Принцесса?!

Новогодняя ночь плавно и ненавязчиво превратилась в ночь откровений. Вплоть до двенадцати часов Маша и Светлана Викторовна говорили о личном. Не стеснялись вопросов, честно отвечали, но не затрагивали тему последних нескольких дней – чувства. Девушке нравилось, как блондинка рассказывала о детстве, о родителях, о Татьяне Александровне. Она узнала, что русичка и математичка дружат ещё со школы и за всё это время отношениях их только окрепли [детали женщина не уточняла]. Узнала, что, будучи ребёнком, Светлана Викторовна сначала серьёзно занималась фигурным катанием, потом – рисованием, уже чуть позже – вокалом и бальными танцами. В общем, в поисках себя перепробовала всё возможное. Рассказала о родителях. Сейчас они постоянно жили в Петербурге. Переехали туда сразу же, как дочь вышла замуж, решив, что больше ей не нужны. А она очень в них нуждалась. Жизнь с мужем не была для неё сладкой: он сильно изменился с рождением Полины и переездом по работе в соседнюю область. В чужом городе, рядом с чужими людьми она чувствовала себя одинокой, брошенной. Ничего не спасало. Только дочка была её самым огромным счастьем, которое всегда обнимало и говорило на ушко, как невероятно любит. А развод с Павлом дался ещё сложнее, чем жизнь с ним. Она бросила работу, с головой ушла в депрессивное состояние. Чуть дольше полугода Татьяна Александровна приезжала каждые выходные и пыталась всеми способами помочь подруге, выдернуть её из этой бездонной пучины и поставить на ноги. Но действенных средств просто не было. Длинные судебные процессы так измотали Светлану Викторовну, что она перестала быть на себя похожей. Потом жизнь как-то резко переменила течение в сторону удачи. Татьяна Александровна в один тёплый весенний день, ничего не подозревая, приехала с хорошей новостью – в школу, где она работала, требовался учитель математики, и ей удалось убедить директрису, что есть отличная кандидатура. Светлана Викторовна сначала долго и пронзительно смотрела на подругу, а потом рассмеялась. Лебедева опешила, озадаченно хлопая ресницами. Всё встало на свои места, когда блондинка, отсмеявшись, поделилась планами на ближайшее будущее. Павла с повышением перевели обратно в их родной город. Уезжая, он, естественно, хотел забрать Полину с собой. Об этом и рассказал Светлане Викторовне. Женщина задумалась. В мыслях поднялся кавардак: она рисовала картины того, что было, что есть и что будет. Взвешивала «за», «против», отгоняла сомнения и чрезмерную радость. В итоге, бывшие супруги решили не ругаться ещё больше и пришли к общему мнению: вернуться они туда должны вместе. И на тот момент, когда Татьяна Александровна приехала уговаривать подругу, у той уже были собраны чемоданы. Светлана Викторовна поселилась в старой квартире, где жила когда-то с родителями. Из своей бывшей комнаты она сделала детскую для Полины, а сама перебралась в спальню родителей. Потом в назначенное время сходила на собеседование к директору школы, в которой работала подруга. И так понравилась этой суровой женщине с короткими седыми волосами и в блузке будто из советского периода, что та её сразу же приняла на работу. Предложила блондинке класс, оставленный её предшественницей. Математичка не стала отпираться и согласилась, надеясь, что десятиклассники, будучи уже довольно взрослыми, не доставят ей больших хлопот. Татьяна Александровна вела у них русский с пятого класса, хорошо знала всех. Поэтому поделилась с подругой наблюдениями, советами и смешными моментами, связанными с этими ребятами. По рассказам Светлана Викторовна поняла, что эти десятиклассники как будто для неё. Будто так и должно было быть, чтобы она устроилась на работу и они попали под её руководство. За последний летний месяц математичка совсем освоилась в школе и полюбила в ней каждый закоулок. Было хорошо, было спокойно. Это место возвращало её в давние, очень пыльные воспоминания. Их старая школа: длинные коридоры со скрипящим полом, просторные кабинеты и разрисованные парты, учителя с кипами тетрадей и запахом «Красная Москва». Кажется, время её детства было слишком далеко, чтобы так отчётливо его помнить. Но она помнила. Все маленькие и незначительные детали. В подробностях она прокручивала в голове и день, когда впервые познакомилась с Татьяной Александровной. Всё в том же коридоре с вытертым линолеумом поверх досок и со стенами грязно-персикового цвета. Лебедева помогла блондинке собрать с пола дневники. Та несла их классной на проверку, но, не заметив неповоротливого второклассника, всё уронила. Брюнетка-активистка из школьного совета со снисходительной улыбкой опустилась рядом на корточки и быстро вернула все дневники милой зеленоглазой девчушке с двумя высокими хвостами. Это было начало их истории. Отличное начало. И сейчас обе женщины вновь находились вместе в стенах одной школы. А от безбашенных поступков их останавливало только то, что они уже выросли. Повзрослели и обзавелись, каждая – своей, личной жизнью, отдельной друг от друга. В какой-то момент, поднимаясь к своему кабинету, Светлана Викторовна увлеклась подсчётом ступенек и вдруг совершенно неожиданно поняла, что рядом ей не хватает лишь Полины. Решила, что дочка должна учиться именно здесь, а не там, куда идти от дома ближе. Забрала её документы из другой школы и пристроила в пятый класс тут, с мыслью, что так девочка будет под постоянным присмотром. Павел не нашёл сил возразить бывшей жене. А сама Полина, довольная перспективой, начала активную подготовку к учебному году. Она безумно хотела пойти в новый, где нет знакомых и примелькавшихся лиц, класс. Всё снова наладилось. Машка слушала внимательно, жадно хватая слова и мимику учительницы. Ей казалось, что она прошла всю жизнь блондинки вместе с ней. Что присутствовала при каждом её взлёте и каждом падении. Было интересно. Будто её посвятили в какие-то вселенские тайны, которые не знает никто, кроме пары человек. Она чувствовала себя особенной. Светлана Викторовна вряд ли рассказывала о личной жизни другим ученикам и мало знакомым людям. Маша же вошла в круг тех, кому женщина доверяла. Совершенно точно – доверяла. Ведь нельзя без доверия делиться своими внутренними страхами, радостями, переживаниями. - Раз уж мы углубились в воспоминания, может, тоже что-нибудь расскажешь? Я о тебе совсем ничего не знаю, а хотелось бы, – проговорила Светлана Викторовна, подбирая под себя ноги, и без стеснения салютнула ученице бокалом с шампанским. Кораблёва задумалась. На самом деле, ей было нечего рассказывать. Она прожила всего шестнадцать лет, но и те были слишком скучными, серыми, однообразными. До того момента, пока не появилась Светлана Викторовна. Тогда-то её мир перевернулся, принялся бить ключом, фонтаном красок и событий. Но говорить об этом было нельзя. Сейчас чувства были табу. Поэтому девушка ещё долгое время молчала, собирая в голове мысли. Решила, что правильнее всего будет вести повествование о своём детстве. Как это сделала сама математичка. А детство у Маши было, если исключить некоторые механизмы, хорошим. Первое, что [а точнее – кто] пришло на ум, – Даша. Девушка поведала учительнице, что с Метельской их невозможно разлучить с самого детского сада. Подружились они при довольно курьёзных обстоятельствах. Поначалу жутко друг друга ненавидели и издевались, как могли. Машка портила у Даши игрушки, а та, в свою очередь, настраивала одногруппников против Кораблёвой. Враждовали они крепко и без шансов на победу. И лишь однажды остались наедине, когда родители вечером долго не могли забрать домой Дашу, а Машку и подавно — отец о ней забыл. Зацепились языками, обсудили свои детские дела и выяснили, что делить им нечего. Постепенно ожесточённая война стала искренней и верной дружбой. Маша по-настоящему любила подругу за её отзывчивость, доброту и смелость. За умение вытащить из любого болота жизни даже за самые уши. За умение слушать и сопереживать. За умение толкать на подвиги, что априори не могут являться безопасными. Путешественница была как раз той частью самой Кораблёвой, которую у неё, казалось, ещё при рождении отняли. Теперь же они были рядом и нуждались друг в друге в равной степени. Все неурядицы переживали вместе, плечо к плечу. И эта дружба была важнее всего на свете для обеих девушек. Светлана Викторовна, слушая, скромно улыбалась. В голове возникла немного безумная и совсем глупая идея. Она кружилась и кружилась, силясь попасть на кончик языка, чтобы с него слететь. Женщина долго не осмеливалась сказать. Озвучить то, к чему она пришла во время Машкиного рассказа. Прищурилась. И слова сами собой рванули в горячий воздух и беззастенчиво коснулись слуха десятиклассницы: - Вы прямо как мы с Татьяной Александровной, — потом она отвела взгляд, надеясь, что Кораблёва не обратила внимания. Достаточно громко работал телевизор, за окном уже гремел праздник, а девушка была чересчур увлечена воспоминаниями, чтобы слушать и слышать блондинку. Но Маша не оставила эту ремарку без замечания. Пожала плечами, чуть наклонилась к женщине, и весёлые искорки в её глазах обожгли учительнице кожу на румяных щеках. - В каком плане? – игриво отозвался несонный, но уставший девичий голос. Ей было правда интересно. Вряд ли математичка стала бы просто, от нечего делать, бросаться фразами, как фактами. Тем более, если бы в них не наблюдался свой смысл. Сказала – значит, есть основания думать так, а не иначе. Но она не смогла не заметить, как от вопроса учительница мгновенно растерялась. Будто её застали врасплох. Маша стала активно вырабатывать в мыслях догадки, объясняя её поведение. Спонтанная фраза? Она даже не собиралась её комментировать, а Машка своим «в каком плане?» вынудила активировать логические построения? Путано. Но интересно. Блондинку обдало холодом. Глаза забегали скользящими движениями по столу, по сверкающей под светом люстры посуде, по подушкам дивана в поисках чего-то. Светлана Викторовна искала ответ. Не могла она просто сказать, что видела в Машке себя юную. Боялась спугнуть девушку этими тонкими намёками и сорвать в своей голове механизмы, ответственные за здравый смысл. И только через мгновение поняла, что всё же сумела провести тонкую параллель. Что-что – а это она делала с завидной аккуратностью. - Ты – мыслитель, – смыла она паузу. – Ты – мозговой центр вашей дружбы. Спокойная, уравновешенная и в меру несмелая. Даша – деятель. Она резкая: привыкла делать, а не размышлять. Она смелая, авантюрная и заражает всех своим всегда хорошим настроением. Ты – гуманитарий, она – технарь. Вы разные, как магнитные полюса, поэтому Вас тянет. Ваш союз почти идеален. Мы с Татьяной Александровной такие же. Всегда и на всё у нас были и есть разные точки зрения, но именно это держит нас вместе. Мы дополняем друг друга, создаём крепкую связь, – она глотком опустошила бокал. Ни с чем не сравнимое тепло, пробежав по горлу, устремилось дальше и разлилось внизу живота, расслабляя. За окном бахнули первые салюты, и часы, когда математичка обратила на них внимание, показали полночь. Это был самый странный Новый год в её жизни. - Вы — тоже мыслитель, хоть и математик, – покрутив стакан с соком пальцами, девушка отставила его и перехватила из рук учительницы бокал. Наполнила его шампанским и сделала несколько шагов к своей смелости. Опасалась, что блондинка косо посмотрит и отчитает. Но та спокойно откинулась на спинку дивана, продолжая ненужный философский диалог: - Умение обращаться с цифрами не мешает мне перед активными действиями обдумать все плюсы и минусы, оценить свои возможности, построить перспективу всего этого. Я не рублю с плеча, я привыкла к балансу. Татьяна Александровна не такая. Она как Даша: активистка, путешественница, боец. Дай ей волю, она действительно горы свернёт. И дело здесь совсем не в том, кому ближе литература, а кому – геометрия с алгеброй. Всё от характера зависит. - Значит, я как Вы, – задумчиво произнесла Маша, пока гипнотизировала пузырящийся на дне хрусталя напиток. Капельки с газом нервно подпрыгивали вверх, разбивались и становились простой водой с тонким карамельным вкусом, но так же с градусом. – Мы с Вами одинаковые – одноимённые заряды. А меня почему-то всё равно к Вам тянет. - Это пройдёт, я обещаю, – подумала Дымова, а вслух не сказала, сделав вид, что комментировать здесь нечего. Машкины гипотезы её пугали. Она видела в глазах этой несносной девчонки какие-то искорки, но были они, скорее, слегка пьяные. Несколько глотков шампанского быстро ударили девушке в голову. Улыбка стала шире, и появилась откровенная смелость. Только Светлана Викторовна предпочла это не замечать. И даже тогда, когда ладонь ученицы накрыла её собственную, передавая через контакт тепло, женщина не шелохнулась. Она и глазом не повела, уверяя себя, что на вскруженное алкоголем сознание проблемы не рассматриваются. Она высвободила руку и показательно поднесла к лицу, будто утверждая – «я не бегу от тебя, мне нужно стрелку потёкшую поправить». С минуту они сидели молча. Отбили своё столичные куранты, и на экране уже вовсю опять пели и бросались конфетти. Маша не помнила, когда в последний раз она досиживала в Новый год до полуночи. Никогда не хватало ни сил, ни терпения, так что она особо не праздновала. Не любила шум, не любила приторно-счастливых людей. Одна зимняя ночная сказка не решала, ровным счётом, ничего, поэтому не спать и торчать перед телевизором над тарелкой с заветрившим оливье – нет уж, спасибо. Она любила, когда в это время можно было пройтись по кромке тёплого моря, собирая ступнями ракушки и мелкие камушки, наслаждаясь дуновением бриза от воды и слушая тишину, гулкую и густую, словно кисель. Сейчас в её сознании что-то изменилось, скакнуло, сделав поворот на сто восемьдесят градусов. Ей было приятно и волнительно на сердце от того, что в эту ночь она сидит рядом с женщиной, которую любит. Что они обе никуда в эту секунду не торопятся и пытаются быть искренними друг с другом. Душа восторгалась. Математичка снова заговорила, не вынося молчания от десятиклассницы: – Маш! Кораблёва вынырнула из раздумий, поставила на стол бокал и закусила губу. Показала, что слушает, но не проронила ни слова. Она знала – женщине нужно о чем-то спросить. Её мучают неопределённые вещи, необъяснённые факты и глупые вопросы. Она озвучила один такой: - А как ты узнала, где я живу? – блондинка слегка поёрзала и сменила позу, скинув ноги с дивана на пол, а свободной рукой обняв маленькую подушку. Теперь она оказалась к Машке ещё ближе, чем до этого, но её это нисколько не смущало. А вот девушка почувствовала, как сердце в груди сделало кувырок и подалось вон из-за рёбер. И по причине столь непозволительной близости, и по причине заданного в лоб вопроса. - В один день я видела, как Вы заходите в подъезд. Я сидела у Вас во дворе. И Вы мне тогда ещё сказали что-то вроде того, что я слишком легко для прогулки одета. А номер квартиры я узнала случайно, – Машка сделала паузу, в которую мысленно последнее слово произнесла с воображаемыми кавычками. Конечно, всё получилось не случайно, но и не так, что досконально спланировано. Девушка колебалась, боясь поделиться информацией. Она не знала, как женщина отреагирует на неё, заметит ли тот же странный посыл, который она сама уловила. Поэтому задумалась, почесав затылок. – Как-то... в одном из разговоров... об этом обмолвилась Полина. Ну, вроде того, что хочет меня в гости пригласить, чаем угостить и комнату свою показать. Я не старалась запомнить. Оно само собой получилось. Честно. - Не оправдывайся. Всё хорошо, — женщина мягко улыбнулась. – Повторюсь: я очень и очень рада, что ты пришла именно сюда, ко мне, – она секунду помолчала и уже с более ощутимой уверенностью сделала вывод: – Всё, что ни делается, – к лучшему. Машка кивнула, не отводя восхищённого взгляда от учительницы. Она боготворила эту женщину. В ней был свой собственный, неповторимый шарм, который притягивал. Девушка в жизни бы не позволила себе даже просто взглянуть на другую женщину, зная, что у неё есть потрясающая зеленоглазая блондинка. Это было бы равносильно измене. И она совершенно не понимала бывшего мужа Светланы Викторовны, не понимала мотивов его поступков и такого холодного к ней отношения. Зато отлично понимала своего отца. Ему нравились красивые женщины. Каждая, с которой он в какое-то время крутил роман, была чертовски привлекательна. Складывалось впечатление, что он проводил особый отбор. Потому что все – умные, обворожительные, статные. И математичка Машки вошла в этот лонг-лист. Чтобы блондинка о себе ни думала, она была почти совершенна, и знали и видели это все. Все, кроме неё самой. Машка искренне не понимала, как ТАКАЯ женщина может себя не любить. Нонсенс какой-то. Кораблёва склонила голову вбок. Светлана Викторовна под пристальным взглядом слегка хмурила брови и катала вверх-вниз по запястью золотой браслет. Она нервничала. Внутреннее волнение полностью выдавалось внешним неспокойствием рук и невозможностью управлять мимикой. Десятиклассница перехватила тонкие пальцы учительницы и поднесла их к своим губам, аккуратно целуя. Она была уверена, что уже утром они обе это забудут. Что уже утром это ни черта не будет значить – поэтому можно действовать. Блондинку затрясло. Она выдохнула так, будто подступала истерика. Безумно хотелось остаться на этом самом месте лишь горсткой пепла. - Вы мне специально баллы на конкурсе чтецов снизили? – спросила вдруг Маша, а Дымова открыла глаза. Ей показалось, что её резко выдернули из тёплых объятий кровати и окунули в прорубь, даже несмотря на утреннюю зимнюю стужу. Ощущение было неприятным, и по позвоночнику от затылка пробежался холодок. Ещё один неприятный и прямо в лоб вопрос, но теперь уже – ей отвечать. А ответа не было. - Баллы... Баллы... – как в бреду повторила она, пытаясь зацепиться мельтешащим взглядом хоть за что-нибудь. – Я была зла на тебя. Я была очень зла на тебя. И при оценке твоего выступления эмоции взяли надо мной верх. Я слушала, но не слышала, поэтому ставила баллы как можно ниже. Думала, что это меня успокоит. Но я непередаваемо жалею об этом. Так не должно было быть. Мне нужно было себя контролировать, а я не смогла. Из-за этого пострадала ты. - Из-за чего Вы злились? – почти равнодушно перебила Кораблёва женщину. Интерес в груди пылал безудержным огнём, сжирая на своём пути все разумные мысли и способность к логическому мышлению. - Из-за поцелуя. Я видела, как ты поцеловала парня из одиннадцатого класса, – блондинка мысленно вернулась в тот день, в ту минуту, выхватила нужное воспоминание и материализовалась в настоящем, позволяя девушке восстановить в голове все детали. И Машка действительно вспомнила. Это было нелепое стечение обстоятельств. Она катастрофически нуждалась в решении олимпиады по биологии, от которой зависела оценка и хорошее отношение учительницы к Маше-прогульщице её уроков. Никто в классе с предметом не дружил, зато среди одиннадцатых был парень-победитель городских этапов таких олимпиад по биологии. Девушка обратилась к нему, а он сразу же согласился помочь. Помочь за поцелуй. В тот день, когда математичка видела это, она как раз отдавала долг. Должен был быть простой поцелуй в щёку (по-дружески же всё, ну), но в последний момент поменялись планы. Парень поцеловал Кораблёву в губы. В ту же секунду мимо проходила Светлана Викторовна, и у неё от этой картины внутри вспыхнула обида. А Машу поразила внезапная догадка: - Подождите, Вы что, ревнуете? – она сама изумилась своему вопросу, но реакция женщины заставила убедиться в себе и усомниться в актёрских способностях Светланы Викторовны. Та резко вскочила, бросила обиженное «нет» и двинулась в сторону спальни. Маша внутренне ликовала. Спустя полчаса девушка заглянула в комнату математички. Женщина спала. Маша укрыла учительницу пледом, а сама тихо прилегла рядом и, не закрывая глаз, пустилась в дебри раздумий. Они были тёмными и колючими. Кусты, ветки царапали ноги и запутывались в волосах, будто опознавали в ней единственную жертву. Жертву чувств и жертву иллюзий. Лишь изредка Кораблёва бросала беспокойный, нервный взгляд на мирно спящую блондинку и ненавидела себя за невозможность обнять её. * Ближе к полудню Машка стояла в ванной, перед зеркалом, с мокрыми волосами, с которых капало прямо на пол. Она приводила себя в порядок, рассматривала своё отражение и, чуть увлёкшись, как-то неожиданно запела. Светлана Викторовна услышала это, проходя мимо. Внутренний порыв повелел остановиться. Она прислонилась спиной к самой двери и прикрыла глаза от того, что волнами внутри себя ощутила дрожь голоса девушки. Тело отзывалось на каждое колебание голосовых связок пушистым, сладким, объёмным наслаждением.

~ Загляни в глаза, загляни в глаза мне. Загляни в глаза и прочитай О том, что в мире, где нас растили, Так много гнили, Так мало мира. Но я буду сильна! ~

Победным вихрем в голове поднялись мысли. Женщина вспомнила свои годы обучения в музыкальной школе. Сумасшедшее было время. Это было в её шестом классе, когда она только-только познакомилась с Лебедевой. Делясь историями своей жизни, та рассказала и про музыкалку, которую посещала четыре раза в неделю. У Светланы тогда загорелись глаза, и родители были вынуждены записать её на занятия в ту же школу. Ходили подруги туда вместе, возвращались домой – тоже вместе. Времени, проведённого друг с другом, у них было неимоверно много, и ни одна ни разу не засомневалась в правильности решений и действий. Воспоминания так опутали блондинку, что она не сразу сообразила отпрянуть в сторону, когда дверь ванной комнаты стала открываться. В последнюю секунду она отскочила, и их с Машей взгляды встретились. Кораблёва казалась бодрой, но чем-то слишком озадаченной. - Доброе утро, – десятиклассница зевнула, прикрывая рот ладонью, и почти мгновенно губы растянулись в милой улыбке Чеширского кота. Мокрые локоны всё так же смело и звонко роняли капли на пол, отдаваясь чем-то приглушённым в голове учительницы. Машка была одета в её домашнюю футболку, её шорты, стояла босая, а блондинке вдруг очень захотелось бесконечно жить в этом моменте. – Я Вас разбудила? – встревоженно прервала раздумия женщины Машка и почесала нос. - Нет, – улыбнулась Светлана Викторовна в ответ. – Меня разбудил звонок твоей учительницы русского языка и литературы, — женщина покрутила в руке телефон. Доброе утро должно начинаться именно так и никак иначе. Они сели завтракать (или уже даже обедать). Мало говорили, больше – думали. Красивая, волшебная атмосфера Нового года не чувствовалась совсем, будто и не был этот календарный праздник важным. Только для себя Маша ещё в ночь с прошлого года на нынешний решила, что он особенный. Не сказочный, не запоминающийся, а именно – особенный. Потому что это был единственный день, когда она видела настоящую Светлану Викторовну. Без прилипшей маски учительницы, без внутренних барьеров и с искренней улыбкой. Она видела её такой, какой хотела бы видеть всю оставшуюся жизнь. Но нельзя было загадывать так далеко. Сейчас она хотя бы знала, что даже правильная до мозга костей математичка умеет отключать ненужные режимы. После завтрака-обеда Кораблёва ушла. Она торопилась на встречу с Дашей, которая жаждала подробностей. Со Светланой Викторовной они прощались как в школе – неэмоционально и быстро. Словно стёрлось всё то, что было ночью, что было до этого. Они, казалось, за время сна перестали узнавать друг друга и считались чужими. А проблема была лишь в том, что слишком много думали. Они думали, думали и уходили в это с головой. Было, конечно, над чем поразмыслить, но не так срочно. Срочнее были чувства, тонкие нити отношений. А они пренебрегли всем. Снова. Уходя, Маша оставила блондинке под подушкой подарок. Та нашла его, когда стелила постель. В бежевой коробочке, перевязанной красной лентой с таким же бантиком, лежали билеты. Два билета в театр. И стихи. Человек умирает только однажды, Не от пули или от яда в стакане. Он умирает от ужаснейшей жажды – От жажды тонуть в любви океане.