Осколки

Уэверли закрыл за собой дверь кабинета. Плевать на вежливость, он никого сейчас не хочет видеть. Подойдя к столу, он мельком увидел свое отражение в стекле книжного шкафа. Да, постарел. И Мэри тоже... Впрочем, чему удивляться, им обоим в этом году стукнуло по 50. Не то, чтобы он обращал внимание на углубившиеся морщины и седину, медленно, но неуклонно отвоевывавшую себе пространство на его висках, но, черт возьми, как-то все слишком быстро случилось. Он и понять ничего не успел. Он-то думал, что древо его жизни будет цвести вечно. Но пока он думал, вокруг уже вырос новый лес, чужой и незнакомый, старые тропинки заросли, а новые казались бессмысленным лабиринтом, в котором ему приходится заново искать смысл, и каждый раз времени на это уходит все больше. Еще немного, и этот мир окончательно выйдет у него из-под контроля и перейдет в руки к другим, молодым и наглым, для которых все эти тропинки — дом родной. И не стоит особо обольщаться, что, не успел он уйти в отставку, как его снова позвали поработать на благо Отечества, что его опыт и личные качества невероятно востребованы, а сам он незаменим… Тьфу ты, Уэверли, ты хоть сам веришь в это? Не надо искать смысла там, где его нет. Да просто Холлис, этот старый прохиндей, чувствует себя спокойнее, когда рядом работают люди его поколения, с которыми иногда можно поиграть в гольф и поболтать о звездах крикета довоенных времен. Да и сам Холлис не такой уж старик, всего-то на 6 лет старше тебя. Уэверли еще раз взглянул на свое отражение в стеклянной дверце. Когда это произошло? Он и не заметил, в какой момент к нему перестали обращаться по крестильному имени, а стали только по фамилии, да еще прибавлять «сэр» в конце; юные продавщицы и официантки, услышав его образцовое оксбриджское произношение, начали сочувственно поджимать губы, а красивые молодые люди, встретившись с ним глазами, стали даже не отворачиваться, а просто скользить по нему безразличным взглядом, как по пустому месту. Он уже не в счет. Ну а на что ты надеялся, старый ты педик? Впрочем, за редким исключением, современные молодые люди не представляли для Уэверли большого интереса. На его вкус они были поверхностными, весьма неопрятными и чересчур развязными - все эти тедди-бои, моды, битники, и еще бог знает кто с их мотороллерами, электрогитарами и глупой претензией на стиль. А еще эта чудовищная мода на длинные волосы и узкие брюки, какие в прежние времена носили только мальчики по вызову с Пикадилли. Женщины тоже недалеко ушли. Габи еще можно простить за отсутствие вкуса - в гараже Восточного Берлина ей некогда было следить за веяниями высокой моды и шлифовать этикет. Но Агата! Уэверли бросало в холодный пот всякий раз, когда он видел свою помощницу, гордо вышагивающую по коридорам Управления или влетающую в кабинет посреди совещания в своих отважных мини, не оставляющих места воображению, после чего еще несколько минут нужно было призывать собрание к порядку. Все это было так далеко от того эстетического идеала, который царил в тридцатые годы, годы его молодости. Ни аляповатые двадцатые, ни сиротские сороковые не могут сравниться с тридцатыми. Время самого изысканного стиля и выдающегося искусства. Последнее десятилетие, когда мужчины были элегантны и безупречно воспитаны, а женщины нежны и загадочны. Славные тридцатые... Последнее десятилетие Империи. Последние годы, когда мир был ясен и чист. Война спутала все карты. Потом все стало уже не важно. Уэверли помнил события после 47-го смутно, словно на быстрой перемотке, и не потому, что вспомнить было нечего, а потому что не за чем. И вдруг такое! Как запоздалый вражеский снаряд, который настигает в последний день войны, он попал в самый центр старой, едва затянувшейся воронки. А еще говорят, что дважды в одну цель не бьет. Еще как бьет! Ну хватит. Разнылся тут. Рано еще сдаваться. У нас ведь есть кое-что интересное. Уэверли сел за стол и распечатал пакет. Выложив содержимое пакета на стол, он облегченно выдохнул. Храни тебя бог, Агата Гвендолин Харпер! Когда он закончил работать с материалами пакета, на часах была уже половина первого. Через полчаса обед. Уэверли чувствовал подступающий голод и приятную ломоту в спине, как после тяжелой, но полезной работы. Он был доволен. Ему захотелось как-то вознаградить себя. Так-так. В Нью-Йорке сейчас должно быть полшестого. Надо надеяться, она еще дома. Уэверли придвинул к себе телефон, снял трубку и набрал номер оператора. - Могу я заказать разговор с Нью-Йорком? - спросил он, когда его звонок был принят. - Звонок за ваш счет? Говорите номер, - ответил женский голос на том конце провода. Уэверли назвал. - Ожидайте на линии, - небрежно бросила женщина и покинула эфир. И Уэверли начал ждать. Сначала в трубке булькали и переключались какие-то автоматы, потом издалека зазвучала тихая мелодия, с трудом прорывавшаяся через помехи радиоэфира, потом над ухом что-то резко щелкнуло, и раздались длинные гудки дозвона. Два, три, четыре. Медленно, слишком медленно, так, что в промежутке между гудками можно заснуть и посмотреть сон и проснуться. Пять, шесть... Уэверли вспомнил, как семь лет назад был проложен первый трансатлантический телефонный кабель. Это сильно облегчило передачу данных между континентами и тем самым подстегнуло заново вспыхнувшую после Войны борьбу мировых спецслужб. Семь... Восемь... - Алло? Уэверли вздрогнул. Голос по ту сторону океана вырвал его из задумчивого оцепенения, да так резко, что он растерялся. - Алло? - повторил голос. - Кто говорит? Уэверли мгновенно овладел собой, прочистил горло и произнес с нежностью: - Здравствуй, моя булочка. *** Старый девиз гласит: что бы ни происходило, сохраняй спокойствие. И Эрни, которому с детства внушали, что чрезмерные эмоции порождают лишь неприятности, привык следовать этому девизу. Но как, как сохранять спокойствие, если ОН позвонил и пригласил к себе? Как устоять на месте от нетерпения? Как усмирить сердце, бушующее в груди в предвкушении долгожданного свидания? После Парижа они довольно долго не виделись. Сначала Дэвид был занят, потом Эрни вынужден был уехать со всей семьей в Брайтон на свадьбу Джима и Ларри. Братья одновременно сделали предложение своим милым близняшкам, и вскоре в Шелтере сыграли шумную двойную свадьбу. Заметку об этом событии в “Брайтон Дейли Ньюс” сопроводили размытой и черной, как туз пик, фотографией, на которой бледными овалами в пене цветов и кружев выделялись четыре счастливые фигуры. Незадолго до свадьбы тетя Эмили скрепя сердце продала свой лондонский дом, чтобы на вырученные деньги молодые смогли купить себе жилье в Брайтоне и обставить его по своему вкусу. Руби и Эсмеральда почему-то отказались жить в Шелтере, чем ненароком обидели свою свекровь. Она-то мечтала и дальше участвовать в жизни сыновей, и сама растить внуков. Для кого, спрашивается, она завела кроликов и посадила в саду японскую сливу? После того, как молодожены уехали в свадебное путешествие на остров Уайт, а гости разъехались по домам, Шелтер опустел. День был ясный, солнце за окном светило изо всех сил, дарило тепло и негу всем влюбленным на свете. Эрни вертелся перед зеркалом, завязывая галстук и приглаживая свои непослушные волнистые волосы. Час назад ему позвонил Дэвид и сказал, что дома никого не будет. От мысли, что он скоро снова его увидит, Эрни колотило, как в лихорадке. Он еще раз взглянул на себя в зеркало и остался доволен. Оттуда на него смотрел изысканно одетый молодой мужчина с пылающими щеками и горячечным блеском в глазах. Черт возьми, Эрни, да глядя на тебя, за милю видно, что ты влюблен, как кот. Он игриво улыбнулся и подмигнул своему отражению. Когда он спустился вниз, в гостиной его встретила мама. Плечи ее покрывал бирюзовый шелковый платок, который Эрни привез ей из Парижа. Этот цвет так идет к ее мягким серым, всегда немного грустными, глазам. - Добрый вечер, милый, - сказала Матильда при виде него. - О, какой ты красивый. Ты куда-то собрался? - Да, мама, нужно повидать одного человека. - Надеюсь, этот человек ждет тебя так же сильно, как ты его, - сказала она с проницательной улыбкой, но тут же спохватилась. - Ну все, все, умолкаю. Расскажешь мне сам, если захочешь. Желаю тебе хорошо провести время, сынок. Переполненный чувством благодарности, Эрни наклонился, чтобы поцеловать ее, и, коснувшись ее щеки, он, как в детстве, ощутил аромат вербенового саше, теплый аромат любви и заботы. Когда-нибудь я обязательно тебе все расскажу, мама. Он бодро направился к выходу, бросив по дроге лакею, что вернется не скоро, когда почти у двери его окликнул отец. - Могу я узнать, куда это вы собрались, Александр Эрнест? Эрни встал у двери как вкопанный. Он начал медленно поворачиваться, словно раздумывая, стоит ли ему притвориться, будто он не расслышал, и убежать, пока не поздно. Как он не вовремя! Однако командный голос лорда Артура был не из тех, что можно было просто так проигнорировать, к тому же, Эрни был почти уверен, что и лакей, и мать слышали его из гостиной, и потому, сдержав первый порыв, ответил как можно спокойнее: - Мне нужно уладить кое-какие дела, отец. - Дела... Ваши дела подождут. Мне надо с вами поговорить, - отрезал тот и сделал нетерпеливое движение, чтобы вернуться к себе в кабинет. - Честно говоря, я спешу, - все так же спокойно сказал Эрни, не двинувшись с места. Лорд Артур остановился, вперился в него глазами и несколько секунд молча смотрел, от чего у Эрни вся спина покрылась испариной, а затем против обыкновения тихо, но твердо сказал: - Нет таких дел, которые вы не смогли бы отложить ради разговора со мной. И, не проронив более ни слова, отвернулся и зашагал по коридору, скрипя паркетом. Эрни сжал зубы, но повиновался. В сумрачном прокуренном кабинете отца он даже не стал присаживаться. Надо надеяться, он не задержит его надолго. - Что-нибудь важное, отец? Я вас слушаю, — сказал он, поглядывая на часы. Дэвид сказал, что отправил родителей в Ковент Гарден на “Тангейзера”. Известно, что под опусы Вагнера можно успеть выспаться, побриться и сменить белье, однако современные режиссеры, щадя публику (да и актеров), взяли моду ставить оперы с сокращениями. Кто знает, может в этот раз попадется именно такая постановка? — Это я вас слушаю, Александр Эрнест, - возразил лорд Артур. - Я задал вам вопрос, куда вы собрались идти? - Боюсь, это не ваше дело, - ответил Эрни, стараясь сохранять невозмутимость. Еще пять лет назад за такой ответ он мог бы получить десять палок по спине. Но сейчас отец даже не заметил его фамильярности, и это настораживало. - Ах, не мое? - воскликнул тот изумленно и, как показалось Эрни, с некоторым удовлетворением. Удовлетворение это ему совсем не понравилась. - Хорошо, задам другой вопрос. С кем вы недавно ездили в Париж? Так вот оно что! Эрни постарался ничем не выдать, что вопрос застал его врасплох. Впрочем, почему врасплох? Он знал, что рано или поздно этот разговор состоится. Значит сегодня. Значит быстро закончить не получится. Какая, однако, в этом кабинете духота! - Вам известно, с кем я ездил, - ответил он, пытаясь придать своему голосу беспечность, - с моим другом, Дэвидом Кортни. Лорд Артур раскуривал сигару. В облаке дыма потонула его седая голова и густые пожелтевшие усы. - Дэвид Кортни... Это не сын ли того Кортни, который четыре года назад разорился? Или это другой? - Нет, тот самый. - И теперь вы, я полагаю, идете к нему? Запираться было бессмысленно, да Эрни и не собирался этого делать, он уже овладел собой. - Да. Он пригласил меня в гости. — Вот как? - лорд Артур выпустил изо рта клуб дыма и замолчал, жуя сигару, словно готовился и все никак не мог решиться. Наконец, с глухим ворчанием он спросил. - Могу я знать, какого рода отношения связывают вас с Дэвидом Кортни? - Мы друзья. - И все? - К чему эти вопросы? Эрни чувствовал, как по внутренностям медленно растекается расплавленный свинец. Сигарный дым, духота, да еще этот допрос. Спокойно. Нужно сохранять спокойствие, что бы ни происходило. Отец вынул сигару изо рта и, угрожающе двигая бровями, проговорил: - Дело в том, что у меня есть кое-какие сведения на этот счет. И, боюсь, сведения эти неутешительные. - Хм, и откуда же к вам пришли ваши сведения? - перебил его Эрни. - Надо полагать, от мистера Биффина? Если в следующий раз захотите установить за мной слежку, выбирайте ищейку постройнее, а то он своей тушей намозолил глаза всему Парижу. Даже на Пер-Лашез за нами увязался. Очень беспардонный тип. Надеюсь, он не много взял с вас за свои услуги? Эрни с вызовом смотрел на отца. Эффект оправдал его ожидания. Лорд Артур заметно растерялся, даже не донес сигару до рта. Однако он тут же преодолел свою растерянность и пошел в наступление: - Ага, то есть вы не отрицаете? - Чего? - Того, что вы погрязли в пороке и разврате! - сорвался он на крик. - Выражайтесь яснее, милорд, я вас не понимаю, - ответил Эрни подчеркнуто холодно, хотя внутри него все клокотало от гнева. - Ах, вы не понимаете? - взревел лорд Артур. - В Оксфорде вы оставались друг у друга на ночь. В Париже вы снимали меблированные комнаты с одной кроватью. Вас видели в сомнительных кабаре. Вы посещали могилу известного распутника Оскара Уайлда. Чего тут непонятного? Итак, вы признаете? - Что именно? - Черт возьми, не выводи меня из себя, Эрни. Ты знаешь, о чем я. Вы с Кортни не просто друзья, вы с ним... эээ..., - он замялся. - Ну же, отец, скажите это, наконец. - Вы с ним… любовники! Он даже не сказал это, а выплюнул с такой ненавистью, будто слово жгло ему язык. - Браво! Какая проницательность с вашей стороны, - покачал головой Эрни. Наступило тяжелое молчание. Противники смотрели друг на друга, разделенные нешироким пространством стола. Сигара, зажатая в толстых пальцах, тихо гасла, испуская предсмертный дым. - Я всегда знал, что с тобой что-то не так, - заговорил лорд Артут с глухим одышливым присвистом. - Ты с самого рождения был не такой, как все. Если бы я не был уверен в том, что ты мой родной сын, я бы подумал, что тебя нам подкинули. Как я ни старался сделать из тебя мужчину, все даром. Так и вырос бабой и педиком. Это все твоя мать, это она тебя изнежила... - Не смейте говорить плохо о маме! - вскипел Эрни. - Она тут ни при чем. И я не считаю нужным оправдываться за свое поведение. Вам этого все равно не понять. - Я и не собираюсь разбираться в этой гадости. Мне даже думать об этом противно. Тьфу! - лорд Артур с яростью раздавил сигару об стол. - Я знал, что подобные выродки где-то существуют, но, чтобы в моем собственном доме?! У меня и раньше были подозрения на твой счет, но твой брат уверил меня, что это не так. Он что, с тобой за одно? Эрни не смог сдержать улыбку. Скотти не выдал его. - Ну, раз вы все знаете, - развел он руками, - я могу идти? - Как бы не так! Ты никуда не пойдешь. Я не позволю тебе и дальше позорить мое имя. Я требую, чтобы ты прекратил эти нездоровые отношения. Эрни прыснул. - Чему ты смеешься, грязный мальчишка? - заревел лорд Артур с нарастающей злобой. Лицо его побагровело, а усы мелко затряслись. Рука инстинктивно шарила в поисках трости. - И что вы сделаете, если я не подчинюсь, - продолжал дразнить его Эрни, - убьете меня? - Если ты не одумаешься, я лишу тебя наследства. Мне не нужен сын содомит. Эрни расхохотался. - Неужели вы всерьез думаете, что мне нужно ваше наследство? Всю жизнь вы отказывали мне в отцовской любви. Я ни разу не слышал от вас доброго слова. Вы на целый год оставили меня без содержания, и теперь считаете, что я буду умолять вас не лишать меня наследства? И что бы я получил? Титул графа и дом все равно унаследует мой брат. А деньги... Эрни запнулся, глядя в налитые кровью глаза отца. Тут бы ему остановиться, но он уже не мог, его понесло. Выдержка изменила ему, и все, что накопилось за долгие годы взаимной нелюбви, в одночасье полезло наружу. - Вы, кажется, кое-что забыли, милорд. Если бы не я, не было бы у вас сейчас никаких денег. Так что я ничего вам не должен. Я буду жить так, как хочу, и вы не сможете мне запретить! Эрни замолчал. Он задыхался. С трудом переводя дыхание, он провел дрожащей ладонью по лбу и стер выступивший пот. Негодование и стыд жгли его изнутри. И в то же время, странным образом он был рад, что наконец высказал отцу все, что думал и чего так боялся. Где-то в глубине души у него еще теплилась надежда, что может быть отец услышит и примет его, и в итоге все закончится хорошо. Но лорд Артур уже нащупал свою трость. Со всего размаху он ударил ею по столу и взревел так, что, его, должно быть, слышал весь дом. - Как ты смеешь, щенок! Содомит! Педераст! Извращенец! Таких, как ты в армии пускали сквозь строй. Да я тебя... Он замахнулся во второй раз и попытался ударить Эрни своей тростью. Тот увернулся и отскочил подальше, где отец с его грузной неповоротливостью не смог бы его достать. - Я сдам тебя в сумасшедший дом, - бушевал тот. - Там таких, как ты лечат электрошоком! Там тебе самое место! Трость била наотмашь по столу, стульям, книжному шкафу, по всему, до чего могла дотянуться, производя страшный грохот и взбивая тучи застарелой пыли. Эрни стоял у самой двери, с тяжелым безразличием глядя на эту бурю. Он уже не хотел, чтобы отец его услышал. Он хотел только одного - поскорее уйти отсюда. Дэвид был прав, нужно уезжать. Улучив момент между очередным ударом трости по ни в чем не повинному видавшему виды столу и последовавшим вслед за этим непристойным ругательством, он почти спокойно произнес: - Отец, если вы ударите меня, будет только хуже. Называйте меня, как хотите, но не забывайте, что я все же мужчина, и не потерплю, чтобы меня унижали. Благодарю вас за потраченное время. А теперь, прощайте. - Никуда ты не пойдешь. Стой! - Не мешайте мне. Если я вам настолько противен, позвольте мне просто уйти. Я никогда вам больше о себе не напомню. Можете забыть про сына-содомита. - Куда ты пойдешь, скажи на милость? - спросил лорд Артур уже без крика, с трудом восстанавливая дыхание. - Мы с Дэвидом хотим уехать во Францию. Навсегда. - Во Францию? О, да, там таких, как ты, любят. Там просто рай для моральных уродов со всего света. Вот только почему ты решил, что Кортни поедет с тобой? - Он сам мне предложил. - Ну так значит, он тебя обманул. Лорд Артур отложил измученную трость и тяжело опустился в свое кресло, обтираясь платком, как после тяжелой работы. Вид у него был при этом до крайности довольный, словно он припрятал козырной туз в рукаве. - У меня имеются совсем другие сведения на этот счет, - продолжал он почти миролюбиво, - Небезызвестный тебе мистер Биффин оказался хорошей ищейкой, что бы ты там о нем не говорил. Он отлично выполнил свою работу, хоть и не бесплатно, как ты понял. Так вот по его информации неделю назад Дэвид Кортни сделал предложение некой мисс Лилиан Мортимер, дочери владельца фирмы по производству канцелярских товаров. Богатая и красивая невеста. А если это так, то вряд ли у молодого Кортни стоит в планах побег с тобой во Францию, да еще навсегда, если, конечно, он не сошел с ума. Ну, что ты теперь скажешь? Сначала Эрни ничего не сказал, уверенный, что ослышался. Он продолжал стоять у двери, рассеянно наблюдая за тем, как в луче света пляшут и опадают потревоженные пылинки. Потом он все же сказал. Первое, что пришло в голову. И сам поразился тому, как беспомощно прозвучали его слова в духоте кабинета. - Это неправда. Лорд Артур удовлетворенно прикрыл глаза и закивал. - Увы, мой мальчик, это правда. Со дня на день в “Таймс” появится объявление об их свадьбе. Вот видишь, Кортни оказался умнее тебя. Вовремя понял, что пора заканчивать с этой блажью. И тебе, поверь мне, следовало бы последовать его примеру. Найди себе хорошую девушку, женись - сразу вся дурь пройдет... - Нет! Это неправда! - Оборвал его Эрни. - Вы все лжете. Будьте вы прокляты, вы и ваш мистер Биффин. Я вас ненавижу! - Как пожелаешь... - Мне ничего от вас не нужно. Я отказываюсь от наследства, и от титула тоже. Я не хочу иметь с вами ничего общего. - Прекратите истерику и возьмите себя в руки, Александр Эрнест. Отказаться от титула?! Такими вещами не шутят. - Мне плевать! Вы... вы... Ах! Эрни хотел еще что-то добавить, но голос его надломился и предательски дрогнул. Горячий шершавый ком подкатил и встал поперек горла. Красный от ненависти и отвращения, Эрни мог лишь стоять и молча хватать ртом воздух, как рыба. Ему хотелось вцепиться в первое, что подвернется под руку, да и грохнуть об пол наотмашь, как еще недавно срывал злобу на безответной мебели его отец. Вот он смотрит на него, довольный своей победой, чванливо ухмыляется себе в усы. Я никогда не буду носить усы! И тогда Эрни понял, что не может позволить себе этой слабости. Он не доставит ему удовольствие видеть свое отчаяние. Не в силах больше находиться под одной крышей с этим человеком, Эрни рванул на себя дверь и чуть не сбил с ног еле успевшую отскочить в сторону бледную от ужаса мать. Лакей, кухарка и горничная, стыдливо пряча глаза, стояли вдоль стены и не смели двинуться с места. Но Эрни не видел их. Он прошагал к выходу, толкнул дверь и вышел на воздух. А солнце радостно светило, даря негу и тепло всем влюбленным на свете. *** Это неправда. Это не может быть правдой. Он все специально подстроил. Дэвид не мог. Это неправда. Неправда. И пока Эрни ехал в такси в сторону Брайд стрит, что в Ислингтоне, мысль эта в его голове бежала и бежала по замкнутому кругу, по все углубляющейся колее. И еще другая мысль: Ты ведь знал, что когда-нибудь это произойдет, не так ли? И еще другая, еле ощутимая мысль: Лилиан Мортимер. Кто она такая? Что-то знакомое, но никак не могу вспомнить. Вот уже и Лэйкок Грин парк. - Остановите на перекрестке. Остаток пути до квартиры Дэвида Эрни плелся из последних сил. Он и хотел, и не хотел идти, словно заранее предчувствовал очередное свое поражение. Ужасная ссора с отцом выбила его из седла, и если сейчас будет новая ссора... Уже стоя перед дверью, он некоторое время прислушивался к звукам, доносящимся изнутри, словно эти звуки должны были подсказать ему, как действовать дальше. Но за дверью было тихо, и Эрни решил, что будет действовать по обстановке. Он позвонил. В ту же секунду в глубине квартиры послышался истошный собачий лай и вслед за этим торопливые шаги в прихожей. - Эрни! Ну наконец-то. Почему так долго? - радостно воскликнул Дэвид при виде друга. Лучезарная улыбка, голубые глаза, светлые слегка взъерошенные волосы. Он был такой же. Или нет? Эрни напряженно всматривался в его лицо в поисках перемены. Дэвид втащил его за обе руки в прихожую, без конца бормоча что-то про то, как соскучился, какого труда ему стоило спровадить из дома родителей и слуг, и снова, как сотню раз до этого, прижал его к себе крепко-крепко. А под ногами увивался, хрипя от счастья, восторженный бигль, дергал Эрни за полы куртки и требовал внимания. - Скипи, отстань, а то в чулан закрою, - пригрозил ему Дэвид и осадил за ошейник. - Не надо. Пусть..., - только и смог вымолвить Эрни. - Ну ладно, пойдем ко мне в комнату. Нет, Скипи, ты останешься здесь. Вот нахал! Знаешь, Эрни, я купил мороженое. Ванильное, как ты любишь. Буду кормить тебя им с ложечки. Хочешь? А хочешь, можешь слизывать его из моего пупка. Дэвид остановился посреди коридора, прижал Эрни к стене и страстно зашептал ему в лицо: - Ты жестокий. Почему так долго шел? Я уже весь истомился. Он приблизился и поцеловал его в губы. Эрни не ответил. Дэвид попытался проявить настойчивость, но Эрни остановил его. - Что такое? В чем дело? - В полном недоумении воскликнул Дэвид. - Мне нужно с тобой поговорить. - Что-то случилось? - Да. Надеюсь, ты мне все объяснишь, - сухо сказал Эрни. Дэвид отступил на шаг и внимательно посмотрел на него, потом как-то испуганно кивнул и сделал приглашающий жест в свою комнату. Скипи, который все это время неотступно следовал за друзьями, хотел было тоже прошмыгнуть в комнату, но Дэвид довольно бесцеремонно вытолкал его за дверь. Не так он планировал провести этот вечер. Эрни был в его комнате впервые, но, увидев ее, даже не удивился: все тот же живописный беспорядок, что царил и в оксфордской “келье” Дэвида, и в их парижской квартире. На столе среди разбросанных как попало книг, безделушек и спортивных журналов стоял запотевший графин лимонада и большая креманка с оплывающим в вечерней жаре мороженым. - Так в чем дело? - спросил Дэвид настороженно. Эрни помолчал, разглядывая фотографии на каминной полке: младенец в белом чепце на коленях у совсем молодых родителей, десятилетний мальчик в жокейской форме с хлыстиком на хмуром пони, более поздние фотографии Дэвида в выходном костюме и канотье, в студенческой мантии, в домашней фланели с собакой на коленях, и вдруг неожиданно среди всего этого самолюбования - групповой портрет на ступенях Шелтера в их первое лето у тети Эмили. Сердце ухнуло от внезапного и острого узнавания. Такие юные, совсем дети, они тогда нашли друг друга по наитию, почти наощупь. Почему-то эта фотография вселила в Эрни надежду. Может, не все еще потеряно? Он повернулся к Дэвиду и, с трудом нащупав свой голос, произнес: - Скажи мне, кто такая Лилиан Мортимер? Ему стоило немалых усилий не отводить взгляда от лица Дэвида, хотя сердце его мучительно замедлилось, глядя на то, как изменилось это лицо. Дэвид залился краской, левый уголок его губ зачем-то пополз наверх, но на полпути был властно остановлен и закушен щекой, от чего лицо его ассиметрично перекосилось и вытянулось. Прошла минута, Эрни ждал, а Дэвид все не отвечал, внезапно увлеченный рисунком ковра под ногами. Наконец Эрни не выдержал. - Дэвид, не молчи, скажи что-нибудь. - Ах, черт, - растерянно проговорил Дэвид и сел на кровать. Он часто захлопал ресницами, словно хотел сморгнуть приставшую к глазу соринку. - И это все, что ты можешь сказать? Тот поднял на него свои голубые глаза и обреченно вздохнул: - Ну раз ты все знаешь... - Я пока что ничего толком не знаю, - настаивал Эрни. - Я хочу, чтобы ты мне сам рассказал. Эрни был на взводе, как человек, в доме которого начался пожар, но он еще не знает, каков масштаб бедствия, и сколько времени у него осталось, чтобы спасти все ценное, прежде чем пламя поглотит и уничтожит его. И, глядя в голубые глаза с длинными ресницами, Эрни чувствовал, что смертельный жар уже начал подбираться к его сердцу. Господи, он что, улыбается? - Я не хочу, чтобы ты понял все неправильно, - нерешительно начал Дэвид, продолжая закусывать уголок губ, словно боясь, что тот сорвется и побежит наверх. - Понимаешь... - Боже мой! Скажи просто: ты женишься на ней? - Да. Дэвид виновато улыбнулся и опустил голову, сдаваясь на милость судьбы. - Так это правда... - прошептал Эрни. Вот и все. И что дальше? Эрни вдруг почувствовал невыносимую усталость во всем теле и в то же время, облегчение, как Сизиф после подъема на гору со своим камнем. А ведь это только начало. На неверных ногах он дошел до стула, сел и уронил голову на руки. Нужно передохнуть немного, прежде чем, превозмогая себя, снова потащить в гору свою тяжелую ношу. - Я собирался тебе об этом сказать, - проговорил Дэвид. - Да неужели? - Эрни вскинул голову. - И когда же? Когда об этом напечатали бы уже все газеты? - Нет... Раньше. Сегодня. - Сегодня? Я думал, сегодня ты пригласил меня на свидание, разве не так? Что, хотел трахнуть меня напоследок? - Я знаю, это ужасно. Ах, проклятье! Дэвид поморщился, запустил руку в волосы и с досадой рванул. Но на Эрни это проявление раскаяния не произвело впечатления. Он даже удивился, что так хорошо владеет собой, хотя еще пять минут назад ему казалось, что свет померк навсегда. Что ж, попробуем сохранять спокойствие. Предстоит задать еще много вопросов. Эрни вдруг осознал, что чувства, переполняющие его сердце, вовсе не мешают его рассудку работать и принимать решения. А чтобы было проще вести допрос, он впился глазами в узор на обоях, стараясь не смотреть на Дэвида, понуро сидящего на краешке кровати. - Кто эта девушка? - Лили? Ты не помнишь ее? Мы как-то сидели вместе в баре “Патерсон”, еще в школе. Помнишь, тебя тогда вырвало на ее подругу. - Так это она? А ведь мог бы и догадаться. Имя Лили пару раз всплывало в их разговорах, но Эрни не придавал этому значения, как не придавал значения прочим девушкам, которыми Дэвид время от времени увлекался. Только прочие приходили и уходили, а Лили каким-то чудом удалось остаться. Эрни вспомнил тот вечер в баре “Патерсон”: первое серьезное знакомство с выпивкой, смутный страх от прикосновения женской руки и жестокий укол ревности при виде чужой любовной игры под столом. - Ты трогал ее между ног в первый вечер знакомства, - сказал Эрни, - Вы с ней уже тогда... - Нет, - мотнул головой Дэвид, - После того раза я долго ее не видел. Снова встретил недавно. - Недавно, это когда? - В апреле, когда мы ездили на соревнования по гребле. Она пришла посмотреть. Эрни не смог припомнить, видел ли кого-то похожего на Лили среди многочисленных поклонниц, облепивших с ног до головы счастливых победителей. В тот вечер он был сильно пьян, и все девушки казались на одно лицо. - Я даже не сразу узнал ее, - продолжал Дэвид. - Она так похорошела. А вот Лили узнала меня и очень обрадовалась... - Апрель, - перебил его Эрни. Он не слушал и думал о своем, - это уже полгода. Значит, все это время ты встречался с ней у меня за спиной? Ответа он не услышал. Все и так было понятно. Понятны стали частые отлучки Дэвида в Лондон, якобы ради помощи родителям, его скрытность и отчужденность, и нежелание вдаваться в подробности о своих поездках. Эрни закрыл глаза, чтобы вид виновато опущенных ресниц и печально закушенной губы не сбил его с главной мысли. Извечная жажда узнать все до конца снова пробудилась в нем, и он с противоестественным наслаждением продолжал бередить свежую кровоточащую рану. - Я не понимаю. А как же наша поездка в Париж? А твое предложение уехать из Англии? Зачем все это? - Ну, я правда хотел бросить все и уехать с тобой. Тогда я еще не собирался жениться на Лили. - Что же случилось за эти три недели? Зачем ты теперь на ней женишься? Я слышал, у нее богатый папаша. Неужели из-за денег? - Н-нет. - Тогда в чем дело? Эрни перестал изучать завитки обоев и посмотрел на Дэвида. Тот уже не прятал лицо, а напротив, смотрел спокойно и прямо, лишь чуть заметно побледнел. Наконец, он вздохнул и не без усилия проговорил: - Понимаешь... Лили беременна. - Что?! Эрни вскочил со стула, как безумный. К такому он совершенно не был готов. В первый момент он даже подумал, что Дэвид соврал ему, выдумал этакую дичь, лишь бы тот поверил, что его решение жениться бесповоротно. Но, похоже, Дэвид не врал. Да он бы и не додумался до такого. Он лишь скупо пожал плечами и еле слышно сказал: - Вот так. Теперь ты знаешь все. Я понимаю, мне нет оправдания. Эрни, прости меня, если сможешь. Дэвид подошел и попытался взять Эрни за руку, но тот грубо оттолкнул его. - Не подходи! Я не хочу тебя! - Выкрикнул он со злобой. Дэвид спрятал отвергнутую руку за спину и отступил, уязвленный и растерянный. Эрни же принялся яростно ходить по комнате, со свистом рассекая густой воздух и сшибая мебель. Он ничего не чувствовал. Он задавал вопросы. - Это правда? - Да. - Какой у нее срок? - Кажется, два месяца. Я плохо в этом разбираюсь. - Значит, в июле. И давно ты с ней спишь? - Эрни, ну зачем ты? - Отвечай на мой вопрос! Я хочу знать! - С мая... кажется. Не помню уже. - То есть, почти сразу. Значит, все это время ты трахал нас обоих и врал. Молчи! Молчи и отвечай на мои вопросы. Когда ты узнал, что она беременна? - В Париже. - Дай угадаю: это она прислала тебе телеграмму? Ту, которую ты разорвал? А старый хрыч мсье Константен переслал копию этому жирдяю Биффину. - Что? - Ничего. Проехали. Теперь понятно, почему ты так засобирался домой. И все твои идиотские выходки теперь понятны. - На самом деле, про беременность я узнал, лишь когда приехал в Лондон. Она написала, что ей нужно сообщить мне нечто важное. - Да все понятно. Естественно, она не стала бы писать об этом открыто. Но ты уже тогда догадался, к чему дело клонится, и запаниковал. Эрни внезапно остановился и тяжело опустился на стул, словно у него кончились последние силы. - Знаешь, Дэвид, а я ведь и правда хотел уехать с тобой, - сказал он с горечью. - Почему не сказал? Если бы ты сразу согласился, мы бы остались в Париже. - И даже новость о беременности Лили Мортимер не заставила бы тебя вернуться? Правда? Ты хоть сам веришь в это? - Не начинай, пожалуйста! - раздраженно бросил Дэвид, - Мне и так сейчас тяжело. - Тебе тяжело... Ах, Дэвид, что же ты наделал. - Эрни закрыл лицо руками. Это было полное поражение. Если вначале он еще надеялся, что решение Дэвида жениться было результатом какого-то глупого недоразумения или нелицеприятного, но объяснимого расчета, то теперь все надежды рухнули. Что заставило такого разборчивого Дэвида забыть об осторожности с этой девушкой? Почему он, никогда не делавший тайны из своих увлечений продавщицами и официантками, так долго и тщательно скрывал от Эрни этот роман с девушкой из хорошей, пусть и буржуазной, семьи? - Скажи, ты любишь ее? - мрачно спросил Эрни. Дэвид вздохнул. - Конечно, я... То есть, я хотел сказать, конечно, она мне не безразлична. Лили... она хорошая. Ну пойми, должен же я чувствовать к своей будущей жене хоть что-то. Конечно, это не так, как с тобой, - прибавил он с тяжким вздохом. - Черт возьми, я уже запутался. Некоторое время Эрни сидел, опустив голову на руки. От жары и переживаний у него пересохло в горле и разболелась голова. - Дай мне попить чего-нибудь. Жарко. Дэвид налил ему лимонада из графина. Эрни залпом выпил степлившийся лимонад, но облегчения не почувствовал. Видимо, дело было не в жаре. Дэвид отставил пустой стакан и сел на пол у ног Эрни. - Скажи, что это не так. Скажи, что все неправда. Это какой-то дурной сон. Я хочу проснуться, - причитал тот, растирая лицо ладонями. Дэвид предпринял очередную попытку взять его за руку, и на этот раз ему удалось. Видимо, на какое-то время Эрни потерял над собой контроль, и чувства взяли вверх над самообладанием. Сначала Дэвид только гладил его ладонь и приговаривал вполголоса: - Эрни, не надо так. У меня сердце разрывается. Я не знаю, что мне делать. Я так виноват перед тобой. Мне так плохо от этого. Потом он встал на колени и обнял Эрни за плечи. Их лица оказались очень близко. Дэвид коснулся его щекой, провел рукой по волосам, уложил его голову себе на плечо. Оттопырив пальцем жесткий крахмальный воротничок, он начал ласкать губами нежную кожу за ушком, не переставая горячо шептать: - Я люблю тебя. Больше всех на свете. Ты для меня самый главный человек. Самый лучший. Мне никто больше не нужен. Эрни, Эрни, любимый. Иди ко мне. Губы влажно щекотали лицо, распуская по всему телу волны дрожи. Жара стала невыносимой. Эрни совсем растаял, как сливочное мороженое в креманке. Мгновение спустя они уже исступленно целовались, словно изголодавшиеся звери. Эрни вновь был готов отдать жизнь ради нескольких минут в объятиях этого неверного, вздорного, невыносимого, но отчего-то такого любимого человека. Он не помнил себя, весь отдавшись приливу страсти. Его снова назвали любимым. Он почувствовал руку на своем возбужденном паху. Дэвид ласкал его, одновременно пытаясь расстегнуть брючные пуговицы, и бормотал, как в бреду: - Ты думал, я откажусь от тебя? Никогда. Я не хочу с тобой расставаться. Ты слишком много для меня значишь. Мы будем с тобой вместе, несмотря ни на что. Почти потонувший в неге Эрни мгновенно протрезвел. Он открыл глаза и спросил: - Что ты хочешь сказать? - Я в том смысле, что женитьба не помеха, - торопливо объяснил Дэвид. - Мы можем продолжать встречаться. Не говоря ни слова, Эрни выпутался из объятий Дэвида, встал и начал застегиваться. - Ты чего? Что случилось? - обескураженно воскликнул Дэвид. - Вот чего я никогда не мог понять: как это все уживается в твоей голове? Нет, Дэвид, я не собираюсь быть твоим любовником за спиной у твоей жены. Это ниже моего достоинства и, я уверен, ее достоинства тоже. Невысокого же ты мнения о нас обоих, раз у тебя хватило ума такое предложить. - Перестань, Эрни. Это ты сейчас так говоришь, потому что ты обижен. Я все понимаю. - Нет, ты ни черта не понимаешь! - оборвал его Эрни. - Ты такой самовлюбленный эгоист, что, наверное, воображаешь, будто я до конца жизни буду терпеть твои выходки? Или что мы все втроем заживем одной дружной семьей? Я не согласен так жить. Это нечестно. И да, я обижен. Ты даже не представляешь, как я обижен. Эрни больше не мог говорить. Его трясло. Он уперся обеими руками о каминную полку, с трудом переводя дух. Дэвид, все еще сидевший на полу, некоторое время смотрел на него, на его нервно вздымающиеся плечи, потом начал неторопливо подниматься. - Ну как знаешь, - угрюмо сказал он, оправляя брюки. - Я хотел, как лучше. Очень жаль, что ты так все это воспринял. Все могло бы быть по-другому. Эрни не ответил. Он считал вдохи и выдохи. - В общем так. Завтра в “Таймс” выйдет заметка о нашей помолвке, - невозмутимо продолжал Дэвид. - Свадьба будет через месяц, где-то в начале октября. Надо спешить, пока беременность не слишком заметна. Как ты понял, в Оксфорд я уже не вернусь. Эрни усмехнулся. - Что же ты будешь делать? - Отец Лили предложил мне место в своей фирме. Ему как раз нужен управляющий в отдел продаж. - Угу. Будешь продавать карандаши мелким служащим? - Не удержался от издевки Эрни. - Что ж, удачи. Я уверен, у тебя получится. - Зря злорадствуешь. После кризиса у фирмы есть возможность занять освободившуюся нишу. Я уже наметил план развития на ближайшие пять лет с учетом изменившейся конъюнктуры. Впрочем, сейчас не об этом. Я, собственно, о другом хотел сказать. Ты меня сбил. А, ну да. По понятным причинам мы не хотим устраивать большую свадьбу. Только самые близкие люди. Ты, конечно, приглашен... Эрни медленно повернулся и дико посмотрел на Дэвида. - Ты смеешься? - Ничуть! - возразил Дэвид. - Более того, я хотел бы, чтобы ты был моим шафером. Эрни не мог поверить своим ушам. Несколько секунд он молча смотрел на Дэвида, пытаясь понять, что движет этим человеком, и какие еще сюрпризы его ожидают. Когда негодование перестало сдавливать ему горло, он смог, наконец, сказать: - Ну, знаешь! Ты, верно, с ума сошел. Это уже переходит все границы. С меня хватит этого идиотизма. Я ухожу. Эрни сделал движение к выходу, но Дэвид уловил это движение и проворно заступил ему дорогу. - Так. Послушай. Это серьезно, - озабочено заговорил он. - Сейчас ты можешь как угодно на меня злиться. Хочешь, обругай, избей меня, я стерплю, но не отказывайся быть моим шафером на свадьбе. Для меня это очень важно. - Ты хоть понимаешь, о чем ты меня просишь? Ты - садист, Дэвид, настоящий садист. Любишь, когда вокруг тебя все крутятся. Издеваешься. Упиваешься моей болью. Ненавижу тебя! Всю душу ты мне вымотал. Пусти, дай уйти. Эрни попытался отодвинуть Дэвида с дороги, но это оказалось не так-то просто. Дэвид был сильнее, он в ответ вцепился ему в плечи и удержал на месте. Так они стояли друг напротив друга, толкаясь и перетаптываясь, как японские борцы. - Нет! Ты не можешь так поступить, - напирал Дэвид. - Позови кого-нибудь другого, - отвечал Эрни, отчаянно стараясь дотянуться до ручки двери. - Мне некого больше позвать. Ты - мой лучший друг, и все это знают. Никто не поймет, если ты не придешь. Я уже сказал Лили, что ты будешь. Она очень обрадовалась, что мы с тобой до сих пор друзья. - Ну так тебе придется ее расстроить. Мы с тобой больше не друзья. Обманным маневром Эрни наконец удалось вырваться из дэвидовой хватки, и он оказался у двери. - Эрни, прошу, не бросай меня одного! - жалобно простонал Дэвид в последней надежде удержать друга. Но Эрни уже не слышал его. Он решительно толкнул дверь. - Прощай, Дэвид. Спасибо за мороженое. Когда в прихожей хлопнула дверь, Дэвид остался один. Он не стал догонять его, зная, что это бесполезно. Бесполезно. Не так он представлял себе этот разговор. И что теперь делать? Опустевший взгляд блуждал по завиткам обоев, по каминной полке, уставленной собственными изображениями, затем переместился на стол, где среди беспорядка все еще гордо возвышалась полная до краев креманка. “Прощай, Дэвид. Спасибо за мороженое”, - отозвалось в ушах. Раздосадованный, не зная, на чем выместить злобу, Дэвид сжал кулаки и со всего размаху обрушился на ни в чем не повинную креманку. - Твою мать! Креманка полетела на пол. Тяжелое венецианское стекло с лиловыми прожилками глухо ударилось о ковер, но не разбилось, а лишь опрокинулось, выплеснув на мягкий ворс белые студенистые комочки растаявшего мороженого. Давно соскучившийся Скипи наконец-то ворвался в комнату, подбежал прямиком к креманке, понюхал и принялся лакать мороженое с ковра, громко чмокая и возбужденно размахивая хвостом-антенной. Такого праздника у него давно не было!