Градус

      Плеча Оби-Вана легко, почти незаметно коснулась чьи-то пальцы. От этого прикосновения он дернулся, так, будто его кто-то ударил или толкнул, и инстинктивно положил ладонь на рукоять меча, спросонья совсем забыв, что он уже не на задании, не в космическом корабле, подвергнувшемуся внезапному нападению, не в дворце, полном заговорщиков, стремящихся убить правителя и захватить власть, не на торговой площади маленького городка, волею судьбы пользовавшегося милостью контрабандистов и всегда полного разбойников и негодяев всех мастей, а в Храме.       Кеноби сидел на полу в Медицинском корпусе, ожидая вестей от целителей. Очнувшись, он несколько раз медленно моргнул, спрятал лицо в ладони, и снова поднял голову, оглядываясь вокруг и пытаясь понять, где он, и что с ним происходит. Перед ним, нервно теребя одежду, стоял Энакин, явно не решаясь задать старшему падавану какой-то вопрос. Оби-Ван хотел рявкнуть на него, дав понять, что тот пришел не вовремя, но, взглянув в обеспокоенные глаза мальчика, передумал. Вряд ли ему самому было бы приятно, если бы Квай-Гон обращался с ним так же.       Хотя, чего уж там, ему и так было неприятно.        — Тебя что-то беспокоит, Эни? — спросил Кеноби настолько дружелюбно, насколько он был способен в данный момент, учитывая случившиеся недавно события       и тот стресс и груз ответственности, которые ему сейчас приходилось переносить в одиночку.        — Оби-Ван, вы еще не ходили к дяде Квай-Гону, не знаете, как он?       Простота и детская наивность, с которыми юный Скайуокер задал этот вопрос, не могли не тронуть душу Кеноби, ранимость и чувствительность которой тот тщательно, но тщетно пытался скрыть от окружающих его людей. Оби-Ван считал это свойство своего внутреннего мира недостатком, недопустимым для порядочного джедая. Хоть годы обучения у Квай-Гона и подорвали его в веру в незыблемость и правильность Кодекса джедаев, Кеноби все равно продолжал ревностно следовать основным его положениям.       Он не мог точно сказать, являлось ли это следствием его заветной мечты стань настоящим джедаем, или все еще давали знать о себе переживания и боязнь покинуть Орден того тринадцатилетнего подростка, которым Оби-Ван был когда-то, но факт оставался фактом: ни вечные ворчания Квай-Гона насчет несовершенства Ордена и, в частности, Совета, ни трудная, почти лишенная каких-либо радостей жизнь, полная смертельных опасностей, ни вечный соблазн если не перейти на Темную сторону, то хотя бы уйти от джедайских дел и улететь на родную планету, не могли заставить Кеноби плюнуть на Кодекс. Всегда, в любой ситуации, он напоминал себе, кто он есть, и какой огромный груз ответственности лежит на его тонких юношеских плечах.        — Меня к нему не пускали, — тихо ответил Оби-Ван, стремясь своим тоном и выражением лица показать, что Храм — не уютный родной домик, а его обитатели — не дружелюбные и ласковые соседушки, готовые радушно принимать каждого нового несмышленыша.        — Вы очень устали, да? — спросил Эни, или делая вид, что не заметил холодности собеседника, или действительно не распознав ее. — И волнуетесь за дядю Джинна… Ой, вам не нравится, наверно, что я называю его так, он ведь ваш учитель, а я всего несколько дней его знаю, и уже так… Мама говорила, это называется «фамильярность». И что это не очень прилично.       Мальчик закраснел, понимая, что допустил ошибку в разговоре с человеком, который был намного старше него, а из этого, по законам наивного детства, следовало, что и намного умнее. Оби-Ван, коря себя за непростительную снисходительность, попытался улыбнуться, чтобы подбодрить Энакина. Поведение мальчишки внезапно напомнило Кеноби его самого, в двенадцатилетнем возрасте, когда он умолял Квай-Гона взять его в падаваны. Просить слишком настойчиво и, тем более, плакать, Оби-Ван считал ниже своего достоинства, поэтому во время разговоров с таким большим и сильным, в отличии от тогдашнего Кеноби, мастером Джинном неудавшемуся юнлингу приходилось прятать свои чувства. От этого он испытывал ужасную неловкость, боясь проговориться или любым движением, любой лишней эмоцией продемонстрировать Квай-Гону свои желания и страхи.       Оби-Ван дал себе вольность допустить, что Эни сейчас чувствует и переживает тоже самое, что и сам он тогда, поэтому, все еще злясь на самого себя, решил не мучить мальчика и самого себя, и пойти, наконец, в сам Лазарет, справиться о состоянии его любимого и уважаемого учителя. Без сарказма.        — Ничего страшного, — Оби-Ван запнулся, размышляя, как обратиться к малышу, но, не найдясь, просто продолжил. — Я сейчас схожу к целителям и, если они позволят, к самому Квай-Гону. Если хочешь, можешь подождать меня здесь, но, думаю, я буду долго. Тебе будет лучше потратить это время на что-нибудь более полезное. Исследуй Храм получше, поиграй с юнлингами, сходи в столовую, Йоду достань…        — Именно этим вы в детстве и занимались? — абсолютно серьезно, едва заметно качая головой, проговорил Энакин.        — Именно, — Оби-Ван широко улыбнулся и засмеялся, впервые за несколько последних дней.       Возможно, мальчик был не таким плохим, как изначально считал Кеноби, ревнуя к нему своего учителя. Оби-Ван уже нисколько не сомневался в том, что сразу после завершения его обучения Квай-Гон возьмет Эни себе в падаваны, но теперь он твердо уверил себя еще и в том, что меньше всего на свете будет винить Энакина в этом, безусловно, неожиданном и, как полагал Оби-Ван, подлом решении Джинна.        У них могло оказаться очень много общего, у двух мальчишек, считавших обучение у Джинна не проклятьем, как говорили остальные мастера, а своеобразной, очень странной благодатью.