Рассказчик

Следующие несколько дней были странными и выматывающими. Гарак периодически начинал отвечать на какие-то реплики и истории, сказанные и рассказанные Джулианом, пока он лежал в коме, и Джулиан никогда не мог знать, чего коснется очередной ответ Гарака — и на что он захочет ответить. Гарак подмечал такие мелочи, что становилось очевидным — не было ничего, что он бы упустил. Не было никакого шанса, что он не слышал признания Джулиана или не знал о том, что произошло во время праздника. Это состояние неопределенности, в котором Джулиан тонул, совершенно беспомощный, как мотылек хитта, попавший в сладкую ловушку, действовало на нервы, делая его более неуклюжим и менее сосредоточенным. Медсестра Равал, снова подменявшая Докул, осторожно поинтересовалась, когда Джулиан чуть не опрокинул столик с инструментами: — Что-то не так с вашим тинн'лии? Этот вопрос стал последней каплей. Дернувшись при звуке слова, значение которого оставалось для Джулиана загадкой слишком долго, он подумал о том, что это было неизбежно. Он должен был поговорить с Гараком начистоту, и если Гарак предпочитал "случайные" оговорки и замечания между делом, то Джулиан не мог так больше. Он должен был знать — каким бы ни был ответ. Но Гарак снова его опередил. — Джулиан, могу я войти? — он появился на пороге его комнаты как раз тогда, когда Джулиан рассеянно просматривал отчеты Эларейна и Рилы — потому что мысли его были заняты другим. Дождавшись утвердительного ответа, Гарак прошел внутрь, невольно оглянувшись на пустое пространство, которое раньше занимала биокровать — и он сам. — Гарак, я хотел поговорить с вами... — начал Джулиан, но улыбка кардассианца обезоружила его, едва было собравшего всю свою решимость в кулак, и он замолчал. — Какое совпадение, я тоже хотел поговорить с вами, — Гарак подошел ближе. — Знаете, Джулиан, все эти месяцы я слышал ваш голос, который говорил со мной. Поначалу я думал, что мне это снится... — он сделал паузу, внимательно вглядываясь в лицо Джулиана, — но что-то заставило меня усомниться. — Что именно? — спросил Джулиан, однако его вопрос остался без ответа. — В моем сне вы называли меня совсем другим именем. Точнее, это было не имя... — Гарак замолчал и медленно приподнял надбровные гребни, ожидая подтверждения своим словам. — Только не говорите, что мне послышалось. Джулиан глубоко вдохнул, собираясь с духом. — Я называл вас тинн'лии. Насколько я понимаю, это значит "друг" по-кардассиански, — он перешел на федеральный стандарт. — Насколько вы понимаете, Джулиан, это не просто "друг" по-кардассиански, — парировал Гарак, прожигая его взглядом. — Джулиан... — Джулиан поднялся, чтобы у Гарака не было преимущества в росте, но тут же отступил на шаг, — в самом ли деле вы не смогли бы отказать мне, чего бы я ни попросил? Гарак полуприкрыл глаза, а его гребни заметно потемнели. Горечь вязала на языке, и Джулиан вскинул на него горящий взгляд. — С вашей стороны в высшей степени неуместно задавать мне подобные вопросы, Гарак. Глаза кардассианца снова распахнулись и весь он изменился в лице, несмотря на то, что его гребни потемнели еще сильнее. — Во-первых, у меня есть имя, Джулиан, с использованием которого у вас не было никаких проблем, когда вы полагали, что я не могу вас слышать. Во-вторых, — его ноздри угрожающе раздулись, — я чувствую себя почти оскорбленным вашим предположением. — Неужели? — брови Джулиана взлетели вверх в изгибе, полном иронии. — Что же в таком случае вы хотели бы у меня попросить? — он почувствовал, как его скулы против воли заливает краска. — Останьтесь на Кардассии, — Гарак смотрел на него немигающим взглядом и как будто бы был еще на шаг ближе. — В качестве кого? — внезапно Джулиана охватила долго сдерживаемая злость. — Врача? Может быть, шпиона Федерации? — он усмехнулся, выразительно раскрывая глаза чуть шире. — Вашего тинн'даа? — последнее слово разрезало воздух, точно удар хлыста. Звенящее молчание, повисшее между ними, резко отрезвило Джулиана, возвращая способность ясно мыслить и терпкое послевкусие. Гарак просил его остаться. Разве этого было недостаточно? И если нет, то чего же хотел он сам? — В качестве моего тинн-хшасс'лии'тау, — Гарак продолжал смотреть на него немигающим взглядом, который невозможно было прочитать. Глаза Джулиана расширились, словно он не мог поверить в то, что слышал. Горячая волна сбежала вниз по его позвоночнику, и в следующую секунду он притянул Гарака к себе и поцеловал. Поцелуй получился неловким, но когда Джулиан почувствовал, что Гарак отвечает ему со всей страстью, на которую был способен его измученный комой организм, что-то словно щелкнуло у него в голове, отменяя все негласные запреты, сметая все сомнения и откладывая любые возможные вопросы на потом. Он сам не заметил, как они оказались на пороге спальни, где Гарак ненадолго остановился, чтобы стянуть с Джулиана тунику. — Вы заставили меня очнуться, когда больше всего на свете я хотел никогда больше не просыпаться, — прошептал он Джулиану на ухо, прежде чем опрокинуть его на кровать. — Вы просто не можете улететь. Он вновь накрыл губы Джулиана своими, попутно избавляя их обоих от одежды. Джулиан исследовал пальцами кожу и гребни кардассианца, касаясь везде, где мог дотянуться, и думая о том, что ждал этого так долго. — Я почти отчаялся, — признался Джулиан, тяжело дыша под умелыми руками и губами Гарака. — Я слышал все, что вы говорили, Джулиан. Чувствовал каждое прикосновение. Посреди мрака и холода, которые окружали меня, вы были назойливым светом, который не давал мне забыться окончательно, — запечатлев почти нежный поцелуй на его шее, Гарак приподнял бедра Джулиана, направляя себя. Джулиан шумно вдохнул и застонал, изгибаясь. — И я шел на ваш голос. Потому что другого выбора вы мне, кажется, не оставили. Он сорвался на быстрый ритм почти сразу же, и любые остатки мыслей исчезли из головы Джулиана. Остались только здесь и сейчас — и здесь и сейчас был Гарак, и ничего кроме Гарака, в прикосновениях которого он тонул. Каждый его толчок отзывался в теле Джулиана каскадом ощущений, которые хотелось испытывать еще и еще. Движения кардассианца были на удивление властными для того, кому следовало бы еще пару дней пролежать в постели. Что же, теперь не было сомнений в том, в чьей постели ему стоило их провести. Сделав последний рывок, он застонал, достигнув пика, и вышел из тела Джулиана, вызвав у него невольный разочарованный стон. Однако уже в следующее мгновение перед мутным, затуманенным взором Джулиана предстала картина, которую он совершенно не ожидал увидеть. Гарак возвышался над ним, балансируя над его бедрами, широко разведя колени — растрепанный, тяжело дышащий, с потемневшими до угольного оттенка гребнями и взглядом, который, казалось, проникал в самые потаенные глубины его мыслей и чувств. Направив возбужденный член Джулиана в себя, Гарак медленно опустился вниз, с протяжным выдохом принимая его на всю длину. Завороженный, Джулиан не мог оторвать от него взгляда, выгибаясь теперь уже оттого, как, охваченный приятной теснотой тела кардассианца, он был переполнен ощущениями, готовыми толкнуть его за грань. Гараку хватило всего несколько плавных движений, чтобы Джулиан запрокинул голову, изливаясь в него с почти неприемлемо громким стоном. По губам кардассианца скользнула невозможная для определения на федеральном стандарте улыбка. Он наклонился вниз, целуя Джулиана, сначала нежно, потом страстно, спускаясь дорожкой поцелуев с его губ вдоль подбородка и челюсти на шею и плечи. Обхватив Джулиана руками, Гарак перевернулся, соскальзывая с его члена и оказываясь под ним. Не переставая исследовать кожу Джулиана губами, он причудливо переплел их ноги в одному ему ведомом танце, а затем перевернулся снова, снова оказываясь сверху. Джулиан смотрел на него широко открытыми глазами, пытаясь вобрать взглядом как можно больше, понимая где-то на краю подсознания, что происходящее имеет какой-то дополнительный смысл — а, может, и не один — который он пока не в силах разгадать. Гарак провел костяшками пальцев по щеке Джулиана, снова нежно целуя его в губы, а затем прижался лбом к его лбу, неотрывно глядя в глаза. Расширившиеся зрачки Гарака закрывали половину более светлой радужки, и Джулиан подумал, что его собственные глаза в полумраке должны казаться совсем черными. — Я люблю вас, Джулиан, — сказал Гарак на федеральном стандарте и повторил то же самое на кардаси, открывая, как много может потерять столь простая фраза, сказанная не на том языке. — Кажется, нам стоило сказать об этом друг другу очень давно, — ответил Джулиан на кардассианском, вложив максимальное количество дополнительных смыслов, на которое был способен. — Я люблю вас, Элим. И он снова соединил их губы в поцелуе.