Принцесса?!

О проблемах с учёбой Маша знала лишь то, что они бывают. Случаются — иногда часто, иногда редко, но каждый раз достаточно больно бьют по нервам. Одноклассники её постоянно закрывали свои хвосты, бегая, словно собачки, с высунутыми языками за учителями и предлагая тем проверить тетради. Таскали кучу домашки, раза в два больше, чем получали остальные, отвечали после уроков и в выходные пропущенные материалы, в диких количествах печатали сообщения/доклады/рефераты. И, как бы странно это ни было, не всегда это помогало. Машка в такие моменты над одноклассниками смеялась. Очень близко она столкнулась с такой ситуацией в девятом, когда с неудом по химии могла остаться Даша. И тогда Кораблёвой тоже было до коликов смешно — пока Метельская печатала пятый по списку доклад, Маша спокойненько пришла к химичке с коробкой конфет, попила с той чаю и выбила подруге аж четвёрку. Путешественница готова была прыгать выше потолка, но искренне не понимала, каким образом Машке удалось обуздать сворливый нрав учительницы и договориться об оценке. А Маша снова и снова хохотала, повторяя, что все они [одноклассники] — люди непрактичные. Непродуманные и совершенно без фантазии. Ей всегда казалось — ну что сложного в том, чтобы найти общий язык с кем-то из учителей? А если не можешь этот язык найти — так сиди себе тихо и не усугубляй своё положение, молясь на одни сплошные чудеса. Этот принцип следовал с ней с самого первого класса, она вечно его слушалась и боялась ступить от него хотя бы шаг в сторону. Но всё когда-то заканчивается. И удачливость Машки, её безоговорочно победоносный план был, конечно, да весь вышел вместе с её побегом в Москву. Вернулась девушка почти на пепелище своих более-менее отношений с физичкой и невзрывоопасного сосуществования с биологичкой. Первая, когда Машка прошмыгнула к ней в кабинет и аккуратно попросила дополнительные задания в обмен на оценки, её послала. Прямо так и сказала, что даже банальной тройки Кораблёва в полугодии не увидит и надеяться ей не на что. Десятиклассница от удивления на такое заявление долго стояла на месте, раскрыв рот. Смириться с тем, что она потом уже услышала от биологички, можно было, но от физички Маша такого не ожидала. Женщина это не была особо добра с ней с того же седьмого класса, хотя и не показывала этого в полной мере. Часто Кораблёва могла прикрываться Татьяной Александровной, бывшей классной, а физичка-то, уши развесив, какая девочка трудолюбивая, активная, и ставила ей оценки, глядя на страницу журнала сквозь пальцы. Теперь Машка могла разве что к директрисе за помощью обратиться, чтобы усмирить учительницу, но той только повод дай на учеников бочку гнать — не остановишь. Так что перед тем, как уйти, Кораблёва ещё раз попыталась осторожно спросить «а можно ли» ей задание, но оказалась послана ещё дальше. Ну, и с биологичкой нарисовалась примерно такая же картина. Только вот женщина эта была гораздо противнее физички, в сотню раз злее и совсем без головы. Маше она с гордо вздёрнутым носом пообещала выставить по двойке за каждый пропуск — и плевать, что за крайние две недели есть справка. Машка с недоумением в ответ на её монолог воскликнула «Да в смысле, блин?». А биологичка с ехидной улыбкой прошипела что-то вроде того, что и за нецензурную лексику к Светлане Викторовне пойдёт стучать — тоже. И женщину эту не брало ничего: ни на крови данное обещание написать ещё невесть сколько олимпиад; ни цветок /или даже цветы/, чтобы в кабинете прямо оранжерея настоящая появилась; ни попытки напроситься нарисовать плакат против курения/наркотиков/алкоголя и против того же состряпать презентацию-две. Упёрлась биологичка, и хоть ты тресни — выставит она в журнал стройный ряд двоек, как лебедей. Машка совершенно отчаялась и в сердцах дала учительнице благословение не то чтобы на пары — на колы всех мастей и пород. Кораблёва не знала, как ей быть и куда бежать. Ни с кем из учителей проблем у неё таких никогда не было и вряд ли бы когда-то возникли. Сейчас ВСЕ пошли ей навстречу. Даже тот же физрук, смачно пошутивший, что ближайший турнир по волейболу её ожидает уже в начале нового учебного года. Да что там говорить — она ведь и на физичку огромные надежды возлагала. Думала, что разгребёт все эти приборы в лаборантской для той, распечает несколько никому не нужных докладов и станет жить себе спокойно. Но ни с того, ни с сего превратилась одна из тех учителей, кто до этого и мухи не обидел, в тирана. В халка, который, как представила девушка, в пух и прах разнёс её небольшой уютный мирок. Что оставалось делать девушке? Не зря же биологичка в их с Машей диалоге упомянула Светлану Викторовну — Кораблёва бросилась за помощью именно к ней. Тем же вечером, не давшим никаких положительных результатов, Маша, дождавшись, пока отец быстренько соберётся и срочно сорвётся на работу, неуверенно постучалась в дверь их спальни. Колени тряслись так, словно она голову сама себе готовилась отрубить. В ответ на стук девушка разобрала лишь мягкую такую на ощупь тишину. Сначала ей даже подумалось, что просто уши заложило, а в следующую секунду она уже нажала на ручку и толкнула дверь от себя. И — вот честно — лучше бы не делала этого. Только влетев в комнату, она тут же бросилась обратно и почти выбежала в коридор, когда к одному месту на полу её ступни прибил возмущённый голос блондинки: - Маш! Ну, сложно что ли было подождать? — женщина всплеснула руками, а потом вспомнила, что блузка на ней до конца не застёгнута, поэтому спешно запахнула её на себе. Машка теперь стояла к математичке спиной и совершенно точно проклинала своё существование. Обе и представить не могли, насколько пунцовыми стали щёки девушки. - Простите-простите, я... нечаянно. Простите, — говорила Кораблёва. А сама надеялась, что сердце раньше времени не скажет «до свидания» и не откажет в самый неподходящий момент. И надо заметить — билось оно так, как не билось даже у загнанного в угол клетки кролика. Самым умным решением Машка нашла вариант с тем, чтобы просто свалить из комнаты, не оборачиваясь на Светлану Викторовну. Но та приняла решение раньше своей ученицы, поэтому с первым полушагом девушки снова подала голос: - Ладно, раз уж влетела — помоги, пожалуйста, юбку застегнуть, — блондинка, предварительно соединив на блузке все пуговички и петельки, отошла к зеркалу, вглядываясь в своё отражение. Маша повернулась с минимальным количеством смелости в крови. Осторожно, будто наступала не на пушистый ковёр, а на заточенные ножи, она со спины приблизилась к учительнице. Руки самовольно потянулись к талии блондинки, и можно было бы быстро со всем закончить — дёрнуть молнию вверх и идти дальше. Но момент сам по себе растянулся, точно жевательная резинка. Девушка устроила одну ладонь на талии женщины, ровно на том месте, где грубый шов юбки сдавливал летящую ткань блузки, а второй она нащупала где-то внизу замочек. Собачка была мелкой, неудобной, и в миг вспотевшие Машкины руки никак не шли на пользу. Этот дурацкий рефлекс уже грозился подорвать шаткое нервное состояние девушки и терпение женщины, когда Светлана Викторовна фыркнула: - Маш! Чуть быстрее. Потом любоваться будешь. Кораблёву прошиб холодный пот. Она бы непременно стала глупо улыбаться, катать в голове неприличные мысли и рисовать там же ещё более неприличные картинки, если бы не молния. И так, и сяк — Маша едва смогла сдвинуть её на пару миллиметров. Время, казалось, замедлилось. И если на самом деле стукнула даже не минута на часах, десятиклассница думала, что точно не меньше суток стоит тут и мучается. Только потом она догадалась оттянуть вниз нижний край молнии, после чего замочек уже свободно и со скоростью пополз вверх. Это была маленькая внеочередная победа девушки. Светлана Викторовна, привыкшая к рукам девушки на своей талии, даже вздрогнула, когда та отошла от неё. Машка вытирала влажные ладони о пижамные штаны. С силой возила ими вверх-вниз по ткани, чтобы не показать перед блондинкой своё волнение. А оно накатывало волнами, одной за другой, накрывая с головой. Казалось бы — ничего необычного, просто молнию на юбке застегнуть. Но Маша за это время успела сто раз умереть и не меньше раз воскреснуть. Хотя сама математичка выглядела довольно спокойной. Она не испытывала ни восторга от происходящего, ни столь же дикого дискомфорта. Мысли её до отказа были забиты будущей парой часов, которые она намеревалась провести в баре с подругой. Именно поэтому Светлана Викторовна принялась так активно наряжаться под вечер — не могла же она в футболке и джинсах пойти. Оборачиваясь, женщина до предела натянула уголки губ, а в глазах у неё промелькнул азарт: — Спасибо большое, — она подмигнула сбитой с толку девушке, после чего, прикрывая ухмылку ладошкой, рассмеялась. Машке представилась сценка из кино. Сама она здесь была мышонком, бросающимся от стены к стене, лишь бы не попасться на уловки кошки. А Светлана Викторовна — элегантная, осторожная — как раз была той самой кошкой. И хватать Машу, вцепляясь в неё коготками, она совершенно не хотела. Она собиралась только поиграться: поманить немного и оттолкнуть; поласкаться и состроить равнодушие. Ей будто доставляло удовольствие наблюдать, как смятённая Кораблёва и краснеет, и зеленеет, и бледнеет. У девушки органы переворачивались, сердце в агонии совершало кульбиты. Она с детства не любила игры, в которых один всегда был выше другого. В которых ущемлялись чьи-то права, а если это были её права — то вообще пиши пропало. Так что всё, затеянное теперь блондинкой и резко перешедшее любые границы, заставляло Кораблёву плеваться. И в своей напускной уверенности, что успеется ей обойти математичку, она только терпела поражения в счёте. И теряла время, растягивая игры в кошки-мышки в бесконечную петлю. Которой срок был — восемь месяцев, ещё с того холодного сентября. Маша едва выдавила из себя кивок, как бы оставляя благодарность принятой. Но мысленно готовилась провалиться сквозь землю, если прямо сейчас не сбежит ко всем чертям. И она снова выдвинулась в путь. Развернулась, взялась за дверную ручку, а нажать не успела. Её ударило током от прикосновения Светланы Викторовны к предплечью. Сначала захотелось отбиться, как от назойливой мухи. Уж больно раздражало дыхание женщины над самым ухом — с чего бы? Машка накрыла её ладонь своей, провезлась ею вниз и, отказавшись от идеи скрепить руки, отодвинулась. Она знала, что нужно соблюдать дистанцию. Математичка нахмурила брови, но больше никак виду не показала, что заметила такое странное поведение со стороны девушки. - Принцесса, ты что-то хотела? — она улыбнулась, уже сдержаннее и с меньшим напряжением в лицевых мышцах. А вместе с тем крохотными шагами наступала на девушку, точно бы громадная грозовая туча. Машке деваться было некуда. Рефлекторно ей хотелось прикрыться /главное — лицо/, будто бы Светлана Викторовна действительно могла причинить ей физическую боль. Ещё хотелось вжаться в дверь, слиться со стеной, воссоздать трюк с исчезновением, потому что пройти сквозь — почти нереально. Но сильнее всего из того, что клокотало и билось, как в крышку гроба, внутри девушки, было удивление. Второй раз в жизни она слышала, как с губ этой женщины срывается её прозвище. Принцессой Машу называли только по-настоящему близкие люди и те, кому она позволяла это в обмен на безоговорочную преданность. То есть, получалось, математичка либо тест на преданность прошла, либо с девушкой сблизилась настолько, что та сама ей разрешила всё на свете? Десятиклассница не могла сама себе ответить, чем руководствовалась, когда не останавливала Дымову и позволяла снова и снова произносить это прозвище. Будто какое-то секретное слово-пароль — ключ к Машкиному сердечку. Она просто искренне верила, что в Светлане Викторовне не ошиблась. Подняв расфокусированный взгляд на женщину, одними губами Маша произнесла: — Поговорить хотела. Блондинка махнула рукой, как бы говоря, что «пф, делов-то», и, присев на кровать, похлопала по месту рядом. Это был призыв для Кораблёвой, которая так и стояла столбом на месте, искренне не понимая, чего от неё хотят. Женщина не стала долго церемониться. Нагнувшись, она не без усилий дотянулась до девушки, крепко ухватилась за запястья и потянула на себя: - Иди сюда — садись, — она уронила ученицу рядом, а Машка всё так же зависала где-то между фантазиями и реальностью. Где официально очерчены границы настоящего мира, которые в таких критических ситуациях нельзя пересекать? Кораблёва была в руках блондинки безвольной куклой. И если бы учительнице вздумалось провернуть с ней пару изощрённых фокусов, девушка бы даже возразить не смогла. Но сие положение дел Дымову не устроило, почему она и пощёлкала пальцами перед лицом десятиклассницы, попутно приговаривая: — Маша, рассказывай, что случилось. Что-то стряслось? С тобой? Машка очнулась. Невинно похлопала глазами, потом с секунду пыталась протереть их тыльной стороной ладоней и согласно кивнула. Ей хотелось, чтобы женщина посчитала это ответом «да» на вопросы о том, случилось ли у неё что-то и с ней ли оно произошло. - Я всё так же по поводу своих хвостов. Вы знали, что Галина Семёновна тоже так со мной поступит? Она обещала выставить по физике пару. Ей не нужны ни задачки, ни доклады, ни помощь в лаборантской. Я когда за заданиями пришла, она посмеялась. Так зло. Наорала на меня, разрешила до конца года на уроках вообще не появляться, ведь это, видите ли, мне всё равно никак не поможет, а шкуру свою спасать надо было раньше. Я ожидала, что Ангелина Павловна так разговаривать будет — она же меня не любит. Но от физ... от Галины Семёновны я не ожидала. И теперь меня ждут очень весёленькие разборки в кабинете директора из-за пары пар... Странно звучит эта «пара пар», да? Маша подняла глаза — зеленющие с огромными чёрными зрачками — на Светлану Викторовну. Женщина аккуратно подхватила непослушную прядку, заправила её девушке за ухо и, присмотревшись, заметила там, в самых уголках красивых глаз, собирающиеся слёзы. Они были как ножом по сердцу. Блондинка несмело придвинулась ближе. Она боялась, что вот-вот Кораблёва, которую потрясения бьют одно за другим, оттолкнёт её и всё-таки сбежит. Но Машка не шевелилась. Только ногтями с силой царапала кожу своих обнажённых коленей. Светлана Викторовна мягко взяла её руки, приобняла за плечи и прижала. С губ девушки сорвался нервный, прерывистый, словно бы звуковая волна, выдох. - Никаких разборок не будет. Я всё улажу — не волнуйся. В конце концов, зачем я тебе ещё нужна? — женщина попыталась разрядить обстановку подобием шутки, хотя и почти удачным. А Кораблёва так неистово хотела вырвать из груди ответ — «чтобы любить». Но промолчала. * Как Светлана Викторовна и обещала, она со всем разобралась. Со всеми договорилась, поэтому Машка законно получила подобающее отношение к себе [любимой] и дополнительные задания по двум — отныне – ненавистнейшим предметам. Счастью не было предела. Ещё никогда в жизни девушка не радовалась лишь из-за того, что появилась возможность решить десяток задач по физике и отыскать и распечатать столько же рефератов по биологии. И она начала медленно, но верно двигаться к своей цели — исправление оценок. Конечно, не забыла поблагодарить Светлану Викторовну и даже купила ей небольшой и безумно красивый букет пионов. Та смеялась, отнекивалась, говорила, что это её обязанность, но не принять цветы не посмела. А они простояли аж целых две недели. В тот вечер, когда их как раз уже можно было выносить из квартиры в мусорный бак, в половину девятого вечера у Машки в комнате началось активное шуршание. Была суббота. Евгений уже третьи сутки находился на переговорах в соседней области, Полина с разрешения мамы ночевала у своего отца, и Кораблёва со Светланой Викторовной были предоставлены сами себе. Блондинка спокойно проверяла на диване в зале тетради, попивая мятный чай и параллельно слушая сводку новостей. Когда начался сюжет про особенности образования в стране, дверь Машкиной комнаты приоткрылась. Без скрипа, без хлопка — просто приоткрылась, и на пороге во всеоружии возникла сама девушка. На ней была рубашка, джинсы и поверх всего длинная кофта, а из кармана красиво свисали наушники, собирающие с пола пыль /если она там, конечно, вообще была/. Дымова приспустила очки на кончик носа и недоверчиво покосилась на свою ученицу. - Ты куда собралась? — логично спросила женщина, сощурившись, чтобы увидеть время в уголке экрана. Это ж уже сорок восемь минут девятого было! И что-то подозрительные мысли закрадывались в голову математички. - Прогуляться, — торжественно возвестила Маша. И оправдала все догадки, родившиеся у Светланы Викторовны за время от появления Кораблёвой на пороге комнаты вплоть до самого ответа. Но блондинка и не собиралась соглашаться на всё это и, ещё раз убедившись, что часы её не обманывают, привычным учительским тоном возмутилась: - Ты видела, который час? Поздновато для одиноких прогулок, — женщина махнула рукой в нужную сторону, добавляя: — Топай в комнату! Кулаки девушки сами сжались, и сквозь зубы, повторяя себе сохранять спокойствие, она процедила: — Мне надо прогуляться перед сном. - Ты никуда не пойдёшь, — снова категорично отрезала математичка. Машке это совершенно не понравилось. Она всегда без проблем могла в любое время собраться и выйти на улицу, чтобы подышать свежим воздухом. Чтобы прогуляться по знакомым улицам под любимую жизнеутверждающую [нет] музыку. А сейчас в их доме появился цербер, который разве что комендантский час не успел установить. Машку выводил из себя тот факт, что её, как собачку, на поводок посадили и запретили даже натягивать его до максимума. - А кто Вам вообще дал право мной командовать? - Не начинай спорить, — Дымова закатила глаза, лишь на секунду отрываясь от работы, которую снова принесла с собой домой. — Ты же знаешь, что это бесполезно, — на губах зазмеилась усмешка, и толики сомнений по поводу того, что женщина совершенно безобидная — белая и пушистая, атаковали рассудок Кораблёвой. — Раздевайся — ты остаёшься дома. - Окей. Светлане Викторовне показалось, что Маша сдалась. Но Кораблёва никогда не сдавалась — это было против её образа жизни, против неё самой. С места она бросилась прямиком в коридор, сняла с вешалки джинсовку математички и швырнула на диван. - Ты что делаешь? - Одевайтесь — пойдёте со мной, — безобидно пожала девушка плечами. * Смеркалось. Город дышал никотиновым осадком и сотней звёзд, срывающихся с неба вниз, на землю, где им нет места. Они падали, и на каждую впору было загадывать желание. Но Машка просто шла и думала без стеснения, что даже в самых смелых фантазиях она не могла представить блондинку, вот так просто прогуливающуюся с ней по вечерним улицам. Про себя девушка смеялась. У неё вошло в привычку по темноте, в тёплую погоду покидать квартиру. Чтобы поболтаться по городу в гордом одиночестве, и чтобы единственным спутником — музыка. Такое время, проведённое наедине с собой, позволяло девушке разложить в голове мысли и события по местам. А сейчас рядом шла женщина, о которой были все эти её последние прогулки. Она рисовала для себя какие-то дикие, странные, иллюзорные обстоятельства. Вынуждающие сталкиваться с математичкой ежедневно, ежеминутно, ежесекундно. Пропагандирующие запрещённые чувства между ними, которые заранее обречены. Обещающие, что вот здесь, в скором будущем, будет так, как желает сама Кораблёва. Что блондинка обязательно сложит оружие и выкинет белый флаг, после которого Машка сможет смело брать её в плен. И когда сознание строило прекрасные моменты, Маше каждый раз всё меньше хотелось возвращаться в нормальную жизнь. В реальность, где и песчинки от её фантазий не оставалось — весенним ветром сносило все воздушные замки. Светлана Викторовна поёжилась, больше кутаясь в джинсовку. Которая, однако, мало спасала от в секунду ставшего холодным, до костей пробирающего ветра. Маша нашла своей рукой руку математички и сжала её — пальцы были ледяными. - Вы замёрзли? — возмущённо воскликнула девушка, поднося ладонь блондинки к губам. Она попыталась хотя бы чуть-чуть согреть её своим дыханием. Самой Машке совсем не было холодно. Даже наоборот — она бы с радостью сменила джинсы на шорты, а кофту — на футболку. Но, несмотря на своё желание прогуляться ещё, она решила, что просто права не имеет больше морозить учительницу: — Пойдёмте домой. А то заболеете ещё. Кто ухаживать за Вами будет? Светлана Викторовна устало усмехнулась. Машка была такая забавная с этой её заботой, командирским тоном и повадками, будто она в их взаимоотношениях главная. - Хорошо, пойдём. Как только они вдвоём свернули за угол и оставалось только пересечь соседний двор, чтобы оказаться у нужного подъезда, Маша встала на месте, как вкопанная. По тротуару, радостно виляя из стороны в сторону хвостом, бежала Тина — любимица Алины. А чуть позади неё под руку, в терпком молчании и с каменными лицами шли родители Соболевой. Внутри девушки опять что-то оборвалось. Она вернулась обратно, на месяц назад, и будто заново пережила все те мгновения, когда жизнь проходила в тумане. Когда сдавливало горло, скручивало в узлы органы и руки были перевязаны страхом. Чувством вины перед одним из лучших людей в мире. Маша только сейчас осознала, что с момента трагедии минуло столько времени, а она так ни разу и не была на могиле подруги. Так ни разу и не заглянула к её родителям, которые ведь её тоже сильно любили, чтобы поддержать. - Тина-Тина, — позвала Кораблёва собаку. Та отреагировала мгновенно: остановилась, повернула удивлённую мордашку к источнику звука и тут же рванула навстречу девушке. Маша присела на корточки и, как только Тина подбежала и стала ласкаться, принялась гладить собаку, приговаривая: — Ты ж моя хорошая. Привет. Соскучилась, красотка? Да, соскучилась. Я тоже. В это же время всё тем же неспешным шагом к ним подошли родители Соболевой. - Здравствуйте, Алексей Алексеевич, Юлия Петровна, — поджимая губы, Кораблёва поднялась на ноги, но Тина продолжала неистово тереться о её джинсы, при этом гулко дыша. Машка потупила взгляд, когда родители Алины подошли совсем вплотную. Смотреть им в глаза было невыносимо. - Привет, Маш, — проговорила мама Алины, а затем, одарив вниманием стоящую за спиной Кораблёвой математичку, обратилась к ней: — Здравствуйте, Светлана Викторовна. Дымова в ответ кивнула. И это было последнее, как любая из сторон смогла поддержать диалог. Восстановилась та привычная тишина, которая царила под звёздным небом до момента, пока Маша не заметила Тину. Было неловко. Некомфортно. Девушке казалось, что она уже совсем и не знает этих людей, а здоровается чисто из вежливости. Даже в темноте для себя она смогла отметить, как сильно изменились родители Алины после произошедшего. Жизнь их не пожалела. Не пощадила. - Как Вы? — спросила девушка аккуратно, мягко, стараясь придать голосу чуть больше спокойствия — как было, примерно, десять минут назад и сотню лет до всего этого. - Потихоньку. Одно-единственное слово, брошенное Алинкиной мамой, пробило десятиклассницу насквозь, будто бы остриё ножа. Маша поняла, что всё это отныне не имеет смысла. Встречи, жизнь. На всём теперь словно стоит огромный жирный крест. Ничего уже не будет, как раньше. Но Машке не хотелось об этом думать. Она вообще не думала в тот момент, когда бросалась в объятия к Соболевым. Ей хотелось утешить их и успокоить свою боль. Приложить к зияющей ране подорожник — он не залечит, но хотя бы облегчит ситуацию. Обнимая людей, которые за короткий срок стали по-настоящему близкими, она боялась, что дома снова начнёт рвать на себе волосы.