассу, - сказал Дэвид. - Как думаешь, мы еще успеем на Пер-Лашез? - Конечно, успеем. Дэвид встал со стула с бокалом в руке и облокотился о перила балкона. - Красиво-то как! Правду говорят: увидеть Париж и умереть. - Многие и умерли в Париже. Оскар Уайлд, например, - заметил Эрни. - А ты бы хотел? - Что? - Умереть в Париже? - Нет. Я пока что вообще не хочу умирать. - Да? - Дэвид помедлил, - А я хочу. Эрни не поверил своим ушам. - Что ты говоришь? - Нет, правда. Что в этой жизни хорошего? Одни мучения и разочарования. А потом: дзынь, - Дэвид разжал пальцы, в которых держал бокал с вином. Через секунду где-то внизу послышался слабый звон разлетающихся осколков, - И все. Как будто тебя никогда и не было. Эрни вскочил со стула, перегнулся через перила и начал всматриваться в тротуар под ними, где только что разбился бокал. - Надеюсь, ты там никого не покалечил, сумасшедший! - пробормотал он, уже предчувствуя, что их разговор сворачивает не туда. Дэвид в ответ лишь улыбнулся. Он взял Эрни за руку холодной влажной ладонью и тихо, но твердо сказал: - Давай сделаем это вместе. - Что сделаем? - спросил Эрни, чувствуя, как волосы поднимаются у него на загривке. Дэвид указал взглядом на тротуар под ногами. - Прыгнем, - шепотом проговорил он. - Ты с ума сошел? - Я хочу умереть сейчас, пока нам хорошо. Эрни вырвал у него свою руку. - Да что с тобой? Что за бред ты несешь? - Не хочешь прыгать? Боишься? Струсил? - подначивал его Дэвид. - Ну и струсил. А ты идиот, вот кто! - Ах так? Ну и ладно. Обойдусь без тебя. И Дэвид легко перемахнул через кованую решетку и встал на карниз, откинувшись назад на вытянутых руках. У Эрни внутри все похолодело. На долю секунды ему показалось, что все это происходит не с ним, ибо как такое может быть на самом деле? - Что ты делаешь, а ну вернись! - сказал он сиплым голосом, лишь отдаленно напоминающим его собственный. - Да? Ну так верни меня сам, раз тебе надо, - издевательски ответил Дэвид и засмеялся. При звуках этого смеха что-то сдвинулось в груди Эрни, он подбежал к перилам, за которые держался Дэвид, схватил его за запястья и в отчаянии начал говорить с ним, как ему казалось, убедительно, хотя и понимал, что все уже давно пропало, и раз войдя в свое “состояние”, Дэвид не успокоится, пока не дойдет до конца. - Дэвид… Дэвид, послушай меня. Вернись на место, умоляю. Это уже не игра. Ты зашел слишком далеко. - Эрни, я очень-очень тебя люблю, - ласково прошептал Дэвид... и отпустил руки. - Нет!!! Эрни упал на колени, зажмурив глаза и обхватив голову руками. Он боялся услышать, как с глухим ударом на ночной тротуар упадет тело Дэвида, боялся увидеть мир, в котором больше не было Дэвида. Секунды текли мучительно долго. Он не знал, сколько времени просидел так, раскачиваясь взад и вперед, и повторяя, как заведенный: нет, нет, нет. И вдруг снизу, послышался звук, похожий на кашель или сдавленный плачь. Сначала Эрни подумал, что это соседи с нижнего этажа вышли на балкон, но потом вспомнил, что этажом ниже балкона нет. Вернее, он должен был быть, но по каким-то причинам его не достроили, оставив лишь каменную площадку для него. Содрогаясь крупной дрожью, Эрни отнял ладони от ушей. Звук усилился. Теперь он точно слышал, что это вовсе не кашель и не плачь, а смех. Снизу вдруг возникла и ухватилась за черные прутья решетки рука, затем вторая, а вслед за этим с той стороны появилась смеющаяся физиономия Дэвида. - Ха-ха-ха! Ты поверил? Ты поверил, что я прыгнул? Ха-ха-ха! Он подтянулся на руках, вскарабкался на карниз и перелез через перила. Вот он снова рядом. Живой, красный от натуги, смеющийся, просто покатывающийся со смеху. Дальше Эрни плохо помнил. - Ты… Ты… Да пошел ты! Ладонь со всей силы наотмашь впечаталась во все еще смеющееся лицо. Улыбка мгновенно слетела с лица Дэвида. - Эрни, ты чего? - Пошел ты на хрен! Кретин! Имбецил! Придурок! Ты хоть знаешь, что я пережил? - кричал Эрни, тряся ушибленной рукой. - Я думал, ты знал про ту площадку под балконом. Я думал, ты мне подыгрываешь. - Подыгрываю? Ты идиот? Что за дерьмо у тебя в голове? Боже мой, я же просил тебя больше так не делать. Ты мне обещал! - Эрни, мне правда жаль. Я больше не буду. - Не буду? Ты уже все сделал! Все, с меня хватит! Пиная стулья направо и налево, Эрни ринулся в комнату. Дэвид попытался удержать его за руку, но тот с силой вырвался и огрызнулся: - Отцепись от меня! Он сорвал с вешалки свой пиджак, сгреб ключи и мелочь, лежавшие горкой на комоде, и ринулся к выходу. - Ты куда? - крикнул Дэвид ему в след. - Не хочу тебя видеть. И не смей ходить за мной, - проскрежетал Эрни и, уходя, со всей силы громыхнул дверью. *** Он брел по бульвару, не разбирая дороги. Уже миновал несколько перекрестков, один раз чуть не столкнулся с автомобилем. Вскоре гнев и раздражение на Дэвида отпустили его, уступив место горечи и разочарованию. Ну зачем он так? Зачем? От этих вопросов хотелось напиться, загасить все чувства до полного отупения. А там - все равно. Эрни свернул на бульвар Клиши, где царила ночная жизнь. Он шел по оживленной улице мимо ярких зазывных вывесок, сулящих все мыслимые удовольствия: «Черный кот», «Фоли Бержер», «Жернис»*. «Жернис»? Что-то знакомое. Кажется, он уже когда-то был здесь. Тем лучше. И он вошел внутрь. В этот вечер в зале кабаре было на редкость пусто. Эрни выбрал одиночный столик подальше от сцены и заказал виски. - Двойной, - немного подумав, уточнил он официанту. На сцене гитаристы в испанских национальных костюмах играли фламенко, а немолодая коренастая тетка в широких юбках и с кастаньетами в костлявых руках азартно выстукивала каблуками дробь. Мимо прошелестела стайка мальчиков-шлюх, споривших о чем-то высокими голосами кастратов. - Ого! Кого я вижу! - прочирикал над ухом знакомый, богатый модуляциями голос. Эрни поднял голову. Это был Зяблик. - Так, девочки, - обернулся он к своим товарищам, - Дальше без меня. Я встретил знакомого. - Доброй ночи, Жан Батист, - устало улыбнулся Эрни. - А у тебя хорошая память, Алекс! Зяблик подвинул ногой стул и сел, грациозно выгнув спину. Он положил подбородок на свои сцепленные пальцы и улыбнулся Эрни, как кот тарелке жирной сметаны. На нем был строгий черный костюм, из-под пиджака которого сверкал голый торс. Официант уже бежал к их столику с ярко-красным и приторно-сладким коктейлем с трубочкой. - Почему ты сегодня один? Где же твой неописуемо красивый друг? - Мой друг? Он… В общем.., - замялся Эрни и, не найдя подходящих слов, махнул рукой. - Понятно, - сочувственно вздохнул Зяблик, - Ну что, у всех бывает. Милые бранятся — только тешатся. - Знаешь, мне иногда кажется, что он специально вытворяет все эти вещи, чтобы оттолкнуть меня. Как будто он стыдится чего-то. - О, у меня такое было. Я тогда жил с Люсьеном, моим бывшим сутенером. Так он, бывало, сначала поколотит меня, а потом на коленях прощения просит, подарками задаривает, плачет, как ребенок. Правда, потом выяснилось, что у него семья в Пасси. Жена, естественно, ничего не знает, думает, что он в Париже в конторе подвизается. Вот Люсьена совесть и грызла. Но я избавил его от выбора — сам ушел. А может быть… может, он просто хочет твоего внимания? Эрни усмехнулся и отхлебнул из стакана. И почему люди так любят рассказывать про свой личный опыт? Как это может ему сейчас помочь? Впрочем, насчет внимания, это он, наверное, прав. - А он предлагал мне уехать из Англии, - сказал Эрни, - Я чуть было не согласился. - Почему не согласился? - Не знаю. Испугался, наверное. - И вы поэтому поссорились? - Нет, не поэтому. В общем… Он плохо повел себя. Я решил его наказать. - Ах вот как? - глаза Зяблика вдруг загорелись, - Ну, раз ты сегодня свободен, может пойдешь со мной? Могу посвятить тебе всю ночь, мой сладкий. Не пожалеешь. Зяблик придвинулся ближе, почти касаясь Эрни плечом. От него остро разило малиновым ликером и Шанелью. Эрни отстранился и залпом допил свой виски. - Извини, Зяблик, я не могу. - Понимаю. Что же, жаль. Но, если надумаешь, сообщи. - Мы завтра уезжаем. - Обратно в Лондон? О, как бы я хотел побывать там. Вы, англичане, странные люди, но в общем, довольно милые. Кстати, что-то в последнее время в наших краях стало бывать много англичан. Вот буквально недавно приходил один. Все руками махал, что-то выспрашивал, я толком не понял, что. Он так плохо говорил по-нашему. Я предложил ему попытать счастья с Этьеном — тот немного знает английский. Зяблик показал пальцем на парня в напудренном парике эпохи Людовиков, который окучивал двоих неприступного вида мужчин, однако несмотря на всю их неприступность было видно, что переговоры идут вовсю, и они вот-вот согласятся. - Я, пожалуй, пойду, - сказал Эрни. Он вдруг почувствовал, что ужасно соскучился. - Иди, он ждет тебя, - вкрадчиво проговорил Зяблик и подмигнул ему. Эрни встал, пошатываясь. Он достал из бумажника все, что было и положил на стол. - Спасибо тебе, Зяблик. - За что? - Даже не знаю. Мы поговорили, и мне как-то на душе легче стало. - О! Хочешь, открою тебе секрет? Это и есть моя работа. А вот это все, - он распахнул полы пиджака, обнажив голую грудь с татуировкой под левым соском, - Это всего лишь ее приятное дополнение. - В таком случае, ты делаешь ее лучше всех. Приятно было пообщаться. Эрни пожал гладкую длиннопалую руку и вышел из клуба. Было около двух часов, когда он вошел в квартиру. Постоял немного в зале, привыкая к темноте, затем осторожно, чтобы не шуметь, прошел в спальню и начал медленно раздеваться. Балконная дверь была открыта настежь, и комнату заполняли звуки ночной улицы. Эрни прикрыл дверь и сел на кровать, стараясь не смотреть на ту ее часть, где под одеялом рельефно выделялось спящее тело. Он уже собирался лечь, как вдруг почувствовал на своей спине теплую руку, потом другую, потом обе руки обвились вокруг него, и в ухо страстно задышал голос: - Ты пришел. Это было выше его сил. Эрни развернулся к нему, нашел его губы. - Да, пришел. - Прости меня, Эрни, прости. Ты простишь меня? Только не уходи больше, ладно? - захлебывался Дэвид. - Нет, нет. Я больше не уйду. Эрни стало жарко, как еще никогда не было. Он подался вперед, он хватал губами все, на что натыкался в темноте, искал руками без разбора и стыда. Дэвид был весь теплый прямо из нагретой постели, живой, податливый, уязвимый. Эрни забыл все слова, что хотел сказать ему, он вообще обо всем забыл. Лишь одно безумное чувство горячей волной поднималось в нем, заполняя пустоты, вытесняя все прочие чувства, грозя выйти из берегов. - Я хочу тебя, - прошептал он в его раскрытый рот. - Да! Скомканное одеяло полетело на пол. Они яростно сжимали друг друга, содрогаясь и вскрикивая от острого наслаждения. Они хватали ртом воздух, пропитанный потом и страстью, и возвращали его друг другу с поцелуями. Они двигались все быстрее и нетерпеливее, подгоняли друг друга энергичными толчками и мучительными стонами, пока стало совсем невозможно терпеть. Обжигающая волна вот-вот захлестнет их, убьет, скрутит в страшной судороге. Быстрее, еще быстрее, только не останавливайся, только не прерывай этой муки. Я не вынесу этого. Не прячь глаза, смотри на меня, говори со мной. Ты любишь меня? - Да! - Ты будешь со мной? - Да! - Ты умрешь за меня? - Да! Да! Прямо сейчас. Мне это ничего не стоит. Вот сейчас. Да! Да! Да-а! Порыв ветра распахнул балконную дверь, вдохнул в комнату запах ночного дождя и прибитой пыли. Когда они затихли, взмокшие и изможденные, дождь уже хлестал во всю, гулко капал с козырька крыши, заливая балкон, где на низком столике все еще стояли неубранные с ужина тарелки и стаканы. - Где ты был? - спросил Дэвид. Его голова покоилась на плече у Эрни, пальцы ласкали влажный живот. - Да так, ходил по улицам. Зашел в кабаре, где мы с тобой были в первый день. Знаешь, кого я там встретил? - Дай догадаюсь. Неужто Зяблика? - Ага. Он чуть не снял меня. Я еле отбился. - Вот пройдоха! Оба зашлись надсадным булькающим хихиканьем. - А ты что делал, пока меня не было? - спросил Эрни, когда приступ смеха миновал. - Ничего. Сидел, тебя ждал. Вино допил. - Как? Всё? И мне не оставил? Дэвид фыркнул и еще глубже зарылся лицом в изгиб его шеи. Дождь все не заканчивался, и от порывов ветра в комнате становилось прохладно. - Надо закрыть балкон - дует, - сказал Эрни, поеживаясь. - Закрой сам, ты ближе лежишь. Эрни недовольно цыкнул, но, чуть помедлив, все-таки поднялся с кровати и с обреченным стоном прошагал к балкону. По дороге обратно он поднял с пола перекрученное одеяло, которое они с Дэвидом в пылу страсти так безжалостно, как третьего лишнего, вышвырнули со своего ложа. Он лег и накрыл их обоих. - Давай спать. Нам завтра надо много сделать. Дэвид не ответил. Видимо, он уже спал. *** За ночь погода испортилась. Небо заволокло тучами, с неба то и дело накрапывал мелкий серый дождик. Самый лучший день, чтобы вернуться домой. Они шли по аллее кладбища Пер-Лашез, укрывшись под одним зонтом. Эрни на ходу пытался расправить карту, которую они купили у сторожа на входе. - Двадцать франков за какую-то карту! С ума сошли что ли? - недовольно ворчал Дэвид, перекладывая зонт и небольшой букетик белых калл в другую руку. - А без карты тут сам черт ногу сломит, - отвечал Эрни, стараясь по ходу движения сориентироваться на местности, - Так… к Саре Бернар, Мольеру и Лафонтену — туда. Они миновали Часовню и памятник Всем умершим и свернули на одну из множества извилистых улочек, хаотично разбросанных по причудливому лабиринту кладбища. К их удивлению, Пер-Лашез, несмотря на свое скорбное назначение, оказался местом весьма оживленным, совсем не похожим на мрачноватые лондонские погосты, вроде Хайгейта и Бромптона. В этот предобеденный час, даже несмотря на дождь, по аллеям и скверам кладбища гуляло много народу, некоторые из них с детьми и с собаками, так, словно это был обычный парк, разве что без лотков сахарной ваты на углах. И, надо признаться, здесь было на что посмотреть. Друзья то и дело останавливались, чтобы поглазеть на причудливо украшенные надгробия и изящные скульптуры, венчающие семейные склепы: застывшие в позах немой скорби ангелы, готические башенки и классические портики, бюсты, барельефы и целые многофигурные композиции. Тем страннее было видеть плоские незамысловатые плиты на могилах известных людей. - А это Шампольон. Эрни указал на невысокий обелиск, огороженный простой, и даже простейшей оградкой, втиснутый между двумя фамильными склепами, куда пышнее и заметнее его. - Это он египетские иероглифы расшифровал? - сказал Дэвид, разглядывая заросший мхом памятник со стершейся надписью. Влажный зеленый мох ярко выделялся на фоне землистого песчаника. Небо ненадолго прекратило сыпать воду из своего прохудившегося сита. Намокший гравий сочно скрипел под ногами и лип к подошвам. Мимо пробежала собака, пятнистый бигль. Низко пригнув голову к земле, он несся за невидимой целью куда-то в сторону Наполеоновских маршалов. Сзади послышался свист и сердитый окрик хозяина: - Emile! Собака на секунду остановилась, подняла правое ухо, но тут же вновь отвлеклась на что-то более интересное, и устремилась рысью вдоль аллеи. - Как твой Скипи, - сказал Эрни. Дэвид улыбнулся. - Угу. Я так соскучился по моему чертенку. Не спеша осмотрев старую часть кладбища, друзья направились к его северной оконечности, в те времена еще относительно пустой и малопосещаемой, на встречу с человеком, ради которого они сюда пришли. Долго искать им не пришлось. Прямо у дороги, расправив высоко над могилами свои каменные крылья, взмывал ввысь белый ангел или сфинкс, или другое божество, в которое обратилась освободившаяся наконец от телесного ига душа поэта. Он летел над бренной землей, крепко зажмурив глаза, оставив позади людей, что так жестоко обошлись с ним, так коварно предали. - Вот он какой... Странный памятник, не находишь? - сказал Дэвид после долгого молчания. Эрни пожал плечами. - У него и жизнь была странная, - и, вздохнув, добавил, - Ну, давай. Дэвид протянул ему букетик. Вместе они возложили его на выступ гранитного пьедестала. Снова начал накрапывать дождь. Дэвид расправил зонт, Эрни прижался ближе. Так они стояли вместе и молча смотрели на парящего над землей ангела, свободного и самозабвенного. - Так странно, - снова нарушил тишину Дэвид, - Он умер всего каких-то тридцать лет назад, наши родители еще помнят этот ужасный процесс, а такое впечатление, будто он жил давным-давно, как Шекспир или Чосер. - Это значит, что время над ним уже не властно. Он стал бессмертным, - сказал Эрни и сам поразился тому, как пафосно и ненатурально прозвучали его слова. Язык - довольно грубая вещь, когда дело касается душевных порывов. Вдруг Дэвид с раздражением топнул ногой, так что грязные брызги разлетелись из-под его ботинка. - Как подумаю, меня на изнанку выворачивает от злобы за то, что с ним сделали! Какой позор для страны преследовать человека только за то, что он любит по-другому. И ведь ничего до сих пор не изменилось. Все та же духота и разложение. Вот об этом я тебе говорил тогда! А самое ужасное во всей этой истории то, что истинный виновный остался безнаказанным. - Ты про Бози Дугласа? А я считаю, он уже свое получил, - спокойно отвечал Эрни. - Ты думаешь? Сомневаюсь, чтобы Дуглас в чем-то раскаялся. - Он, возможно, и не раскаялся. Дело в другом. Понимаешь, теперь что бы он ни делал, сколько бы разоблачительных статей не писал, в сознании людей он навсегда останется “мальчиком Оскара Уайлда”, которого он погубил. - Ничтожество. Живет себе припеваючи, путешествует, стишки свои бездарные пописывает. Сколько ему сейчас? Шестьдесят с чем-то? Я видел однажды его фотографию в газете. Морщинистый старик. Не верится, что это тот же самый человек, от которого Оскар потерял голову. - Мы будем такими же, когда нам стукнет по шестьдесят. - Не-е-ет, - протянул Дэвид недоверчиво, - Мы не доживем! Они еще постояли у могилы, тихо переговариваясь. Дождь усилился. Капли упруго ударяли по лепесткам белых калл, жемчужно поблескивали на их матовых лепестках. Эрни поежился от сырости. Дождь капал на не прикрытый зонтом рукав его куртки. Эрни рефлекторно стряхнул с рукава назойливые капли и вдруг краем глаза засек на периферии какое-то движение. Одинокий прохожий, видимо, такой же истовый поклонник чьего-то таланта, а может быть просто чей-то безутешный родственник, кто знает, не испугавшись дождя, забрел в эту тихую часть кладбища. Эрни невольно остановил на нем взгляд: полноватый мужчина в сером длиннополом плаще и мокрой фетровой шляпе. Ничего особенного. Когда Эрни снова посмотрел в ту сторону, серая фигура уже скрылась за лесом надгробий и памятников. - Ну что, пойдем? - сказал он со вздохом, - А то у меня уже ноги промокли. *** Трехчасовой поезд до Дюнкерка выехал с небольшим опозданием, что по французским меркам дело обычное. К тому же, в пути поезд постоял дольше положенного на перегоне Компьень-Руайе, пропуская другой состав. В результате, на паром до Дувра, отходивший в пять пятнадцать, они не успели, и в ожидании следующего парома, целый час гуляли по широкому пляжу, пустынно оголившемуся после отлива. Сидя на песчаной дюне, они представляли, как здорово было бы сыграть на этаком здоровенном поле матч-другой в крикет. Остальные люди, большинство из ник такие же опоздавшие, стояли вдоль пирса небольшими группками, как сбившиеся в кучку цыплята, боясь покинуть свое место, и с надеждой глядели в море, словно паром может не прийти. Говорят, в ясный день отсюда можно увидеть берег Англии. Но как они не напрягали глаза, ничего не могли увидеть — горизонт тонул в лиловом тумане. Путешествие на пароме прошло спокойно, если не считать маленького инцидента — одну беременную пассажирку укачало в пути. Уже через полчаса после отхода из порта на горизонте показались белые скалы Дувра. При виде родного берега сердце Эрни затрепетало. Нет, все-таки дом есть дом, что бы там Дэвид не говорил. До этой минуты Эрни и не подозревал, насколько соскучился по родной Англии. Удивительно, как все это время он мог столь терпеливо подлаживаться под чужие привычки и уклад жизни, так спокойно мириться с проявлениями вздорного французского характера. Однако, Дэвид, похоже, не разделял его восторга. Взгляд его был хмур, а лицо бледно. Похоже, он был чем-то серьезно озабочен. Но чем? А может быть, он просто досадовал из-за внезапно прерванных каникул? Чтобы немного взбодрить друга, Эрни слегка толкнул его плечом и прокричал, стараясь перекрыть шум волн и пароходных двигателей: - Смотри, мы почти дома. - Да, - рассеянно ответил Дэвид, затягиваясь сигаретой. Впрочем, сойдя на берег, он вновь воспрянул духом. А после двух кружек отличного местного портера в ресторанчике на вокзальной площади, куда они зашли поужинать, от его меланхолии не осталось и следа. Дэвид с удовольствием болтал о пустяках, смеялся и шутил, как обычно. В вечернем поезде (к тому времени основная волна пассажиров, стремящихся попасть в Лондон, уже схлынула) было немноголюдно. Эрни и Дэвид заняли пустое купе в надежде, что их не потревожат. Однако вскоре у них появились соседи - респектабельная пожилая пара церемонно вошла в купе и села напротив. Попутчики вежливо раскланялись друг с другом. Почтенный джентльмен в твидовом костюме тут же углубился в газету, а его достойная супруга в платье со старомодным кружевным воротником достала из сумочки вязание и принялась за него, изредка бросая любопытные взгляды поверх очков в сторону молодых спутников. Путь продолжался в молчании. В сгущающихся закатных сумерках поезд катил через просторы южного Кента с его плодородными полями, ухоженными деревеньками и ветхими замками, раскиданными по округлым холмам. Ритмичное покачивание вагона убаюкивало. Задремав на минуту, Дэвид по привычке закинул ногу на бедро Эрни и продел руку ему под локоть, но тут же спохватился, сел прямо, зажав ладони между колен, и покосился на пожилую пару. Но твидовый джентльмен спал, откинув голову на подголовник, а его жена была так увлечена своим вязанием, что, похоже, ничего не заметила, или сделала вид, что не заметила. Эрни подавил смешок. Они миновали Кентерберри. Шпили грандиозного собора торчали из плотной массы черепичных крыш подобно булавкам из подушечки. Эрни вдруг пришло в голову, что Робби Стайлз, должно быть, сейчас дома. В его памяти возникло простое, покрытое вечным стыдливым румянцем лицо Робби. Хорошо, что он его больше не увидит. Ловить каждый раз на себе этот ищущий взгляд было невыносимо. Эрни глубоко вздохнул и вместе с выдыхаемым воздухом исторгнул из своей головы все мысли о Робби. До Лондона оставалось меньше часа пути. Солнце село, и в вагонах понемногу начали включать освещение. Однако в их купе никто не потянулся к выключателю, даже когда стало невозможно разобрать газетную передовицу. Пожилую леди, как и ее супруга, сморил сон. Выпустив вязание из рук, она клевала носом в свой кружевной воротник. И тогда в темноте Эрни отыскал руку Дэвида, теплую и живую, сжал ее бережно и, почувствовав ответное пожатие, решил не выпускать ее до конца. Запомнить бы этот миг во всех подробностях: стук колес, уютная темнота купе, влажное тепло его руки и свое ухающее в такт колесам сердце, - чтобы потом лелеять его в своей памяти как наивысший момент своего... их счастья. Знал ли он тогда? Догадывался ли? Предчувствовал ли? Тадам-тадам... Тадам-тадам... Колеса отбивали ритм, вагон покачивался, дорога тянулась, а на горизонте уже разгоралось бледное зарево лондонских пригородов.