Принцесса?!

Холодные зимние вечерочки Светлана Викторовна проводила под пледом. Он, как и полагается, был у неё в клетку. Под ним можно было сидеть на подоконнике и считать (благо, с математикой она была на «ты») на мрачном, тяжёлом небе звёзды. Под ним ещё можно было засыпать на диване, пока по телевизору крутилась очередная мыльная опера. Под ним, конечно, плюсом ко всему, можно было обниматься с Машей. Но Маши в последнее время в этой квартире становилось всё меньше. Она то пропадала с Дашей на катке, то перекидывала вину на аномально морозную погоду. Хотя погода была как обычно. Каникулы подходили к концу. В этот раз они оказались максимально скучными и однообразными. Разбавлялись только лишь короткими визитами Кораблёвой, сухими сообщениями бывшего, что с Полиной всё в порядке, и единожды — звонком подруги. В нём Татьяна Александровна мольбами и угрозами пыталась выманить блондинку на дачу к каким-то знакомым. Под предлогом шашлыка, под предлогом дорогого вина, под предлогом даже веселейшей компании. Но женщину было не уговорить. Светлана Викторовна мысленно сдружилась с тем, что в квартире висела мёртвым грузом тишина. От Маши сутками не было ни одного звонка, ни единого слова в сообщении. Телефон молчал, позволяя спокойно закрывать глаза и думать о путешествиях в будущее. Или, например, об отменном рецепте венских вафель. И в тот вечер было так же. Светлана Викторовна так же заварила себе чай, окунула ложку в облепиховое варенье и села смотреть сериал. Он был, естественно, о любви. О немного больной, но, если судить по сценарию, большой любви. Мужчина с женщиной ругались, и она кричала на несколько тонов громче. На несколько октав выше. Он молчал. Багровел, сжимал руки в кулаки, но молчал. А потом в какой-то момент резко схватил, едва не разбивая экраны телевизоров всем зрителям, и закружил её в поцелуе. Светлана Викторовна замерла над этой сценой, забыв про ложку, с которой на ковёр капало варенье. Она внимательно следила за выхваченными из кадра деталями, показанными общим планом. Но ей они казались самыми важными. То, как неустойчивы были у актрисы каблуки. То, как крепко, неэстетично, но завораживающе он сжимал ткань её платья. То, как волнительно качнулась штора позади них. Светлана Викторовна знала, что дальше последует разоблачение. По сюжету в жизни этих героев полным-полно интриг, и одна из них — вот эта. Запретная, на грани с животной страсть. Блондинка впервые почувствовала ноющую тоску по острым ощущениям. По такой же непреодолимой страсти в отношениях. По тому, когда просто хватают, сдавливая рёбра, и впиваются в губы. Не церемонятся, не нежничают слишком уж. У неё такое было коротким, но ярким. Отношения с Татьяной примерно укладывались в определения про страсть и интриги. Ещё школьницами они буквально прятались по углам, урывая секунду-другую на дразнящий поцелуй. Они гуляли непротоптанными дорожками в парке и подолгу не говорили ни слова, чтобы не привлекать даже внимание любопытных птиц. И с Машей-то было так же — они прятались. Но просто прятались, играя на людях самих себя. Они не пересекались взглядами на уроках, чтобы Кораблёвой была воля очень неосторожно построить глазки. Они не хватались за руки в шумных коридорах. Они не шли до школы глухими местами, чтобы у самых ворот сделать вид, что они только что случайно встретились. У них не было ничего, от чего бы у блондинки иногда перехватывало дыхание. Долгими вечерами, уже после того, как давно отголосили куранты, она просто лежала и вспоминала. Вспоминала не в подробностях, но со всеми эмоциями, чувствами. И понимала, что будто всё прошло. Будто Машка, получив своё, успокоилась. Сложила оружие и только лишь созерцала теперь. Светлана Викторовна знала, что у Машки есть это — стоит получить так страстно желаемое, быстро к нему остываешь. Но она не хотела верить, что с ней у Кораблёвой вышла та же история. * - Мне жаль, что не удалось узнать тебя такой раньше, — Диана выдохнула, и облачко пара, сорвавшееся с её губ, на секунду приглушило свет огней. Город искрился яркими вывесками и слегка поскрипывал, скованный морозцем. От него пахло мандаринами, горячим шоколадом и — совсем немного — счастливыми людьми. На него стремительно надвигалась уже избитая атмосфера вечера, и он готовился ко сну. Маша усмехнулась, пряча улыбку и обветрившие губы варежкой: - Возможно, тебе даже повезло. Я бываю очень невыносимой, и люди хотят меня убить, — она шмыгнула носом и, удовлетворённая своим комментарием, обернулась на Диану. — У меня часто меняется настроение, я злопамятна, и со мной сложно разговаривать на одном языке — я не мыслю, как все, — она пожала плечами. Рассказывать такие вещи для неё было банальностью: при знакомстве она всегда заранее предупреждала несведущих людей. Предостерегала их. Но другим делом было рассказывать, что ты из себя представляешь, маме. Родной маме. Диана, поправляя свой шарф, мгновенно отреагировала: - Это у тебя от отца. Его трудно было не убить в своё время, — женщина раскатисто рассмеялась, и в глазах у неё вспыхнул огонёк. О который можно было смело погреть руки. — Но ведь у тебя и куча других особенностей есть. Ты добрая, верная. Ты сначала думаешь, потом говоришь... - Это твоё? — уверенно перебила её Кораблёва, и без ответа зная, что «да, конечно». - Моё, — Фаворская кивнула. — И твоя вечная несмелость тоже от меня. Признайся, что проще плюнуть на всё, чем рискнуть. Тут смехом уже залилась Маша. Она увидела в этом словесном портрете себя. Отчётливо увидела все эти внутренние качества, словно они были написаны у неё по всему телу. Но внезапно девушка стала серьёзной. Её глаза сузились, и щеки будто бы от света луны побледнели, сливаясь по оттенку со снегом. Маша потупила взгляд, взялась за рукав своей куртки и поняла, что от волнения его перекатывать в пальцах сложно. А нужно. Она не представляла, как говорить о том, что оживилось в её голове. - А любовь? — осторожно спросила она. Она до последнего гадала, уместно ли будет разговаривать с Дианой об этом. Они ведь же прошли, уже оставили позади Машкины любовные подвиги. И для себя ещё в кафе девушка решила, что никакой другой информации Фаворская не узнает. Сейчас же, будто будучи под гипнозом, она безумно тянулась вывалить на голову матери остатки. Самые главные остатки. — Откуда это неумение, которое, на самом деле, умение, так беззаветно любить? Диана поперхнулась словами. Второй раз за вечер она натыкалась на ситуацию, когда дочь откровенничала с ней о своих чувствах. И второй раз боялась среагировать неправильно. Боялась спугнуть напряжённую Машу и, тем самым, разрушить связь с ней. А Машка понимала, что эта тема всё равно всегда будет висеть над ними. Что, пусть даже мысленно, они без конца будут к ней возвращаться. Она решила закончить всё одним разом: обрубить и бросить плыть по течению. - Если бы твой отец любил так же беззаветно, я бы до сих пор была с ним, — Диана пожала плечами. Не сказать, что обсуждение этих проблем доставляло ей удовольствие — нет. Ей, может быть, было немного неудобно. Но говорить об этом она могла, и язык бы у неё не отсох. — Ты от него взяла больше внешне: всё самое красивое, во что можно влюбиться. - И вкусы. У нас часто совпадают вкусы, — как бы между прочим, сказала Кораблёва. Хотя интуитивно, конечно, понадеялась, что Диана пропустит эту корявую фразу мимо ушей. Но Диана не пропустила: - В чём, например? — в её голосе засквозил интерес. Который вроде бы и не понравился Машке, но так звал себя утолить. Так звал выложить на стол все козыри. Маша ляпнула, не думая: - В любви, например. Диане показалось, что её сразило молнией. Показалось, что она оглохла, а последние в этом мире слова просто не смогла правильно интерпретировать. У неё закралась какая-то догадка. Какая-то такая, которая позволяла всем картинкам постепенно складываться в фильм. Все отрывочные сцены /где Машка говорит, что влюблена в женщину; где Евгений жалуется, что она резко настроена против его новой пассии — школьной учительницы; где Ирина Николаевна секретничает, что у девушки почти сразу после расставания с Антоном появилось увлечение/ вылились в огромный сюжет, закрученный вокруг любовных (не)побед её дочери. Нет, Маша прямым текстом не сказала, что ОНА — это её классная руководительница, её математичка. Она сказала только, что у неё любовь к женщине и что вкусы с отцом совпадают чаще обычного. Как тогда Диана сделала нужные ей выводы? А она и сама не поняла, каким образом прошла эту цепочку и достигла финиша. Ей поначалу даже показалось, что на какой-то стоянке она просто свернула не туда, пошла по неправильной дорожке и, следовательно, попала к неправильному финишу. Но почему всё это выглядело ПРАВИЛЬНЫМ? Выглядело так, что сомнений в правдивости этой реальности не возникало. И вопросов не возникало — она просто лишилась способности разумно спрашивать. Она по-прежнему не осуждала Машу, по-прежнему всеми руками и ногами держалась за её личный выбор. Но вся эта дальнейшая правда просто... застала её врасплох. Больше всего она, наверное, волновалась, что Машка разочаруется в этих отношениях. Ведь, по сути, у женщины серьёзная работа, брак за спиной, ребёнок, а тут Маша — сама ещё тот ребёнок. Просто не станет ли кто-то из них жалеть, что, перешагивая через приличную разницу в возрасте и огромный жизненный багаж, они сошлись? Сошлись, хотя и были запрещены друг другу. Диана давно не чувствовала в себе этого материнского зова, когда так и хочется, так и нужно защитить своего ребёнка. Она знала, что Машу может ждать любое будущее, и от этого становилось не по себе. Но она решила доверять дочери. Решила верить, что та точно осознаёт, что делает. Нет же ничего важнее, чем доверие. Тем более, если между ними раньше его было всего ничего. Диана улыбнулась: - Твой отец всегда умел выбирать женщин, — ей трудно давалась эта напускная лёгкость в словах, но она держала себя всеми силами. — Ну, думаю, ты это и без меня знаешь. - Знаю, — Маша кивнула, совершенно точно соглашаясь со словами мамы. Вечер плавно перекатывался в ночь, переливаясь и сверкая новогодними огнями. Его вид завораживал, а тишина вливалась под кожу и быстро заражала весь организм. Спать не хотелось, хотелось уюта и тепла. * Светлана Викторовна в этот вечер спала чутко. Её разбудили начинающиеся финальные титры сериала. Она еле разлепила глаза и поняла, что пропустила тут всю соль. И даже не узнала, счастливо ли закончилась история. Было немного горько. Будто целую жизнь проспала. Она, честно, не заметила, как её сморило. Не сказать, что за день она сильно устала. Не сказать, что стало скучно. Просто что-то затянуло её в мир сновидений, где дела обстояли, откровенно говоря, ещё хуже, чем в её жизни. Снилась какая-то бессмыслица с Машей. Она слышала музыку, разрывы фейерверков, которых, однако, не видела, и чувствовала, что замерзает. Пожалуй, только слух и тактильные ощущения и помогали ей ориентироваться в том чужом мире. Вроде бы Машка держала её за руку, вроде бы спрашивала о самом важном. Словно заранее предчувствуя, как в замочную скважину вставляется ключ, как поворачивается пару раз, как на пороге возникает та, которую уже и ждать-то не приходилось, женщина обернулась к коридору. Через ровно секунду там вспыхнул свет. Дымова знала, кого принесло на ночь глядя. Машка всегда так делала — громко разувалась, пыхтела, дотягиваясь до вешалки, забывала выключить свет. Тень девушки промелькнула у телевизора, и сама Кораблёва упала на диван рядом с математичкой. Та окончательно проснулась и теперь сидела, укутанная пледом и рассматривающая в полумраке свои руки. Стараясь выделить на них линии, от которых зависит буквально всё. - Я рассказала Диане о нас, — Маша фыркнула, почти бесшумно, но ощутимо для женщины, сидящей рядом. Обе смотрели перед собой и даже внимания не обращали на болтающий телевизор. - А она что? — не подаваясь к девушке, женщина попыталась поддержать разговор. Новость не была для неё новостью, точно бы чего-то такого она и ожидала от Кораблёвой. Но вдаваться в подробности тоже не хотелось. Ей казалось, что это между ними, между Машей и Дианой. Девушка повернулась и зацепилась взглядом за строгий профиль своей учительницы. От неё было хорошо, с ней было тепло. Каждая мысль об этой женщине вызывала бурю неконтролируемых эмоций. Иногда Маша была готова для неё то горы сворачивать, то моря осушать. Кораблёва по-доброму усмехнулась, заставляя блондинку бросить ей ответный взгляд: - Она хочет, чтобы я была счастлива, — девушка поджала губы, набираясь смелости. Будто она прыгала с огромной высоты, а страховку её так никто и не проверил. — А с тобой... — она попробовала, какое на вкус это «ты», — я счастлива. Безумно и бездумно счастлива. Машка потянулась к Светлане Викторовне, увлекая её в поцелуй. Дивана оказалось жутко мало, и она едва ли смогла спиной уложить на него женщину и нависнуть над ней. Такое положение ей нравилось. Впервые она могла вести, могла командовать и брать инициативу в свои руки. Она настаивала. Она не церемонилась. Она брала то, что хотела. Ту, которую хотела. Горячая ладонь девушки скользнула под домашнюю футболку Дымовой и прошлась по рёбрам, стараясь запомнить каждую выемку, каждый изгиб. А губы сначала долго и настойчиво блуждали по шее, словно потерявшийся на глухой дороге странник. Они целовали родинку за родинкой, венку за венкой. Это тело было самым желанным. Самым необходимым, словно без него, как без воздуха, нельзя было жить. Потом, поддаваясь порыву, Маша осмелела, и её поцелуи стали более откровенные. Это заставило блондинку выгнуться навстречу. Навстречу жадным губам, требовательным рукам. Маше. Навстречу Маше, без которой она уже не представляла своей жизни. Следами горячих поцелуев покрылись ключицы, плечи. Руки нетерпеливо ползли вверх, комкая футболку. Которая, в итоге, стала лишней, за что и полетела вниз с дивана. И теперь Маше ничего не мешало владеть ситуацией. Владеть женщиной, от которой ей кружило голову. Проводя ладонью по груди блондинки вниз, к животу, девушка наклонилась неприлично близко, давая той возможность почувствовать жар. Почувствовать дикое желание, которое разрывает её изнутри. Дымова притянула Машу ближе и в самые губы проговорила ей: - Я тебя люблю. А после её губы были уже слишком заняты для пустой болтовни.

~ Согревай, согревай, как никто не сможет; Обнимай, обнимай — я обниму тоже. Если выгонишь в дверь, я пальну из пушки, Уроню на постель все твои веснушки. ~