Та, что светлее всех (The Fairest One of All)

Сара и в мечтах никогда не воображала ничего подобного полёту на спине совы. Перья, укрывавшие надёжнее всякого пальто, касались горла Сары нежнее тончайшей пыли и пахли так же, как волосы Джарета, – смолистым дурманным дымом, сексом и вином. Его мышцы мощными ударами сокращались меж её бёдер, и каждый взмах крыльев возносил летящих выше и выше, а от неожиданных резких разворотов сладко замирало всё внутри. Сара чувствовала биение сердца в груди Джарета, чувствовала всем своим существом. – Выше, – взволнованно воскликнула она, позабыв обо всём своём страхе и тыкая его пятками в бока. – Быстрее! Вспарывая тёмное небо, Джарет прокричал яростный клич. Его крылья поймали ветер, гуляющий между высокими зданиями, и они взмыли ещё выше. Он был таким лёгким, таким быстрым и сильным. Город расстилался под ними, точно Джарет бросал его к ногам Сары. Окна мигали, будто аварийное освещение, когда, повинуясь ей, он поднялся, казалось, к самым ночным небесам. Далеко внизу, как сороконожки из янтаря и рубинов, через пургу долгими вереницами по-прежнему ползли машины. Король Гоблинов следовал по руслам этих рек к их истокам, определённо зная, куда именно летит. «Помни, – сказала себе Сара, когда он стремительно опустился на незнакомый балкон. – Ты – ведьма, летевшая на спине совы через тьму ночи в день солнцестояния, и он был счастлив нести тебя. Помни об этом, и не важно, что произойдёт после». Джарет мог и дальше продолжить свои странные ухаживания, а мог решить отыграться на ней или (что наиболее вероятно) бросить её, выторговав свою свободу за её спасение. «Помни…». Ноги Сары коснулись пола балкона. Король Гоблинов крутанулся вихрем перьев и ткани, и вот уже снова стоял перед ней в человеческом облике. Его тень поглощала её. С его одежды сыпались блестящие частички, скелетики увядших листьев и искры. – Ну? – властно промолвил он, надменно вскинув подбородок. – Ты прекрасен, – выдохнула Сара. Не было нужды в притворстве – преклонение светилось в её взгляде. Джарет ничего не ответил, но его ноздри раздулись от удовольствия. Сара потянулась к нему, прижалась, скользя туфлями по занесённому снегом балкону. Глядя снизу вверх в свирепое, ужасное, неистовое лицо Короля Гоблинов, она позволила себе одно мгновение страха и опасений, но потом это лицо стало расти, увеличиваться, пока не затмило собой весь свет. Сара закрыла глаза, и губы Джарета накрыли её рот. «Господи, нет!» – трепеща, подумала она. Губы были твёрдыми и тёплыми, и сам он тоже был тёплым, точно пламя; и Сара расплавилась под его усилившимся напором, точно снежинка. Кончик чужого языка скользнул в её рот, потом исчез и снова вернулся, коснулся её зубов, будто уговаривая разжать их и впустить его внутрь. Сара не была уверена, что ей делать и как отвечать. Это был её первый поцелуй, её самый что ни на есть настоящий первый поцелуй, а любовные романы лишь объясняют теорию и никак не помогают в практике. Потому Сара сосредоточилась на вкусе, одновременно опасаясь, что тот ей не понравится. Оказалось, мягкая горечь сигарет смешивается со многими другими вкусами – со сладостью шоколада, с сахаром, молоком и ощущением чужой плоти, – но всё это было бы неполным без его умелых ласк. Сара вдохнула воздух, и ощущения усилились, дополнившись ароматами волос, кожаной одежды… Джарет втянул в себя её язык, терзая и почти причиняя ей боль. Это было провокационно и странно – не знать, где кончается его рот и начинается её, видеть в скольжении плоти намёк на секс. – М-мпф! – запротестовала Сара. В последний раз сладострастно обвив своим языком её язык, Джарет отпустил девушку. Она с изумлением обнаружила, что одной рукой зарылась ему в волосы, а второй крепко обхватила за плечо с уверенностью собственницы. Джарет же не держал её ничем, кроме поцелуя. Сара вспыхнула и отпрянула – неохотно, ощущая, что это, скорее, то, что ей нужно сделать, а не то, чего ей бы по-настоящему хотелось. – Иди внутрь, – проговорил Джарет, открывая для неё дверь. Он обвёл языком свои нечеловечески крупные и острые зубы. Его глаза обещали жестокость. – Но где?.. Саре не нужно было заканчивать вопрос – лишь только ступив внутрь, она узнала апартаменты своей матери. Король Гоблинов захлопнул дверь с такой силой, что задребезжали стёкла. – Да, – сказал он, подошёл ближе, коснулся её, и Сара уже таяла, таяла... – Нет! – она тотчас пришла в себя. – Я не хочу снова тебя целовать. Джарет лишь рассмеялся. – Ложь. Он расстегнул её пальто и спустил его с её плеч. – Мне страшно, – призналась Сара, пятясь. – Уже лучше. – Не подходи, – приказала она, пусть даже и знала, что теперь приказывать было бесполезно. – Ах, Сара. Твоя короткая память меня разочаровывает. Теперь моя очередь отдавать приказы. – Чего ты хочешь? Ноги запутались в соскользнувшем на пол пальто, и Сара почти споткнулась. На губах Джарета показалась довольная ухмылка. – Чего я хочу?.. Прямо сейчас я хочу, чтобы ты пошла в комнату матери, вытащила шкатулку из-под её кровати и принесла мне. Вот чего я хочу. – Сам бери её, – огрызнулась Сара, находя некоторое успокоение в привычном упрямстве. – Я могу, но вид кровати Линды пробуждает во мне некоторые аппетиты, и я сомневаюсь, что ты с радостью удовлетворишь их. Иди, Сара. Возьми шкатулку и возвращайся. Опасаясь поворачиваться к Королю Гоблинов спиной, Сара попятилась в сторону коридора, в темноте то и дело хватаясь за стены, а он улыбался и улыбался, ощущая её страх, наслаждаясь тем, что она ему покоряется. Его смех преследовал её до самой спальни Линды, где она и обнаружила обещанную шкатулку. Прижимая её к груди, Сара вернулась в гостиную. Ящичек был прямоугольным, покрытым чёрным лаком и тяжёлым для своего малого размера. Почему-то он наполнял её ужасом, который лишь усилился, когда Сара увидела, что Джарет развёл в камине огонь. Он казался тенью демона, сидящей у входа в преисподнюю. – Иди сюда, – он поманил её к себе. Камин невероятно вырос в размерах – в его жерле можно было бы испечь и быка, – холодное спокойствие гостиной обратилось снежной равниной, а украшенное рождественское дерево – настоящей лесной чащей, на которую бесконечно падал и падал снег. – Сара, – проговорил Джарет, – не заставляй меня просить дважды. Дай мне шкатулку. Она положила ящик на его ладонь, и он утвердил его на колене одной из своих широко раскинутых ног. – Что внутри? – не удержала вопроса Сара. – Сядь и узнай сама, – ответил Джарет и похлопал себя по второму колену. Огонь очерчивал его силуэт ало-золотым венцом. – Или, если тебя отчего-то не устраивают мои колени, ты можешь сесть у моих ног, – он шире развёл ноги и указал место каблуком. – Но ты сядешь, и ты будешь слушать. Сара выбрала колени. Когда она опустилась на них, Король Гоблинов погладил её одним долгим движением – от волос, по боку её груди и к талии. Сара содрогнулась. Его кольцо жгло ей кожу. – Ты собираешься сделать мне больно? – спросила она. – Тебе будет больно, – пообещал Джарет. – Из-за того, что ты мне не верила и до сих пор не веришь, тебе будет больно. Открой шкатулку. Конверт должен лежать сверху. Поначалу шкатулка никак не хотела открываться, но, когда Сара сняла перчатки и принялась тянуть крышку ногтями, та, наконец, поддалась. Внутри оказался большой конверт – тяжёлый и явно дорогой, с напечатанным названием юридической конторы. Сара достала его содержимое. Завещание. Завещание Линды. В котором Сара назначалась единственной наследницей. Кроме завещания там было ещё множество страниц. – Так я должна испытать боль из-за этого? – она вновь собрала листы в правильном порядке. – Я – единственный ребёнок. Конечно же мама всё оставляет мне. – Едва ли тебя можно назвать её единственным ребёнком. Скорее уж единственным, оставшимся в живых, – сказал Джарет. – У неё было множество детей – жизнь за жизнью. Ты всего лишь последняя, и, если удача будет на нашей стороне, у тебя не появится сестёр. Этой ночью я рассказал тебе сказку, Белоснежка, о юной деве и ревнивой Королеве, и, как ты и приказала, она была ложью, в которой я скрыл правду. Ты дала мне свободу, и теперь я могу открыть тебе правду, не смешивая её с ложью. Проверь дату. Сара присмотрелась к подписям и числам. Документ был составлен… – Сегодня? – Сегодня у неё было назначено несколько встреч, помнишь? Обновить завещание ей было важней всего. Продолжай. Там есть то, что тебя заинтересует и расскажет тебе кое-что о её намерениях. Завещание лежало на неглубоком ящичке, разделённом на многочисленные отсеки. Самый большой был полон фотографий. Она достала их и стала разглядывать. Вот Сара сидит бок-о-бок с Линдой и Мерлином; вот улыбается с глупой гордостью первокурсницы с другого снимка, четыре на шесть. Под ними оказалась старая фотография её матери в молодости. Линда, которой на тот момент едва ли исполнилось больше двадцати, стоит рядом со своей матерью – бабушкой, которую Сара никогда в жизни не встречала. Сначала она подумала, что эта фотография вроде тех, что делают на Кони-Айленде, где можно нарядиться в платье и за двадцать долларов получить винтажную фотокарточку цвета сепии… но бумага, на которой напечатали снимок, казалась слишком старой. Обе женщины были одеты в старинные кружева и драгоценности. На указательном пальце старшей, по-прежнему столь миловидной, что её можно было принять за сестру своей дочери, красовалось тяжёлое кольцо. На следующей фотографии Линда была одна: она уже старше, выражение её лица суровое и знающее, на руке – кольцо. И ещё множество фотографий людей и, наконец, фотографий портретов; и всегда на них были запечатлены двое – мать и дочь – или юная женщина в одиночестве, всегда на руке поблёскивало кольцо... а на лице то выражение – коварное, умудрённое опытом, горькое… словно бы каждый раз это была одна и та же женщина, одна и та же старая душа, выглядывающая из новых, молодых глаз. – Это она, – прошептала Сара. – Это всегда она. Сколько ей лет? Она позволила снимкам выскользнуть из пальцев и, как вороху листьев, рассыпаться по ковру. – Сейчас? Порядка восьмидесяти с чем-то. Вообще? Больше пяти сотен, как я тебе и говорил. Как видишь, она превосходно владеет умением выскальзывать из одного тела и переселяться в другое – то, которое она приготовила для себя. Ты – следующая. Совершенная, избранная. Светлейшая из всех. Сара вскочила и отшвырнула шкатулку прочь, надеясь, что чары рассеются, что есть какая-нибудь лазейка, возможность лжи. Содержимое шкатулки в беспорядке разметалось по снегу, но – увы! – фотографии так и не изменились. Сара от злости топнула ногой, стянула сначала одну туфлю, потом вторую и бросила их в Джарета. Через мгновение он сидел в кресле-качалке, которое, похоже, предпочитал другим, огонь был просто огнём, а снег стал ковром. – Что случится со мной? – спросила она. – Я переселюсь в её тело? Что случится со мной?! – Ты умрёшь, – просто сказал Джарет. – Если хочешь порассуждать о вопросах жизни после смерти, ты выбрала не того собеседника. – Как её остановить? – Убить, пока она не наложила чары, – глаза Короля Гоблинов довольно сузились. – Она не сможет ничего сделать, пока ты бодрствуешь, так что у нас есть несколько часов, чтобы предпринять необходимые шаги. Здесь, после полёта, мы в безопасности. Им никак не выследить нас. Я могу показать тебе, как… – Нет, – оборвала его Сара. – Твоя мать никогда не могла повелевать твоим отцом, – проговорил Джарет, пытаясь зайти с другой стороны. – Возможно, это и было причиной её одержимости им, возможно, даже причиной её любви. Всё дело в силе, что дремлет в нём. Могущество ведьмы исходит от её тела, и Линда всегда была более, чем осмотрительна, в выборе партнёров. Пусть она и не может приказывать твоему отцу, зато ты можешь. Думаю, её план состоял в том, чтобы вырастить себе новое тело – твоё тело – при содействии Роберта и создать ещё более сильный сосуд для своей скверной душонки, сосуд, которым невозможно управлять извне. Сколько протянет твой маленький брат, когда станет ей мешать? Как долго останется в живых твоя мачеха? – Должен быть другой способ, – Сара опустилась на колени и принялась собирать разбросанные вещи обратно в шкатулку. Флаконы с пробками из драгоценных камней, кожаные кисеты, смола и янтарь, свечи, кошельки… – Есть другой способ, – сказал Джарет. – Я забираю тебя из этого мира. Сара села на пятки и спрятала лицо в ладонях. – Я убью свою мать или проведу вечность с тобой. Нет здесь никакого выбора! – она с силой прижала пальцы к глазам. – Ты говорил правду. Она отдала кольцо, потому что… – Потому что знала, что вернёт его через каких-то несколько часов или дней – как только наденет твоё тело, как новое платье. Но, Сара, ты нарушила её планы, отдав кольцо мне. Она больше никогда не сможет вернуть меня. – Так почему ты всё ещё здесь? – воскликнула Сара, отчаянно разозлившись на него. – Теперь ты можешь оставить её. Оставить меня! В какие игры ты со мной играешь? Почему ты ещё со мной? – она схватила первое, что попалось под руку. – И не смей говорить, что из-за любви! Ты и понятия не имеешь, что значит это слово! – и бросила этот предмет в Джарета. Тот легко поймал его. Король Гоблинов поднялся на ноги и встал лицом к лицу с Сарой, противопоставляя её силе воли волю столь же сильную. – Не имею понятия? – спросил он и поднял ладонь с зажатой в ней металлической вещицей. – Это железная груша, орудие пытки. Эта предназначена для рта, но есть вариации и для других отверстий. Взгляни. Джарет повернул ключ у основания, и груша принялась расширяться. Такая забавная механическая игрушка, ломающая зубы, кромсающая язык… и определённо затрудняющая речь. – Старинная штучка, которую Линда хранит из ностальгии… и для того, чтобы наказывать меня. В конце концов, когда моя госпожа кричала, умоляя спасти её, я мог не обращать на её мольбы внимания… потому что это было у неё во рту. И потому что она мне надоела и мне хотелось знать, что случится, если я буду с другой, более красивой ведьмой. Вот так я и оказался у твоей матери. Я пять сотен лет расплачивался за то предательство. Ты спрашиваешь, почему я не оставляю тебя? – Джарет повернул ключ в другую сторону, и ужасные лепестки снова сложились. – Ты ошибаешься, когда говоришь, что я не знаю любви. Для меня всё началось именно с неё. Любовь к тебе может спасти меня. Он уронил грушу в карман. Пламя за его спиной яростно затрещало. – Однажды, давным-давно жила-была женщина, которая поддерживала огонь, – сказал Джарет и протянул Саре руку. Поколебавшись, она взяла её в свою, и они вместе стали смотреть на пляшущие золотые язычки. – В огне можно увидеть то, чего нет, – он говорил глухо, уткнувшись ей в волосы. – Каждое человеческое существо наделено этим даром, но однажды это случилось в первый раз. Женщины поддерживали огонь, и именно женщины первыми увидели то, чего нет. Так появились мне подобные, хотя раньше их и не было. Речь Короля Гоблинов текла размеренно. В огне Саре мерещились странные образы: женщина, маленькая и смуглая, сидит у огня, баюкая младенца, на простом очаге что-то готовится, а потом приходит мужчина, забирает пищу и овладевает женщиной, разбив голову её ребёнка о камни. – Её звали Мем. Вепрь разорвал её мужа. В те времена, Сара, брачные обряды совершали мужчины, заявляя права на женщину и её огонь, еду и детей в обмен на защиту. Они были жестокими и недалёкими, твои предки, но Мем была другой. Когда новый мужчина насытился, устал её насиловать и крепко уснул, как животное, каким он в сущности и был, Мем взяла каменный нож и перерезала ему горло. Я смотрел на неё, потому что она смотрела на меня и на то, что я ей показывал: где раздобыть сладкую воду, где развлечься или найти травы для изготовления лекарств. Мем была так одинока, ей было так больно. Я настолько сильно любил её, что вышел из огня в её объятия и стал ей ребёнком. В голубом сердце пламени Сара видела всё это за мгновение до того, как Джарет рассказывал. – Она кормила меня грудью, и я был для неё настоящим. Она назвала меня Чиарет, что значит «маленький огонёк» или «огненное дитя». Больше всего я был благодарен ей за имя. Я был счастлив быть с ней, хотя существование и причиняло мне боль. Я рассказал Мем, что нужно сделать, чтобы я остался. Она должна была взять растопленный жир своего мёртвого младенца из прогоревшего костра и слепить из него маленькую человеческую фигурку, а потом хранить её близко к себе, чтобы она могла стать моим телом. Давать одну каплю крови или молока каждую ночь, чтобы насытить меня и напомнить о моём имени. Брать меня с собой, куда бы она ни направилась, и не бросать меня, даже если на свет появятся другие дети. Время шло. Когда Мем захотела другого мужчину, я помог ей найти лучшего – того, кто мог думать, мог видеть меня и передать дар их детям. Когда Мем состарилась и уже стояла на пороге смерти, она рассказала своей старшей дочери, как заботиться обо мне, и передала ей моё тело и моё имя. Так всё и продолжалось из поколения в поколение – от матери к дочери. Я стал очень могущественным, и эти женщины – тоже. Никто не мог навязать им мужчину или заставить их понести дитя против воли. Их чтили, ведь они могли попросить меня о возмездии, если кто-то причинял им зло, и о помощи – если кто-то попадал в беду. Они научили меня жить в их мире, а я научил их волшбе. Тысячу лет мы жили вместе, ведьмы и я. Были и другие, подобные мне, призванные из пламени. Они стали богами, потому что боги были нужны людям, но я был счастлив просто зваться Чиарет, а потом Яреф и, наконец, Джарет и оставаться с потомками Мем. Однако всё изменилось. Слуги бога по имени Бог ревнивы, и ко времени протестантской Реформации даже в корнях германских гор, где я обитал с ведьмами, стало опасно. Даже старый католицизм был не так могущественен и с большим терпением относился к древнему волшебству, чем протестантизм, ненавидящий воображение и зацикленный на логике. Католики завершили работу Лютера, убили и сожгли всех ведьм, которых сумели найти. Из страха. От незнания того, чем эти ведьмы занимались. Весь род Мем был сожжён на костре. Все, кроме двоих – ведьмы и её младенца-сына. Среди монахинь, которых охотники на ведьм и странствующие священники брали с собой, была одна. Её звали Хротсвита. Она могла говорить со мной и слышать меня. Хротсвита с её белыми ручками, ровными чёрными бровями, алыми губами, с застенчивым и благоразумным взглядом из-под монашеского плата, была самым прелестным созданием, что я видел в своей жизни. Она права, ты знаешь, твоя мать права, когда говорит, что предательство – в самой моей крови. Я с радостью предал последнюю дочь Мем ради того, чтобы сбежать, покинуть варварскую Германию, чтобы жить дальше. Поэтому, когда моя новая госпожа спросила меня, как ей заявить на меня права, я её научил. Всего лишь пригоршня пепла с костра, на котором сгорела последняя наследница Мем, немного жира ведьмы и осколок уголька – последних остатков моего талисмана. Она сделала так, как я сказал. Однако она слишком много знала о демонах – аббатиса и священники хорошо её всему научили, тут и там оговариваясь по неосторожности. Остатки талисмана заключены вот здесь, – Джарет коснулся своего кулона, – и ещё в кольце, которое выковано из того же металла и хранит ту же силу. Вот так она стала моей хозяйкой. Но теперь я сам себе хозяин и сам выбираю, кому служу. Я выбираю тебя, Сара. – Почему? – в отчаянии спросила Сара. Она жалась к его руке так же, как огонь – к дереву в очаге. – Род Мем прервался по женской линии, но не по мужской. Мальчик был здоровым, красивым и не знал ни о чём. Его звали Вильгельм. Он выжил. У него родился сын, и у его сына – тоже. Сейчас осталось трое потомков: твой отец, ты и мальчик Тоби. Такая редкая удача – могущественный род Линды и дальний потомок моей первой матери объединились… – Джарет погладил лицо Сары. – Но даже если бы ты не была вершиной всех моих надежд, я бы всё равно выбрал тебя. Я выбираю тебя за то, кто ты есть. Никто и никогда даже не помышлял о том, что ты для меня сделала этой ночью, – о том, чтобы дать мне выбор. И потому я выбираю тебя. На этот раз, когда он склонился над ней и коснулся её губ, Сара не закрыла глаза. – Но как же Лабиринт? – спросила она, когда Джарет отстранился. – Я боюсь тебя, я люблю тебя и сделаю так, как ты говоришь, и потому скажи мне… На миг Саре показалось, что звон в ушах вызвал их поцелуй, но потом послышались беспорядочный стук в дверь и смешки. – Невозможно! – потрясённо проговорил Джарет. – Мы улетели! Как они нашли нас? Это невозможно! – Ты так говоришь, но это ничего не изменит, – напряжённо отозвалась Сара, торопливо надевая туфли, натягивая перчатки и набрасывая на плечи пальто. После всего произошедшего альфарштрёссели казались самой меньшей из её проблем. – Иди сюда, – позвал Джарет. – Мы снова полетим и на этот раз… За одержимым хихиканьем и лязганьем колокольчиков Сара услышала другой звук и остановилась – это был голос, человеческий голос, пытающийся выкрикнуть предостережение, но приглушённый, будто его обладателю чем-то заткнули рот. Это была Нан. – На этот раз мы не улетим, – сказала Сара. – Ты был совершенно прав. Что хорошего в том, чтобы убегать? На этот раз… – она глубоко вздохнула и схватила затейливо украшенную кочергу, стоявшую у камина. – На этот раз мы примем бой.