Принцесса?!

В подёрнутом туманом городе смеркалось. По тротуару лениво тянулись нестройные следы, и снег скрипел со своим привычным постоянством. Беззлобно храпели голые ветки деревьев, бросавшие кривые тени под светом фонарей. Было видно оседавший на скамейки иней, бледно-белый. Сверкавший, когда звёзды как бы случайно роняли на него холодные лучи. А ветер, шальной и будто парень с кепкой набекрень, гонял по улицам во все стороны остатки хорошего настроения. И Машка брезгливо прятала нос в воротник куртки, когда очередной порыв вдруг выскакивал из-за спины и ударял прямиком в лицо. Часы на запястье громко тикали, отмеряя то одну, то другую минуту. А Даши всё так и не было. Было темно и тихо. Кораблёва отчётливо слышала шуршание тетрадей в рюкзаке и болезненное трепетание сердца под своими рёбрами. Сознание, абстрагировавшись от поседевших благодаря морозу русых локонов, пыталось разобраться в том, почему сегодня девушка снова прогуляла математику. Ещё вчера разбор полётов с её бабушкой в роли главного надзирателя закончился обещанием. Клятвенным обещанием Кораблёвой ходить на все уроки без исключений. Но ноги сами будто повели её не на третий этаж, в кабинет блондинки, чтобы послушать про максимумы и минимумы функции, а в сторону торгового центра. Там Маша проболталась, без малого, два часа. Ничего не искала, ни с кем не встречалась и не разговаривала вообще. Потому что ей нужно было копнуть внутрь себя, понять, почему мир вокруг неё именно такой и никакой другой. Почему иногда выходит только плакать, а иногда – злиться. В ушах долбила так, что прохожие оборачивались, музыка. Что-то, где невозможно разобрать слова. Где этих слов, в принципе, практически не слышно из-за гитарных соло. В дни и ночи, когда было грустно, а сердце моментами без движения замирало, она полностью погружалась в мир мелодичных звуков. Ей не нужно было ничего больше. Этот параллельный виток, в котором она существовала, становился её реальностью. Её идеальным образом и проекцией жизни. После торгового центра она прогулялась самыми тихими и пустыми дворами до самого дома. Поднимая голову к небу, она часто заглядывала в окна горожан. Представляла, кто они и чем могут заниматься в эту самую секунду. Все в её представлении почему-то были молчаливыми противниками бесплатного веселья. Фантазёрами с диким чувством стыда. Любителями терять смелость, самооценку и любовь всей своей жизни. А ещё они верили, что судьбы нет. И каждый раз, когда кто-то ворчал про «ты моя судьба», поднимали ладонь, вынуждая замолчать, и затем бежали на край света. Она с исключительной настойчивостью верила, что у них не только серые от малого количества солнца лица, но и безумно добрые сердца, которые, впрочем, никому не нужны. Нужны лишь фикусам, кактусам и цветущим фиалкам, выращиваемым на узких подоконниках. Именно такими видела Маша людей, создающих в их незрелом и маленьком, точно метр на метр, городе впечатление наполненности. Иллюзию жизни. Брякнул в кармане Машкин смартфон, и она вздрогнула, потому что страшно испугалась. Рука нехотя выскользнула из варежки, нырнула в карман и нашла аппарат. Висело сообщение от Метельской – бесплатная, набранная роботом просьба перезвонить. Кораблёва кликнула на кнопку вызова, и экран почти сразу же погас, а из динамика посыпались звонкие гудки. Пластиковая панель с фамилией девушки цеплялась за серёжку, царапалась, скрипела так, как даже плохо постеленные крыши домов и не смазанные в зиму ворота не скрипели. Уже когда никакой надежды у Маши не осталось, Путешественница ответила. Её голос ударил по Кораблёвой, как прыгнувшая из бутылки шампанского пробка. - Мань, прости, меня не отпустили, — проскулила Даша в трубку, которую (Маша этого, конечно, видеть не могла, но чувствовала) прикрывала ладонью. – Я хотела раньше предупредить, но до телефона добралась только сейчас. Мне очень жаль, – она вздохнула настолько громко, что Машку, казалось, вот-вот этим дуновением снесёт с места. А Кораблёва тем временем зашагала в направлении дома, монотонно отзываясь подруге в ответ: – Люблю я, когда ты в последний момент звонишь, – она поморщилась. – Ладно уж, я всё понимаю. Такое тоже бывает. - Прости-и-и, – ещё раз не менее виновато протянула она. Ей не нравилось чувствовать себя глупо. Неловко. Безответственно и так, словно она всю вселенную умудрилась предать. Но её заставили обстоятельства. Она оказалась слаба в противостоянии родителям, которые заставили выпить противную таблетку жаропонижающего и приказным тоном отправили в кровать. Кто она, чтобы перечить им? И важным фактором здесь было даже не то, что она не до конца выздоровела. А дело принципа: нечего в восемь вечера по улицам шляться, иначе можно нарваться на нездоровые приключения и не самых лучших обитателей такого себе района. - Брось, проехали, – девушка невесело, но чуть уверенно улыбнулась, попрощалась с подругой и сбросила вызов, потому что пальцы совсем оледенели. Она скинула телефон обратно в карман и подумала о том, что очередной день слетел в трубу. Ничего полезного, ничего правильного она не сделала. Но и неправильного-то, собственно, тоже. Пока девушка шла по двору, хлопала по своей одежде в поисках чего-нибудь крепкого и головокружительного. А там – только леденцы клубничные. Почему ей нет восемнадцати и она не умеет курить? Настроение у неё такое особенное было: чиркнуть спичкой и подпалить сигарету, затянуться и выпустить изо рта огромный клубок дыма, а потом зажимать её трясущимися пальцами, покуда она не дотлеет до самого фильтра. Когда надоест, выкинуть окурок, зажевать запах резинкой с малиной, потому что мятная же только усиливает эффект, и пойти домой, придумывая, как отмахнуться от взрослых. Или откупорить бутылку вина, которое пахнет не виноградом, как ожидается, а спиртом. Только вдохнуть и уже слегка опьянеть, налить в бокал, поднести губам и, на толику секунды замешкавшись, выпить. Ощутить, как прокатывается эта дешёвка по горлу, а в низу живота резко становится тепло, расслабляются мышцы, голову накрывает куполом. Потом сказать, если вдруг начнут спрашивать о внезапно исчезнувшей бутылке, что не видела. И главное – лишь бы не переиграть. Эти мысли заставляли Кораблёву улыбаться бесстыднейшей улыбкой, змеящейся чуть ли не от уха до уха. Она планировала вытворить что-то такое же дикое, когда разменяет восемнадцатый год своего хождения по местами нетвёрдой земле. Если, конечно, она не сойдёт к тому моменту с ума и не расположится на больничной койке с каким-нибудь аффективным расстройством. Или если, например, не уедет высоко в горы, где нет ни одной живой души на ближайшие пару десятков километров. Да и любой бы вариант развития событий был хорош, только бы не сидеть, будто в засаде, в ловушке, в клетке, в одном с ненавистными людьми городе. Маша спустила с плеч рюкзак, провезла молнию слева в правую сторону и бросила в глубину отделения со всяким хламом руку. Она слышала, что ключи звенят и делают это где-то совсем близко. А точно нащупать их она не могла. Ей в спасение пискнул домофон, надпись «open» брызнула ядовито-красным в глаза, и было бы всё в полном порядке, успей она проскочить в подъезд. Но законы подлости всегда по-другому шутят: Кораблёвой навстречу из подъезда вышли, смеясь, её отец с её математичкой. Девушка метнула в них презрительный взгляд, потом в мгновение они поменялись позициями, и она оказалась внутри. - Мария! — Евгений взметнул руку вверх в непонятной попытке то ли дверь железную удержать, то ли дочь поймать за руку. Но ни черта у него не получилось, поскольку та и внимания на мужчину с женщиной почти не обратила. Почти потому, что ударила в них грубым «До свидания» прежде, чем эта самая дверь за ней закрылась. В это же время на своём прежнем месте – на балконе – Алина пила чай с шиповником. Она куталась в тяжёлый клетчатый плед и музыку, которая волнами раздавалась из наушников. Девушка утопала в лирике. Сегодня и всегда ей не хватало немного нежности, лёгкости, простоты во всём, что касается её вкусов, её интересов. На коленях лежал открытый учебник географии, только вот материал никак не хотел учиться. Её мало волновали залежи калийных солей в западной части Китая, когда здесь, в их городе, она теперь не наблюдала света в соседнего дома окнах. Её вечный маяк спал мёртвым сном, будто даже и не желая бросить хоть один знак утопающей в собственных метаниях Соболевой. Алинка была полна странных и пустых надежд, что однажды всё изменится. Однажды её желания начнут сбываться, подвластные мановению волшебной палочки. И пусть она не верила в фей-крёстных и Гарри Поттера, но точно до безумия хотела бы оказаться там, по ту сторону занавесок, что изучила вдоль и поперёк, до каждый банальной мелочи. Без предупреждения загорелся свет, которого Алина с трепетом и долго ждала. Тень, будучи главным объектом наблюдения, проникла к окну и, раскинув руки в стороны, занамеревалась задёрнуть плотные шторы. Но она замерла. Соболева в ту же секунду напряглась, отставляя чашку в сторону и отрываясь от спинки стула. Руки уже упёрлись в подлокотники, и девушка почти поднялась с места, потому что сердце заколотилось сумасшедшим из-за догадки, что её заметили. Дальше только тень тряхнула головой, а шторы съехались в центре карниза под потолком, закрывая Соболевой обзор. Та с облегчением упала обратно туда, где преспокойненько сидела до. * Открыв глаза, Полина спросонок не сразу поняла, где находится. Потом, когда глаза привыкли к уже поднадоевшему интерьеру, она скинула с себя одеяло и, потянувшись, встала. Девочка медленно заправила кровать, побродила по комнате, стараясь не вслушиваться в голоса отца и мачехи, которые жарко обсуждали что-то на кухне. Оттуда же пахло утренними блинчиками, и девочка мысленно уже вкушала свой законом положенный завтрак. Сопровождаемый постоянными взрослыми проблемами и приторно-сладким голосом противной жены папы. Одна такая картинка в голове сразу напрочь отбила желание высовываться из комнаты, чтобы поесть. А вот любопытство взяло над девочкой верх, поэтому она аккуратно, предпринимая почти безуспешные попытки не скрипеть старыми полами у порога, высунулась в коридор. Прямо напротив за стеклянной, но нарочито плотно прикрытой дверью Полина различила две тени. Одна – высокая, слегка полная – принадлежала Павлу, вторая – тоненькая, ловкая и очень низкая – белобрысой Вике, по нелепому стечению обстоятельств, являвшейся официальной женой Дымова. С ней мужчина встретился случайно. Они раньше не были знакомы, никогда друг о друге не подозревали, но в течение длительного срока оба пользовались услугами одного и того же автомобильного сервисного центра. Для него он был удобен потому, что от работы находился в двух шагах, а ей до дома было рукой подать. И вот однажды во время технической задержки столкнулись они у автомата с кофе. Без лишних слов, без лишних действий. Девушка обворожительно ему улыбнулась, и он молниеносно предложил ей посидеть в ресторанчике напротив. Дальше всё – на его счёт упала одна стопроцентная измена. Машину Дымов тогда забрал лишь на следующий день, а перед женой даже оправдываться не стал – не заслужила. Не достойна. Только с Викой стал встречаться чаще и чаще, измен становилось больше и больше. А в конечном итоге: разведясь с предыдущей женой, он, не откладывая, сделал таковой другую женщину. С которой у него в возрасте разница была чуть больше пятнадцати лет. С тех пор она везде и всюду находилась с ним, демонстративно любила Полину и как-то чересчур неосторожно тратила его деньги на модные тряпки. Полю передёрнуло, когда мачеха сопливо-мило протянула «Котик» в адрес Павла, а потом за трескотом на сковороде девочка расслышала слова самого отца: - Ты понимаешь, что мы такими темпами можем проиграть это дело? – возмутился мужчина, всплеснув руками, в одной из которых девочка заметила мелькнувшую бумажку. Она знала, о чём идёт речь. Полина уже порядка месяца не посещала школу и не видела маму. Это была личная прихоть отца. Он хотел добиться полного опекунства над девочкой, поэтому подал в суд повторное заявление, а её саму огородил от любых контактов с внешним миром. Наверное, опасался, что бывшая жена предпримет попытки вернуть дочь незаконным путём. Девочке-то такой расклад, естественно, не нравился: она успела устать от компании папы, этой Вики, давящей атмосферы их квартиры и соскучиться по маме. Которую она любила больше всех на свете. И даже от отца она бы с превеликим удовольствием к ней сбежала, будь под окном хотя бы на парочку этажей меньше. - Ну, ты же сам говорил, что у твоей бывшей жены никаких шансов забрать Полиночку нет. Так что не надо паниковать. У нас самый лучший адвокат, мы обязательно-обязательно победим, – Вика невинно похлопала ресницами и, обвив руки вокруг шеи мужчины, потёрлась носом об его нос. А Полина почувствовала рвотные позывы. Да с такими картинами никакой завтра на долгое время в желудке не задержится! - Да, говорил. Но теперь у неё есть этот... как его? Кораблёв! Ты понимаешь, она выбрала очень хитрую тактику. Он ведь не последний человек в городе, у него деньги и связи. А она сейчас вроде как его законная жена, — он скинул с себя руки девушки. – Он сделает всё, чтобы втоптать нас в грязь. Ему развалить это дело – раз плюнуть. Нам не видать опекунства как собственных ушей, — мужчина зло оскалился и тряхнул перед лицом Вики повесткой в суд. Девушка задрожала, и ноги почти что перестали её слушаться. Никогда прежде ей не приходилось видеть мужчину в подобном состоянии. Она понимала, насколько сильно его тревожит вся сложившаяся ситуация. Вика несмело потянулась к Дымову и прижалась, устраивая голову на его груди: — Но мы же со всем справимся! На сковороде сгорел блин, Поля всё так же стояла у своей двери, прислушиваясь к разговору, но с открытым в немом изумлении ртом. Павел и Вика посреди кухни обнимались, гоняя в голове каждый свои проблемы. И никто из них не знал, что будет дальше. * С каждой новой мыслью о выходных Маше всё больше становилось не по себе. И рождались в её голове какие-то категорически глупые планы. Она думала разыграть болезнь, думала нарочно что-нибудь повредить, сломать или вообще сбежать из города на попутке. Но все её идеи были заранее обречены на неудачу – это непозволительная для неё роскошь. Это почти что нереальная для неё ниша. Суббота тем временем приближалась стремительно, а девушка так и не отмазалась от семейного ужина. Его она не хотела не потому, что боялась новых потоков обвинений в свой адрес. Нет. Для бабушки это было пройденным этапом, и зацикливаться на этом она бы не стала, пусть даже Маша выросла бы хоть трижды ярой прогульщицей. Болезненнее всего был сам факт присутствия на их СЕМЕЙНОМ ужине Светланы Викторовны. Которая как раз-таки предполагалась чужим для них человеком. А сейчас выяснилось, что она с Кораблёвым отношения зарегистрировала, и всё – можно её с собой за один стол сажать. К такому раскладу Машка чисто морально не была готова. Она уже не знала, остались ли в ней какие-нибудь [кроме отвращения] чувства к блондинке. Да и вообще сомневалась, были ли они когда-то. Она даже ловила себя на мысли, что ей дико стал противен отец. И всё это смешалось в необъяснимый коктейль чувств и эмоций, приправленный ожиданием не меньше, чем конца света. Девушка просто не понимала, не представляла, как сидеть рядом со своей классной, разговаривать с папой, смотреть бабушке в глаза и делать вид, что ничего не произошло. Что, чёрт возьми, всё в порядке. В этом мире можно придумать и выдержать всё, но только не подобные издевательства. А деться девушка никуда не могла. В тот вечер в квартире царила какая-то не такая, странная, непривычная, противоестественная обстановка. Евгений ни на шаг не отходил от Светланы Викторовны. Они до тошноты мило ворковали на балконе, стараясь говорить как можно тише, чтобы их не подслушали. Ирина Николаевна суетилась, сервировала стол по известной одной ей схеме, словно готовясь к приёму президента. Иван Сергеевич крайне тихо листал на диване в гостиной медицинский справочник. Он не вмешивался в разговор пасынка с его новой женой, не мельтешил на кухне, раздражая свою жену, и производил впечатление отрешённого от происходящего. Маша без покоя бродила из угла в угол своей комнаты, одёргивая платье. Ей не нравилось всё: её одежда, причёска, макияж, аромат любимых духов. Она готова была сорвать с себя весь этот клоунский наряд и, скинув в рюкзак лишь самые необходимые ей вещи, сбежать через окно. Если бы только не пятый этаж. Подступала истерика. Девушка терзала себя раздумьями, за что она заслужила этот вечер. Что такого сделала раньше, что теперь вынуждена быть здесь. В голове не было ни одной идеи на этот счёт. Только одно – она обязана это пережить. Пусть будет безмерно сложно, пусть это будет наравне с каторгой, но она должна всеми способами выстоять. Единственный чёртов вечер, который не значит в её сознании ничего. В любом случае, время не бесконечное – рано или поздно всё, что произойдёт за столом, уйдёт в прошлое. Но в том, что время всё-таки бесконечное, Кораблёва убедилась на своей шкуре точно через полчаса после начала ужина. Бросив взгляд через плечо Ивана Сергеевича на стену с часами, она с ужасом для себя отметила прошедшие не пару-тройку часов, а тридцать минут. Она вздохнула, пряча недовольную гримасу в стакане с соком. В тот момент она сильнее всего на свете хотела в нём просто захлебнуться. - Светлана, Вы всегда хотели стать учителем? – обратилась Ирина Николаевна к математичке, когда попытки разговорить внучку не увенчались успехом. Та совершенно отказывалась делиться своими школьными и личными делами в присутствии "некоторых личностей". Машка после вопроса бабушки покосилась на блондинку, спина которой тут же стала ровной, натянутой, будто струна. Девушка почти ощутила пробежавший от затылка до кончиков пальцев ног холодок. И это не смогло не бросить на губы Кораблёвой ехидную улыбку – ну а кто говорил, что будет просто и совсем не страшно? - Наверное, как и у всех, в детстве были какие-то безумные идеи стать и балериной, и космонавтом, и поэтом. Но не срослось, – она поджала губы, срывая наивный смешок. Десятиклассница театрально закатила глаза, а математичка, исподлобья на неё посмотрев, продолжила: – Мне нравится моя работа. Да и вообще, это больше хобби, любимое дело, чем работа. Я люблю детей, люблю свой предмет, и мне сложно представить себя вне стен школы. Напряжение крепло. Маша знала, что бабушка только-только начала свой допрос и уже долго не остановится. А блондинка со своим нестабильным характером, дрожащими руками и ровной от звуков голоса Ирины Николаевны спиной не протянет до конца. Девушка думала кинуть спасательный круг своей классной. Даже чисто из жалости или женской солидарности. Будто внутри неё ещё плещутся о берег здорового рассудка ненормальные чувства. Но не кинула. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Пусть выкручивается сама. А девушка подлила себе ещё сока, чтобы было интереснее наблюдать за развитием. - А почему Вы вернулись в наш город? – Ирина Николаевна остановила свой взгляд на ладони сына, которая успокаивающе поглаживала ладонь блондинки. Этот жест показался ей милым, но лишним хотя бы в присутствии Машки и за столом. Но внучке её было абсолютно всё равно, кто и как проявляет свои чувства. Она пила сок, молясь на настенные часы. — Почему устроились именно в Машину школу? - В город я вернулась после развода. Бывшего мужа пригласили сюда работать, и мы приняли совместное решение, что здесь всем будет лучше. К тому же, я здесь родилась, выросла. Мне очень дорог этот город, – Светлана Викторовна провела ладонью по лицу, тем самым собирая падающие на глаза локоны, и завела их за ухо. – А со школой получилось случайно. Там работает моя лучшая подруга – она у Маши русский и литературу преподаёт. Она-то мне и рассказала о вакантном месте учителя математики. Я прошла у директора собеседование, и она меня взяла. - Если не секрет, почему Вы развелись с бывшим мужем? – не унималась Ирина Николаевна. И от этого её вопроса уже всем стало не по себе. Машка дёрнулась, выпрямляя спину. А Иван Сергеевич даже пальцем жене незаметно для всех пригрозил. Что за маниакальная любовь к неудобным и некорректным вопросам? - Мам, я думаю, расспросов на сегодня хватит, — проговорил Евгений, разрывая секундную, но такую тяжёлую паузу. Он встал, отодвигая стул. Тот зашумел по плитке, будто хотел оглушить весь дом. - Евгений, я просто интересуюсь! – возразила женщина, и потом почти сразу же оказалась перебита собственным мужем: - Дорогая, мне кажется, Евгений прав. Достаточно на сегодня. Времени много, а нам ещё домой ехать, – Иван Сергеевич подал Ирине Николаевне ладонь, помог подняться со стула, а потом кокетливо поцеловал её ручку. Она в ответ расплылась в улыбке, бормоча что-то вроде того, что хитрости ему не занимать. Маша же недовольно надула губы: ей опять всё обломали. Вот-вот должно было произойти что-то грандиозное, должно было рвануть. Но нет — отец быстренько прикрыл лавочку. А Кораблёвой так хотелось, чтобы вся комната пропиталась этим ощущением себя не в своей тарелке. Она ведь ясно видела, как напряглась от вопросов о бывшем муже математичка. Как у папы на висках прорезались спутанные линии вен. И если бы не время, которого в этот раз почему-то оказалось мало, всё бы зашло чуть дальше. Чуть глубже. Где скелеты в шкафах. Где черти с головою в омутах. Их Машке не хватало больше всего. Но сейчас она была вынуждена помогать бабушке немного прибрать со стола. Таская тарелки в раковину, девушка наблюдала за беспокойно говорящими в стороне отцом и своей классной. На женщине было чернильного цвета платье с коротким рукавом и неровной линией подола, словно его на скорую руку обрубили ножницами. На шее висела жемчужная ниточка, а на руках из колец – только обручальное. Ненавистное. Ни на одном запястье не было того браслетика с подвеской-четырёхлистником и не было больше перед девушкой той математички, которую она так боготворила с первого дня знакомства. Теперь, когда Маша смотрела на неё, она видела абсолютно другую — чужую – женщину. Не её зелёные, как чай с листиками мяты, глаза, не её красивые и только каплю бледные губы, не её длинные музыкальные пальцы, не её забавный, но головокружительный и необъяснимый характер. Всё – не то. Могла ли Машка тогда, в июле, встретив эту женщину на улице, знать, что будет именно так? Могла ли она предположить, что блондинка, прочно засевшая в её голове, с начала учебного года уже скоро станет так близко, но не к ней? Не могла. Но хотела бы знать, что рано или поздно всё будет так, как она пожелает. Машу от откровенного рассматривания математички отвлёк голос бабушки, произнёсшей какие-то абсолютно разрушительные вещи: - Знаешь, Принцесса, она мне нравится. Наверное, это именно тот человек, который нужен был твоему отцу. Спокойная, рассудительная. Она сможет остудить его пыл. А Машка ведь только на бабушку возлагала такие надежды...