Принцесса?!

Солнце выстрелило лучами в сердце и опрокинуло свет на город, который раньше смотрел прямо в глаза лишь с экрана. Яркость была на максимум, и палец плавно скользил, отлистывая, как в обычном фотоальбоме, картинки. А теперь этот город, совершенно живой, абсолютно настоящий, не был уже точно бы на холст нанесённым кистью. Его воздухом, каждой свежей капелькой в облаке никотина, разрешалось дышать. Позволялось касаться несмелыми шагами его улиц и расцарапанными руками, дрожащими ладонями — его стен. Которые наступали отовсюду своим величием, и их холод, впиваясь в вены, разбегался по организму, становясь частью чего-то внутреннего. Отблески от окон и глади ещё не прогретой воды путешествовали по коже. Их можно было чувствовать тоже: будто бы по карте, они перемещались на север — к подбородку, чтобы потом облизнуть губы и оставить невесомый и полный любви поцелуй; спешили на восток — щекоча, поглаживали плечо и быстро прыгали в ладони, словно пытались залечить любую боль. К югу их тянули броские пуговицы рубашки, которая всем вокруг никогда не нравилась, но была лучшим вариантом для путешествий. Потом они снова возвращались на губы и даже хотели, чтобы восхищение незамедлительно сорвалось именно с них и врезалось в ограды вдоль набережной. А вода, подхватив отголоски детского восторга, понесла бы их дальше — к стрелке, через мосты, бросая на них канатиками это гордое и сладкое «вау», чтобы крепче держался город. И бесконечно бы метались по залитым смехом улицам мечты и желания остаться здесь навсегда. Открывая глаза после волны наслаждения, ударившей в голову, Машка рефлекторно махнула в воздухе рукой. Настырная оса, жужжащая над ухом, так и липла к небольшому флакончику духов, который девушка достала из рюкзака. Она спешно сбрызнула запястья любимым ароматом, круговыми движениями потёрла их друг о друга, и на запах, решив, что опасность в виде полосатого насекомого миновала, к Кораблёвой пристала уже Даша. Метельская поймала руку подруги на половине пути к фотоаппарату и поднесла к своему лицу. Вкус в выборе духов у Маши был уникален тем, что любые ароматы девушки, которые бы та ни приобрела, Путешественнице до коликов нравились не меньше Машкиного. Даша со свистом втянула остатки, кружившие вокруг редким облаком, после чего расплылась в такой приторной улыбке, которой бы можно было смело подсластить жасминовый чай с имбирём. Машка хмыкнула, закатывая глаза — это было странно, но забавно. А потом она всё же расчехлила свой фотоаппарат и сделала несколько панорамных снимков Волги и набережной, расстилающейся далеко внизу от стен Кремля. Метельская, помедлив на один кадр, достала телефон и сфотографировалась сначала на том же фоне, а затем — на фоне Маши, сосредоточенно листающей получившиеся картинки. И в следующую секунду раздался голос экскурсовода, заставивший Кораблёву вновь ориентироваться на Татьяну Александровну. Народу было много, толпа одноклассников расползалась и в ширину, и в длину, а русичку потерять было сложно — да и не хотелось. Машка, схватив подругу за руку, проследовала за всеми дальше, до ближайшей башни. Там они снова притормозили, и экскурсовод завела мучительный, тягостный разговор о годах войны. Потоки ветра, набиравшие силу с приближением группы к воде, заносчиво вписались девушке в лицо. Ей на мгновение показалось, что из лёгких разом выбило весь воздух. Целая копна волос упала на глаза, летящую ткань рубашки вздёрнуло вверх, и Маша даже чуть не задохнулась от неожиданности, но на ногах устояла и назло стихии резко отвернулась в другую сторону. Только, совершая манёвр, немного ошиблась в расчётах и — почти ударилась в Светлану Викторовну. Которая, однако, очень ловко выставила руки вперёд, поймала ученицу и смахнула с её лица непослушные волосы. - Не быть Вам в разведке, слишком близко подходите, — поднимая на женщину глаза, фыркнула Кораблёва. Блондинка снисходительно улыбнулась. Машка была для неё ёжиком: милая и колючая. Иногда, когда её трогаешь, она выпускает иголки, иногда — сама же, своим жалобным взглядом, так и просит её приласкать. Но чаще — она в отстранении от всех сидит, не смея издать ни звука лишнего, и ждёт, пока её заметит хоть кто-то. Сейчас она снова всех сторонилась, предоставленная сама себе. Глаза у неё не были такими грустными, как голос тогда в автобусе, но что-то неродное, непонятное в них читалось яснее дня. Светлана Викторовна внезапно вспомнила, что у неё есть резинка для волос. Она, положив руки девушке на плечи, развернула её к себе, пока та ещё была послушной и не выбрасывала колючки, спиной. Женщина умело собрала все локоны в ладонь, без расчёски аккуратно уложила их и связала резинкой в хвост, невысокий, нетугой, но мгновенно понравившийся погоде. Ветер без интереса прошёлся по смирно струящимся по спине кончикам и отступил, потому что ловить уже было нечего. А Машка развернулась обратно — только теперь самостоятельно. - Спасибо, — школьница кивнула, после чего помотала от плеча к плечу головой, проверяя, болтается ли там сзади её хвост. Тот, конечно, болтался — деваться было некуда. Блондинка сдержанно усмехнулась и пожала плечами, как бы выражая в этом действии мысль «не стоит благодарности». Тут Машка уже выдвинулась вперёд, потому что среди экскурсионной группы началось волнение, а Дымова через каких-то полшага её нагнала и поравнялась с ней плечом к плечу. - Маш, тебе всё нравится? — девушку после вопроса учительницы словно кипятком ошпарило. Дежавю какое-то. Сцена повторялась: любимая блондинка рядом, рука с рукой, шумит едва очнувшийся город, и громом среди ясного неба падают на макушку слова, точь-в-точь повторяющие сон. И что отвечать? Машка дёрнулась от математички, как от прокажённой, и попыталась не нарушать дистанцию, где зона комфорта, оказывается, очерчивалась неимоверно большим кругом. Она беспомощно забегала глазами в поисках спасательного круга. Она не хотела говорить с женщиной и даже планировала подать Даше какой-нибудь знак, тонко намекающий, что вот он, тот самый момент, когда Метельская может применить всю свою изобретательность. Но Путешественница сработала раньше, потому что давным-давно приметила в поведении подруги панику, — она ураганом подлетела к Маше и Светлане Викторовне, красочно извинилась перед классной за беспокойство и увела Кораблёву под предлогом фото. Получилось качественно — не придраться — и стремительно настолько, что математичка не успела должным образом среагировать. Метельская отвела Машу ближе к спуску с пешеходной зоны как раз в ту же секунду, когда в сознании эхом отдались долгожданные фразы — «свободное время — у вас есть час, встречаемся здесь же». И всё — девушки быстро сиганули на тропинку, поросшую с двух сторон мелкими кустарниками, откуда попали на неровными камнями вымощенную лестницу. Спуск был крутой, поэтому Путешественница руки Машиной не отпускала. Хотя та и пыталась несколько раз отцепить крепкую хватку подруги, ведь идти по узким, хрустящим и качающимся прямо под ногами камням, наступая спутнице на самые пятки, было крайне трудно. Но результат беготни от обязательств и контроля математички с русичкой того стоил. Лестница, снова перешедшая в протоптанную кем-то когда-то дорожку, привела подруг к ещё одной неприметной башне. Высокая, глухая. Она стояла здесь, казалось, с самого сотворения мира. Но стоило протиснуться в едва прикрытую решётку и пройти насквозь, как открывался вид на весь город. Он был как на ладони. Легко проглядывались и стрелка, и несколько автомагистральных мостов через Волгу, канатная дорога, островки посреди водной поверхности и противоположный берег Нижнего — усыпанный многоэтажками и прогнувшийся под серые будни жизни. Машка смотрела широко распахнутыми глазами и впитывала, будто видела всё это впервые. Но весь город был плотно и уже достаточно долго ей знаком. Он хранил множество дорогих сердцу воспоминаний, связанных, в первую очередь, с Леной. Её родители жили на противоположном берегу — в Боре, а от него рукой было подать до сердца областного центра. С тех самых пор, как Кораблёв познакомился с Александрович, Нижний Новгород все вместе они посетили, в общей сложности, раз десять — и это лишь за два года. Постоянно ездили в гости к родителям Лены, которые каждый раз с распростёртыми объятиями встречали их семью. Маша была здесь и зимой, и весной, и осенью, и летом. Она видела город обмотанным праздничными гирляндами и увешанным разноцветными огнями. Видела его утопающим в жаре, когда асфальт плавится под ногами, а ветер с Волги кажется всем самым важным на свете. Видела его разбитым на лужи и просто разбитым от осенней хандры, не жалеющей даже последние клочки зелёной травы. Поэтому Кораблёва до смешного любила этот город — знала все его достоинства, принимала все его изъяны. Но, вопреки всем и вся, любила всем сердцем. - Как же я соскучилась! — проговорила девушка себе под нос, подходя к самому краю хлипкой железной ограды. Она раскинула руки по порыву ветра и, подставляя лицо под лучи солнца, зажмурила глаза. Воспоминания затанцевали на подкорках сознания. Как мотыльки над огнём. Как сегодняшняя настойчивая оса над её флакончиком духов. Маша вспомнила, что где-то здесь, на стене башни, среди прочих надписей своей несмелой рукой она однажды вырисовала сердечко с первой буквой собственного имени внутри — ей так хотелось оставить кусочек себя в столь чудесном городе. Потом вспомнила последнее лето перед началом конца — перед её десятым классом. Это была последняя поездка с Леной перед тем, как женщина насовсем ушла от Евгения. Они вырвались из родного города на недельку в августе. И прямо с этой башни Кораблёва с любимой мачехой наблюдала лучший закат в своей жизни. Солнце, красное, точно наливное яблоко, тонуло за линией горизонта, окрашивая палитрой красок чистое небо — над головой оно было ещё голубое, потом плавно переходило в сиреневый и почти безоттеночный серый, дальше жёлтый, переплетённый с полосками оранжевого. А длилось это захватывающее действие пусть и считанные минуты, но казалось — целую вечность. Маша вздохнула, открывая глаза. Всё это было так близко, будто вот-вот можно было дотронуться хотя бы кончиками пальцев, а на деле — безвозвратно далеко ушло прошлое. Прошлое, где она чувствовала себя непозволительно счастливой. Сейчас остались только мысли, в которых можно было смело отматывать время назад и проживать что-то дорогое и тёплое снова и снова. Машка точно знала, что после окончания школы, если первоначальные планы полетят под откос, она приедет поступать в Нижний Новгород. А если не поступать — то жить. Этот город создан для того, чтобы в нём ЖИТЬ. - Ма-а-ань, — тихо позвала подругу Даша, и Кораблёва тут же отозвалась, щурясь от яркого солнца, — какова вероятность того, что у нас получится сбежать ночью искупаться в Волге? Там пирс есть, — Метельская указала вправо, где вдоль набережной в одном месте чуть виднелась узкая деревянная дорожка, вдающаяся в течение реки. А у ограды топтались ребятишки, бросающие в воду мелкие камушки. - Ты с ума сошла? — Машка с добрым сочувствием погладила Путешественницу по голове и с расстановкой объяснила: — Вода ещё холоднючая. Если повезёт, к середине июля только прогреется. А ты — купаться. Нет-нет, это без меня. - Да ладно тебе! — снова встрепенулась Даша и подвела Машку к другому краю балкона, откуда виднелся речной вокзал и катера, ходившие туда-сюда в поле зрения несметного количества гостей города. — Давай хотя бы прогуляемся по набережной. Никто даже не узнает! — Метельская выкинула перед собой две ладони, как бы показывая, что намерения её чисты и невинны. - Окей. Только если СВ нас застукает — объясняться будешь перед ней сама, — Кораблёва насмешливо пригрозила Даше пальцем. Метельская снова выкинула перед собой обе ладони и, поигрывая бровями, не без иронии парировала: - Да у нас вроде ТЫ по части СВ, не? — и под мечущий молнии взгляд Путешественница покинула балкон башни, оставляя позади себя целый город мечты. По тому же пути девушки вернулись на смотровую площадку, где уже через пятнадцать минут должен был собраться их класс. Медленно, но верно ребята стали подтягиваться, заканчивая с покупкой сувениров, фотографированием и просто прогулками, так что Маша с Дашей первыми не были. Последние на эту минуту кадры с видом на Волгу доделывали одноклассницы, собиравшиеся пополнить фотоколлекции в социальных сетях. Прямо на ступеньках сидели парни, и среди них Дима Громов — громко, надрывно шутивший по поводу и без. И ещё издалека было видно идущих к месту встречи Светлану Викторовну, держащую Полину за руку, и Татьяну Александровну. Маша старалась как можно меньше смотреть в их сторону, но не получалось. Блондинка так и привлекала, словно мёдом намазанная, внимание девушки. Её стройная фигура, достоинства которой так отлично были подчёркнуты лёгким свитером и узкими джинсами. Её аккуратные и местами острые черты лица, прекрасного и без толики макияжа. Её голос, её руки — ещё недавно ими она завязывала Машке хвост. Девушка инстинктивно провела ладонью по волосам, собранным на затылке, и уложила их на плече. Это было необычное, давно забытое и приятно разливающееся внутри чувство — чувство, что кому-то на тебя не всё равно. * Весь день класс провёл в бесконечных обзорных экскурсиях по городу, в которых все только успевали восхищённо переглядываться. А Машка заново узнавала давно забытые, но близкие сердцу места. Вспоминала, как вот там гнала промокшими насквозь /потому что дождь застал врасплох/ сандалиями одинокий камушек вдоль длинной улицы. А там, в том киоске, она в самый первый приезд купила и попробовала местную роскошь — огромный пряник с варёной сгущёнкой и грецкими орехами. Говорили, что слипнется. Но, видимо, обманули — потому что ничегошеньки не слиплось, и даже захотелось ещё один пряник. А за этим поворотом Машка когда-то давно приметила уютный двор с очередной её слабостью — качелями. Летящие вверх, стремящиеся к земле — вроде обычные, как везде, но только здесь заставляют терять дар речи от ощущения прорезающихся за спиной крыльев. И вот здесь, на этом месте, пообещала себе никогда не забывать этот город и не покидать его дольше, чем на половину жизни. Статус «Влюблена в Нижний» — это навечно. Среди перебежек от храма к храму, от памятника к памятнику нашлось время и для визита в дом детства Максима Горького. Как позже оказалось, это была личная инициатива Татьяны Александровны — истинный филолог не дремал в ней ни секунды. Ребята против писателя ничего не имели, в ответ на экскурсию не возражали, но и не глотали новую информацию, чтобы хоть немного обогатиться внутренне. Поэтому больше всего полезна и познавательна экскурсия стала для самой Лебедевой, для Полины, которая всегда впереди планеты всей, и для Даши, экскурсовода не слушавшей, но Машкин пересказ запомнившей. Ещё — в перерыве между изучением города вдоль и поперёк десятиклассников свозили на обед. Это было небольшое кафе, отделанное под старину и сохраняющее соответствующую атмосферу в каждой молекуле воздуха. Недовольным оттуда не ушёл никто. В общем, к вечеру силы сохранились у исключительно малого количества народу. Светлана Викторовна всё так же цвела и пахла, Татьяна Александровна постоянно от всего отвлекалась на телефон, а Маше настойчивая идея не давала покоя — слишком мало. Слишком мало Нижнего, слишком мало вдохновения. Прогуляться с Дашей в ночь нужно было — сто процентов. Но комнатная температура, накалившаяся из-за столкновения характеров, накренила изначальный план девушек. Дело было ближе к отбою. Безобидными с натяжкой можно было назвать даже первые фразы, с которых завязался конфликт. Маша с Дашей вели светские беседы о том, о сём; в ответ на одну из реплик Кораблёвой Алиса — её на кой-то чёрт поселили именно с ними — сделала замечание. И пошло-поехало, как по проторенной дорожке, словно они практиковались в ссорах ежедневно. Позднякова цеплялась к одному слову Маши, та, в свою очередь, стреляла в неё ещё парочкой, в которых аккуратно старалась завуалировать едкий комментарий. Метельская молча наблюдала со стороны, но от попыток успокоить подругу, мол нечего с этой неадекватной связываться, не отступала. Но — слово за слово. Машка вела с большим отрывом в этой баталии, ведь она совершенно определённо знала, куда бить оппонентку. Ей хотелось побольнее ту ранить, чтобы с поля боя её — исключительно на носилках. А оружия было хоть отбавляй: рыжая никому не то что в классе — в школе не нравилась. Маша парировала, выкидывая свою злость, как шпагу, для нападения. Но внезапно Алиса ехидно сверкнула прищуренным взглядом. У неё был пиковый туз. Козырной. Она прятала его слишком долго, чтобы сейчас упустить этот эпичный момент, когда можно с гордостью махнуть им в воздухе и разом утереть нос и Машке, и её подруге, и всем, кто уверен в поражении рыжей. Она фыркнула, перелезла на другой край кровати и, перевешиваясь через расстояние от неё до Кораблёвой, прошипела, едва ли ядом не брызгая: - Тебе ли сейчас об этом говорить, девочка блатная, — Позднякова облизнула губы. Внутри неё как будто осела тревога, и её тяжёлый груз повис в области живота. Она не Машу боялась, а того, что неверно расставила защиту, приступая к атаке. — Математичка тебе чай и слюнки подтирает. Холит, лелеет. Аж тошнит от ваших слащавых мордашек. Это из-за её покровительства тебя до сих пор из школы не выперли? Ах, прости, у тебя же ещё отец всеми адвокатами в городе заведует. Смотри-ка, прям двойная защита. Ты хорошо устроилась! Маша на секунду замерла. Она была готова поклясться, что слышала звон разлетающегося на части спокойствия. Это был удар ниже пояса. Живые души школы, посвящённые в тайны романа её отца с блондинкой, умещались на пальцах одной руки. Больше никто не должен был и, в принципе, как считала Маша, не имел права знать подробности её личной жизни. Откуда рыжая могла пронюхать? Вот так и появился ещё один повод не сдавать с лёгкостью собственные войска, взялась — бейся до конца. Она не хотела бы пожалеть о выборе тактики, хотя ведь на войне все средства хороши, верно? Так почему бы не пойти против врага его же оружием? Говорили, нельзя опускаться до уровня подобных людей — а ей плевать. Один раз, как говорится, — не. Машка отмерла и скривила презрительно рот. Нестерпимо нужно было проехаться Алисе по лицу, а вместо этого она, театрально смахнув назад волосы, бросила, будто с барского плеча: - А ты не завидуй! — Кораблёва передразнила напыжившуюся одноклассницу. Затем, воровато оглядевшись, придвинулась ближе, приложила ко рту ладошку, чтобы разведка /мало ли/ не прочла по губам, и заговорщически зашептала: — Если хочешь, могу поделиться с твоей матерью информацией, где подцепить такого же адвоката. А то ты у нас, бедная, несчастная, без отцовской любви и ремня выросла. Нельзя так, — девушка пальцем провезла по своей щеке, имитируя скатывающуюся слезинку, и поджала губы. Ресницы быстро-быстро хлопали, как будто Маше было действительно жаль рыжую. А Алисе хоть бы что. - Пф, моя мама, в отличие от НЕКОТОРЫХ, ноги перед всякими богатыми мужиками не раздвигает, — Позднякова сделала намекающий жест куда-то в сторону, словно пыталась показать этих «некоторых». Но её слова в визуализации не нуждались. Маша правильно поняла уклон и без того. Это было грубо, это было жестоко. И это была максимально фатальная фраза. Теперь рухнуло всё. Спокойствие, клиническая невозмутимость, последняя капля в чашу терпения. Кораблёва точно бы одичала. Глаза налились кровью, а ногти пробили и без того несчастную кожу ладоней. Девушка уже через секунду, когда булыжники слов одноклассницы осыпались до последнего в её сознание, рванула с места. Она слетела с кровати, сметая, сбивая в угол одеяло и простыню, и бросилась на наглую рыжую. Выпустила, будто кошка, свои когти ей в лицо. Поднялись визги, послышались глухие удары и звонкие пощёчины. Машка могла бы вытерпеть всё — кроме такого скотского отношения к самой прекрасной женщине на земле. За неё Машке несложно было даже рвать на ненавистной девице волосы. Она била без разбора, не чувствовала боли на расцарапанных костяшках, стирала рукавом и слизывала языком кровь с губ. Она не знала, как и что. Лишь желание отомстить колотилось в висках, заставляя замахиваться снова и снова. Она и не слышала совсем, что Дашка ещё в самом начале выбежала из комнаты. На интуитивном уровне не ощущала, что бросилась она в сторону комнаты, где жили математичка, русичка и Полина. И уж тем более не представляла, с каким надрывом подруга, распахивая дверь, завопила: - Светлана Викторовна, там Маша с Алисой дерутся! Блондинке застилало глаза. От ненависти, от испуга, от тупого интереса, что же между девчонками произошло. Женщине хватило мгновения, чтобы добраться до комнаты, ставшей полем боя, и просто влезть между ученицами, не жалея себя и пытаясь остановить их. - Ну-ка прекратите! — рявкнула математичка, расставляя руки в стороны и, тем самым, оттаскивая девушек подальше друг от друга. Вид их напоминал двух не поделивших клетку попугаев. Или не клетку? — В чём дело? Что здесь происходит? Лишь тут Маша поняла, что с ней что-то не так. Голова кружилась, будто ещё секунду назад её катали на американских горках, готовых душу из здорового тела вытрясти. Кровь только капала да капала, а рукавов рубашки уже не хватало. Ладони покрылись царапинами, в затылке пульсировало от боли, на ногах — не стоять. В любую секунду десятиклассница могла потерять и равновесие, и сознание. Всё поплыло. Маша ухватилась сначала за спинку кровати, потом — за блондинку, почуявшую неладное. Во взгляде плескался такой реальный страх, что, казалось, она сама может рухнуть тут без чувств. Представлял бы кто, каких усилий Светлане Викторовне стоило взять себя в руки. Без лишних слов она схватила Кораблёву — самую проблемную из всех на её веку — и повела в свою комнату, чтобы, наконец, найти применение аптечке. Будто была уверена, что стрясётся что-нибудь эдакое, которое вынудит выпотрошить бедную чёрную коробочку. Всё последующее походило на фильм, поставленный на средней скорости перемотку. Женщина насильно втолкнула Машу в комнату, метнула затравленный взгляд подруге, и ту резко осенило — она взяла Полину за руку и вышла, маниакально повторяя, что нужно проверить готовность ребят к отбою. Дымова-младшая, будучи прохвостом с большой буквы, поддакивала русичке, сама чуть ли не выпихивала её в коридор, мысленно потирая ладошки. Коварства ей было не занимать. Светлана Викторовна усадила недовольно и, вместе с тем, болезненно пыхтящую девушку на кровать. Голова вообще не соображала, поэтому с чего начать — было непонятно. Потом она с секунду понаблюдала, как та беспомощно ловит капли крови из носа, и решила, что именно этот поток нужно ликвидировать первым. Блондинка сбегала в ванную, где смочила несколько ватных дисков раствором перекиси, потом скрутила и, вернувшись в комнату, заставила Машку засунуть их в ноздри. Выглядело забавно. И они обязательно посмеются над этим когда-нибудь в будущем, чтобы разрядить конкретную обстановку. Но сейчас трясло женщину знатно. При всём своём желании она бы ладонью на ладонь не попала с таким тремором, а справиться с собой пришлось. Она отмотала нужный ей кусочек бинта от общего, предельно аккуратно отстригла и обильно смочила всё той же перекисью. Досталось Кораблёвой — мама, не горюй. Позднякова отделалась синяками, царапинами и парой клоков вырванных волос. А Маша опять вела: костяшки были сбиты в кровь, из носа — кровь, благо хоть лицо /даже странно/ пострадало меньше всех. Лишь парочка таких ярких, краснющих царапин. Которые и намеревалась следующими обработать Светлана Викторовна. Жалко было любимую девушкой рубашку: её залило всю; кровь медленно сворачивалась, делая предмет гардероба просто тряпочкой без цели дальнейшего использования. Ведь теперь эту "красоту" разве что только выкинуть. Но Маша забыла обо всём на свете — и даже о рубашке, как только математичка коснулась кусочком материи её щеки, на которой рдел самый глубокий след от ногтей Алисы. Девушка зашипела и, перехватив женскую руку, отшатнулась. Жгло — и выносить сие издевательство оказалось выше сил. - Потерпи немного, — Дымова ласково потрепала ученицу по щеке, используя это в качестве отвлекающего манёвра: надавив, она вернула голову девушки обратно и быстро, пока та не опомнилась, снова приложилась к щеке бинтом. Если бы могла, Машка бы заверещала на весь отель. Но её от неожиданности чуть не уронило на кровать полностью. Чудом удалось удержать положение и увернуться другим способом — отклониться в противоположную от первого раза сторону, мысленно швыряясь в женщину проклятиями. - Больно же! — претензия в голосе скоро сменилась интересом в действиях. Кораблёва пальцами пощупала больное место и с удовольствием отметила, что обильного дискомфорта оно не доставляет. - Маш, — пауза. В неё десятиклассница придумала кучу пусть и не состоятельных, но всё же отговорок. В глаза учительнице смотреть было нельзя, иначе бы она и так прочла там все ответы на волнующие вопросы. Машка не умела врать, а врать этой женщине — вдвойне. Наверное, блондинка уже давно догадалась, поэтому пользовалась привилегией направо и налево. — Что случилось? Из-за чего вы с Алисой подрались? Это было ожидаемее весны следом за зимой. Маша, насупившись, молчала. Светлана Викторовна даже бросила обрабатывать ей лицо и руки. Все чувства сконцентрировались в уголках губ, те подрагивали, и так неистово хотелось Машку обнять. Просто дёрнуть на себя и прижать, всем телом подаваясь ей навстречу. Это было объяснимое желание — сейчас, когда девушка потеряна и словно бы не в себе, как никогда, её жаль. Но, вероятно, не только жалость руководила учительницей, а что — она голову сломала. Неужели..? - Маш, — Светлана Викторовна без разрешения Кораблёвой подняла голову той за подбородок, чтобы глаза смотрели в глаза. Где-то женщина вычитала, что так проще наладить контакт, якобы показать — вот, мы друг другу доверяем, глаза — зеркало души. Дурацкий приём, откровенно говоря. Машка доверяла всё: себя, своё сердце, душу, но не правду. — Что между вами произошло, Принцесса? Вновь этот привкус гари на губах, смешивающийся с жаждой разреветься в голос. Слова математички проникали, как иглы, под кожу, но боли не причиняли — лишь слегка приходилось ёжиться. Может, она и вправду Снежная Королева? Если от её слов холодно. Если от её прикосновений в животе не бабочки, а снежинки. Маша усмехнулась собственным мыслям, которые именно в этой ситуации так настойчиво впрыскивались в мозг. Что она должна была ответить? Что, по идее Алисы, женщине по статусу подходят песни про ночных бабочек? Что, не люби Машка математичку настолько сильно, она бы даже руки марать не стала? Что она живого места бы на рыжей не оставила, если бы блондинка задержалась хоть на минуту? Такие себе ответы. По крайней мере — прямиком Светлане Викторовне в глаза. Сморщив нос, который мгновенно же жалобно заныл, она хрипло отозвалась: — Она повела себя как коза, а я — благородный рыцарь. Истерическая усмешка коснулась губ блондинки. - Не сомневаюсь, что ты самый благородный рыцарь из всех. Чем она тебя задела? - Вами, — выдохнула школьница женщине прямо в лицо, что аж занавеска за её спиной нервно качнулась. А потом девушка пулей вылетела из комнаты. Светлана Викторовна в такие моменты всегда беспомощно смотрела ей в след. И Машка неслась по длинному коридору, считая двери и стены, а уже за углом уткнулась лицом где-то рядом с противопожарным щитом и заревела в голос. Она решила, что они с математичкой отныне до скончания веков будут бегать друг от друга и важных разговоров. * Алису поселили в другую комнату. Теперь она жила с одноклассницами, которые ненавидели её чуточку меньше Машиного, и с видом на стрелку. А Кораблёва с Метельской всё-таки осуществили план по совершению ночного рейда. Потому что Даше, выражаясь её мнением, надоело любоваться на кислую мину подруги. Машка не сопротивлялась — ей в тайне тоже очень-очень хотелось сбежать из отеля в ночь. Девушки собрались, незаметно проползли мимо ресепшена и оказались на улице. Весенний и ночной город встретил прохладой и огнями. Стрелки часов только-только преодолели одиннадцатую отметку, а здесь никто даже и не собирался спать. В сторону Чкаловской лестницы тянулись толпы людей — на звуки крутой музыки и пьянящие запахи ваты и попкорна. Подруги, конечно, двинулись за всеми, вливаясь, как свои, в этот бесконечный поток, но и подумать не могли — совсем не сладко им придётся на следующий день. На каждое действие всегда найдётся противодействие. Законы жизни в силе — 24/7.