***
Секретарь ЦК по идеологии Павел Петрович Андропов, специально получивший кабинет в Кремле, был вынужден поделить его с подселённым секретарём по промышленности Владимиром Афанасьевичем Черненко. Никто уже точно не помнил, когда они образовались в ЦК, но все знали. что было это очень и очень давно. Они оба застали двух генсеков точно, и приход Аврорина восприняли как вещь совершенно обыденную, даже не задавшись вопросом, откуда вообще взялся этот товарищ. Делить один кабинет этим двум возрастным политикам было не очень удобно. Из-за этого они спихивали друг другу чужую работу, воровали друг у друга документы и даже установили, какая часть кабинета кому принадлежит. Исключение составляли лишь телефоны — они были общими, поэтому секретари при каждом звонке вставали около этих телефонов и гадали, кому же звонят. Возможно, это был позор, но ни Невин, ни Торрет не знали толком, как выглядят эти секретари. Они бы даже не нашли кабинет, если бы какой-то добрый товарищ не подсказал молодым людям дорогу. И вот — перед ними тяжёлая деревянная дверь с двумя табличками — «Секретарь ЦК КПСС по идеологии Павел Петрович Андропов» и «Секретарь ЦК КПСС по промышленности Владимир Афанасьевич Черненко». Молодые люди переглянулись, но в памяти всплыли лишь уроки истории, где рассказывали о ещё тогдашних Андропове с Черненко, а знаний про конкретно этих секретарей — ноль. Эрик Невин и Найт Торрет служили под личным началом министра обороны Черепанова, и были одними из его посыльных. Когда министр ну никак не мог оторваться от своих дел (или был не в состоянии), он посылал кого-нибудь из вверенных ему солдат. Многие военачальники были очень недовольны тем, что Михаил Александрович таскается с молодыми солдатами, а проверенных военных отстраняет от себя, но жаловаться ему самому не очень-то и хотели. Эрик Невин был высоким молодым человеком крепкого телосложения. Волосы его были от природы белого цвета, поэтому в детстве советские учителя часто делали ему замечания и требовали перекраситься; порядка на голове у юноши не было никогда, и волосы постоянно лезли в большие голубые глаза (что ничуть не беспокоило его, зато комсорг на всех собраниях отчитывал его заявляя об отрешённости от мира). Эти самые глаза прикрывали пушистые белёсые ресницы (которые тоже не нравились комсоргу). Вообще, молодой человек был очень привлекательным за счёт правильных черт лица, форм тела и поистине армейской выправке, поэтому на тех же комсомольских собраниях вся женская часть не давала комсоргу даже рта открыть. А юноша лишь улыбался и ловил злостные взгляды организатора, тяжело покидавшего трибуну. Второй посыльный министра, Найт Торрет, в росте и комплекции ничуть товарищу не уступал. Он имел каштановые волосы и карие глаза, в которых сейчас горел странный огонёк, подобный тем огням, что появлялись в глазах Михаила Александровича после одного-двух подходов к бутылке. Лицо украшали острый, даже вздёрнутый, нос и тонкие губы, которые сейчас, подобно товарищеским, расплылись в улыбке. Отличительными чертами молодого человека были наличие на левой руке нескольких пар часов (некоторые уже даже не работали, но всё равно продолжали присутствовать) и чёрная серьга в левом ухе. В учебных заведениях он выглядел не лучше, поэтому и ему доставалось от комсорга, но другого, который практически всё время за всеми шпионил, вырисовывался на собраниях и начинал зачитывать грехи каждого. Так как на встречу министра молодых людей выдернули прямо из дома, в форму переодеться они не успели (из-за чего первое время Михаил Александрович даже не узнал своих подчинённых). В частности, Эрик отправился к начальству в чёрной кофте с высоким воротником и в белой футболке, к которой собственноручно приделал капюшон, в джинсах и ботинках (кремлёвские уборщики из-за этого чуть не метнули в молодого человека моющим средством), оставив на руках даже свои перчатки без «пальцев», а Найт — в белой рубашке и чёрной жилетке, с болтающейся на шее бабочкой и в чёрных брюках. На ногах у него были лакированные туфли, которые тем же уборщикам очень даже понравились. Плюс ко всему — именно Найту достался отчёт министра, который сейчас был прижат к груди. И двое посыльных (а по совместительству — друзей детства) стояли у входа, банально боясь войти. Не из-за страха перед начальством — такую вещь они вообще не признавали, получая потом от этого самого начальства нагоняи, — а из-за незнания. Незнания первых лиц страны. Одно лишнее слово — и погоны могут полететь. Но делать что-то надо, да и юноши столько всего за время своей службы успели наговорить советским деятелям, что если бы эти деятели засуетились, юноши бы отправились прокладывать новые линии БАМа. Именно поэтому Найт схватился за ручку двери и рывком открыл её. Кабинет был просторным. Там располагались два письменных стола, заваленные документами и папками, несколько шкафов с книгами, две тумбочки с графинами и стаканами, а вдалеке ото всех стоял стол, отведённый под телефоны. В кабинете висели два портрета Ленина, что сильно удивило юношей, но ничуть не смущало владельцев кабинета. Их скорее смущал внешний вид прибывших гостей. За первым столом, находившимся прямо напротив двери, сидел возрастной мужчина с залысиной, одетый в чёрный пиджак, к лацкану которого был приколот знак депутата Верховного Совета; на груди висели три звезды Героя Социалистического Труда. Серые глаза, скрытые за огромными очками с толстыми линзами, неодобрительно глядели на ввалившуюся молодёжь, а пальцы выстукивали какую-то мелодию, словно призывая гостей отгадать её. Второй стол стоял слева от двери, и когда она открылась, оказался скрыт от взглядов. Но когда юноши дверь всё-таки захлопнули, то смогли разглядеть и стол, и его владельца, и второй портрет Ленина. Его занимал второй возрастной товарищ, который имел седые волосы, стоявшие прямо вверх, и зелёные глаза. Он был одет в серый пиджак, но количество знаков и звёзд на нём соответствовало оному у совладельца кабинета. Схожи они были ещё и недовольными взглядами. — Скажите, молодые люди, вам куда надо? Здесь Кремль, а не… комсомольский клуб, — спросил человек, занимавший первый стол. Он прекратил выстукивать мелодию и сцепил руки, ожидая ответа. Юноши переглянулись. — Вы секретарь Андропов? — уточнил Эрик, а его радостные глаза почему-то опустились в пол. Взгляд секретаря был тяжёлым, но человеческим, а не идиотским, однако стерпеть его было сложно. — Посмотрите, нет, ну вы посмотрите, Владимир Афанасьевич, они же не знают состав Политбюро! Был приказ разместить изображения членов Политбюро ЦК в каждый учебных и культурно-массовых заведениях. Мой приказ, секретаря по идеологии! И… — Так Андропов — это всё-таки вы? — перебил секретаря Найт, прошёлся к столу и положил на него папку с отчётом. — Мы от министра обороны. Он приказал передать вам… ну… вот это. Сразу скажу, чтобы вы потом не орали на нас, мы эту папку не открывали. — А это в нашей армии теперь форма такая? — спросил Владимир Афанасьевич, сложивший руки на столе и переводящий глаза с одного молодого человека на другого. — А я говорил, что мы… из армии?! — возмутился Торрет, резко развернувшись к секретарю. Эрик усмехнулся. Его другу точно не надо было опрокидывать стаканчик перед выходом. Лишь бы ничем постыдным это не закончилось. А то додумается ещё подраться с партийцами… — Молодой человек, я всё понимаю, служба сложна, да, но чего от вас пахнет… как от грузчика с овощебазы? Вы что, выпили, да? — пренебрежительно поинтересовался Андропов, отмахнувшись, от приставшего к нему запаха. — Кто выпил? Я выпил? Не, я не пил, это вот он — он пил, — соврал Найт, указав пальцем на Эрика. Тот резко прекратил хихикать и уже вполне серьёзно посмотрел на товарища, сложив руки на груди. Торрет лишь пожал плечами. Андропов ничего не ответил, а лишь углубился в чтение. Делать было особо нечего, приказа покинуть кабинет юноши не получили, поэтому Найт переключил внимание на второго секретаря, оставив своего друга, прожигающего в его спине дыру своим недовольным взглядом, стоять на месте. — А вы? — Мы — Владимир Афанасьевич Черненко, секретарь ЦК по промышленности. Не очень хорошо, товарищ, ваших-то имён мы не знаем. — Я Найт Торрет. — Я Эрик… Торрет. Секретарь почесал затылок — информация доходила с трудом. — Ну а чего же вы… Н… Найт, да? — Черненко хоть как-то осмыслил слова юношей. Торрет кивнул. — Ну вот, Найт, чего же вы своего брата так не любите, что на него сваливаете свои грешки-то? Нехорошо это, не по-ленински. Вы подумайте, молодой человек, подумайте, пить ведь — вещь чрезмерно плохая. Сходите к врачу, благо, наркология в нашей стране находится на уровне. Я правильно говорю, Павел Петрович? — Тогда надо будет ещё и министра их с собой захватить, — отозвался Андропов, захлопнув папку. — Значит так, молодые люди, сейчас берём друг друга за руки, за ноги, можете за что-то другое, и тихо-тихо где-нибудь прячемся. А то — не дай бог! — вас заметит кто-нибудь из правительства. Поняли меня? Всё, свободны. На выходе Эрик дал своему другу ощутимый подзатыльник. Знал бы он, чем всё это закончится…***
В кабинете секретарей зазвонил телефон, и они оба тут же оказались рядом со столиком. Андропов и Черненко периодически переглядывались, всё гадая, кому же звонят. Сошлись на том, что если посетители пришли к Павлу Петровичу, то трубку берёт Владимир Афанасьевич. — Алло! — Владимир Афанасьевич, здравствуй, дорогой! — Радостного Грецова секретарь по промышленности узнал бы везде (и даже отбросил бы свою забывчивость имён). — Здравствуй-здравствуй, Зиновий Миронович. Случилось чего? — Да. Там Андропов рядом? — как-то нервно спросил чекист. Черненко даже удивился. — Передаю трубку. Радости секретаря по промышленности не было предела. Его вдохновлял злостный взгляд Андропова, а его трясущаяся рука, берущая телефон, вообще казалась эталоном блаженства. Можно было вновь вернуться за стол и опять засесть в документы по заводам и фабрикам. — Здравствуй, Павел Петрович, — второй раз поздоровался Грецов, и вновь голос его передавал некоторую нервозность. — Дело к тебе есть на сто миллионов: ты же у нас всё по идеологии знаешь, с комсомолом связь держишь, подскажи, будь добр, имя Владислав Волков тебе о чём-нибудь говорит? — Так, в московском горкоме есть Волков, но имя у него другое. А что такое, неужто наша контора чего-то не знает по советским людям? Мне казалось, что вы знаете всё, — Андропов усмехнулся. Раньше никто из КГБ за помощью к нему не обращался. — Да, налажали мы конкретно. Слушай, Паш, ну не верю я, что ты ничего не знаешь. Напряги там у себя кого-нибудь, пусть поищут. Понимаешь, мы в тупике. Коньков хочет там что-то на него найти, а у нас на руках лишь обвинения в антисоветской деятельности от какого-то левого человека да телефонный разговор. Топтуны следили, следили, в результате… все мы в одном месте. Наши сейчас этого товарища брать поехали, так что ты поищи, пожалуйста, у себя там. Но Конькову сразу не говори, ты… мне сначала сообщи, чтобы я… подготовить всё успел. Естественно, с меня причитается. К сожалению, отказать КГБ было никак нельзя...***
Пока Михаил Александрович ждал приёма у Аврорина, он разместился в комнате с голографическим проектором. И надо же было именно сейчас министру внутренних дел Дальневосточной ССР решить связаться с ним. А ведь министр не был настроен на разговоры… — Здравия желаю, товарищ министр обороны СССР! — проекция Эрдэнэ отдала честь. Черепанов никак не отреагировал на приветствие. Нет, он сидел на небольшом диванчике и думал о чём-то своём, что совершенно не было связано с внутренними делами, тем более — отдалённой от Москвы республики. — Товарищ министр обороны СССР, для безопасности жителей столицы ДССР прошу вас ввести в город войска и объявить военное положение. В противном случае силы МВД и КГБ не смогут справиться с противником. Потери среди гражданского населения сейчас — в мирное время — недопустимы, поэтому я, выступая от лица руководства республики, прошу вас ввести войска. Михаил Александрович поднял голову. Эрдэнэ стоял смирно и ждал ответа министра. Но Черепанов не знал, что ему делать. Вернее, не понимал. Самостоятельно разрешить присутствие войск он не мог, требовалось обсудить это хотя бы с Аврориным, но автоматизм Эрдэнэ напрягал — попусту говорить руководитель МВД не станет. — Я… обсужу это с генеральным секретарём. Приложу… все усилия, чтобы вы были услышаны. Если поступит отказ, я направлю свой личный приказ… министру обороны республики и дам ему полномочия использовать в пределах города войска из ближайших частей. Я надеюсь, это хоть как-то поможет. Эрдэнэ вновь отдал честь, после чего отключился. Михаил Александрович вновь остался один. Говорить было всё сложнее, а ведь ещё нужно было вытерпеть присутствие генсека. Слова кончались, мозги расплывались, но министр искал силы. Искал силы, а нашёл образовавшуюся проекцию председателя КГБ, довольно улыбающегося. — Ну, Саныч, я смотрю, ты глазики-то залил уже, — ехидно проговорил Коньков. — Слушай, помощь твоя нужна. — И тебе? — Черепанов болезненно ухмыльнулся. — Что, тоже хочешь армию тряхануть? — В точку. Ты знаешь, что двести человек по одной только Москве село за антисоветчину и диссидентскую литературу? И все они — служащие Советской армии. Я очень не хочу подставлять тебя под удар, потому что Аврорин, сам понимаешь, будет крайне недоволен такими цифрами, поэтому прошу тебя: ты поройся в своём ближайшем окружении, посмотри, кто может быть связан с диссидентами. Мне нужны все — у кого родственники среди диссидентов числятся, у кого друзья там, кто просто их литературу почитывает, кто о Советской власти плохо говорит… Всяких там иностранцев тоже загребай, знаем мы, чем они тут занимаются! Только и делают, что слухи всякие про Советы пускают. Так что ты порыскай там, хорошо? — Ты хочешь, чтобы тебе министр… доносы писал?! — Михаил Александрович от нашедшей злобы привстал с дивана. Коньков улыбнулся ещё шире. — Ну а как иначе-то? Не сядут они — сядешь ты, дорогой мой, за халатность. Так и будет. А я мира хочу, поэтому давай так поступим: ты мне сегодня парочку фамилий черкни, а мы их отрабатывать начнём. Я тоже не очень хочу, чтобы такой хороший министр в тюрьме сидел. Ну, Саныч, соглашайся. Согласиться Санычу не дал голос секретаря: «Товарищ генеральный секретарь вас ожидает». Коньков сразу отключился. А в кабинете на доске Аврорина висело изображение огромного военного корабля, подписанное «Суперлинкор типа “Советский Союз”». И улыбка генерального секретаря не предвещала ничего хорошего для тех, кто решит сравниться в мощи с этим кораблём. Министр аж протрезвел…***
А воздухомобиль топтунов прибыл к месту назначения. Они не сомневались, цель знает о преследовании, но арест нужно было провести в любом случае. — Товарищ Коньков, мы на месте. Ждём… — отчитался сексот по рации. — Понял вас. Действуйте по ситуации, но запомните, хотя бы один из них мне нужен живым! Ясно?! — Так точно! — Выполнять! Чекистам оставалось только ждать и наблюдать за тем, как ждёт их цель. Длительное ожидание повлечёт за собой результат, уж в этом главный сексот был уверен. Да и госбезопасность должна быть терпелива. Когда-нибудь это терпение окупится с лихвой, и цепкие когти КГБ сожмутся на шее врагов Страны Советов. Победа сейчас была лишь в умении ждать…