Принцесса?!

Машка смотрела на листок большими от изумления глазами и очень хотела проснуться. Не верилось, что всё получилось так: того несчастного балла, которого ей не хватило на конкурсе чтецов, чтобы хотя бы сравняться с победившей девятиклассницей, ей не доставила именно её классная. Вообще, в рейтинге математички Маша заметно отставала по всем пунктам. От Татьяны Александровны и Инны Владимировны Кораблёва получила максимум, а победительница на пару-тройку баллов меньше. Бывшая географичка, с которой отношения у десятиклассницы были благополучно натянуты до предела, почти одинаково оценила выступления обеих девушек. А судя же по нарисованным рукой блондинки цифрам, Светлана Викторовна намеренно занижала баллы Маше. Со своим навыком моментально считать в уме она вполне могла подглядывать в бланки других членов жюри, прикидывать результат и ставить Машке меньше, чем та заслужила. И открытым в этом случае оставался только один вопрос – зачем? Что Кораблёва ей сделала, что математичка решила так резко испортить впечатление о себе? Больше всего Машке было больно от того, что она видела в женщине своего личного кумира, а та легко её предала. Она любила учительницу так сильно, как не любила никого за все свои шестнадцать лет жизни. Но сейчас в одно мгновение внутри неё всё рухнуло. Остался лишь непонятный коктейль мыслей и чувств. Она вспомнила задорный блеск мятно-зелёных глаз, и пальцы рук сами по себе сжались от злости в кулаки. Ей уже ничего не хотелось, ничего не было нужно. Она просто вылетела из кабинета русички и, пробежав мимо той в коридоре, рванула на улицу. Только там, почувствовав отрезвляющий поток воздуха, она чуть умерила пыл. Домой она возвращалась с пустой головой и разбитой душой. * Во вторник на занятие по математике Маша не пришла. И это сильно насторожило Светлану Викторовну: ей казалось, что эта девчонка всё готова отдать за такие их встречи наедине. А сейчас она очень грамотно прошляпила эту возможность. Но ещё больше женщину волновала роза, неожиданно появившаяся на её столе в день рождения. Это был подарок. Догадалась она об этом по открытке, приложенной к цветку. В той крупным, не знакомым для неё почерком была написана стандартная поздравительная фраза. За ночь блондинка перебрала сотни вариантов того, кто мог сделать подарок анонимно. Она долго думала на Машу. Или, на самом деле, просто хотела думать на неё. Для математички её ученица уже давно перестала быть лишь ученицей и стала кем-то, чей статус в своём сердце женщина пока не могла определить. Она отказывалась верить сама себе в том, что влюбилась в десятиклассницу. Что сумела опять наступить на прежние грабли. Это значило бы очередной и полный провал в личной жизни. Поэтому она всё ещё надеялась, что у неё по отношению к Кораблёвой изредка проявляется именно материнская нежность. И, хотя она видела, что чувствует девушка в ответ, настойчиво продолжала убеждать себя в обратном. Так что, размышляя над личностью анонима, она ощущала приятное смущение. И ей нравилось это внимание со стороны Маши. В её жизни такие добрые и милые любовные загадки были редкостью, чаще возникали несмешные драмы. А девушка дала ей какую-то призрачную надежду на то, что жизнь-то в её тридцать семь вовсе не закончилась. Только вот у блондинки не было никаких фактов, доказывающих, что подарок сделала Кораблёва. Почерк в открытке был другим. Маша, как думала женщина, не могла точно знать дату, потому что последнюю учебную неделю, когда класс поднял бурные обсуждения по этому поводу, пропустила. Да и сама девушка с её характером никак не позволила бы остаться незамеченной. Она сама по себе была такой, что любила обращать на себя внимание. И если бы, чисто теоретически, она действительно принесла розу, то дала бы о себе знать: как будто случайно столкнулась бы со Светланой Викторовной в этот день в школе; подписалась бы на обороте карточки. В конце концов, пришла бы и открыто поздравила, ведь всеми своими действиями вот уже на протяжении двух месяцев она добивается взаимности. Она нарочито громко делает женщине комплименты. Она доводит её до белого каленья. Она посвящает ей стихи и не стесняется читать их при всей школе. Она всегда и всюду старается быть рядом. Это ли не желание рассказать о своих чувствах? Для себя математичка решила, что Машка очень напоминает ей её саму в школьные годы. В тот же вторник произошло ещё кое-что, выбившее блондинку из колеи. Половину дня она провела за подготовкой материала для своих десятиклассников и выбором города для экскурсии с ними же. Ей почему-то захотелось остановиться на Нижнем Новгороде. И когда она уже собиралась уходить, за дверью послышались тяжёлые шаги. Через мгновение на пороге показался молодой мужчина со светлыми волосами и серыми глазами, держа в руках большой букет нежно-кремовых лилий. - Дымова Светлана Викторовна? – уточняюще спросил он, поднимая от бланка на планшете внимательный взгляд. И только сейчас женщина заметила, что на его форменной куртке и кепке было написано название хорошего цветочного магазина города. - Да, это я, – блондинка кивнула. Она недоверчиво окинула взглядом курьера, нахмурилась, когда ощутила тонкий аромат цветов, и внезапно растеряла всю свою смелость. Она чувствовала себя неловко от понимания того, что букет – для неё. - «Опять выходки Кораблёвой?» – мелькнула мысль, и курьер, будто уловив её смятение, быстро отдал цветы и протянул бланк: - Оставьте автограф, пожалуйста, – уголки его губ нервно натянулись, и улыбка стала больше похожа на оскал трусливого зверька, который, впрочем, предлагал только шариковую ручку. Но женщина ещё долго не решалась её взять, потому что ногти до боли впивались в ладони, как и странные и глупые мысли глубоко проникали в голову, устраивая там бардак. Она видела, что где-то среди плотных, красивых бутонов уголком вверх торчит записка. - «Точно Кораблёва. Любительница анонимности», – недовольно продолжал внутренний голос, когда блондинка ставила подпись в нижнем правом углу листа. Стандартная процедура. - Хорошего Вам дня! – напоследок бросил курьер в красной форменной куртке и кепке, после чего дверь за ним с глухим стуком закрылась. Светлана Викторовна сверлила букет взглядом. И, наверное, если бы он мог, то обязательно смутился бы от столь излишнего внимания к себе. Потом аккуратным движением пальцев она достала записку, развернула её и совсем не удивилась. «Ваши прекрасные глаза всё ещё не дают мне покоя». Только понятнее от этой записки ничего, в принципе, не стало. * Вторая четверть началась в пятницу. Маша шла в школу с маниакальным желанием прогулять первый урок – математику. Она не хотела видеть Светлану Викторовну. Ей стало казаться, что отныне она на дух не переносит эту женщину, видит в ней большого врага и была бы рада ограничить количество встреч с ней. И, хотя она понимала невозможность собственных мимолётных «хочу», искренне надеялась, что урока не будет. Что математичка заболела, например. Как Даша, например. Метельская позвонила поздно вечером в среду и сказала, что их с Машей прогулка дала о себе знать — температура, кашель и ужасная головная боль. Это было в характере Даши: она любила болеть в каникулы, без этого было никуда. Дай ей волю, она бы могла поймать какой-нибудь вирус ровно с началом выходных и ровно с их окончанием могла бы выздороветь. И так каждый раз. Тысячи раз за время их дружбы с Кораблёвой. Только вот сейчас она поправиться не успела, поэтому в первый учебный день после каникул Машка брела от дома в сторону школы в гордом одиночестве. Она не любила такие моменты. Как только она оставалась одна, сразу же появлялось время для назойливых мыслей, которые она гоняла в голове всю ночь до. И не одну-то ночь, на самом деле. С понедельника она не могла отпустить ту ситуацию с результатами конкурса, которые случайно нашла в кабинете Татьяны Александровны. Она измучила себя всю. До истерического смеха. До дрожи в коленях. До непонятного отвращения к самой любимой женщине. Она помнила, что блондинка охотно отвечала ей взаимностью на все провокации, хоть и пыталась иногда сдерживаться в рамках. Просто её характер был далеко не похож на облако сладкой ваты: настроение менялось ежесекундно без видимых на то причин. Да ведь и Машка-то родилась такой же. Но лишь с той разницей, что переменчивый характер не позволял ей причинять боль человеку, который ей симпатичен. А если женщина решилась на этот шаг, значит, симпатию девушка просто себе надумала. В конце концов, Светлана Викторовна – её учительница, и их отношения жёстко регулируются школьным уставом. Говорить тут больше не о чем. Стоило Маше подняться на третий этаж, как перед её глазами предстала совсем уж не занимательная картина. Откровенно говоря, не хотелось бы начинать утро с таких зрелищ, чтобы потом не чувствовать тошноту. Так вот: из учительской ей навстречу вышли двое – Светлана Викторовна и ненавистная одноклассница Алиса Позднякова. Рыжая помогала математичке донести до кабинета стопку тетрадей. Машке аж перекреститься захотелось. Но она лишь презрительно стрельнула взглядом в их сторону и, не здороваясь, свернула в другой, маленький, коридор. Там у подоконника её ждала Алина. Вплоть до начала урока математики девушки проболтались в коридоре, обсуждая разные темы. Им было о чём поговорить спустя такой долгий период разлуки. В основном, конечно, Машка повествовала о своих осенних приключениях, стараясь ничего не упустить и рассказать как можно более захватывающе. Алина слушала с немым восторгом. Ей нравились эти разговоры ни о чём, нравилось, как горели глаза у подруги. Она сразу же, ещё когда они только познакомились в пятом классе, посчитала Машу особенной, поэтому ей захотелось непременно завести с той дружбу. За неё всё сделала Кораблёвская решительность. И сейчас Алина имела возможность близко общаться с человеком, который был ей приятен. Девушки слишком увлеклись диалогом, и не заметили того, как резко опустели коридоры. В кабинет математики они вошли через пять минут после начала урока. Светлана Викторовна смерила их равнодушным взглядом и кивнула, позволяя опоздавшим занять свои места. Алина прошмыгнула за свою четвёртую парту среднего ряда, а Кораблёва, воспользовавшись тем, что ни с ней, ни с Соболевой не было соседа (эпидемия какая-то, ей-богу), пристроилась рядом. Она успела выложить учебник, тетрадь и тубус с письменными принадлежностями, когда в неё прилетел укоризненный вопрос: - Кораблёва, когда это ты к Соболевой за парту успела переехать? – Светлана Викторовна, отложив в сторону учебник, с важным видом сняла очки и глянула на девушку. Та неуверенно пожала плечами, поднимая глаза. Блондинка кивнула на Машкину вторую у окна: – Марш на своё место! Маша скорчила недовольную гримасу, но послушалась. Подумаешь, отсидит она математику за своей партой, а на других уроках всё равно переберётся к Алине. И Светлана Викторовна об этом даже не узнает. Главное, сейчас не нарываться на неприятности. Но Маша была бы не Машей, если бы спокойно отсидела всё занятие, полностью погрузившись в мир цифр и ненужных графиков. Весь урок, с того момента, как учительница взялась объяснять новую тему, и до самого звонка, Машка внимательно за ней следила. Движения у неё были очень аккуратные и как будто чрезвычайно обдуманные. Пока она тянулась вверх, чтобы нарисовать ось координат, её блузка чуть приподнялась, оголяя тонкую полоску незагорелой кожи на пояснице. Кораблёва чуть сознание не потеряла – эта картина настолько завораживала, что иногда становилось трудно дышать. Она смотрела, оценивая красивую фигуру учительницы и про себя ругалась: она не должна думать о блондинке с такого ракурса. Но контролировать себя в этой ситуации не представлялось возможным. Светлана Викторовна была одета в блузку персикового цвета, чёрные обтягивающие джинсы и балетки, и весь этот её образ создавал в голове Маши картины, одну неприличнее другой. Девушка была благодарна всем силам за то, что женщина была сегодня без каблуков. Это обстоятельство позволило ей оценить плавные и правильные изгибы тела математички. Светлана Викторовна напоминала студентку, только-только выпустившуюся из университета, с математического факультета. Всем своим видом она опровергала догадки о своём возрасте. Сколько ей там исполнилось? Тридцать семь? Пф, да ей вечно семнадцать! Когда Светлана Викторовна, объяснив тему, дала задания для решения у доски и стала вызывать жертв, она резко переместилась куда-то ближе к Машиной парте. Девушка воспользовалась и этим: она без зазрения совести стала любоваться прекрасным профилем. Казалось, всё в этой женщине идеально – и тело, и лицо, и голос, и... Тут десятиклассница вспомнила про отвратительный характер блондинки, и её мгновенно накрыло новой волной ненависти. Она отвернулась и, прикрывая лицо ширмой волос, принялась рисовать. Резко, отрывисто и не совсем аккуратно. Она любила выплёскивать эмоции через творчество. Пусть и совсем бестолковое. Оно позволяло забыть ей о том, что, кроме её неровных штрихов, есть ещё какой-то другой мир, странный и ненавистный. Для полного счастья ей не хватало только любимой музыки в наушниках, но наглеть до такой степени она не планировала. В конце концов, блондинка за подобные выходки опять начнёт её отчитывать. - Ты почему ничего не решаешь? – внезапно и очень тихо спросила Светлана Викторовна, присев на свободный стул рядом с ученицей. Девушка дёрнулась. Математичка не успела заглянуть той в тетрадь, чтобы узнать, над чем она так усердно трудится, потому что Маша резко перелистнула. А там, куда она листнула, была записана лишь новая тема. – Ты что-то не поняла? – ещё тише поинтересовалась блондинка. Машка поёжилась от звуков её голоса, раздавшихся где-то совсем рядом с ухом. Она подняла словно умоляющий взгляд на учительницу и хотела было сказать, что не поняла то, какого чёрта женщина так несправедливо с ней обошлась на конкурсе чтецов. А потом передумала: скандалы с утра пораньше – вещь плохая. Вместо этого, не разрывая зрительного контакта, девушка осторожно протянула ладонь и вложила в руку математички листок. В ту же самую секунду раздался спасительный звонок с урока. Дымова спешно поднялась со стула, захватывая с собой записку и диктуя задания для домашней работы. После звонка десятиклассница не задержалась в кабинете ни на минуту. Она быстро собралась и самая первая вылетела в коридор. А Светлана Викторовна, оставшись одна, села за свой стол и неуверенно развернула листок. Там было стихотворение. Мне жажда есть – о Вас не мыслить больше, Закрыв глаза, не видеть Ваши губы. Стереть из памяти Ваш голос проще, Чем не любить себя настолько грубо. Мне хочется сказать, что я здорова, Что отпустили душу Ваши чары, А ночью, часу ближе ко второму, Отдать Вам даром все свои кошмары. Я трепетно и верно жду момента, Когда проснусь без мысли с Вами и о Вас, Когда любовь не будет значить цента. Ну, а пока – Вы рядом. Здесь. Сейчас. Блондинка устало прикрыла глаза. На изнанках век в причудливом танце запрыгали картинки прошлого, и ей на секунду показалось, что Машка знает о ней всю правду. И даже больше. [А почерк, кстати, был не такой, как в записке с розой. Чёрт!] * Ещё один букет лилий курьер принёс утром в понедельник, прямо во время урока в десятом классе. Светлана Викторовна стандартно расписалась в бланке, получила пожелание хорошего дня и послала Алису налить воды в вазу. За всем этим Кораблёва наблюдала с неподдельным интересом. Математичка поймала её внимательный взгляд, когда ставила цветы в вазе на стол. Машка как будто настойчиво спрашивала «Кто?». И внезапная догадка схватила женщину прямо за горло. Она посмотрела на девушку, та стрельнула зелёными глазами в ответ, и они друг друга, казалось, поняли: записка «И Ваш голос всё ещё звучит в моём сердце» была от Евгения.