Принцесса?!

Вспышка бледно-синего цвета на тёмном небе на секунду ослепила Машку. Она посмотрела туда, где догорали огни, сквозь растопыренные пальцы и пробормотала восхищённое «вау». Вокруг не было ни звука. Девушка как будто стояла в центре вакуума, где оглушающая тишина забивается прямо в ушные раковины. Или будто кнопкой «mute» разом вырубили звук у всего мира. А потом беззвёздное полотно разрезала ещё одна молчаливая вспышка, но уже — ярко-красная. Она оставила после себя длинный хвост, на который ещё какое-то время нельзя было спокойно, не щурясь, смотреть. Маша похлопала по карманам в поисках телефона, чтобы успеть запечатлеть следующую вспышку. Но раздалась она раньше, чем аппарат оказался в руках девушки, и где-то гораздо ближе. И Кораблёва без боязни повернула голову влево — туда, где вместе со светом, впервые послышались раскатистые, похожие на громыхание, звуки. Дальше был смех, колокольным перезвоном, сладкой патокой вливающийся ей в сознание. И из жёлтой вспышки, напомнившей на мгновение упавшее на землю солнце, появился силуэт. Он был Маше знаком. Такой правильный, аккуратный, словно бы появляющаяся из-под руки древнегреческого мастера скульптура. Маша затаила дыхание, прекрасно зная, встречи с кем жаждет её сознание. И с губ появившейся из пелены света и дыма блондинки сорвался смешок. Потом — Машкино прозвище. Так что, не мешкая ни секунды, девушка сорвалась с места и бросилась женщине в объятия. Та, раскрыв руки, радостно её приняла. Кораблёва прижималась к Светлане Викторовне изо всех сил и точно понимала, что она — именно тот человек, который нужен Маше по жизни. А математичка, прильнув к ученице плотнее, вдруг неожиданно спросила, почему девушка ушла с выпускного раньше всех. Та растерялась. А блондинка принялась с воодушевлением рассказывать, что торжество прошло на высшем уровне, но ей так безумно жаль отпускать ребят. Что расстояние вряд ли позволит ей видеться с ними так часто, как хотелось бы. Машка почти не слушала. Её в покой приводила единственная мысль о том, насколько близко сейчас к ней эта женщина. Потом, смеясь, Светлана Викторовна отстранилась, но и руки Машиной не отпустила. Математичка ступила на шаг назад, и раздалась новая вспышка. Небо окрасилось почти что белым цветом, а затем сквозь темноту стали проступать звёзды. Кораблёвой показалось, что вот этого-то она и ждала и уже приготовилась сделать хотя бы один кадр. Блондинка не позволила — она потянула Машу на себя за руку, которую держала, и изображение на фотографии смазалось. И всё, что волновало девушку в тот момент, — такой яркий контраст. Контраст между горячими пальцами самой Кораблёвой и почти ледяными ладонями женщины. Светлана Викторовна, не обращая внимания на слегка безумный взгляд ученицы, направленный на их сцепленные руки, совершенно серьёзно спросила. Спросила с надеждой в голосе, будет ли Машка с ней всегда. Не бросит ли при малейшем волнении на фоне хорошей погоды. Не испугается ли неизвестности перед будущим. Маша будто не слышала этого. Стеклянными глазами продолжала пялиться на руки математички с красивым маникюром, а кожей так и ощущала пробегающую дрожь. Светлана Викторовна тут же сменила тактику и, обхватив лицо школьницы ладонями и привлекая своим чудесным взглядом внимание к себе, спросила нарочито громко: — Тебе всё нравится? Машка улыбнулась безумной улыбкой. Заиграла музыка, и она зажмурилась, позволяя импульсам копьями вонзаться в спину. Захотелось потанцевать: обхватить тонкую женскую талию, сделать пару-тройку шагов в импровизированный центр и начать вести любимую блондинку, контролируя каждое её движение. Но вместо всего этого, боясь, что ей просто не хватит времени насладиться Светланой Викторовной, она буквально врезалась в ту головой, удобно устраивая руки на её спине. Маша вжалась в учительницу, будто пыталась впитать её в себя. - Конечно, всё было отлично, — затараторила девушка быстро-быстро, едва успевая за потоком мыслей. — Ребята хорошо справились: никто слов своих не забыл, улыбались, как с картинки. Да и зрители, я уверена, остались в восторге. Нас в школе ещё долго не забудут с таким-то шикарным выпуском. Вы справились на все сто! — она подняла глаза на блондинку, которая в эту же секунду запустила обе ладони ей в волосы. — А Вы, наверное, опять волновались, что что-нибудь пойдёт не так. - Я всегда волнуюсь перед ответственными мероприятиями... Маша вынырнула из сна в тот момент, когда там по небу раскатилась ещё одна — зелёная — вспышка. Девушка резко распахнула глаза, откинула одеяло и приняла сидячее положение. Голова болела жутко. Будто бы всю ночь вместо барабана кто-то играл на мыслях Кораблёвой. В висках отчаянно, бешено пульсировал вопрос «Тебе всё нравится?», и лишь сейчас, приходя в более-менее сознание, она поняла, ЧТО имела в виду математичка, спрашивая об этом. Машка во сне стала говорить какие-то глупости про выпускной, про организацию торжества, а всё было проще — на самом деле, Светлана Викторовна спрашивала об их отношениях. Ей было важно знать, что девушке комфортно рядом с блондинкой, что она точно хочет, чтоб эти их пути пересекались — накладывались один на один без зазубрин. А Машку в действительности ничерта не устраивало. Хотелось кричать, что она устала от бесконечных недосказанностей, недовлюблённостей. Что математичка мучает её своими ни «да», ни «нет» в ответ на чувства. Что сердце не железное, и ему тоже больно, когда его в очередной раз пытаются разбить или растоптать. Но это был только сон. Простой сон — без возможности расставить все точки над «i» в отношениях со Светланой Викторовной. * Полина вернулась из школы на урок раньше — учительница смоталась по делам, а детей оставлять было не на кого. Поэтому девочка, довольная своими успехами за день, как маленький ураган, влетела — сначала — в квартиру, а затем — на кухню, когда обед ещё не был готов. Светлана Викторовна корпела над нарезанием мяса для супа, а на сковороде шипела и плясала подзолотившаяся смесь лука и моркови. Женщина не сразу заметила дочь. Лишь когда Поля, перекинувшись через обеденный стол, стащила из уже нарезанного пару ломтиков огурца, блондинка недовольно шикнула: - Поль, это на салат! — женщина пригрозила пальцем, на что девочка обезоруженно вскинула обе руки вверх. Блондинка покачала головой, а потом мимолётная мысль при взгляде на дочь спешно попала на язык: — А ты чего так рано пришла? - Учительница совсем обленилась — сказала, что не хочет у нас сегодня природоведение вести. И с барского плеча нам перепали лишние сорок пять минут свободы, — Дымова-младшая спрыгнула со стула и, величественной походкой обойдя свою маму кругом, заглянула той через плечо. — А ещё я очень голодная, — с напускной обидой проговорила девочка и через секунду, давая матери лишь рот открыть, чтобы ответить, добавила: — В школе сегодня была каша рисовая. Фу, — она высунула кончик языка, тем самым будто демонстрируя все те неприятные ощущения, которые вызывает у неё данный продукт. Блондинка по-доброму потрепала дочь по голове свободной рукой: — Обед будет готов минут через двадцать. Потерпи, — а потом она указала ножом, которым только что орудовала на разделочной доске, на контейнер для таблеток. Там была заполнена лишь одна ячейка: — Сходи, пожалуйста, к Маше. Узнай, как она себя чувствует и отнеси ей лекарства. Полина обрадованно кивнула, бросила блондинке едва уловимое «окей» и, схватив контейнер, двинулась в сторону Машкиной комнаты. Девочка знала, что ей ни к чему все эти условности, правила приличия, поэтому влетела без стука. Кораблёва, читавшая книгу, даже не шелохнулась, будто была готова к очередному вторжению в её личное пространство. Хотя, вероятнее всего, ожидала она Светлану Викторовну, а не Полю, но — кому какое дело? Девочка, медля пару секунд и переминаясь с ноги на ногу у порога, сложила губы трубочкой. Машка спокойно лежала на кровати, читала книгу, а рядом телефон безмолвно разрывался от приходящих на него сообщений. Экран то загорался, то гас, то снова вспыхивал, как ополоумевший. Рядом с кроватью стояла полупустая бутылка воды. На комоде тикали часы, только что пересёкшие рубеж в полдень. И всё было так спокойно, так привычно, что вряд ли бы появились сомнения о том, что такую гармонию может нарушить какое-нибудь мелкое обстоятельство. Но это обстоятельство с каждым разом всё больше рассыпалось по Машиному лицу красными пятнами. Вот так просто — ничего не подозревая, ведя обычный образ жизни, девушка умудрилась заболеть тем, чем обычно болеют такие, как Полина. Поля усмехнулась сама про себя и, поболтав таблетками внутри контейнера, не без иронии отметила, что ещё с одним Кораблёвой по болезни повезло — с блондинкой. Которая ради неё больничный на работе взяла, чтобы молча сносить все упрёки и просто лечить. А ещё, подумала девочка, это отличный шанс для этих двоих подольше побыть наедине, возможно, поговорить и обсудить всё, что мучает. Или они уже обсудили. Дымова, когда Машка стала нетерпеливо пыхтеть и резко захлопнула книгу, подошла к девушке ближе: — Мама попросила узнать, как ты себя чувствуешь. И велела накормить тебя вот этими таблетками, — девочка показательно широко улыбнулась, но на десятиклассницу это мало подействовало: она скептически вздёрнула бровь, протягивая руку за лекарствами. - До того, как ты о ней напомнила, умереть хотелось чуточку меньше, — Машка выгребла все таблетки в ладонь и по одной, в определённом порядке, который за столько дней наизусть выучила, выпила. - Ты всегда такая язвительная или только в ответ на помощь? — Полина забрала у девушки уже пустую бутылку, как бы намекая, что та ей больше не пригодится. А Маша и не сопротивлялась — лишь бы ушла побыстрее. Невозможно сконцентрироваться на тексте, когда не только за дверью, но и над самым ухом вздохи, шорохи, скрипы. По-другому ей бы хотелось представлять свою болезнь: когда целыми днями дома непривычная тишина, когда делаешь что-то в своё удовольствие и тебя не дёргают каждые полчаса, когда искренне веришь, что само всё пройдёт. Вообще, Маша и знать не знала, как это — чтобы за тобой, больной, ухаживали. Всё детство, на которое обычно и выпадают любые хвори, она провела с бабушкой. А та, будучи человеком деловым, слишком — но меньше, чем Евгений — занятым, не заморачивалась с лечением внучки. Она могла в первый же день кучей средств вылечить ей кашель, сбить температуру, избавить её от насморка и уже на следующий отправить в детский сад. Иногда на помощь Ирине Николаевне приходил её муж. Он, человек с медицинским образованием, сам брался за лечение Кораблёвой, и всё равно — период этот не растягивался так, как сейчас её ветрянка. И отсутствие матери рядом тоже сказалось: поведение математички, в которой вдруг взыграли всякие там инстинкты, было странным, непонятным для Маши. Ей казалась смешной эта тяга блондинки к тому, чтобы постоянно измерять температуру, проверять, все ли таблетки девушка проглотила, беспрекословно следовать всем рекомендациям доктора. Ветрянка хоть и была ей в новинку, а от беззаботного, шутливого и почти халатного отношения к своему здоровью избавиться она не могла. - С язвой по жизни. Не съязвила — день прожит зря. Это моё кредо, мой воздух, моя жизнь, — монотонно отзывалась девушка, пока Дымова не прервала поток объяснений взмахом ладони: - Ладно-ладно, я поняла, — девочка хитро сощурилась, а после неожиданно, даже для себя самой, плюхнулась на кровать рядом с Кораблёвой. Машка не имела и секунды, чтобы возразить, потому что Полина нагловато вырвала у неё книгу, покрутила, разглядывая обложку, и с заумным видом, поучительным тоном сказала: — Это называется «искуственная ненависть». - Ты о чём, ребёнок? — осторожно уточнила Маша, пока пыталась отнять у назойливой девочки свою книгу. Многострадальную книгу. - О твоём отношении к этой женщине, — как будто с неучем разговаривала, объяснила Дымова. А Машка зацепилась за другое. Так смешно ей было слышать, как Поля свою маму называет «эта женщина». Наверное, если бы Светлана Викторовна это услышала, надавала бы по ушам. — Ты искусственно пытаешься вызвать у себя ненависть к ней. Она ведь ничего тебе плохого не сделала, как раз наоборот — из кожи вон вылезти готова, заботясь о тебе. Но ты вечно её посылаешь. - Ребёнок, вот ты мне предъявы кидаешь, что я всегда язвлю. А ты сама-то хоть замечала за собой, что говоришь точь-в-точь твоя мама? Она мне так же на мозги капает ежедневно, — смешок сорвался с губ сам по себе, и Маша только пожала плечами, чтобы дать понять — разговор окончен. Затем открыла книгу на нужной странице и опустила взгляд на строки. - Кто ещё из нас ребёнок! — фыркнула Полина, выходя из комнаты Кораблёвой. * Остальные полторы недели Маша не раз пыталась возобновить и закончить тот разговор с математичкой, который так бессовестно прервала Полина. Но ничего не выходило. У блондинки каждый раз, когда она слышала любые намёки со стороны девушки, рождались всё новые и новые отмазки. В конечном итоге, Машка бросила эту затею и решила наслаждаться короткими мгновениями наедине с женщиной. Та, конечно, не позволяла себе лишнего, вела себя сдержанно и почти по-учительски, а Кораблёвой другого и не надо было. Пялясь в потолок, она вечно прислушивалась, как там Светлана Викторовна, по звукам пыталась прикинуть, чем она занимается. Иногда Машке удавалось выйти погулять. На балконе. Она, чтобы их с Дашей болталки никого не заинтересовали, выходила на балкон, приоткрывала одну створку и дышала воздухом. Ловила ароматы подступающего тепла, подставляла бледные щёки озорному солнцу. Ей так хотелось вырваться из душной комнаты. Хотелось дождя и без зонта, без обуви пробежаться под ним, касаясь голыми ступнями собирающихся по асфальту луж. Хотелось цветения — найти куст сирени или жасмина и зарыться в него носом, с головой, чтобы всё это осталось в воспоминаниях, отпечаталось на коже клеймом. Ей хотелось упасть в траву и, считая на небе звёзды-бисеринки, громко напевать глупую песенку, мотив которой просто застрял в мыслях. И это время, когда она могла дышать полной грудью, было уже вот-вот на ладони. Год стремительно нёсся к середине апреля, погода с каждым днём заметно улучшалась, и Машка с нетерпением косилась на свои неношенные — кипельно белые — кроссовки, те, что с самого Нового года ждали своего часа. И новую учебную неделю, окончательно избавившись от следов ветрянки на своём теле, Маша начала именно в этих кроссовках. Утром в хорошем расположении духа она запрыгнула в любимое платье, завязала шнурки и, схватив рюкзак, вылетела из дома, как пробка из шампанского. Остановилась в самом сердце двора и вдохнула. Нарочито громко, чтобы каждый угол здесь знал — слишком долго она этого ждала. Город, ещё не привыкший к особенностям весны, медленно отходил ото сна. Солнце чуть касалось крыш домов, деревьев, играя на листочках бледными оттенками жёлтого. В себя приходили первые птицы — распевались, важно расхаживая по карнизам и козырькам туда-сюда. Люди ленивым потоком тянулись кто с собаками гулять, кто — на работу или даже пробежку. Тишину двора разрывали только пискливые домофоны и хлопание тяжёлых дверей. - Маш, ты с нами поедешь? — голос Светланы Викторовны прилетел откуда-то сзади и сумел-таки отрезвить девушке сознание. Она бросила мельком взгляд на часы и поняла, что порядка десяти минут просто глазеет на воздушно-голубое, без единого облака, небо. Математичка и Машкин отец за это время успели собраться, выйти и уже садились в автомобиль. Девушка, делая ещё один глубокий вдох, обернулась: — Нет, я пройдусь! — она быстро поправила лямку рюкзака и чуть ли не вприпрыжку двинулась прочь из двора. Ей не нужны были даже наушники, которыми она привыкла заглушать звуки этого города. Сегодня они были ей в радость. Хотелось впитать в себя всё и вся, будто до этого она была слепая, глухая и немая, а теперь такая возможность — познать этот мир. И упускать такую возможность было бы непозволительной глупостью. До школы девушка шла, оглядываясь на людей, на каждое движение, каждый шорох. Она чувствовала себя до смешного глупо: улыбалась встречным, тянулась руками к листьям на деревьях, прыгала с бордюра на бордюр. И искренне не понимала — почему люди настолько хмурые? Почему никто не пытается греться в лучах солнца? Почему не смотрят ей в глаза в ответ? Почему бегут, а не, как она, запинаются об каждый камень? Голову вскружило прекрасной природой так, что настроение достигло высшей отметки ещё до возвращения в школу. Туда, кстати, она вошла за десять минут до звонка на первый урок. Вестибюль гудел. Перемешалось всё: ученики, родители, учителя. Но Машка смогла выудить главное. Светлана Викторовна, как она и предполагала, уже была в школе и стояла за проходной рядом с Татьяной Александровной — они так мило о чём-то беседовали, что уголки губ девушки дёрнулись вверх. Это был не первый день математички после больничного. Она вернулась к работе ещё на прошлой неделе, потому что катастрофически не хватало учителей на замену, а сама Маша почти не нуждалась в помощи блондинки. Вот и сошлись на том, чтобы женщина вернулась в школу. Для Машки же после столь долгого перерыва это был первый день, и обещал он много-много интересного, неожиданного, удивительного. И первым стало появление Даши и Димы. Они завизжали на весь вестибюль, как только Кораблёва показалась в помещении, прорвались через толпу и накинулись на застывшую на месте девушку с обнимашками. Люди рядом недоумевали: кто-то крутил пальцем у виска, кто-то недоверчиво направлялся ближе к выходу, а русичка с математичкой вообще стояли, смотрели на ребят и обменивались довольными улыбками. Им обеим нравилось наблюдать подобную картину. Выпутавшись из объятий друзей, Маша опять стрельнула взглядом в сторону лестницы, чтобы убедиться, что Татьяна Александровна ещё там, и метнулась в её сторону. Когда русичка раскрыла руки, девушка налетела на неё, и они взаимно прижались друг к другу. - Снова без сменки? — скорее не спросила, а утвердила Лебедева. И в голосе её были столь привычные слуху смешинки, так что Маша без страха подняла на неё огромные, полные раскаяния глаза и с надеждой уточнила: - Но Вы же меня за это не убьёте? Татьяна Александровна рассмеялась: — Не убью, конечно, но на литературе сегодня обязательно спрошу. - Ура-ура! — восторженно отозвалась девушка и, для верности ещё раз утонув в руках любимой учительницы, рванула наверх. Следом за Дашей и Димой, которые, кажется, слишком спешили на математику. Хотя, откровенно говоря, Кораблёва и сама соскучилась даже по непонятным ей цифрам, по объяснениям Светланы Викторовны у доски. Она так сильно когда-то хотела — пусть даже одним глазком — увидеть блондинку домашнюю: без макияжа, в халатике, на кухне или в гостиной за уборкой. А за время болезни этот образ женщины больно уж приелся, чтобы не желать снова взглянуть на неё в стенах школы, в одежде делового стиля и с мелом, зажатым кончиками пальцев. Так что даже на математику, которую отродясь терпеть не могла, Маша будто на крыльях летела. Руки просто чесались открыть учебник, достать тетрадь и начать в ней писать. Выводить формулы, доказывать теоремы, чертить без линейки фигуры — всё, что угодно. Но не все разделяли вместе с Кораблёвой этот восторг от её возвращения. Рыжая Алиса, с которой отношения всё никак не ладились, пока девушка обнималась с другими одноклассниками, стояла в стороне и презрительно закатывала глаза. Мысли в голове были тяжёлыми, и она еле могла нормально соображать. Ей никогда не нравилась Машка, и она всегда очень болела за то, чтобы у той перемкнуло — и она захотела сменить школу. Тогда бы Поздняковой не пришлось ежедневно видеть Кораблёву в классе, слышать её голос и знать, что ей так просто всё сходит с рук. Рыжая очень надеялась не увидеть Машку ещё после мартовских разборок. Она была в курсе по поводу Москвы, побега Кораблёвой, её матери — это она благополучно подслушала в столовой, когда Светлана Викторовна и Татьяна Александровна даже не подозревали, что их диалог кому-то нужен, поэтому блондинка говорила, как есть. Тогда Алиса решила, что вот он — её фартовый билет. Но Маша всё-таки вернулась, и Позднякова абсолютно разочаровалась в мироздании. Потом она — опять методом шпионажа — узнала несколько новых подробностей из жизни объекта своей ненависти: что отец Маши был женат на математичке и все втроём теперь жили под одной крышей. Правда, она пока не представляла, как ей пригодится эта информация, так что ждала момента. А когда Татьяна Александровна активно рассказывала классу о больничном Дымовой, Алиса почуяла нечистое: математичка и Кораблёва сразу обе не появляются в школе? И всё это копилось, копилось внутри неё для неясных целей. Она даже точно не знала, почему так люто ненавидит свою одноклассницу. Об этом Алиса размышляла добрую половину урока, в то время как Светлана Викторовна объясняла тему, а Маша подозрительно внимательно слушала. Поздняковой так и хотелось метнуть взглядом пару молний в Кораблёву, чтобы оставить после неё лишь кучку пепла. Но урок подошёл к концу, прозвенел спасительный звонок, и Светлана Викторовна вновь попросила Машу задержаться. Десятиклассница даже не удивилась: знала, что не ругать её будут. Отношения у них с блондинкой оказались какими-то чересчур устойчивыми после болезни девушки. Она больше не пыталась довести учительницу до нервного срыва, а та всё чаще проявляла к ней заботу. Маша и забыла напрочь про ту искусственную ненависть, о которой ей талдычила Полина, потому что решила, что это только пустая трата времени и сил. Если не получается ничего иного с математичкой — так пусть хоть дружественная атмосфера чувствуется с любого ракурса. Позднякова заменяла старосту Соню, так неожиданно сорвавшуюся на олимпиаду по химии, так что после окончания урока рыжей пришлось ждать классный журнал. Пока она топталась рядом с учительским столом, успевала не только заглядывать в записи математички, но и доставать её глупыми, никому не нужными расспросами. Нагнувшись ближе к блондинке, она была на все сто уверена, что Кораблёва на них смотрит: - Светлана Викторовна, а в экскурсионной программе будет Нижегородский Кремль? Я была в Нижнем в детстве. Кремль у них очень большой и красивый. Мне кажется, нам стоит туда... — жужжала она у женщины над самым ухом, отчего Дымова непроизвольно крепко сжала шариковую ручку, и корпус той надрывно затрещал. Учительница, на секунду остановившись, шумно выдохнула и, добавив максимум спокойствия своему тону, не дослушав, перебила рыжую: — Да, Алиса, Кремль будет. Мы туда поедем в первый же день. У вас будет много времени не только с экскурсоводом походить, но и самостоятельно погулять. - Это хорошо, — воскликнула Позднякова. До того она эмоциональна была, что махнула руками в обе стороны и чуть не снесла со стола блондинки две стопки тетрадей. Маша бесшумно фыркнула от столь показательной наигранности в словах и жестах одноклассницы. Она предположила, что, может, Алиса действительно пытается вызвать у Кораблёвой какие-то непозволительные чувства, но девушка не поддавалась — спектакли рыжей не стоят и толики её внимания. — Знаете, думаю, надо будет обязательно сделать общую фотографию. Там такой красивый вид на Волгу открывается. Отличная панорама! Вот на фоне неё и... — и математичка не дала школьнице договорить про фон и фотографию. Она сунула той журнал в руки. Да ещё и так настойчиво, почему у Алисы даже не возникло желания добавить что-то к вышесказанному. Она молча приняла классный документ и, развернувшись на носочках, с гордо вскинутым вверх носом ушла. Маша встала из-за своей парты, как только дверь за Поздняковой закрылась. - Что ей от Вас вечно надо? - Лучше бы тебя интересовало, что мне от ТЕБЯ нужно, — блондинка сняла очки, откинулась на спинку стула и изящно сложила руки на груди. Машка неотрывно пялилась на неё — завораживало. Гипнотизировало. Несмотря ни на что, тёплые чувства к этой женщине, пылавшие внутри, не становились меньше, никуда не исчезали и с каждым днём будто только крепли. Она могла вечно наблюдать за блондинкой, отмечая для себя какие-то новые в ней детали. Акцентируя своё внимание на таких особенных её привычках — привычке поджимать губы, привычке перебирать между пальцев кулон на шее, привычке кусать ручку или дужку очков. Думая из секунды в секунду лишь о её улыбке, её потрясающих глазах и губах. Женщина не была идеальной. Конечно, умная, красивая, заботливая и добрая, но недостатки, как разбросанные на белом холсте чёрные крапинки, в ней были, хотя и ничуть её не портили. Машке казалось, что без этих недосказанностей, перепадов настроения, без шрама на левой ключице и заикания, проявляющегося в стрессовых ситуациях, блондинка не была той, которую Кораблёва прочитывает снова и снова. С ног до головы. У Машки было больше причин, чтобы восхищаться этой женщиной, а не презирать её. Чтобы любить, а не пытаться вызвать у себя к ней ненависть. - Первый день, первый урок. Вряд ли Вы будете меня ругать, — пожала девушка плечами. И блондинка согласно кивнула: — Это верно, — она улыбнулась. В последнее время находиться рядом с Машей ей стало легче. Пропало напряжение между ними, стихли бури и ураганы. Больше не было необоснованных оскорблений и злых взглядов, которые способны стереть с лица земли. И всё чаще в присутствии Кораблёвой женщине хотелось улыбаться — поэтому она не сдерживала себя, если уголки губ неожиданно тянулись кверху. — Я хотела поговорить, — она придвинула стул ближе и нагнулась к столу, укладывая локти на его поверхности, чтобы сократить расстояние. — Ты же знаешь, что промежуточная аттестация уже прошла, скоро конец года, а оценок у тебя мало. Многие учителя уже подходили, предупреждали по поводу тебя. Так что очень прошу — не затягивай с исправлением хвостов, — женщина склонила голову, ожидая реакции. Машка это поняла и виновато опустила глаза. — Иначе проблем будет — всё лето разгребать. Если с кем-то из учителей вдруг не получится договориться по поводу дополнительных заданий или чего-нибудь в этом духе, подходи ко мне. Повторяю — не затягивай. Хорошо? — она протянула руку и обхватила ладонь ученицы, как можно крепче сцепляя пальцы. Машу как током ударило — руки у блондинки были ледяные. А картинки из сна настойчиво, точно бы кинолента, закрутились в мыслях, окуная в похожие ощущения. Этот контраст. Эта мягкая кожа. И, наверное, в голове тоже произошла бы она из вспышек, распарывающая тёмные пятна в сознании, если бы десятиклассница разорвала все связи с реальностью. Но она всё ещё находилась здесь, прекрасно понимая, как и что, поэтому поддержала диалог искренним удивлением: - Почему Вы думаете, что я не смогу с кем-то договориться? Сомневаетесь в моём даре убеждения? - Нет, — очередная усмешка, вызванная неповторимой мимикой девушки, быстро сменилась едва металлическими нотами в голосе, — просто некоторые учителя очень враждебно настроены против тебя из-за такого количества пропусков. По неуважительной причине — в том числе. - Кто? — прямо в лоб. И Машка, на самом деле, даже не надеялась, что блондинка ей ответит. Ведь всего лишь попытка — не пытка. - Маш, это не педагогично. - Ну, от Вас же не убудет. - Ладно, — женщина сделала вид, что сдалась, хотя сдалась гораздо раньше. Кажется, ещё тем летом, когда впервые увидела Кораблёву, а Татьяна потом много рассказывала о ней и обещала — скучно не будет. Тогда Светлане Викторовне было это смешно. Чего она такого в своей жизни не видела, чтобы поражаться выходками какой-то девчонки? Теперь же блондинка осталась без оружия — как терялась при Машке с первого дня, так и не избавилась от этой привычки. Как могла ещё тогда выдать ей все свои тайны — так и сейчас готова была любой скелет из шкафа высунуть. Так что уже и не до смеха было. Дымова аккуратно, увилисто, подперев подбородок обоими кулаками, ответила: — Боюсь, у тебя возникнут серьёзные проблемы с биологией. Маша кивнула — ей, в принципе, и без классной было известно о "хорошем" отношении биологички к себе. Но она твёрдо пообещала Светлане Викторовне разобраться со всем собственными силами, даже не зная в тот момент, чем жизнь планировала по ней выстрелить.