Принцесса?!

Отцовские объятия показались Машке путами, которые крепко и больно врезались в кожу спины. Рывком она попыталась высвободиться, но он не пускал. Тяжело дышал, из последних сил сдерживая весь её неконтролируемый пыл, но не позволял и шага сделать в сторону от него. Она почувствовала, как ладони отца ещё настойчивее надавили на неё. Скользнули выше в надежде устроиться на лопатках. Обожгли спину своей грубостью, сухостью и абсолютным равнодушием по отношению к самому близкому человеку. Все остатки макияжа Маша смыла об отцовскую рубашку. В голубую ткань впитались и слёзы истерики, и следы от испарины на лбу и руках, которые яростно колотили мужчину по груди. А потом девушка оттолкнулась от Кораблёва двумя кулаками и обрела долгожданную свободу. Всё получилось мгновенно, и он даже не успел понять, что нужно покрепче сцепить свои ладони на спине дочери. Машка шагнула назад сначала раз, потом – два, а затем – бросилась в свою комнату. Она настолько громко хлопнула дверью, что стены вздрогнули. Что математичка невольно ойкнула, обхватывая себя трясущимися руками. Она затравленно посмотрела на Евгения, и он заметил, как блеснули слезинки в уголках её красивых глаз. Он притянул женщину к себе и замер, каждой клеточкой тела ощущая её дрожь, волнами ударяющую ему в голову. Блондинка едва дышала. Кораблёв всерьёз забеспокоился за её состояние и, побоявшись, что дело дойдёт до истерики, отвёл в спальню. Посадил на кровать, накапал по инструкции валерьянки и, зажав стакан своими и её ладонями, заставил выпить всё содержимое. Но это не помогло. Взгляд у неё потускнел, и стакан рухнул на пол, оглушительно разлетевшись на прозрачные ошмётки. Сбылось всё то, чего блондинка опасалась. Что видела в кошмарах во сне и наяву. А Машка, как в лихорадке, скидывала вещи в объёмный школьный рюкзак и небольшую дорожную сумку. Джинсы, свитер, несколько футболок, косметика, ноутбук и зарядные устройства, тетради со стихами – все необходимые ей вещи намеревались съехать из этого адового места вместе с ней. Она не знала, куда пойдёт или поедет, — просто хотела сбежать от отца и ненавистной математички. Как можно дальше, чтобы никто и никогда не нашёл. Чтобы начать новую жизнь, а прошлое стереть, словно карандаш с клочка бумаги. Она понимала, что проситься пожить с бабушкой — худший вариант из всех. Ирина Николаевна не только выгонит её обратно в отцовскую квартиру, но и пару "добрых" словечек на дорожку подкинет. Словечек — если повезёт, а если не повезёт — то пинков. Дашу она тоже почти сразу исключила из списка потенциальных укрывателей. По двум причинам: родители Метельской и чересчур близкое расположение к месту нынешнего Машкиного обитания. Да и Лена не была самым надёжным для Кораблёвой вариантом. При всей своей – теперь уже – нелюбви к Евгению, сдать ему дочь женщина могла без проблем. Она всегда была за всякие там семейные ценности и прочую ерунду, от которой Кораблёва только и могла, что глаза закатывать и обречённо вздыхать. Ещё она сделала ставку на Антона, но побоялась, что будет мешать ему строить личную жизнь, о коей он с воодушевлением рассказывал во время крайней их встречи. С той официанткой Ксюшей он разошёлся, но успел найти новую девушку. Так что вариантов у Машки не было. Хотя, на самом деле, оставался один-единственный. О котором бы она не вспомнила, если бы сложившаяся ситуация не превратилась в критическую. Маша мысленно взвесила все «за» и «против» и решила, что если уже наступила раз на горло своим принципам, простив Новикова, – значит, и второй наступит. Она достала телефон и заказала себе билет до Москвы. А Диане позвонить собиралась уже из автобуса, чтобы у той даже соблазнов не возникло отговорить девушку и вернуть домой, к отцу. Вечер проходил в квартире Кораблёвых тихо. Маша периодически прокрадывалась к двери своей комнаты, припадала к ней ухом и вслушивалась в посторонние звуки, по которым хотела ориентироваться во внешнем мире. Девушка очень надеялась, что удастся хотя бы обрывки разговора отца с блондинкой разобрать. Но ничего не было, точно бы все разом вымерли. Ни лишних шорохов, ни лишних голосов, ни даже невесомых шагов или шаркающих по плитке тапочек. Машины под окнами и собаки в соседних дворах – и те громче себя вели, чем двое влюблённых почти что через стенку от Машки. Девушка рисовала в голове картинки /одну другой краше/ того, что происходило в отцовской спальне. И с одной она почти угадала. Та упала ровным слоем на реальное положение дел: математичка дремала, удобно устроившись на груди Евгения. Вещи она разобрала только на половину, а всё остальное хаотично покоилось в разных углах комнаты. Мужчина, полулёжа на спине и обеими руками обнимая блондинку, оглядывался по сторонам. С тех пор, как из их квартиры съехала Лена, он совсем отвык видеть в шкафу вперемежку со своими рубашками платья и цветастые блузки, на комоде – огромный набор косметики, назначения для половины из которой он даже и не представлял. Отвык слышать нежный ванильный аромат духов и ступать по ковру, с удовольствием осознавая, что ещё минуту назад его касались лёгкие, летящие женские шаги. Это было словно бы новое чувство. Он гладил её по волосам, едва касался подушечками пальцев линии ресниц, скул, обводил контур губ. Она нравилась ему, она сводила его с ума. Когда время перевалило за полночь, Маша решила начать действовать. Она выгребла все деньги из нескольких своих заначек, закинула на плечи рюкзак, взяла сумку и покинула квартиру. Она не знала, навсегда уходит или нет, но напоследок даже не оглянулась. Внутри неё не было ни сожаления, ни обиды. В ней кипела ненависть, ярко-красными языками пламени слизывая с впалых щёк солёные дорожки слёз. Опутывая запястья и лодыжки, словно бы хватая в плен. Машке было знакомо это чувство, поэтому она безоговорочно его принимала. Так было, когда ушла мать, оставив девочку на попечение отца, который не знал, как обращаться с пятилетним ребёнком. Так было, когда подруга, позиционировавшая себя самой-самой верной, воткнула нож в спину и навсегда отбила желание доверять кому-то, кроме той же Даши. Так было, когда вживую Маша видела поцелуй Антона с другой девушкой, а потом ещё долго хотела вымыть глаза с мылом. Только теперь у этой ненависти была чуть другая природа – она выросла из огромнейшей любви, которая глубоко и надолго пустила корни в сердце десятиклассницы. Кораблёва знала, что эта любовь – не больше, чем проказа. От неё можно без проблем избавиться, стоит лишь сбежать хотя бы за пределы города. Конечно, и в Москве она всё так же будет жить с математичкой под одним небом, будет дышать одним с ней воздухом, но уже никогда не увидит равнодушие в её взгляде и чужих рук на её талии. Машка надеялась на то, что после всего, наконец, обретёт долгожданную лёгкость от своего существования. Кораблёва набрала номер Дианы, уже сидя в автобусе и ожидая отправления. Сначала раздались громкие гудки, разрывающие Машкино сознание на сотни и тысячи кусочков. Время близилось к часу ночи, и надежды на то, что Фаворская ответит, почти не было. А потом сонный голос произнёс «алло», и реальность разлетелась на составляющие её пазлы. Кораблёва откашлялась: – Диан, ты сможешь меня встретить? – но получилось всё равно сипло и неуверенно, словно бы и не она говорила. Она сама себе не верила. Не верила, что звонит. Не верила, что просит помощи у человека, который бы никогда и ни за что не заслужил её доверия. Но мозг отказывался работать. Ей только хотелось, чтобы хотя бы кто-то где-то её ждал. По-настоящему ждал и хотел увидеть. - Маша? – встрепенулась женщина, и сон тут же как рукой сняло. Она прижала телефонную трубку ближе к уху, что позволило Машке ещё отчётливее расслышать её учащающееся дыхание. – Встретить? В смысле? Где ты? Что случилось? – она говорила. Говорила без остановки, закидывая девушку вопросами, вразумительные ответы ни на один из которых Маша бы не смогла дать. Даже если бы не была глубокая ночь и она бы не чувствовала себя настолько опустошённой. Но девушке пришлось рассказать биологической матери, что она села на автобус до Москвы. Назвала время и место прибытия. И жалобным голосом пропела, что Диана – её последняя надежда в сложившихся жизненных обстоятельствах. Фаворская велела дочери по прибытии ждать её на вокзале и никуда не уходить. * Утро девушка встретила в Москве. По краям бледно-голубого неба собирался рассвет, мягко обволакивающий крыши огромного города. Непривычные уху шумы проникали в сознание, преследовали её всюду: укладывались воротником вокруг шеи, нагло залезали в карманы и устраивали там ночлег, цеплялись за брелки на рюкзаке. Новые для Маши, но такие типичные для вокзалов запахи – хлорка и вечная грязь больших дорог, раньше всего открывающееся бистро, свежеотпечатанные газеты и глянцевые страницы по совершенно заоблачным ценам – след в след шли за девушкой. Она едва успевала вертеть головой из стороны в сторону, то удивляясь жизни этого города, то стараясь уследить за своими вещами. Люди недоверчиво косились на Кораблёву и, казалось, вот-вот были готовы покрутить пальцем у виска. Всё виделось ей странным. Когда бесконечный коридор вокзала закончился выходом на улицу, счастью Машки не было конца и края. Она до отказа забила лёгкие особенным московским сочетанием запахов, звуков и вкусов, и в голове навсегда прочно отпечаталась эта картинка: маленькая девчонка в сердце мегаполиса. Здесь, в этом городе, даже весна была не такой, как везде. Другие деревья, другое небо, лучи – пусть и редкого – солнца, ветер, щекотливо скользящий по щекам. Она смотрела и замечала, что даже люди отличаются — более угрюмые, более занятые, но почти что идеальные. Она восхищалась, и Москва с каждой секундой всё больше ей нравилась. От созерцания этого особенного города её отвлекло вежливое покашливание и обращение мужского голоса к ней. По имени. Машка подняла глаза на обладателя и нахмурила брови. Мужчина лет сорока, одетый в такую погоду лишь в солидно выглядящий чёрный костюм, вызывал внутри неё множество сомнений и огромное недоверие. Но когда он закончил услужливо улыбаться, потирая переносицу, он, наконец, объяснил, что встретить девушку его попросила Диана. Легче Машке, конечно, от этого не стало, и она для верности уточнила, не произошло ли чего с её обожаемой биологической матерью. Мужчина как бы невзначай махнул рукой, мол поводов для беспокойства нет, и сказал, что по утрам вся Москва обычно увязает в делах. Маша поверила. Он забрал у неё сумку, и они проследовали к машине, которую мужчина предусмотрительно припарковал на стоянке. Сели и поехали. По дороге мужчина – Пётр Юрьевич, как представился он сам – оживился, разговорился, так что от него девушка смогла узнать парочку очень важных фактов. Этот Пётр Юрьевич был новой любовью Дианы, вместе они были уже порядка трёх лет и чуть ли не со дня на день собирались жениться. Жили они практически в самом центре – на Патриарших, хотя это ей ничего не дало. Про Патриаршие Пруды десятиклассница знала лишь благодаря Булгакову. И главное – приехать за дочерью лично Диана не смогла потому, что у неё назначены очень важные съёмки, куда опаздывать никак нельзя. Машка и не удивилась совсем этому эксцессу. Лишь сама себе усмехнулась и уставилась в окно, знакомясь с новыми местами. А вот утро в квартире Кораблёвых не было таким радужным. И по погоде – тоже. Над городом скопились невиданных размеров чёрные-чёрные тучи, по которым даже не было понятно – дождь пойдёт в начале весны или всё-таки снег. Евгений проснулся раньше Светланы Викторовны и, почти сразу вспомнив о вчерашнем конфликте, отправился к дочери в комнату. Первым делом он, естественно, просто остановился у двери и прислушался, нет ли никаких посторонних звуков. Но там стояла гробовая тишина – хотя время давно располагало к тому, чтобы Машка проснулась и начала сборы в школу. Он сделал из всего логичный вывод, что у неё не сработал будильник /мало ли, любая техника изредка может подвести/. Поэтому решил разбудить дочь сам. И стоило ему только надавить на ручку, толкнуть от себя дверь и сделать единственный шаг за порог, как гримаса ужаса исказила его лицо. Он не мог найти себе места весь день. А уже вечером он, Светлана Викторовна и Ирина Николаевна обзванивали всех возможных знакомых, которые, по глупому стечению обстоятельств, могли приютить девушку. Своей матери Кораблёв набрал ещё утром, потому что её кандидатура на роль укрывателя была самой беспроигрышной. Ну, к кому ещё могла Машка податься ночью? Но с этим не срослось. Ирина Николаевна не только подтвердила, что внучка у неё не появлялась, но и приехала сама, чтобы хорошенько отчитать сына за такое обращение с ребёнком. Звонили всем одноклассникам. Даша, конечно, была первой. Она развеяла надежды Евгения, сказав, что с /того самого/ понедельника Маша вообще никоим образом не выходила с ней на связь. Потом они шли по алфавиту. Но каждый следующий одноклассник говорил одно и то же – не видели уже несколько дней. Ирина Николаевна даже не постеснялась и позвонила Антону, который хоть и увилисто и неубедительно, но отрицал какие-либо контакты с Машей со времени их официального разрыва. Когда кандидатур почти не осталось, Кораблёв решился на ещё один звонок на давно забытый номер. Голос в трубке был бесконечно на него зол – Лена кричала, иногда едва не срываясь на нецензурную лексику, и проклинала мужчину, на чём свет стоит. Сказала, что он сам виноват – обидел ребёнка, променяв её на очередную пассию. Потом добавила, что если бы и была у неё девушка, она бы ни за что ту не выдала. На этом диалог решили закончить, чтобы не тратить время впустую за оскорблениями в адрес друг друга. Бродя по комнате из угла в угол, Кораблёв хватался за голову. Он и понятия не имел, куда могла пойти его дочь. Он, казалось, перебрал все возможные варианты. Но внезапно у него возник ещё один, очень убедительный и очень надежный. Но, когда он уже щёлкнул на вызов напротив имени своего друга Виктора, крёстного девушки, Ирина Николаевна вырвала из его рук телефон. Потом аккуратно извлекла из своей сумки записную книжку, отлистала до нужной страницы и набрала номер, записанный красной гелевой ручкой. Она знала, что когда-нибудь этот набор цифр ей обязательно пригодится, и не ошиблась. На другом конце провода раздалось спокойное, вальяжное, как морские волны в штиль, «алло». - Диана, здравствуй. Это Ирина Николаевна, – проговорила женщина, неестественно кривя губы, а Евгений, смотрящий на мать во все глаза, замер на месте, поражённый догадкой – вот это многоходовочка по-Кораблёвски. И только блондинка не понимала, в чём тут дело, потому что мужчина про Фаворскую ей ничего не рассказывал. Ну, или рассказывал – но мельком, без упоминания имени и сроков давности. Диана поздоровалась в ответ, сдержанно улыбнувшись. Эта невесомая надменность ярко чувствовалась в её интонациях и передавалась, кажется, даже Евгению, который едва мог уловить звуки голоса бывшей жены через телефонную трубку. Фаворская догадывалась, по какой причине звонит Ирина Николаевна. И причина эта, умаявшись, умотавшись за день, сейчас видела уже десятый сон в соседней комнате. Посему женщина совершенно не боялась вопросов, готовая честно и откровенно раскрывать карты. - Диана, тут такое дело... – начала было Ирина Николаевна, прекрасно понимая, что издалека здесь не получится – надо в лоб. Но Фаворская не дослушала и резко её перебила: - Да, Маша у меня, – женщина пожала плечами сама для себя. А в следующую секунду в комнату вошёл Пётр и протянул ей стакан яблочного сока. Она благодарно приняла его из рук возлюбленного и бесшумно послала ему воздушный поцелуй. Мужчина сел на диван рядом. – Она ночью позвонила из автобуса, попросила не задавать лишних вопросов и просто встретить её на вокзале. Рано утром она приехала в Москву, мы её забрали. А сейчас она спит, потому что весь день по городу гуляли, знакомились с архитектурой и культурными местами. Ну, а что я ещё могла сделать? Посадить её насильно на обратный автобус? Она мне так ничего толком и не рассказала, поэтому я в полнейшем смятении до сих пор. - Мария у нас на днях с Евгением поругалась, – Ирина Николаевна покосилась на Кораблёва, – и, видимо, решила проверить наши нервы на прочность. Диана гаденько усмехнулась, как бы намекая, что она совсем не удивлена: – Неужели новую претендентку на роль матери для Машки привёл? – она на инстинктивном уровне почувствовала, насколько презрительно закатила глаза бывшая свекровь, но в ответ услышала лишь едкий вопрос: - И откуда ты такая догадливая взялась? - Просто я хорошо знаю Вашего сына, – передразнила Фаворская откровенную язву и осталась сама собой довольна – женщина на том конце провода раздражённо засопела в трубку, собирая сумбурные мысли в голове. Потом там же, в телефоне, что-то звонко брякнуло, раздался голос Евгения, и Диана саркастично откашлялась в кулак. Ирина Николаевна почти сразу быстренько взяла себя в руки: – В любом случае, мне бы очень, – она так настойчиво подчеркнула это мелкое «очень», что у Фаворской в сознании родились какие-то странные ассоциативные картинки: огромный бульдозер, сминающий всё на своём пути. Наверное, именно такой она всегда и представляла мать бывшего мужа – резкая, жёсткая и бескомпромиссная, – очень хотелось, чтобы Мария вернулась домой. Нечего ей в Москве делать. Вот как школу закончит – тогда пожалуйста... - Как Вы далеко заглядываете, – весело пропела женщина. Эта ситуация действительно её забавляла. Она понятия не имела, что и как произошло там, в нескольких сотнях километров, не знала, кому верить, а кому – нет. Но в одном была уверена полностью – выбор между Москвой и родным городом Маша должна сделать сама. Что бы ни попросила Ирина Николаевна, какие бы меры ни посоветовала применить в отношении девушки, Диана твёрдо была уверена, что примет любое решение дочери. Захочет Машка остаться – пусть остаётся, самой Фаворской же лучше будет, если её ребёнок отныне всегда будет под её присмотром. Если решит уехать – без проблем. Диана дорогу оплатит или даже сама с радостью, отменив все встречи, отвезёт Машку обратно. В этом деле нельзя было рубить с плеча. Нельзя было искать рычаги давления. – В итоге, Маше-то что передать? - Передай ей, пожалуйста, чтобы сразу же, как будет время, перезвонила нам, – через мгновение диалог оборвали короткие гудки. Диана кивнула, откинула телефон в сторону и отпила из стакана, по краёв наполненного соком. По телевизору шла какая-то несмешная комедия, и она переключила на новости. * Машка позвонила бабушке на следующий же день. Долго пыхтела в трубку, ожидая, пока Ирина Николаевна подберёт слова. Но слова обеим давались с невероятным трудом. С Машей никогда не было просто, она с самого раннего детства доставляла множество /чаще, конечно, – приятных/ хлопот. Ирина Николаевна уже и привыкла к этой неусидчивости внучки, приноровилась вытягивать её из разных передряг, смирилась с её непостоянным характером. Но то, что произошло теперь, смело тянуло на роль из ряда вон выходящего инцидента. Женщина оказалась во всём этом впервые. Поэтому-то она и не представляла, как так разговаривать с девушкой, чтобы убедить вернуться домой. Или на крайний случай – помириться с отцом. Даже козырей в рукаве не было – всё своими силами. Ирина Николаевна и сама прекрасно знала, что сын её не подарок. Она не меньше Машкиного устала от его бесконечных романов на сутки через двое и тоже бы не хотела отныне видеть другую женщину в их квартире. Но Светлана Викторовна была для неё пусть и странной, зато великолепной находкой: умная, рассудительная, спокойная. Она была ярким контрастом тем барышням, с которыми Кораблёв имел счастье связывать свою судьбу раньше. Она была контрастом по отношению к самому Евгению, вечно куда-то спешащему и не знающему, что ему по жизни надо. В общем, банальщина и идеальщина в одном флаконе. Конечно, факт того, что она преподавала в школе у Маши, выбивался из цельной картины. Ирина Николаевна предпочла бы в любой ситуации избежать этого семейного подряда, ибо так дела не делаются. А в то же время – это был тотальный контроль за внучкой, которого она добивалась ещё с тех пор, как та ходить научилась. Одно женщина не могла уложить в своей голове – столь яркую неприязнь к математичке. Машка могла вспыхнуть, подобно спичке, при единственном взгляде на блондинку. Хотя, по сути, что такого отталкивающего было в женщине? Ирина Николаевна полагала, что девушка все эти спектакли устраивает из-за Лены, ведь она просто не смирилась с уходом предыдущей мачехи. И бабушка Кораблёвой свято верила в сию мысль. Телефонный разговор длился долго. Всё это время Евгений стоял по другую сторону и прислушивался к ответам дочери, которые словно бы клещами приходилось из неё тянуть. Она неохотно повествовала о том, почему всё-таки без предупреждения уехала, да ещё и в Москву, и собирается ли возвращаться домой. - Мне и здесь неплохо, – меланхолии в голосе Маше было не занимать. Она лениво ворочала языком, лениво собирала в голове слова в предложения. Ей хотелось побыстрее скинуть вызов, чтобы насладиться чудесной погодой и ставшей почти родной тишиной. Но отвязаться от бабушки всё никак не получалось. — Здесь тихо, спокойно. Меня больше никто не попрекает всем и вся, на меня не кричат, не заставляют делать то, что мне не нужно или не нравится. А ещё – перед глазами не маячат люди, которых я на дух не переношу. - Мария, а об учёбе ты подумала? У тебя школа, скоро экзамены! – Ирина Николаевна, скорее, больше возмутилась столь спокойному тону внучки, нежели её абсолютно легкомысленным идеям и ветреному отношению к сложившейся обстановке в пределах от Москвы до их родного города. А девушка даже и бровью не повела: – Как-то всё равно на эту школу. Я могу поступить в Москве в колледж. Отучусь – получу профессию, – она свернула в сквер, присела на скамейку и, подставив лицо солнечным лучам, умиротворённо добавила: – Это же лучше, чем просиживать штаны на всяких ненужных уроках. Математике, например. Жирные намёки на излишнее присутствие Светланы Викторовны в их жизни было сложно не понять. Ирина Николаевна недовольно поморщила нос и, едва касаясь, дала сыну подзатыльник. Чтобы в полной мере понял, что всё это – его вина. - Маша! С твоими-то мозгами – да в колледж! – ещё одно возмущение. — Тебе школу надо закончить, чтобы в университет поступить. Да даже в той же Москве! — Машка в ответ фыркнула, точно говоря бабушке, что тактика пусть и более-менее нормальная, но ничерта не работает должным образом. А Ирина Николаевна резко сменила властные нотки на нарочитую нежность и мягкость: – Машенька, я очень тебя прошу, подумай. Может, всё-таки стоит вернуться домой? У тебя тут школа, друзья, мы, — женщина посмотрела на Евгения, в мгновение выпрямившегося от взгляда матери. Он развёл руками. – Мы очень скучаем. Девушка усмехнулась: – Я постараюсь, – и отключилась, отлично зная, что бабушка сейчас чертыхается покруче сапожника. Весь разговор Ирины Николаевны с Кораблёвой Светлана Викторовна просидела в спальне, перебирая между пальцев красную розочку. Её она нашла в Машкиной комнате, в ящике стола. Днём женщину отчего-то сильно потянуло туда, поэтому, когда Кораблёв уехал на работу, она тихонько пробралась в этот маленький мир своей ученицы. Книги, расставленные по цветам /перфекционизм во всей его красе/, увешанные фотографиями и постерами стены, куча листов, исписанных и изрисованных девичьей рукой, сувениры из почти всех стран мира. Каждый квадратный миллиметр был пропитан особенным ароматом — ароматом лаванды и ванили. Блондинка наслаждалась. Ей так безумно хотелось, чтобы эти стены снова услышали её смех, увидели её улыбки, вдохнули её победы. Впервые женщина настолько остро ощутила нехватку Маши рядом. А потом её привлек слегка приоткрытый ящик стола. Она подошла и, потянув его на себя, нырнула туда рукой. Там лежала роза. Красная роза, к стеблю которой ленточкой был привязан клочок бумажки. А на ней – стихотворение. Не зная цен на Ваши обещанья, Не зная определений слова «друг», Я, вновь погрязшая в молчаньи, Рисую, второй петлёй замкнувши круг. Пускай я бесконечно в нём брожу В ответов поисках пустых, ненужных, Но ничерта опять не нахожу, И компас мой всегда бежит на южный. Мне бы расправить плечи-крылья за спиной, Пуститься в пляс, как во хмельном бреду, И, глядя Вам в лицо, воскликнуть: «Со мной Всё ясно. А Вас – уж заждались в аду!». * Машке понадобилась неделя, разбавленная долгими прогулками, хорошими фильмами и отрешённостью от всего мира, чтобы решить, что делать дальше.