Рассказчик

— Здравствуйте, Гарак, — поздоровался Джулиан на кардаси. На этот раз он не стал устраиваться на стуле рядом с биокроватью. Вместо этого он взял руку Гарака и начал последовательно растирать ее по всей длине. Не так давно он заметил, что Гарак реагировал на прикосновения, пусть и совсем слабо — вероятно, кардассианца раздражало, что его кто-то трогает, и Джулиан намерен был использовать это раздражение. Затем то же самое он проделал со второй рукой и с обеими ногами. Делать массаж человеку, охваченному пространством биокровати, было сложно, тем более в нем было не так много практического смысла — специальные вещества, вбрасываемые в кровь, помогали поддерживать мышечный тонус и синаптические связи находящегося в коме, пусть и на минимальном уровне. Однако физический контакт мог стать одним из определяющих факторов в борьбе, которую Джулиан вел. Закончив, он наклонился над Гараком, пытаясь понять, изменилось ли что-то в выражении его лица, или он снова лишь обманывает себя. Изменений не было. Что же, главное, что они были на диаграмме. — Я расскажу вам еще одну историю, тинн'лии, — наконец он пододвинул стул и сел, вновь беря ладонь Гарака в свою. — Но сначала вам нужно узнать, как идут дела в Кар'ссахте. И Джулиан начал рассказывать о том, что предпринималось для восстановления утраченных социальных структур и поврежденных зданий, о том, что урожай обещал быть хорошим, а значит, по крайней мере в трех окрестных дистриктах не будет проблем с обеспечением, о том, что все спасенные Гараком книги и предметы искусства — как Джулиану удалось разузнать с помощью Зирав — хранятся в надежном безопасном месте и что количество их постоянно пополняется другими добровольцами. О том, что уже через несколько дней будет праздник мотыльков хитта. Джулиан был уверен, что этот праздник необходим для поддержания морального духа кардассианцев. После того, как медсестра Докул упомянула, что в последний раз она встречала его со своим отцом, Джулиан решил, что пошатнувшиеся из-за войны традиции стоит изучить пристальнее. Или, вернее, он пришел к этому выводу позже, когда в его голове начал формироваться план действий, которые он мог бы предпринять, чтобы вернуть Гараку желание жить. Хотя бы попытаться. Джулиан старался не думать о том, что может потерпеть неудачу. Третья четверть лета подходила к концу, вэйли'шашс постепенно созревали, и пару раз он даже видел, как некоторые из них прорывались и оттуда вылетали стайки маленьких хитта, совсем непохожих на тех, что он несколько раз замечал на цветах вэйли в начале второй четверти лета. Жизненный цикл хитта был достоин отдельной поэмы, и такая наверняка существовала, но сейчас мысли Джулиана занимали совсем другие вопросы, и большая их часть была далека от литературы. Он рассказал Гараку о том, что ему удалось отобрать двадцать сирот — хотя Тегал считала, что не все из них достаточно умны, чтобы изучать медицину — и распределить их между врачами и медсестрами таким образом, чтобы у каждого оказалось по одному или два ученика. Немногие восприняли изменения в работе госпиталя с энтузиазмом, но рациональные доводы Джулиана, подкрепленные авторитетом доктора Тегал, заставили недовольных замолчать. К тому же на учеников можно было переложить часть несложной работы — в конце концов умение сортировать препараты и проверять гипоспреи было так же необходимо, как и умение пользоваться медицинским трикордером или вправлять вывихнутые суставы. У самого Джулиана было два ученика — Рила Мирал, которая после того, как полтора часа просидела под обломками с двумя открытыми переломами и приступом острой клаустрофобии, была полна решимости научиться справляться с подобными трудностями самой и помогать справляться другим, и Эларейн Сарахт — один из немногих юношей, кого Тегал сочла достойным обучения. В качестве ментора Джулиан мог называть обоих по личному имени, и спустя почти три месяца на Кардассии это было ему в диковинку. Казалось, кардассианцы весьма неохотно шли на близкий контакт и предпочитали обращаться друг к другу по фамилиям даже после долгих лет совместной работы. Однако менторство было своего рода искусством — как с опозданием начал понимать он истинную причину недовольства коллег. Далеко не все из них были готовы стать менторами, но чем больше Джулиан понимал значение этой социальной связи в кардассианском обществе, тем больше убеждался в верности принятого им решения. Людям нужно было напомнить о том, что их связывают друг с другом не только потери и утраты, не только общая боль и долг перед государством. Что есть или может быть что-то еще. Эларейн и Рила, к тому же, оказались просто незаменимы во всем, что касалось дополнительных поручений. Лето все еще было в разгаре, и Джулиан старался лишний раз не выходить на улицу до наступления вечера, поэтому их помощь была для него неоценима. В первую очередь это касалось вопросов, не связанных с медициной, но таковы были права ментора — он мог вовлекать учеников и в другие аспекты своей или социальной жизни. Это было не в духе Федерации, но он успокаивал себя тем, что никому не наносит вреда, следуя кардассианским правилам — по крайней мере в том, что касалось менторства. Харот, необходимую для создания атмосферы праздника, как оказалось, приготовить было совсем несложно — с этим мог справиться даже ребенок. Что важнее, ингредиенты для смеси были легко доступны и не требовали существенных затрат — а это значило, что город, а вместе с ним и весь остальной дистрикт, наполнится тысячами маленьких огней, которые в этом году будут символизировать надежду на возрождение того, что было утрачено. Ученики Джулиана с энтузиазмом восприняли возложенную на них миссию — проследить, чтобы харот приготовлялась повсеместно, чтобы люди вспомнили, что приближается праздник. Сам Джулиан был слишком занят, чтобы заниматься приготовлениями, поэтому для него смесь подготовила Рила. В отличие от Эларейна, настороженно, пусть и почтительно державшегося с чужаком, Рила была от Джулиана в восторге почти детском и после своего чудесного спасения видела его в романтическом ореоле. Джулиан предложил ученикам также называть себя по имени, но они отказались — для Эларейна это было недопустимо, а Рила и без того постоянно добавляла в речь эмфазисы особого уважения, для нее было не просто недопустимо, а поистине немыслимо обратиться к Джулиану по имени. — Хотел бы я увидеть огни харот вместе с вами, тинн'лии, — Джулиан погладил Гарака по тыльной стороне ладони. — Почувствовать, как воздух наполняется пряным ароматом лопнувших вэйли'шашс, и смотреть на то, как мелькают крылья в сиянии огней в мягких сумерках, — аппарат снова пискнул несколько раз, и Джулиан почти инстинктивно поднес холодную, несмотря на температуру в комнате, ладонь кардассианца к губам, чтобы согреть ее дыханием. — Пожалуйста, очнитесь.