Принцесса?!

Ещё более нелепой вещью, чем этот звонок, могли бы быть только сандалии на носки. Маша мычала, угукала, даже иногда кивала в трубку, пока блондинка нарезала, наверное, сотый по счёту салат. Разговор не клеился абсолютно. Ни одного адекватного ответа, ни одного нормального привета девушка не дала. Только старалась прикрыть телефон ладонью, чтобы Светлане Викторовне не досталось случайно и обрывка фразы. После Москвы Маша общалась с Дианой редко, ещё реже — допускала в своей речи «маму» в её адрес. И на этом их счастливая семейная жизнь заканчивалась. Вряд ли кто-то бы смог придумать, что такое общее между ними заставило бы их часами говорить, смеяться вместе, делиться секретами. Ведь между ними была просто пропасть в долгие-долгие годы. Машка испытывала только какие-то странные тёплые чувства к биологической матери, но больше они, конечно, напоминали обогреватель: когда включишь — разморозит. Поэтому сейчас, когда Диана, вся такая довольная, радостная, щебетала в трубку, что приедет на праздники, У СЕБЯ сего энтузиазма Маша не наблюдала. Ей хотелось в трубку прорычать, чтобы она и соваться не смела в их город. Но побороть свою же трусость девушка не смогла. И то дурацкое воспитание, которое вынуждало уважительно относиться ко взрослым, не смогла. Вообще, Маша сначала удивлялась, что она-то должна ко всем, но НИКТО так же не должен уважительно относиться к ней. А потом поняла — плевать. Какая разница, как к тебе относятся, если ты можешь послать, когда не понравятся выпады в твой адрес? Кораблёва ещё долго слушала о планах матери на новогодние праздники. На совместные планы, на минуточку! Она так рассказывала, так распиналась, что Маша на долю секунды засомневалась, заслуживает ли Диана это её недоверие и нежелание встретиться. Потом всё встало на свои места. Будто ничего и не менялось — Фаворская предлагала кучу развлечений, на которые Маша по возрасту уже опоздала. От которых закончила восторгаться лет десять назад. Интересно, а женщина вообще в курсе, что дочь у неё в выпускном классе? Машу это утомляло. Одна лишь мысль, что провести весь день придётся не просто далеко от любимой блондинки, а рядом с Дианой, нагоняла жути. Кораблёва уже представила, как между ними висит, болтаясь на верёвочке, эта неловкая пауза. Как Фаворская задаёт вопросы-инвалиды, на которые даже отвечать не хочется. Как Маша из любезности интересуется самым банальным потому, что ничего и не знает о женщине, которая её родила. В общем, в рейтинге по нелепости их встреча может смело встать даже над сандалиями на носки. И понимание, что отвертеться всё равно нельзя, просто душило. Маша повторяла себе: «Дыши, дыши». Но с каждым новым словом Дианы забивался очередной гвоздь в крышку гроба её прекрасных каникул. ТАМ дышать было нечем. Кораблёва не знала, откуда это взялось. Откуда, в смысле — с какого момента ей стало до тошноты противно от Фаворской. Почему нельзя было просто взять и встретиться, сделать то, что она придумала. Ведь, наверное, всё это было очень искренне. Будто она своими действиями пыталась сказать, что хочет вернуться в прошлое. Хочется вернуть то время, которое уже успела потерять. Только вот Машка отлично осознавала, что этот номер не прокатит. Девушка до последнего мялась, издавая непонятные звуки в трубку. Ну какого чёрта она должна угождать чьим-то материнским инстинктам в ущерб своей свободе? Она ДО ПОСЛЕДНЕГО крутила в голове жестокое, но нестерпимо жалкое «нет». А потом этот взгляд Светланы Викторовны. Блондинка словно насквозь её прожгла. Пнула, кольнула, бросила в костёр, потушила. И снова подожгла. Весь спектр эмоций отразился у Машки на лице в то время, как Дымова один-единственный раз на неё посмотрела. Чувство было ненормальным. Она ещё понимала, когда не могла женщине и при ней врать. Ладно, она просто смирилась. К тому же, дурацкий румянец, который предательски её в течение вранья покрывает, она никуда не денет. Его даже тональный крем не берёт! Но тут — обычное «нет» забуксовало, стоило ему натолкнуться на Светлану Викторовну. Маше было невероятно трудно принять поражение. У неё даже белого флага не нашлось, чтобы выбросить его. Она сжала кулаки, врезаясь ногтями в кожу ладоней. Оставался последний шаг перед рывком, который она делать не хотела. Преодолевая смятение и эффект от взгляда блондинки, Кораблёва согласно выдохнула в трубку. Боже, да пропади оно всё пропадом! Пусть! Пусть придётся играть примерную дочку пяти лет от роду! Пусть придётся давиться молочным коктейлем и считать неровности коленками на льду! Пусть! Главное, чтобы [осуждающе-упрекающий] взгляд Дымовой отцепился к чёртовой матери. После того, как утихло эхо радостного возгласа Дианы, Маша — она готова была поклясться! — услышала этот самодовольный смешок математички. Что она, вроде как, победила. Что она имеет власть над ней, контролирует слова и поступки. Но знала бы только женщина, что, походу, решение Маша всё-таки приняла сама. Или оно нашло её — она не уловила этой грани. * Нет, Кораблёва ошиблась. Ещё более нелепая ситуация, как оказалось, поджидала её дальше. Ситуация, когда она была вынуждена сидеть перед двумя своими учительницами и /бывшей/ мачехой и не ругаться матом. Во всяком случае, вслух. Потому что и здесь грёбаная неловкая пауза, повиснув над столом, запорола всё хорошее. Лицо Лены было не передать словами, когда в назначенное время, в назначенном месте собрались все герои представления. Ещё более непередаваемым, наверное, было лицо самой Маши. Но она хотя бы точно знала, какие ощущения кипели внутри неё. Понимание, что Светлана Викторовна и Татьяна Александровна заранее спланировали этот вечер и договорились держать языки за зубами, было обухом по голове. Им треснули, и поначалу от шока не было ничего — звенящая пустота. А потом пошло-поехало: рвать, метать, материться, снова рвать, снова метать и очень-очень много материться. Кто вообще такие вещи устраивает сюрпризом? Наверное, поэтому Маша никогда особо НЕ любила сюрпризы. Ибо девять из десяти — полное то, что не пропускает цензура. Девушка ничего не имела против них троих по отдельности: Светлану Викторовну она любила безумно и бездумно; Лена была настоящим солнцем для неё; с Татьяной Александровной были такие отношения, когда она всегда и везде за неё и с ней. Но если собрать их всех вместе, получается что? А получается Маша, сидящая за столом напротив них, уткнувшаяся носом в стакан с соком и умоляющая, чтоб только не сбылось это «с кем Новый год встретишь...». Если бы в мире был хоть один легальный способ избежать неловкостей, Кораблёва истратила бы свой годовой запас за неделю. Но зато — как минимум — половина таких шедевров из её жизни исчезла бы без следа. И, несомненно, к этому вечеру она бы тоже приложила это средство, лишь бы не гадать, а как оно обернётся дальше. Но дальше сценарий рисовался не лучше. Вот сейчас, в самом начале, в первом же акте, каждый, абсолютно КАЖДЫЙ не чувствовал себя на своём месте. Через одного то хотели вскочить со стула и убежать со сцены, то покатиться по полу с криками и слезами. Вот даже любопытно — Светлана Викторовна и Татьяна Александровна, планируя праздник, хоть на секунду задумались, о чём им всем было бы говорить? Ну, там, о погоде, о школе, о том, что тупые сюрпризы иногда надо согласовывать... Машка исподлобья взглянула на Лену, к которой наклонилась брюнетка и что-то ей говорила. То, что девушка не одна сидела, как на иголках, утешало. Родственные души, ей-богу. Ещё эти нервные прикосновения любимой блондинки к губам и подбородку — тоже нормальный знак. Значит, не только Маша находила это неудобным. Значит, кое-кто из зачинщиков тоже успел пожалеть. Можно уже было расслабиться хотя бы из-за того, что и остальные волнуются! Но продолжаться так, конечно, не могло долго. Не сидеть же до курантов, а потом — до рассвета, втаптываясь в тишину и запивая траурные мысли шампанским. Украденным из-под носа у трёх прекрасных /прекрасно ненаблюдательных/ женщин. Кораблёва подключила всё своё воображение, напрягла все свои силы и поняла, что ситуацию надо спасать. Хотя бы по причине того, что из всех говорящих в квартире на тот момент было двое — непонятный мужик в телевизоре и Лебедева. Которая, однако, предпочла делиться информацией Лене на ухо. Маша потёрла друг о друга ладони, загадочно улыбаясь. Наверное, что ещё в ней было хорошо — так это её умение давать нескромные комментарии так, что они кажутся обыденными. Совсем нормальными. Почти что критикой. Она просто сильно пыталась уверить себя, что это спасёт. Это не даст их кораблю потонуть. - Та-а-ак, — протянула девушка, как бы готовя всех морально к этой беседе. Хотя, конечно, она знала, что здесь будет больше от монолога. Что она начнёт с предысторией, к середине развернётся, раскинется и, может быть, когда-то дойдёт до финала. — Подозреваю, что спрашивать Вас двоих, — она взглядом указала на учительниц, — про цели этой сходки бесполезно? Если Вы, конечно, преследовали хоть какие-то цели. Просто запоздало сообщаю, что я не люблю сюрпризы, и Вы могли сказать. Просто. Сказать. Мол «почему-бы-не-отпраздновать-вместе» и «всё-равно-это-должно-однажды-случиться». А теперь либо мы умрём со скуки, либо я уже не знаю что. Маша, прервавшись, чтобы перевести дыхание, нашла в глазах Лены поддержку. Да, женщине действительно было катастрофически неудобно. Она — сто процентов — уже проиграла себе в голове идеальную новогоднюю ночь со своей брюнеткой. И идеальное январское утро. А тут — Маша, Светлана Викторовна. И хоть бы кто предупредил! Или намекнул. С Дымовой Лена не была знакома лично — только через трубку телефона. То, что они когда-то сто лет назад пересеклись в театре, она не считала. Потому что она тогда и внимания-то особо не обратила на блондинку. Его ей надо было обращать на брюнетку. А сейчас знакомство вышло кособокое. Неправильное со всех точек зрения. - Ну, или просто признайтесь, что Вы... — Маша хотела сказать «облажались», но как представила, что сильно прилетит от математички, — передумала, — прогадали с планом. Татьяна Александровна вздёрнула бровь: - Допустим, — русичка пожала плечами. — Но выбора сейчас ни у кого нет: с тонущего корабля выход только вплавь. Школьнице понравилась эта метафора с кораблём уже потому, что сама она использовала такую же. И собиралась ещё, как минимум, раз. Ведь, если пораскинуть мозгами, ничего другого не подходит: вокруг тихо, иногда покачивает и морская болезнь развивается на раз-два. Маша была полностью готова парировать в диалоге со своей любимой учительницей. Но внезапно: - Я бы уже поплыла, — Лена закатила глаза, и это заставило Кораблёву неприлично громко сорвать с губ смешок. Такой короткий, но сочный. От которого полегчало даже Светлане Викторовне. - Кому-то что-то не нравится? — теперь ещё и Дымова вмешалась. Она отвела от губ бокал и поверх его кромки посмотрела через стол на подругу. Затем — очень недоверчиво на Лену. А Машка мысленно затараторила: «Драка! Драка! Драка!». А потом на неё снизошло, что праздник не тот. Она представила, как разнимает этот бой без правил, и ей поплохело. Только такими вещами она в жизни пока не занималась: не растаскивала воюющие стороны по углам и в укрытия, не стояла между двух огней, понимая, что сейчас ей даже выбрать не предложат. Ей от самой себя стало и смешно, и стыдно. Она про себя фыркнула, выгоняя ненужные идеи, и подняла глаза на собеседниц. У которых, между тем, словесная перепалка, не разгоревшись, сразу уступила место поединку глазами. Если бы кто-то из них хоть немного умел испепелять предметы, от самой Маши через секунду не осталось ничего. Даже того, что она хотела завещать развеять над Невой. - Ладно, ладно, — девушка, пусть и никаких физических признаков конфликта не было, попыталась выставить ладони между конкурирующими сторонами. — Пока вы тут друг друга не убили, может, просто поговорим? У меня есть много вопросов. Ко всем. - Например? — хором спросили все трое и едва не рассмеялись. Маша посчитала это хорошим признаком — местами мысли уже совпадают. - Например, как вас вообще угораздило оказаться вдвоём? — она хихикнула в кулак, а её вопрос, совсем не нуждаясь в адресатах, долетел до цели. Как дротик — в яблочко. Лена и Татьяна Александровна, в принципе, и сами помнили, что до сих пор не удосужились рассказать эту историю. * День заканчивался, но Кораблёва очень уж сильно не хотела его отпускать. Она хваталась за каждую минуту, проведённую с Дианой. Что за метаморфозы с ней произошли? Она понятия не имела. Не знала, как за час с небольшим так хорошо изучила биологическую мать. Как позволила себе ей довериться. Как нашла в ней самого дорогого, самого желанного человека во всём мире. Всё Машкино нутро рвалось этой женщине навстречу, чтобы просто наладилась связь. Натянулись между ними нити родства, оборванные сотни лет назад. Маша хотела быть дочерью. Хотела быть той неотъемлемой частью жизни Дианы, которой, возможно, и не переставала быть. Ведь даже если она вычеркнула девушку из головы, из ДНК — нельзя. Маша и в теории такое представить не могла. Когда Диана говорила, Кораблёва всё больше узнавала в ней себя. Все эти её причитания, что от отца досталось буквально до последней родинки, а от мамы — ну-и-фиг-с-ним, ничего, закончились. Теперь она видела, что от Дианы много. Гораздо больше, чем от отца. Этот тон голоса, меланхоличный, спокойный, но дрожащий от чрезмерного напряжения на связки. Этот взгляд, глубоко прекрасный и раскалённый. Этот уголок губ, почти постоянно полуулыбающийся. Эти движения рук, плавные, аккуратные, когда надо вернуть внимание на себя. Во всём, в любой незначительной детали Маша видела то, что ещё пару часов назад осмеяла бы. Презрительно оттолкнула бы. Потому что — а кому нужно иметь столько неразличий с тем, от кого тебя тошнит? Выворачивает наизнанку при упоминании имени. Впервые за всё осознанное существование в ней победила дочка. Мамина дочка — девочка, которой, словно воздух, необходимы ласковые руки и «мама» через слово. Необходимостью Маша оправдывала для себя и то, что в какой-то момент она не сдержалась и начала выдавать родительнице секрет за секретом. Ей казалось, что это их сблизит. Что если она расскажет ей все свои тайны, то понимать друг друга станет проще. И что Диана просто больше о ней узнает: маленькие и большие отрывки жизни, толпы людей, события всех мастей. Кораблёва не была из того типа людей, кто на второй день знакомства вываливает всю правду-матку о себе. Не была из того типа, кто так легко и спокойно доверяет просто потому, что «ты можешь мне доверять». Маша всегда знала, что «доверяй, но проверяй». Но тут будто всё было иначе. Будто Диана, особеннейшая из особеннейших, не должна была подвергаться проверке. Не должна была стать подопытным кроликом. Маша растеряла с ней свою независимость, приобрела уязвимость. Бросилась в полымя без надежды, что её спасут. - Мне правда приятно, что ты мне доверяешь, — сказала как-то между одним и вторым откровением Фаворская. — Для меня это очень важно. Так я чувствую, что нужна тебе. Маша кивнула, не находя, что ответить. Как она вообще могла охарактеризовать этот вечер? Вечер, когда без алкоголя развязываешь себе язык? Она в своё время едва ли половину всего этого рассказала Светлане Викторовне. Даже под действием половины отцовского бара. Хотя там, конечно, были другие обстоятельства и другие чувства. Но одно другому не мешает — Маша хотела установить с блондинкой доверительные отношения без жертвоприношения. Без того перфоманса, когда фаршируешь свою вывернутую душу яблоками, выкладываешь на блюдо и несёшь в зал. У неё получилось. Получится ли так же с Дианой, если рассказать всё до капли? - Но от этого ещё болезненнее понимать, что я пропустила в твоей жизни непозволительно много. Но сейчас начинает казаться, что я снова знаю всё-всё. - Не всё. Маша опустила глаза. Она хоть раз кому-то вслух сказала: «Эй, я влюблена в учительницу, с которой нас разделяет больше лет, чем есть мне»? Нет, естественно. Она только может давать людям поводы думать, что в их отношениях есть искры. Но у кого их нет? Наверное, для общественности даже с Татьяной Александровной их отношения выглядят более тёплыми и — ну хоть немного — интимными. Но как это — признаться родной маме, что тебе нравится твоя учительница? И даже больше — что ты уже вовсю планируешь разделить будущее с ней? В какой-то момент Кораблёва решила, что секретов на сегодня достаточно. Но её это «не всё» встрепенуло Диану. Заставило напрячься её слух, память, любое чувство, которое должно было быть в напряжении. - У меня огромный багаж секретов. И все они перевязаны одним, о котором я не говорю громко и при людях. Диана нахмурилась, а потом протянула через стол руку, накрывая ладонь дочери своей. Что за банальный, но действенный знак поддержки. - Ты обещаешь, что это останется между нами? — Маша стрельнула самым пронзительным своим взглядом. - Обещаю. - И ещё обещаешь, что не будешь осуждать? — голос девушки дрогнул: она совершала, возможно, наиглупейшую ошибку в жизни. А, возможно, делала себе только лучше. В миллион раз лучше. - Обещаю, — Диана была всё так же уверена. Всё так же непоколебима и местами будто холодна. Равнодушна. Маша набрала воздуха в лёгкие, потому что рассказ обещал быть длинным. Витиеватым. Со всеми его реальными взлётами, падениями и поворотами. С правильно и — главное! — правдиво подобранными красками, которые нужно в верном порядке уложить на холст. Ещё и чтобы рисунок получился разборчивым. И чтобы после этого не было отвратительно и стыдно за него. - Я... — после этой Машкиной заминки Диане бы должно было стать страшно или совестно, но она лишь сжала крепче руку дочери. — Я влюблена кое в кого. И не уверена, что этот выбор хоть кто-то в нашем мире оценит. Но... я люблю её. Не могу дышать без неё. Диана не побледнела, не позеленела. Почти не дёрнулась, потому что эта информация её НЕ НАПУГАЛА. - ЕЁ? — аккуратно уточнила женщина. Маша кивнула, опуская голову ещё ниже. Откуда столько стыда перед человеком, которого почти не знаешь? Которого почти включил в список чужих? Может ли вообще такое быть, что... - Ты не осуждаешь, — с удивлением и облегчением выдохнула Кораблёва в свободную ладонь. А при особом освещении можно было даже заметить, что на глазах блестят слёзы. Слёзы счастья за то, что голова не полетит с плеч. Что получилось в кои-то веке не ошибиться в человеке. - Нет, — Фаворская едва заметно мотнула головой, — не осуждаю. И больше — поддерживаю. Это твой выбор, никто не имеет права сделать его за тебя. Машка поджала губы, размышляя, как сильно ударит информация, что ОНА — ещё и учительница девушки. Классный руководитель. Или не ударит? Диана протянула руки, потому что очень-очень захотела обнять дочь.