Принцесса?!

Машка захлёбывалась слезами, утыкаясь носом в подушку. Она потеряла счёт времени. Не помнила, сколько уже так лежит и когда уехал отец. С тех пор, как она узнала о романе Светланы Викторовны и Евгения, прошло пару недель. Всё это время она ходила тенью, мало с кем разговаривала и почти не посещала уроки математики. Старалась и в коридоре, если случалось встретиться, избегать женщину. Было невыносимо и больно, но она до последнего держалась. А, оставшись одна, дала волю эмоциям. Она проклинала всё на свете, швырялась учебниками и карандашами, глотала слёзы, до крови закусывая губы. Она не представляла, что будет делать дальше. Казалось, всё окончательно рухнуло. Разошлось по швам. И с учётом того, что ни иголки, ни ниток у Кораблёвой не было, никакой надежды не оставалось. А потом как-то внезапно решение нашло само себя. Внутри что-то потеплело, и девушка пулей вылетела из своей комнаты. * Голова уже совсем ничего не соображала. Маша зажмурилась, ощущая, как по телу пробегается электрический заряд, и резко выдохнула. Облако пара рассеялось через секунду. Перед глазами мелькали цветные круги, словно гипнотизировали. Неимоверно хотелось спать. Но она упрямо подняла взгляд на окна, в которых горел мягкий жёлтый свет. Потом посмотрела на часы, но ничего не увидела. Включила фонарик на телефоне – стрелки показывали половину восьмого вечера. Она подумала, что самое время для каких-нибудь глупостей, поэтому двинулась в сторону нужного подъезда. Заледеневшими пальцами резко рванула дверь на себя и не без язвы отметила, что домофонный механизм полетел. Холод сделал своё дело, и все магниты, которые должны были защищать подъезд от посторонних, покрылись слоем инея. Это сыграло Кораблёвой на руку. Ноги слушались её плохо, а она всё равно упорно поднималась на нужный этаж. Пока считала ступеньки до заветной квартиры, успевала представлять, что скажет. Или – сможет ли вообще что-то сказать. Идей было много. И руки поцеловать, и в лицо плюнуть, и выпить предложить, и просто молча уйти. Один вариант был сказочнее другого. Но все они были такими же безнадёжными, как сама Машка в таком состоянии: она была мертвецки уставшая и неприлично пьяная. Она не то что говорить, думать без запинок не могла. Во внутреннем кармане куртки на дне прозрачной бутылки ещё плескались самые вкусные глотки коньяка. Она стащила его из папиного мини-бара после отъезда того в командировку. Долго рассматривала, прикидывая, стоит ли вообще начинать это дело. Разум был против, а внутренняя обида заставила без слов открутить крышку и попробовать из горла. То, что было дальше, вспоминалось с трудом. Кораблёвой лишь частично удалось восстановить цепь событий в соответствии с их хронологией. Отлично она знала только одно – зачем припёрлась сюда, к дому своей математички. Поговорить откровенно и без посторонних. Посмотреть ей в глаза и понять, что ей всё ещё на девушку не плевать. Ей [Машке] безумно хотелось верить, что Светлана Викторовна сейчас сидит одна, пьёт чай и даже не подозревает о надвигающейся катастрофе. И имя ей – Маша Кораблёва. Пьяная Маша Кораблёва, если быть точнее. Когда девушка оказалась на нужном этаже, она прислонилась спиной к стене, чтобы перевести дыхание. Сердце колотилось с бешеной скоростью, и, казалось, оно готовилось выпрыгнуть. Внутри органы скрутило так, что с губ чуть не сорвался крик. Хотя всё это было только от волнения. Мозг не был затуманен алкоголем до критической отметки. Он многое воспринимал твёрдо, трезво и сам себе посылал импульсы о нехватке смелости. Градусы не повысили это ненужное для Машки чувство, поэтому ей и казалось, что её засунули в стиральную машинку в режиме полоскания. Но отступать было уже некуда. Она ткнула пальцем на звонок, разнося по квартире длинную и пронзительную трель. С секунду держалась тишина, и Машка уже засобиралась домой. Нет, значит, нет. Видимо, не сегодня. Её остановили послышавшиеся за дверью шаги. Они приближались так стремительно, что сердце перебежало в пятки, оставляя после себя волну дрожи. Больше всего она пришлась на колени: стоять ровно теперь было невозможно. Замок щёлкнул раз, второй, и на пороге, не заглядывая в глазок, возникла Светлана Викторовна. На ней был лёгкий домашний халатик, который она запахнула прямо под носом своей ученицы, и тапочки на босую ногу. Машкина фантазия активировалась. Женщина же в удивлении раскрыла рот, боясь что-то сказать. Сложно объяснить, какие сдвиги в то мгновение случились в голове Маши, но она решительно отодвинула блондинку и вошла в квартиру. Не церемонясь, скинула в коридоре ботинки, бросила куртку на банкетку и наугад двинулась вперёд. Она не понимала, куда идти. Её вёл инстинкт. И первый поворот, в который она вписалась, оказался верным – кухня. Девушка точно знала, что уже через считанные секунды следом за ней войдёт математичка и устроит допрос. Поэтому она начала заранее готовиться: поставила на стол почти пустую бутылку, нашла два стакана и разлила по ним остатки. По результату получилось, что блондинке предложить она могла лишь пару глотков. Ей показалось это несправедливым. В тот момент, когда она удумала всё недопитое отдать любимой женщине, выше упомянутая с непередаваемым выражением лица прибежала на кухню. - Кораблёва, какого... – начала она с высокой ноты, но палец Машки, приземлившийся на её губы, остановил поток нецензурной лексики. - Т-ш-ш, у меня всё под контролем, – абсолютно пьяным, но полным уверенности голосом отозвалась девушка и протянула учительнице стакан с остатками коньяка. Та поморщилась – она не любила крепкие спиртные напитки, и сейчас тоже была вынуждена отказаться. Отпихивая руку Машки в сторону, она злобно прорычала. Конфликт набирал обороты. - Это что такое? – резким движением Светлана Викторовна усадила Машу на стул. – Сколько ты выпила? Где вообще взяла? – она подняла голову десятиклассницы за подбородок и так крепко ухватилась за него, что любые попытки вырваться выглядели чересчур жалкими. – Что за повод у тебя появился, что ты не постеснялась довести себя до такого состояния, м? Машка пустыми глазами пялилась на блондинку. Женщине даже на секунду показалось, что та её не видит, не слышит и знать, в принципе, не хочет. А в Кораблёвой всё закипало. Стадии феерического безразличия и катастрофического волнения прошли, наступила следующая – гнев. Она скинула с себя руки учительницы, подорвалась с места, чуть не роняя женщину, сидящую перед ней на корточках, на пол, и грозно прошипела: - Вы мне баллы на конкурсе чтецов занизили. Вот что случилось! Вы это специально сделали, да? А я ведь для Вас старалась. Боялась, что могу разочаровать. Но Вы всё втоптали в грязь, как всегда-а-а, – она злобно вытерла с щеки солёную дорожку. – И с папой моим теперь встречаетесь. Хорошо Вам? Отлично устроились, я смотрю. А муж? А дочь? Они в курсе, что Вы за цветы и дорогое вино продаётесь. Или что там Вам ещё мой папа предложил, чтобы Вы с ним переспали? Вы... – в это мгновение ладонь блондинки обожгла кожу на щеке девушки, потом, дёрнувшись, съехала вниз и оставила только красный след после себя. Внутри у обеих всё опустилось, разрушилось и разлетелось на бесполезно-мелкие осколки. Машка почувствовала, как по этой же щеке с трудом пробежало несколько слезинок. Щипало. И совсем не лицо. Светлана Викторовна не дышала. Рука как будто онемела и перестала ей принадлежать. Она смотрела на Машу, та смотрела в ответ, и слов совсем не было. Любимые Машкины зелёные глаза сверкнули отчаянием, и в самых уголках притаились слёзы. Впервые в жизни Кораблёва осознала, что за всё под этим небом нужно платить. Ничего не бывает просто так. Каждая счастливая секунда в настоящем стоит месяцы несчастий в будущем. И такой платёж проходит без твоего ведома. С тобой не заключают договор, здесь нет рассрочек и кредитов. Просто сегодня смеёшься, завтра плачешь. Девушка внезапно оглянулась на свою жизнь каких-то пару месяцев назад. Тогда она знать не знала этой правды о своей математичке, видеть не видела её со своим отцом, и была бескрайне счастлива одним лишь чувством – любовью. Сейчас она за это расплачивается тем, что сердце в груди беспокойно мечется. И чёрт поспоришь с грёбаной жизнью, ведь даже придраться не к чему. Блондинка пришла в себя первой: - Прости меня, – на выдохе прошептала она, без колебаний прижимая Машку к себе. Та не сопротивлялась – она утонула в руках учительницы. Снова, спустя долгое время, она ощущала тепло, исходящее от любимой женщины, и готова была лишиться рассудка. Её больше ничего не заботило. Да, накричала. Да, влепила пощёчину. Но за её объятия можно Родину, наверное, продать. Главное, чтобы уже никогда не отпускала. - Я Вас люблю, – слова и непослушные руки десятиклассницы обвились вокруг шеи Светланы Викторовны, и блондинка притихла. От Машки пахло алкоголем и перечно-мятной жевательной резинкой. Пальцы у неё были холодные, а сердце отбивало бешеный ритм. Дальше произошло то, о чём Машка утром даже не вспомнит, а Светлана Викторовна будет видеть во снах и думать, что поступила неправильно. Девушка, не выпутываясь из объятий блондинки, ладонями обхватила лицо учительницы и, на долю секунды заглянув ей в глаза, поцеловала. Это даже не был поцелуй. Только смазанное, быстрое, почти без вкуса касание губ. Машка была чертовски пьяна, и мало что из него вообще поняла. У математички же дрожь пробежалась от макушки до кончиков пальцев. Она с огромным усилием подавила желание зарыть пальцы в волосы своей ученицы и углубить поцелуй. Она отстранилась, рвано выдыхая. Глаза у Кораблёвой стали почти чёрными. * Машка проснулась уже утром, когда приятный аромат закружился по комнате и прилип к её губам. Она сладко потянулась, распахнула глаза и чуть не вскрикнула от удивления. Обстановка была незнакомой. Она принялась вертеть лохматой головой, силясь понять, где оказалась. Обои на стенах были голубого цвета с пересекающимися под разными углами контрастными линиями. На полу лежал светло-серый ковёр. Из мебели – двуспальная кровать, тумбочки по обоим бокам, большой и высокий шкаф с зеркалами на дверцах, комод и телевизор. На комоде стояли фотографии в рамках. По ним Маша и решила сориентироваться. Она встала, сделала пару шагов до нужного места и снова чуть не вскрикнула от удивления. На снимках она увидела Светлану Викторовну: одну, с Полей и каким-то мужчиной, с Татьяной Александровной. Сразу же в мыслях и на изнанках век появились события прошедшего вечера. Десятиклассница вспомнила, как пришла, как кричала и плакала, как получила пощёчину. Чётче всего во всём этом она видела мятно-зелёные глаза любимой женщины. Больше ничего. Видимо, оно не было так важно. Кораблёва притихла, ещё раз прислушиваясь к аромату, и распознала в нём запах утренних блинчиков с вареньем или сметаной, например. Чуть не захлебнулась слюной и решилась выйти. Найти Светлану Викторовну труда не составило. Кухонная дверь находилась почти напротив спальни. Маша осторожно просунула любопытную голову и в немом восхищении приоткрыла рот. Блондинка стояла спиной. Босая, с чуть взлохмаченными волосами, в футболке и неприлично коротких шортах. И на сковородке у неё действительно жарились блины. Машка подумала, что хотелось бы начинать так каждое утро. Нет, не с головной болью и мыслью, КАК она попала в чужую квартиру. А рядом со Светланой Викторовной, которая, такая уютная, домашняя, готовит завтрак. Тогда бы жизнь снова обрела смысл. Но только девушка хотела отогнать эти бесполезные мечтания, математичка резко развернулась и поставила на стол тарелку с блинами. - Доброе утро, – прошелестела женщина, не поднимая глаз на ученицу. Вернулась к сковородке, сняла её с огня и скинула в раковину деревянную лопатку. Тут так кстати вскипел чайник. Беснуясь на плите, он пронзительно засвистел и выплюнул в потолок огромное облако обжигающего пара. Светлана Викторовна прихваткой обвила ручку и переместила нарушителя спокойствия на соседнюю конфорку. - Здравствуйте, – виновато отозвался голос Кораблёвой всё так же почти из-за двери. Потом она-таки рискнула войти, показавшись учительнице во весь рост. Но та и после этого внимания не обратила. Дымова достала две чашки, опустила в каждую по пакетику чёрного чая и, стараясь не ошпариться, залила их кипятком. По кухне разнёсся приятный цветочный букет. - Садись завтракать, – сухо, твёрдо, будто в школе, и Машка вздрогнула, когда женщина коснулась рукой её плеча. Подняла глаза, в которых не было ничего, и поджала губы, понимая, что тянет извиниться. Блондинка не ответила на молящий взгляд. Десятиклассница села. Чувствовала себя неуютно, поэтому долго ёрзала на стуле, хотя и был он мягким. Мешало ей то, что рядом была Светлана Викторовна. Это странное осознание – проснулась в квартире свой учительницы, завтракает с ней – не отпускало. Было ощущение, словно оно изнутри, оборвав, скомкало лёгкие и выкинуло их куда подальше. Дышать позволялось раз через десять. Крепко обняв ладонями чашку, она, отогнав столп пара, сделала глоток. Вспомнила, как жадно глотала вчера алкоголь прямо из горла. Стало мутить. - Тебе что к блинам? Варенье, сгущёнку? – заботливо, но стараясь скрыть эту самую заботу под маской равнодушия, поинтересовалась женщина и внимательно обратилась на Машку. Та недоверчиво сводила брови на переносице. Подобное зрелище чуть не вызвало на губах математички улыбку, хотя она и успела её предотвратить, понимая, что лишь больше привлечёт к себе внимание ученицы. - Вас, – болезненно выдохнула девушка в ответ, но, приняв унизительность своих слов, ещё больше уткнулась в чашку: – Варенье. Светлана Викторовна хмыкнула. Решила никак не комментировать, а сделать вид, будто не услышала. Но в голове всё равно запустился проектор, показывая на экране мыслей весь вчерашний вечер. Он был как на ладони: живой, осязаемый и незабываемый. Неповторимый и глупый. Блондинке не хотелось об этом думать. Ей казалось, что она совершила ещё одну самую большую ошибку в своей жизни. Машке только шестнадцать, у неё все влюблённости впереди. А у Светланы Викторовны в душе уже давно перевелись чувства. Да, она могла испытывать симпатию. Да, ей тоже крутило внутренности от чьего-нибудь взгляда. И Маша ей тоже, конечно, нравилась. Но она не могла дать этой несносной девчонке то, что та хотела. То, что она заслуживала в своём романтичном возрасте. Учительница отвлеклась, доставая из холодильника варенье. Оставалось только то, которое привезли родители, – из грецких орехов. Она с абсолютно невозмутимым видом поставила банку перед девушкой и села, делая несколько быстрых глотков остывающего чая. Маша недоверчиво взглянула, отводя губы трубочкой вправо. - Не отравлю, не бойся, – заметила блондинка этот обеспокоенный, мечущийся взгляд ученицы. – По крайней мере, не сегодня. Так что ешь спокойно. Оно из грецких орехов. Родители мне его пару месяцев назад из Риги привезли. Машка резко подняла голову, когда услышала знакомое название и интересный факт. Ригу она любила. А ещё любила узнавать что-нибудь новое из жизни любимой женщины. Теперь она была в курсе того, что родители блондинки оба живы-здоровы [тьфу-тьфу, чтобы не сглазить] и недавно они были в Прибалтике. Фотографий, наверное, много сделали. Девушка с чуждой ей жадностью смазала блин вареньем и откусила, надеясь не проглотить язык. Вкус был бесподобным. Про себя она отметила, что сладости из Прибалтики и кулинарные способности математички сочетаются по всем параметрам. - Вы каждый день такие завтраки готовите? — Маша вытерла кончики губ и невинно воззрилась на женщину. У той дёрнулись мышцы лица, и она отставила чашку, потому что чай был допит. - Нет, только для Поли, – подумав, она с плохо скрываемым волнением добавила: – А теперь – и для тебя, – девушка смутилась от услышанного, но в душе она была невероятно и бесповоротно счастлива. Ей было приятно: Светлана Викторовна приготовила завтрак специально для неё и не побоялась признаться. Так же, как и не бросала слов на ветер, блондинка никогда не делала ничего без причины. И если сейчас девушка имела возможность за обе щеки уплетать блины своей математички, то, значит, женщина относится к ней по-особенному. Спустя время, когда обе наелись, завтрак должен был подойти к своему логическому завершению, но Кораблёва не позволила. Светлана Викторовна хотела переместить обе чашки в раковину, чтобы помыть. Машка не дала. Она прикосновением горячей ладони к тонкому запястью, на котором болтался браслет с четырёхлистником, заставила остановиться, исподлобья взглянуть и сесть обратно. - Светлана Викторовна, – слетело случайно с её губ, а потом добавилась уверенность: – Простите меня за всё, что я вчера натворила. Уверена, я наговорила Вам в таком состоянии кучу глупостей. И сделала не меньше. Мне правда очень стыдно. Просто... я была в отчаянии. А другого способа успокоиться у меня, к сожалению, не нашлось. Я очень жалею о том, что всё так получилось. Что бы я вчера ни сказала, ни сделала, я считаю, что Вы – потрясающий человек. Моё счастье было Вас встретить. Простите ещё раз. У блондинки перехватило дыхание. Она многого из Машкиного монолога не уловила. Или – уловила, но неправильно. Потому что зацепилась больше всего за тот факт, что Маша, скорее всего, не помнит про поцелуй. С души упал булыжник. Возможно, сразу несколько. - Я не обижаюсь. Я всё понимаю и не осуждаю тебя. Просто хорошо, что ты вообще пришла ко мне, а не куда-нибудь ещё. Мне бы покоя не было, если бы с тобой что-то случилось. Но для меня странно, что ты ТАК настроена... А Кораблёва перебила, совершенно точно зная, куда зашёл разговор: – Я просто не хочу, чтобы Вы потом пожалели о своём выборе. Не хочу, чтобы страдали. Вы не знаете моего отца. Я не буду Вас пугать. Но факт остаётся фактом: он не пропускает ни одной юбки. После ухода моей биологической матери, а было это чуть больше десяти лет назад, он всего раз был женат. Брак распался через год после официальной регистрации. Дальше были лишь многочисленные женщины, отношения с которыми длились от пары недель до пары месяцев. И секретарша его, и администратор из бабушкиного ресторана, и дежурный терапевт, и моя репетиторша по английскому. Их было безумно много. И я не хочу, чтобы Вы стали «одной из». Мне не плевать на Вас и Ваши чувства. А ему – плевать. Он даже не заметит, как ему надоест этот роман, и познакомится ещё с кем-нибудь. Светлана Викторовна слушала внимательно. Верить не хотела, но почему-то всё же верила. В словах Маши было так много искренности, которая её и подкупила. Женщина была уверена, что эта девочка не желает ей зла, потому что сильно привязана. Машка же продолжала: – Он только с одной из этих женщин смог долго прожить под одной крышей. Больше двух лет, – девушка проглотила комок обиды. Разговоры о Лене всё ещё давались ей с трудом. – Она ушла в этом году, в начале октября, потому что не выдержала его постоянных измен. Маша говорила, а в мыслях спрашивала себя: «Зачем? Зачем я это делаю?». Она не понимала. Светлана Викторовна была для неё одним из самых лучших на свете людей, и если бы их роман с Кораблёвым зашёл так далеко, то сама она была бы не против пожить с этой женщиной в одной квартире. Но что-то не разрешало пускать дело в свободное плавание. Машка отлично знала своего отца, его привычки и пристрастия. Поэтому не оставалось сомнений, что он и с блондинкой поступит так же подло, как с остальными «возлюбленными». Девушка боялась за душевное спокойствие своей учительницы. А ещё – дико ревновала. Она, в какой-то мере, была собственницей. И считала, что внимания Светланы Викторовны достойна лишь она одна. Когда же на любовном горизонте появился её родной папа, она разозлилась и расстроилась. Сил и возможности бороться с ним просто не нашлось бы. Хотя и сказать, что в разговоре с зеленоглазой она преследовала цель настроить ту против Кораблёва, нельзя сказать. Эти откровения были пустой и слишком эмоциональной вещью. Она не контролировала себя после вечера с дикой дозой алкоголя в организме. Математичка не отвечала. Она безразлично сверлила взглядом поверхность стола и думала. Машка решила, что сейчас – лишняя. Вставая, хотела уйти, но её застал врасплох голос из-за спины: - Маш, – духу смотреть девушке в глаза не хватило, но она твёрдо и уверенно произнесла: – Не уходи. Новый год скоро. А я знаю, что ты одна праздновать будешь – папа же твой в командировку уехал. Да и я одна в этом году. - Вы предлагаете мне с Вами праздновать? – по-доброму ухмыльнулась она, чувствуя, что напряжение между ними испаряется. - А ты против? Не нравится моя компания? – с вызовом спросила блондинка и поиграла бровями. - Нравится. Ещё как нравится. Будь моя воля, я бы провела в Вашей компании весь следующий год. И всю оставшуюся жизнь, – она развернулась и двинулась в сторону спальни – она оставила там свой телефон. Он ей нужен был. Не для чего-то. Просто нужен и всё тут. А внутренний голос так ехидно и настойчиво повторял: «Как Новый год встретишь, так его и проведёшь». * Они сходили вместе в магазин, купили продукты и взялись за готовку. Пока Машка аккуратно нарезала крабовые палочки, Светлана Викторовна мариновала курицу и рассказывала о том, как получилось, что Новый год она должна была встречать в одиночестве. Дело было в том, что Полина уехала со своим отцом и его новой женой на каникулы в горы где-то в Австрии. У Павла с бывшей на этот счёт не было никаких договорённостей. Он просто в последний момент поставил её перед фактом, и она не решилась спорить. Вообще, мужчина часто брал Полю с собой, если ехал заграницу в отпуск. Он безумно любил дочь и хотел проводить с ней как можно больше времени, в том числе и в периоды дальних поездок. Светлана Викторовна же предпочитала ленивый отдых в пределах родного города. Да и не сказать, что на её зарплату в школе можно было бы позволить себе чудесные выходные на песчаном берегу у океана. Поэтому противиться Дымову женщина не видела смысла. Да, они не очень хорошо с ним расстались, она даже стала чувствовать ненависть к нему. Но от этого он не перестал быть Полининым папой, самым добрым и самым любимым. Ещё блондинка рассказала, что Поле с трудом даётся общение с новой женой Павла. Машка девочку понимала. Она сама выросла с кучей потенциальных и просто мачех, поэтому не видела в острой реакции Полины на другую женщину в жизни отца ничего необычного. Светлана Викторовна чувствовала себя спокойно, уютно. Впервые за столь длительный срок она была не одна и не без удовольствия предвкушала празднование. Она отвыкла от гостей. Последние несколько лет она дальше бесконечных истерик и недолгих встреч с дочерью ничего не видела. Сейчас, рядом с Машей, ожила. Она действительно дышала, а не просто рефлекторно вдыхала-выдыхала. Мгновениями отвлекаясь, она оборачивалась и наблюдала за Кораблёвой, когда та нарезала салаты. В душе клокотало странное чувство. Она уже давно поняла, что девушка для неё – особенная. Несмотря на все её попытки показать себя с худшей стороны, математичка всё равно считала её лучшей. У неё были потрясающие тёмно-зелёные глаза, иногда отливающие то в карий, то вообще в голубой. У неё была красивая улыбка и заразительно-весёлый смех. Она создавала вокруг себя какое-то неопределённое сочетание любви и ненависти к ней самой. Блондинка помнила и поцелуй. Всю ночь она из-за него не спала. Осознание, что Машка возится на кровати в соседней комнате, парализовало сновидения. Женщина лишь смотрела в потолок, изредка прикладывая влажную ладонь к губам. Поцелуй так яростно отпечатался, что ничего вокруг отныне не существовало. И сейчас, когда учительница отправляла курицу в духовку, она неосознанно притянула пальцы к своим губам. Чувства и внутренние органы сжались в комок. Кто бы знал, насколько сильно она хотела поцеловать Машку ещё раз. И пусть та бы её даже оттолкнула. И пусть бы больше никогда не позволила приближаться. Пусть. Главное, ещё одно мгновение с ощущением полного счастья. - Светлана Викторовна, – неожиданно руки десятиклассницы легли женщине на талию, и только тогда она обратила внимание, что уже несколько минут просто стоит, уперевшись ладонями в столешницу. Пришлось натянуто улыбнуться и слегка неловко развернуться в объятиях девушки. – Я закончила с салатами. - Молодец, Принцесса, – блондинка потянулась вперёд, доверяясь только крепкой хватке Маши, и плавным, неспешащим движением убрала с её лица прядь. А Машку обдало холодом и жаром одновременно. Этот её прозвище прицепилось к ней лишь среди близких родственников. Так называли её дома: у неё, у бабушки, у крёстного. Но не в школе. И даже Дашка предпочитала забывать о нём. А Светлана Викторовна назвала её Принцессой. Назвала. Без колебаний, сомнений, словно всё слишком привычно и правильно. Очередной эмоциональный порыв устроил ядовитый коктейль чувств и мыслей, и Кораблёва, как во сне, прошептала в самое ухо блондинке: – Я Вас люблю. Та неожиданно дёрнулась и едва не рухнула на пол. Маша успела помочь ей устоять на ногах. - Не надо, Маш. Пожалуйста, не надо, — учительница высвободилась. Сердце стучало, билось, рвалось где-то в горле. Она перестала дышать, словно на шее затянулся тугой жгут. Всё, что было, — назойливая, как муха, мысль «нельзя». Подступили слёзы, и она закрыла глаза, пряча их блеск под пушистыми ресницами. - Что «Маш»? — взорвалась Кораблёва, едва сдерживая желание сжать с силой вздрагивающие плечи учительницы. — Что «не надо»? Долго Вы ещё играть со мной будете? То взаимностью отвечаете, то «не надо». Я устала. Устала от Вашей неопределённости, — она обессиленно упала на стул и закрыла лицо ладонями. Чувствовала, как полыхают щёки. Градус повышался, и сделать с ним ничего было невозможно. Потом, скрестив руки на груди, она подняла взгляд отчаявшейся, загнанной в угол сомнениями девочки: — Чего Вы боитесь? Блондинка захлебнулась, и истерика вышла наружу. Неподъёмная масса боли потекла по лицу и шее влажными солёными дорожками. Женщина дрожала, держась рукой за область, где под пальцами трепетало сердце. Она была не в праве осуждать Машку за её чувства. Это всё равно, что винить всех и каждого за их вдохи и выдохи. Но сейчас было по-другому. Светлана Викторовна понимала, что сама позволила всему этому произойти. И, хотя ненавидела себя сильнейшим образом, девушку она тоже не хвалила. Верила, слова «Я тебя люблю» слишком серьёзные, чтобы Кораблёва могла ими так разбрасываться. Нельзя сказать это первому встречному, как нельзя и человеку, к которому тебя только [лишнее слово — тупо] тянет. Блондинка ощущала, что у её ученицы нет настоящих представлений о взрослых, прошедших многие трудности отношениях. Она настроила себе в голове воздушных замков без фундамента, придумала пустые идеалы влюблённых и теперь думала, что почти получила свою же учительницу математики. Всем своим видом десятиклассница показывала, что для неё эта их ситуация — всего лишь шутка. Забавная и долгая шутка. Женщина чувствовала себя обманутой. Ей казалось, что Кораблёва хотела самоутвердиться за её счёт, мол: смотрите, я и со взрослой женщиной роман закручу. А сама блондинка влюбилась. Погрязла в этом по уши, понимая, что помощи не дождётся. «Идиотка. Непроходимая идиотка», — как мантру, повторяла она про себя, глотая слёзы. - Чего Вы боитесь? — снова ударил по слуху срывающийся голос Маши, и блондинка сорвалась ещё больше. Она летела с обрывая цепляясь пальцами за скользкие стенки, которые осыпались. Она двигалась к неминуемой гибели. Задыхаясь, протянула слезливым голосом: - Ты маленькая. Ты ещё очень маленькая. Ты просто не понимаешь... - Нет, это Вы не понимаете! Вы сомневаетесь во мне? В моих чувствах? А я Вам скажу: я не привыкла шутить с любовью. Я считаю недостойным для человека, у которого есть голова на плечах, играть так. Если бы мне хотелось над Вами поиздеваться, то я бы выбрала что-нибудь банальное. Кнопки на стуле, воск на доске, мышь в ящике. Всё, но только не это, — девушка подошла, отрывая ладони блондинки от её лица, глянула в заплаканные глаза: — У меня серьёзные намерения. И обняла.