Та, что светлее всех (The Fairest One of All)

Она избегала смотреть в зеркало, пока полностью не очистила себя. Это стало для неё облегчением: капли, пятнающие бельё, и тягучая боль вызрели и обратились алым плодом. С помощью магии Сара взломала ящик с салфетками, висящий на стене. Она давным-давно потеряла и деньги, и сумочку, и запасы тампонов, которые в ней хранились. Сара покачала головой, взглянув на своё ужасающее отражение в хромированной дверце. Ужасающая – вот подходящее ей слово. Кровавая. Отводя глаза от зеркала над раковиной, она без счёта брала салфетки и смывала, смывала кровь – с лица, с рук, с бёдер, точно юная леди Макбет, пока мусорная корзина не стала похожа на место изощрённого убийства. Ледяная вода жгла ссадины, кусала ожоги, но горячее водоснабжение пропало одновременно со взрывом газопровода. И всё же Сара почувствовала себя лучше. Она почувствовала себя готовой. – Мама, – сказала Сара своему зеркальному двойнику, – ты здесь? Ты нужна мне. – Моя дорогая, – промурлыкал голос за её спиной. Сара бы всегда узнала голос своей матери: он обволакивал её, обнимал все те девять безупречных месяцев, когда Сара обитала в теле, которое наделило её дыханием жизни. Она ощутила, как её волосы гладит рука с длинными ногтями – нежно, как умела её мама, не дёргая и не причиняя боли. – Моя малышка. Моя милая. Я здесь. «Но ведь ты здесь уже давно, – подумала Сара. – С того самого мгновения, как я потеряла сознание, в точности как Джарет и предупреждал. Насколько же глубоко в мою душу проникли твои когти, мама? Давай узнаем? Почему бы нам не сыграть?». Сара закрыла глаза. Когда она открыла их, в зеркале уже отражалось другое лицо – лицо Линды. Она прихорашивалась, увлечённо поправляя украшенные алмазами волосы. Линда выглядела совсем юной. Её отражение лежало прямо на отражении дочери – затмевая его, похищая. – Мам, – позвала Сара, – что теперь будет? – Теперь, о, моё простодушное дитя? Теперь я похвалю тебя. Я и впрямь довольна, – Линда заговорщически наклонилась вперёд, и Сара обнаружила, что, повторяя её движение, склоняется над раковиной. Казалось, они вот-вот соприкоснутся лбами, – словно родитель и ребёнок, делящиеся тайной. – Ты восстановила мою власть и репутацию. Моё царствование было шатким почти два десятилетия. Не утихали отвратительные слухи… «Отвратительные, а не лживые», – подумала Сара. – Отвратительные слухи о том, как я использую Семь Чудес. Гадкая чепуха из уст завистников. Однако теперь все несогласные рты закрыты. Эльф убил многих моих врагов, а другие… О них я позаботилась особо этой ночью. Остались лишь юнцы. Я намерена сделать тебя их Королевой. – Меня? – переспросила Сара и отпрянула от отражения Линды. «Убийца, – зло подумала она, – мама, ты – убийца. Как ты можешь так спокойно признавать свою вину и ждать, что моя любовь по-прежнему останется при тебе?». Сара постаралась сохранить бесстрастное выражение лица, хотя, скорее всего, Линда видела в дочери лишь Линду, видела только то, что хотела видеть. – Я не могу быть Королевой. Я даже Джарета не могу контролировать. Что мне с этим делать? Сара с отвращением размышляла о том, что её мать оказалась кругом права: всё это время она играла роль блеющего жертвенного агнца, готового к тому, чтобы им по своему усмотрению вертели роковая женщина и байронический герой. О да, это была удобная роль. И всё же то была лишь роль. – Но ведь именно для этого я здесь, моя дорогая. Я здесь, чтобы помочь тебе, – Линда подняла руку, чтобы полюбоваться бриллиантовым кольцом на своём пальце, и Сара, холодея от ужаса, повторила её жест, подняла собственную руку и поглядела на своё кольцо. – Мне по душе та форма, которую ты придала его кольцу. Выглядит немного похоже на украшение, которое я подарила тебе на четырнадцатый день рождения. То, с красным камнем. Хотя тут рубин уж очень крупный и пошлый. Мне нравится. Думаю, я оставлю его в этом виде, когда верну. Сара смотрела на кольцо. У неё не было выбора. Она носила его уже несколько часов, но узнала лишь сейчас – это было то самое кольцо, которое Сара опустила в ящик для подаяний попрошайки в Лабиринте. Джарет вернул его как обручальное, и теперь, побывав в его руках, оно приобрело качества, которых раньше было лишено. Моё сердце, моё пламя – вот как сказал Король Гоблинов. Что же случится, если Линда отберёт кольцо? Насколько острой была игла, прошивающая её палец и выпускающая яркую алую кровь? – Ты не заберёшь его, – сказала Сара, сомкнула пальцы в кулак и прижала его к груди. – Теперь оно моё. – Милая, не будь глупой. Я заберу то, что принадлежит мне – так или иначе. – Я принадлежу тебе? – ожесточилась Сара. – Я тоже твоя? И телом, и душой? – Ну конечно, Сара. И не волнуйся. Я о тебе позабочусь всяко лучше, чем ты сама, учитывая то, как ты сейчас выглядишь. А когда я сделаю тебя сильнее, я разберусь с Джаретом. – Ты оставишь его в покое. Ты больше никогда его не увидишь, – приказала Сара, обрушивая на мать свою магию. Однако это было всё равно что тонкая струйка из подтекающего крана против дома, объятого пламенем. Линда лишь рассмеялась. – Нет! Он больше не твой раб! – Непослушное, капризное дитя, похоже, пора напомнить тебе, кто распоряжается фамильяром и тобой. Потому я верну его прямо сейчас. Две птички – один камень. Он и поможет мне поставить тебя на место. Дотронься своим пальцем до моего, – её голос был сладким, точно перезвон серебряных колокольчиков, и полным приказа. – Ты не должна, – произнесла Сара. – Мама, не заставляй меня делать это. Это не твоё кольцо. У тебя нет права забирать его. Её палец, помедлив, коснулся зеркала. Стремительно, будто гадюка, бросающаяся на жертву, Линда притронулась к руке дочери своей – холодной, точно лёд, и такой же неумолимой. Рука женщины прошла сквозь зеркало – чудовищно перекрученная, неправильная, скрюченная, как алчная когтистая лапа. Сара ощутила, как кольцо на её пальце ослабло, заскользило вниз, сколько бы она, сгибая палец, ни пыталась в отчаянии остановить его – и вот оно уже засверкало алым на руке её матери. Затем и вся Линда, покрытая льдом и стеклянной крошкой, шагнула из зеркала одним слитным и плавным движением. Сара в ужасе попятилась прочь. Линда подняла руку, любуясь огненным сиянием в сердце рубина. – Ты дождёшься, пока я усну, или украдёшь моё тело прямо сейчас, как и предсказывал Джарет? – спросила Сара. – Думаю, раньше – лучше, чем позже. Как ты считаешь, Сара? Я, в конце концов, не молодею. Но я оставлю за тобой выбор: решишь ли ты бороться до самого конца или предпочтёшь спокойно погрузиться в сон? Я люблю тебя достаточно, чтобы… – Линда замолкла. – Я люблю те… Я лю… – она закашлялась, пытаясь прочистить горло, и выплюнула язычок пламени. – Ты любишь меня? – проговорила Сара. – Ты это пытаешься сказать? Ты любишь меня. Ты любишь меня до смерти. – Это не… – забормотала Линда, хватаясь за горло, а затем стала царапать палец в попытках снять кольцо, которое теперь жарко полыхало, точно горящий уголь. – Обман! – прошипела она, выпуская дым между губ, как закипающий чайник. – Нет никакого обмана. Ты слышала только то, что хотела слышать, – ответила Сара. – Вот в чём дело, мама. Ты никогда меня не слушала. Даже когда мне нужно было сказать тебе… столь многое. Линда завизжала, когда рубин прожёг её руку, и огонь заплясал под её кожей, точно клубок змей. – Но, думаю, ты выслушаешь меня теперь, – говорила Сара, прикрывая глаза руками, не в силах глядеть в лицо страданию матери. – Мам, я люблю тебя. Я не хочу убивать тебя, но я не могу позволить тебе и дальше причинять людям зло. Потому я собираюсь сотворить чары. Это будут хорошие чары, пусть мне и пришлось учиться Третьему Чуду, глядя на Джарета, а не с твоей помощью. Я собираюсь изменить магию демона, чтобы она служила моим желаниям. Он использовал огонь, чтобы убить тебя, но я этого делать не буду. То, что произошло после, было слишком ужасно, чтобы смотреть, но Сара не отводила глаза, пусть из них и лились слёзы. К огненной отметине на пальце Линды добавилась ещё одна – на другой руке, а потом и ещё две на её ступнях. Вершины пентакля, заклеймившие её сотрясающиеся руки и ноги, сходились на шее. Линда вопила и вопила, пока пламя не выжгло что-то глубоко в её горле, и тогда крики превратились в ужасающее безмолвное бульканье. Она выплясывала пятиконечную звезду, будто на её ногах вдруг оказались раскалённые железные башмаки. – Вот моё заклятье, – мягко заговорила Сара, перебарывая чувства, которые грозили лишить её голоса. – Тебе больше не больно. Огонь горит, он горит прямо в тебе, но не убивает тебя. Этот огонь ты призвала сама. Это огонь Джарета. Ему подобные дали нам Семь Чудес, явившись из огня. И сейчас этот же огонь выжжет всю твою злобную, дурную магию. Задохнувшись, Линда упала. От её рук, ног и горла шёл дым. Сара опустилась на колени на ледяной пол рядом с ней. Она увидела, как на хрупких обожжённых руках её матери появляются глубокие морщины. Когда Сара коснулась её снежно-белых, как у Хрон, волос, целые их пряди выпали и соскользнули на пол. – А теперь скажи мне, мама, – сказала она, покачивая хилое тело в своих объятьях, – я слабая? Голос Линды уже больше никогда не будет красивым, как прежде. Огонь забрал и его тоже. Всё, что у той осталось, – это ломкий шёпот, похожий на шелест пепла. – Убей меня, – прошептала Линда. – Нет, – ответила Сара, – ты заслуживаешь жизни, – она уложила голову на высохшую грудь матери и горько заплакала. – А если и не заслуживаешь, то, мама, я по-прежнему люблю тебя. Я буду любить тебя вечно.