Принцесса?!

Вечером, когда день рождения сбавил обороты, Маша занялась чем-то странным. Для других — странным. Для неё — немного спасительным. Успокоительным. Всё, чем она была окружена в последнее время, заставило верить её в разного рода вещи. Глупые, абсурдные, иногда откровенно смехотворные. Она — скептик до мозга костей — по утрам проверяла гороскоп Оха-Аса. Ближе к ночи вчитывалась в натальную карту, которая до этого была для неё глубиной без дна. Следила за фазами луны, фазами ещё чего-то, что ей, в принципе, по реальности не помогало. Она стала верить в знаки, верить в магию чисел. Решила полагаться на пресловутый еб случай. Но одними гороскопами сыт не будешь. Да и их-то Маша всегда считала своего рода психологией. Ответвлением от того, о чём обычно пишут в вузовских учебниках. Во всяком случае, так говорила Даша. А Машка накладывала психологию на психологию, Вселенная не схлопывалась, и девушка становилась самой-самой из всех в мире. Кораблёва умело следовала своим удачным дням, использовала, как фокусник, психологические трюки и промывала мозги. Себе, конечно. Мозги она могла и хотела промывать только себе. Так вот — тем вечером гороскоп наобещал ей звёзд с неба, всех богатств мира и ответов на все-все вопросы. Вопросы были, ответы — хотелось бы, чтобы были. Маша села рисовать. Однажды она где-то услышала, что при решении проблемы к ней надо задать четыре максимально простых вопроса /которые, естественно, тоже прилагались в качестве образца/. Среднее арифметическое из всех ответов — самый конечный результат. Самый верный, самый надёжный. Самый тот, какой ни один психолог из бездн твоего сознания в жизни не вытащит. Маша расчертила листок на четыре квадрата: «Что будет, если это произойдёт?», «Что будет, если это не произойдёт?», «Чего не будет, если это произойдёт?», «Чего не будет, если это не произойдёт?». Она постаралась на славу: по линейке вычерчивала, каллиграфически выписывала. Так, чтобы всё было чинно-благородно. Вся соль состояла в одном: она не знала, что должно скрываться за её «это». Гороскоп обещал всякие там ответы, решения. Но не уточнил, на какие вопросы вообще нужно искать ответы. У Маши их, например, была тьма: от смешных, детских до таких, которые вслух произносить стыдно. Она не знала, о чём именно спросить. Она не могла вместить всю свою жизнь в один знак препинания. Способ был действенный уже хотя бы потому, что у других работал безотказно. Там спрашивали про смену работы, про побег замуж, про переезд в соседнюю страну — помогало. Люди меняли, бежали, переезжали. А Маша топталась на месте. Тогда она подумала прибегнуть к ещё одной психологической уловке — выписать все свои претензии к жизни на листок. А после распределить их в порядке от наиболее волнующей к наименее. Получилось. И всё опять вернулось к Светлане Викторовне. Жизнь опять и опять наталкивала Машу на то, что женщина пока ни сном, ни духом о грандиозных планах своей проблемной девчонки. * Солнце слепило. Маша едва могла прикрывать глаза ладонью, потому что толпа была до ужаса плотной. И потной. Кораблёва чувствовала, как кто-то из её широких одноклассников не то что бы прижимается к ней — скорее, наваливается всем телом. Будто хочет размазать по асфальту. Или впечатать в кого-нибудь впереди. Маша не могла дышать. Линейка явно затянулась. И это не нравилось многим из тех, кто сгорал на солнце, но не горел желанием провести остатки майских праздников на крыльце школы. Даже учителя шептались и бросали на директрису раздражённые молниями взгляды. Она болтала. Продолжала болтать много и нудно, помня, что речь готовила чуть ли не всю ночь. Всё, что спасало Машу, — Светлана Викторовна. Возможность видеть её и не терять из поля зрения всё это время. Женщина стояла через пару-тройку человек в первом ряду. До девушки даже шлейф её духов доносился, не теряя по пути ни единой ноты. Это было верхом наслаждения. Маша была окружена тесным кольцом тех, с кем готовилась попрощаться уже через пару месяцев. И эта линейка, посвящённая Дню Победы, была одним из немногочисленных мероприятий, которые им суждено было посетить в таком составе. Ощущала ли Маша грусть по этому поводу? Сомнительно. Больше грусти она ощущала, наверное, из-за приближения Девятого мая — этот день всегда был для неё особенным. Всегда вызывал бурю эмоций. А одноклассники ей казались песчинками, теряющимися в пустыне ею прожитых минут. Она твёрдо была уверена, что их снесёт первым же порывом ветра, стоит отгреметь музыке на выпускном. Машка была сентиментальной, была чувствительной. Но обещала себе, что ни за что не заплачет ни на Последнем звонке, ни на Выпускном хотя бы из-за того, что оно этого не стоит. Одноклассники не стоят её поводов загрустить. Маша распознала /среди прочих телодвижений/ тычок в бок. Смелый, бесстыдный такой. Первый, второй, третий. Головы повернуть было невозможно, но девушка сделала над собой усилие и где-то на уровне своего локтя заприметила знакомую светлую макушку. Прямо рядом. Настолько близко, что собранные в два высоких хвоста волосы щекотали и вызывали толпу мурашек. Это была Полина. Машка даже представлять не хотела, как девочка пробиралась сюда, к ней поближе, сквозь штабеля школьников. Она на секунду допустила мысль, что ползком. Ещё на секунду — что по воздуху. Потом Полина небрежно помахала у неё перед носом запиской, и Маша вернулась в реальный мир. Она будто снова в него влетела: включился звук, где скрипучий голос директрисы продолжал монотонно читать стихи сети вперемешку с её комментариями. Где слышались всеобщие недовольства, прокатывающиеся по верху кучки людей. Где бумага, зажатая Полиной в ладони, шелестела и несла какой-то (возможно, милый, приятный) секретик. Маша взяла листок с благодарностью и спешно, но осторожно развернула. Ажурным почерком блондинка писала: «Не убегай после линейки, хочу поговорить». Кораблёва улыбнулась: теперь в их любовной переписке Полина — почтовый голубь. Девушка снова взглядом нашла Светлану Викторовну, про себя зачем-то позвала её по имени. Ответа, естественно, не последовало. Женщина только на мгновение повернулась профилем. Маше в это же самое мгновение хотелось крикнуть: «Хорошо». Но все слова она оставила при себе. И молилась, чтобы директриса побыстрее последовала её примеру. * После линейки толпа понесла Машу в сторону обелиска: по школьной традиции такие мероприятия всегда заканчивались возложением цветов. Она пыталась плыть против течения, но людей было так много, что справиться она не могла с ними чисто физически. Ноги словно были не её, и голову разрывало от того, сколько голосов разом на неё обрушивалось каждую секунду. Маша не заметила, как её кто-то вытащил. Схватил за руку и вырвал из сердца толпы. Спаситель, не иначе. Она только успела перевести дыхание, одёрнуть юбку, и её снова понесли. Только теперь это было мягко, аккуратно, и делала это Татьяна Александровна. Маша подняла на неё глаза в тот момент, когда вдвоём с русичкой они уже вошли в школу. Это было немного неожиданно и вызывало вопросы. Ещё Кораблёва запоздало вспомнила, что должна была поговорить со Светланой Викторовной. Её она прежде, чем выпасть из всей группы одноклассников, видела в компании пары их мальчишек, нёсших цветы. Она точно видела её там, поэтому сама себе сразу не поверила. Будто два разных витка развития событий запутались в клубок. Когда Татьяна Александровна слегка подтолкнула Машу в кабинет математики, блондинка была уже там. Тут-то одиннадцатиклассница и вернулась к поклонению магии и другим штучкам, которыми, возможно, обладает эта женщина. - Солнце! — Светлана Викторовна обворожительно улыбнулась, распахивая свои самые-самые объятия. Маша чисто по инерции подалась вперёд, прижалась и закрыла глаза. Этот цветочный аромат было не спутать ни с чем. С самого утра у них не было возможности банально пересечься наедине: дела и беготня. И даже урок математики не состоялся, потому что ровно на него выпала линейка. - Ты хотела поговорить, — начала было Маша, но её тут же перебили: - Мы хотели поговорить. Мгновенно к девушке вернулось осознание, что они в кабинете далеко не одни. Что всё это время за ними наблюдает Татьяна Александровна. Идиллия рассыпалась на осколки, но они не поцарапали. Не поранили. Лишь слегка отрезвили и закинули обратно в постоянную реальность. Лебедева улыбалась одними уголками и, как показалось Маше, загадочно. Все её мысли проступали у неё через кожу, проступали на кончиках пальцев и слегка их щекотали. У неё имелась потрясающая мысль, которая достойна была того, чтобы ею поделиться. Кораблёва смотрела во все глаза на Татьяну Александровну. Это не был взгляд восхищения, как обычно. Этот взгляд не говорил, мол «я вся внимание». Он, скорее, отражал в себе смятение, закатывал волны обеспокоенности. - У нас к тебе есть предложение, — внезапный голос Светланы Викторовны повернул голову Машки к блондинке. Она стояла со сложенными на груди руками, полуприсев на угол своего стола. Кораблёвой не к месту вспомнилось, что время от времени женщина отчитывает её за то, что школьница плюхается прямо на парты в её кабинете. Вроде как неприлично. Вроде как это всё ещё школа. Татьяна Александровна смахнула волосы с плеч грациозным движением обеих ладоней. Машка успела вернуть голову только к концу этого действа, но к началу её насмешливой ремарки: - Скорее, просьба, — брюнетка приподняла подбородок, направляя его по солнечным лучам. Дневной свет выделил контуры её лица, и она стала ещё больше походить на фарфоровую куклу: аккуратная и бледная. Почти как снег, белая. Это оттенялось красной помадой на губах и озорным блеском глаз. Он-то и вызывал у Машки сомнения: ей вообще нравились любые идеи Татьяны Александровны, но придумок их дуэта с блондинкой она боялась. Даже несмотря на то, что, в принципе, не знала, как эти двое работают вместе — сообща, так сказать. Машино внимание сорвало деликатное покашливание. Она снова обернулась на Светлану Викторовну. Та, приложив пальцы к губам, задумчиво смотрела на подругу. Потом, словно почувствовав, что внутри девушки начинает что-то кипеть, проговорила, словно уронила невзначай: - С твоей стороны это звучит как приказ, я бы даже сказала, — блондинка подмигнула Лебедевой. И всё только усложнилось. Маша начала думать, что она пустое место. Что, как в каком-то известном фильме, она провалилась во временной разлом и все махом перестали её замечать: её физическую оболочку сожрало перемещением из одной реальности в другую. Но нет, её замечали, иначе стали бы вообще учительницы говорить при ней понятным только им языком... От этого было ещё некомфортнее, обиднее: не от того, что они использовали шифр и переглядки; а от того, что обе знали что-то, чего не знала она. Знали /по меркам этой ситуации/ чуточку больше, чем она. Машка тряхнула головой — мысли, будто бы бабочки, моментально разлетелись по сторонам. На месте не осталось ни одной. - Вы обе! — шикнула школьница, угрожающе стрельнув взглядом в одну и вторую. — Перестаньте говорить загадками! Между женщинами опять на миг воцарились переглядки, после чего обе синхронно улыбнулись. Легко, непринуждённо, будто почти и не улыбались вовсе. - В общем, мы хотим... — заговорила Татьяна Александровна медленно, с расстановкой, давая подруге возможность подхватить её. Что та, собственно, и сделала, спешно вывалив на Машку всю правду-матку: - Чтобы ты провела Последний звонок, — точкой в этой фразе была более широкая и обезоруживающая улыбка любимой блондинки. Во всяком случае, сама Светлана Викторовна надеялась, что девушка от неё смягчится и хотя бы попытается ответить им простым смешком. Ещё до того, как наступило полное понимание, всё внутри Маши сжалось. Сцена — то, чего она боялась бы всегда, даже если бы у всех поголовно людей отобрали чувство страха. С публичными выступлениями она не дружила никогда. Несколько печальный опытов, включая конкурс чтецов в десятом классе, не давали ей банально допустить мысль, что она МОЖЕТ выйти на сцену. Она чувствовала, что под дулом пистолета туда не шагнёт. Что никто в жизни её не заставит переломить себя и встать перед огромным залом. А ещё она почему-то чувствовала, что все эти ощущения по природе своей неправильны. Ложны. Татьяна Александровна и Светлана Викторовна ждали ответа. Кораблёва по глазам видела преисполненность надеждой. Надеждой, которая, как известно, умирает последней. - Вы издеваетесь? — голос у Маши был абсолютно спокойным, беспристрастным. Ей стоило огромных усилий не дать зазвенеть в нём металлическим нотам. Учительницы и без того чувствовали в её реакции неладное, а чтобы она ещё и грубила им — моветон. Даже если учитывать тот факт, что они предугадали заранее её ответ и решили для себя, что несогласие — повод поуговаривать. Но Машка же не уговариваема. — Провести? Последний звонок? Светлана Викторовна слегка подалась вперёд, продолжая полусидеть на столе, взяла Машу за руку и переплела их пальцы. Если бы могла, Татьяна Александровна вспыхнула от смущения при виде этой картины. Лебедева отозвалась на понятное и вполне нормальное со стороны школьницы возмущение: - Мы решили в этом году дать больше свободы выпускникам. Подумали, что было бы здорово, если бы вы сами организовали мероприятие так, как удобно вам, — женщина повела плечом. Светлана Викторовна продолжала держать руку девушки, и Татьяна Александровна понемногу начинала считать себя лишней в этой компании. Хоть она, по сути, и была сейчас здесь оратором. — Ты будешь не одна. Нужно кого-то из мальчишек выбрать на роль второго ведущего. Правда, мы пока не определились с кандидатурой. Может, Матвей?.. Или... Не будь руки Дымовой, Маша могла бы подумать, что она в очередной раз очень крепко уснула. Картинка и звуковая дорожка у неё не казались такими уж настоящими. Какой-то бред, как это обычно бывает ночами. Полные абсурда события, смешные ситуации, неловкое положение дел, которые всегда приводят к одному — к пробуждению ранним утром по будильнику. Маше хотелось верить, что будильник даст о себе знать точно до её ответа. Секунда в секунду до того, как она пошлёт всё к чертям. Сжимающаяся вокруг её ладони рука блондинки была единственной связью с реальностью. Единственной вещью, не позволяющей провалиться в забытье. Из-за неё рушилась иллюзия и крахом шли надежды на наступление утра. - Серьёзно? — фыркнула Маша. — Меня? Ведущей? — она скривилась, не зная, как ещё показать полное возмущение всеми этими словами со стороны Татьяны Александровны. - Ма-а-аш, — Светлана Викторовна подёргала её за руку, — а если я хорошо попрошу? — женщина была... совсем на себя непохожей. Она вела себя слишком смело, говорила неприкрыто и откровенно. Это её замечание вообще заставило и Машу, и Татьяну Александровну впасть в ступор. С другой стороны, так Кораблёва лучше осознала, что блондинке это тоже очень-очень надо. Что ей очень-очень хочется, чтобы именно Машка провела этот праздник. Проблема была иная — этого не хотела сама Маша. Девушка вздёрнула бровь: - Не знаю, насколько «хорошо просить» ты собралась. Но даже это не поможет, — Маша резкими рывками помотала головой, пытаясь как бы проиллюстрировать свои слова. — Я не собираюсь на это подписываться. Давайте просто вспомним конкурс чтецо-о-ов, — она краем глаза посмотрела на Светлану Викторовну. Та, конечно, это заметила. Она сложила руки на груди и закатила глаза: - Я ни в чём не виновата! Всё получилось случайно. - "Случайно", — девушка сделала кавычки в воздухе, — настолько, что я мало того, что вообще оказалась в списке конкурсантов, так ещё и осталась засуженной, — блондинка на эту реплику снова закатила глаза, чем вызвала у Маши едва видную улыбку. — Я, скорее, умру, чем на сцену выйду. От страха умру, и эта школа никогда не узнает моего дебюта ведущей. - Мань, — тут уже вмешалась Татьяна Александровна. Она хотела стать вторым тылом для мечущейся девушки: взять её за другую руку, сжать и дать понять, что не отпустит ни при каких обстоятельствах. Маша вырвала свою ладонь. Выставила руки по обеим сторонам от себя, пытаясь отгородиться от наступающих с двух фронтов женщин. Они остановились и замерли. Это дало Кораблёвой лишнюю секунду на возможность состроить в голове последнюю фразу, чтобы красиво уйти: - Я всё сказала! — Машка сорвалась, не желая, чтобы её догоняли. Она хлопнула дверью так громко, что дрогнули стены и задребезжали стёкла. Она не была зла, не была раздражена. Она чувствовала своё бессилие в этой ситуации, от которой хотелось сбежать на край света. Но, так как возможности сбежать куда бы то ни было она не имела, решила просто найти время подумать. Сесть и разложить день по полочкам в своей голове. Может, она ошибалась? * Гораздо более сложный разговор предстоял Машке через несколько дней. Всё так же наедине, всё так же с Татьяной Александровной. Но уже без Светланы Викторовны. Лебедева поймала Машку в коридоре, когда та летела после дополнительного занятия по английскому по направлению к выходу. У русички были сомнения по поводу того, пойдёт ли с ней девушка вообще. Согласится ли на ещё один непонятный диалог. Но Маша пошла: внутреннее чутьё подсказывало, что про Последний звонок пока разговоры поутихнут. Потому что сейчас есть что-то серьёзней. Есть какое-то дело, которое чуть ли не жизнь и смерть решает. И у Татьяны Александровны действительно было именно такое к ней дело. - Ты в следующий раз проси, чтобы в школу информацию не дублировали, — протягивая бумагу, сказала тогда брюнетка. Маша уронила взгляд на документы: знакомый дизайн, знакомые буквы. Знакомое всё то, что она так настойчиво и упорно пыталась оттянуть. Её волнение поднялось с новой силой, ведь меньше всего она хотела, чтобы кто-то знал об этом наравне с ней. - Просчиталась, — девушка с виноватым видом приняла листок и аккуратно запихнула его в папку с материалами по языку. Главное, не забыть потом. Главное, не оставить по глупости на видном месте. - Почему именно так? — буднично спросила Татьяна Александровна. Казалось, её это совсем не интересует. Только Маша понимала — её безумно трогает. Ей безумно важно, нужно, жизненно необходимо услышать правду. Она не желает быть в стороне от этой ситуации, она рвётся в самый её центр. - Не хочу торчать всю жизнь здесь, — девушка неопределённо провела руками по воздуху вокруг себя. Лебедева её, конечно же, поняла. - Ты ей уже сказала? - Нет. И Вы не говорите. Пожалуйста. Татьяна Александровна ждала именно такой ответ. Слово в слово, интонация в интонацию. Машка была её любимой ученицей. Была больше, чем просто ученицей. Все её привычки и болезни никогда не являлись для брюнетки тайной за семью печатями, никогда не были покрыты слоями мрака и пыли. В Машке она могла угадать реакцию на любую фразу или действие в её адрес. И, естественно, знала, какие фразы или действия любит предпринимать сама она. - Я-то не скажу, — женщина поджала губы. — Но ты — должна. Времени мало осталось. Вы можете просто не успеть это обсудить. Маша кивнула, чтобы не говорить «услышала» или «поняла». Ведь Лебедева знала её как облупленную, поэтому чувствовала — даже если Кораблёва услышала, поняла и приготовилась действовать, не факт, что она сделает это сразу. Не факт, что побежит разруливать ситуацию сию же секунду. Это была простая арифметика. Татьяна Александровна осталась довольна уже банальным кивком. На этом разговор себя исчерпал, и эта тема осталась навсегда между ними закрытой.