Памятная партия Кориолана Сноу

***

Спустя полгода после окончания 74-х Голодных Игр. Тридцатое ноября. Воскресенье. 10:56 p.m. Асi>POV Пита.</i> Скорее уж бы эта проклятая холодная зима закончилась. Терпеть её не могу. С самого утра у меня болит горло, а ведь я всего как четыре дня оправился от катара. И вот снова прихватило. Ничего толком не помогает. Спасибо Прим — её настойка на спирту помогла мне, и я уже не горю. Температура спала. Но вот настроение у меня вообще ни-ка-кое. А всё оттого, что Китнисс, проходя мимо меня сегодня утром, опустила глаза! Я, как всегда, принёс хлеб и уже собирался уходить, как она вошла в комнату. Я хотел поздороваться — ведь мы с Китнисс уже двадцать четыре дня не разговаривали. Но слова приветствия застряли у меня в горле, и затем я просто улизнул. Как побитая собака, честное слово. За что?! Я же не сделал ничего дурного, а просто хотел пожертвовать жизнью ради Неё. Да я и сейчас готов… Неужели это я сделал что-то не так? У нас же всё получилось, и мы с Китнисс эту партию выиграли! Уцелели! Победителей не судят, или я, дурак этакий, чего-то не понимаю? Боже, неужели это я всё испортил?! О, нет! Морник? Ну да, конечно, никто ведь не обещал тебе, Мелларк, что будет легко после этой выходки! Мои руки словно вынули из льда, а пальцы сильно мёрзнут, даже на ногах. Про протез я вообще молчу! Я постепенно превращаюсь в ледышку. Гостиная максимально натоплена, но мне всё равно пришлось зажигать камин. Вот и сейчас я сижу в кресле, протянув к огню обе ладони. Огонь. Её стихия! Как странно, что Китнисс совершенно не замечает его! Цинна видит «Её Огонь». Даже Эффи заметила. Все, кто угодно, его видят — Ментор, само собой, Порция, Вения с Октавией, даже Дионис и Ариадна*, но только не сама Китнисс! Прим тоже его видит. Возможно, и миссис Эвердин видит этот огонь? Не знаю, надо будет спросить у неё завтра… Тишину гостиной нарушает резкий звук звонящего телефона, прервав мои размышления. Я в недоумении спешу снять трубку: — Алло, слушаю вас! — Пит, здравствуй! — Мисс Тринкет… — Ну я же просила тебя не называть меня так, ведь мы — одна команда! — Ах, Эффи, простите… — Пит, я же просила тебя не называть меня на «вы». Ты теперь Победитель. Арена сделала вас с Китнисс взрослыми! — Конечно, Эффи не может не сделать мне маленький выговор. Привычка — вторая натура. Но мне становится теплее от её голоса. Что правда, то правда — она, ментор и мы с Китнисс теперь связаны навсегда этими проклятыми Играми. Как там говорится: «Пока смерть не разлучит вас!». Вроде бы фраза не об этом, но как она чертовски верно выражает суть дела?! — Пит, скорее зови к аппарату Хеймитча. Давай! — перебивает мои мысли Эффи. — Но, Эффи, я даже не знаю, где он… Вчера вечером я его видел. Эбернети был пьяный в стельку — последнее время ментор пьёт беспробудно. Я-то полагал, что после наших Игр он изменится! Да ни фига, держи карман шире! Урод уродом, честное слово. Нет, надо что-то с этим делать — в последнее время я стал каким-то бешеным! Срываюсь на всякий пустяк. Из-за этого я даже мои любимые пирожные «розочки» не могу лепить так же, как раньше, до Голодных Игр. Так легко уже не получается. — Пит!!! Немедленно позови к телефону своего ментора!!! — изо всех сил визжит трубка. Эффи Тринкет злится, в её голосе звенит металл, и мне точно не стоит сейчас с ней шутки шутить. — Но Хеймитч совсем не в форме! — пытаюсь отбиться я. — Пит, единственное оправдание, которое я сочту удовлетворительным — если Эбернети мёртв, но это ему не светит! Так что бегом за ним! — Уже иду. — Да, с Эффи лучше не спорить. — Живо, ты ещё здесь?! Я моментально вскакиваю и бегу по направлению к выходу, надевая по дороге чёрную куртку с ондатровым воротником — подарок Порции, она прислала его в начале ноября. Тогда в Капитолии ещё царила золотая осень, а вот у нас в Двенадцатом уже вовсю торговая детвора каталась на коньках: они вовсю ездили по льду старого ручья, что находится за обувной лавкой Картрайтов. Выскакиваю на улицу: студёно, однако! Я метко огибаю замёрзшую дренажную канаву: уже один раз поскользнулся здесь на протезе, и будет. Одну и ту же ошибку Пит Мелларк не повторит никогда: человек обязательно должен учиться на своих ошибках — так говорит мой отец. Я яростно дёргаю медное кольцо входной двери хеймитчевого дома. Тишина. Так и знал, впрочем, разве меня это удивляет? Я врываюсь внутрь, распахнув дверь. В прихожей такая темень, хоть глаз выколи! Можно подумать, что тут вообще никто не живёт. Щелкаю выключателем. Ага, горит, как же — ведь я лично вкручивал лампочки в плафоны! Где же Эбернети? Первым делом иду на кухню. Пусто. Иду в столовую, вернее сказать — в бар. И там никого. Странно. Наконец я обнаруживаю спящего ментора на тахте в малой гостиной. Начинаю его будить. Это дело почти что безнадёжное — Хеймитч спит как убитый. Вот Китнисс как-то умудряется быстро его поднимать, а мне растолкать ментора удаётся лишь с пятой попытки. — Ты кто такой? — сонно бурчит Эбернети. Откровенно говоря, мне становится даже обидно. — Призрак Пита Мелларка! — Я вкладываю в эту фразу всю мою иронию и четыре фунта презрения. — Шутник, твою угольную прамать! Чего разбудил? — басит ментор. Вид у него просто отвратный. Ну да, как же — самый именитый алкаш во всём Панеме. И у этого горе-пьяницы случилась невероятная удача по меркам Капитолия — два победителя на одном сезоне Игр, для которого не писаны законы. Впервые за всю панемскую историю после Тёмных Дней. — Тебя к телефону! — Я специально не говорю, кто звонит. Изучил я этого жулика, было у меня на это время. — Ты свинтус, Мелларк. И у тебя нет малейшего понятия о приличии! Интересное начало. Кто бы уж говорил о приличиях! Но я делаю вид, что ничего такого не слышал. Игнор — один из способов иметь дело с этим жуликом. Есть ещё другой, крайний вариант — сразу лезть в драку. Ментор из Шлака, поэтому отменно дерётся. Я сразу этого не понял и огрёб от Хеймитча хороших люлей, когда мне пришлось прибегнуть к этому методу — в первый раз. Эта моя драка с ментором случилась ещё в августе. Тогда Эбернети меня конкретно выбесил — назвал нытиком и молокососом. Мы говорили о Китнисс, а я был сильно расстроен — мама меня выставила из родного дома и мне пришлось забрать свои вещи. И через три дня после этого я с ним сцепился. Потом неделю с фингалом ходил. Да и я ментору, помнится, чуть было челюсть не сломал. Нервы шалят, будь они неладны! — Что ты на меня уставился? Если ты меня разбудил, то уж, будь добр, налей мне ликёра. Стакан вон там, на каминной полке! — бесцеремонно выдёргивает меня из воспоминаний мой проснувшийся визави. Я без единого слова делаю то, что он говорит — это сейчас вернейшая тактика. Хеймитч пьёт свой ликёр и недоверчиво на меня смотрит. Затем говорит: — Кто звонит: Хэвенсби или Эффи? — У меня лёгкое обалдение от этой менторской проницательности в состоянии лёгкого похмелья. Или нелёгкого, чёрт его знает… — Она! Требует тебя, что-то срочное, — твёрдо отвечаю я. Как ни странно, но от этой новости Эбернети моментально включается, или врубается. И то и другое верно. Я помогаю ему сначала встать, затем надеть тёплую куртку, и, наконец, дошагать до моего дома. Я зорко слежу, чтобы Хеймитч ненароком не завалился набок — это он может! На ногах ментор стоит еле-еле. Как же? Обычное хеймитчево состояние. Начинается разговор ментора с куратором и… у меня аж шевелятся волосы на голове: — Чего хотела? А, не начинай! Женщина!!! Не учи меня жить! Понятия не имею, когда в моём доме будет телефон. На кой он мне вообще? С тобой, что ли, разговаривать? Что? С какой это стати я первым буду звонить? Веская причина? Я тебя умоляю! Ха-ха-ха! Что?! Последняя фраза Хеймитча была сказана им с такой интонацией, что у меня сердце в груди ёкает. К тому же теперь он заткнулся и молча слушает Эффи. Я от страха перестаю дышать и слышу, как ходики в гостиной отсчитывают секунды… Тик-так. Тик-так. Тик-так. — Пит, сядь, пожалуйста! Не маячь перед глазами. Я тотчас исполняю приказание ментора. — Хм, с чего бы начать?.. Ладно, скажу как есть, в лоб. Ты не Китнисс, и прекрасно переживёшь такую новость. Короче, парень, к нам в Двенадцатый едет президент Сноу, и завтра, ранним утром, он будет здесь! Мои ноги становятся ватными — и моя настоящая нога, и протез. Время замедляет свой ход. Тиккк-такккк… — За ней? — вырывается у меня. — Нет, я так не думаю. — Хеймитч сверлит меня мрачным взглядом. — Если было бы то, о чём ты сейчас подумал, то вас обоих, и меня заодно, повезли бы в Капитолий, и обратно мы бы уже никогда не вернулись. Эффи разрешили предупредить нас, — тебя и меня, чтобы мы помогли нашему Солнышку не испортить всё дело. Нахамить Сноу, или сигануть в лес, например. — Она никогда такого не сделает. — Да что с моим голосом?! — Парень, ты что, не понимаешь, что твоя несравненная Китнисс запросто может слететь с катушек и чёрт знает что натворить? Нервы, сплошные проклятые нервы! Мы должны её подстраховать — въезжаешь, о чём я толкую? Мощно старина Кориолан завернул, а? Сам приедет для разговора с вами. Интрига, чёрт побери, узнаю руку мастера! Теперь, голубки, держитесь! Ты какой-то слишком белый! Парень, ты только сознание не теряй, Эффи ещё на проводе. А, чёрт! Пит! Дальше я уже не могу разобрать Хеймитчевых ругательств — поскольку чувствую в этот самый миг в своей груди резкую боль и начинаю куда-то проваливаться. Что было потом — не помню, хоть снова меня на Игры посылай. *** Первое декабря. Понедельник. 05:06 а.m. Дом Пита Стыдно. В обморок может грохнуться девчонка, а не Победитель Голодных игр семнадцати лет от роду. Да и сердце у меня здоровое. Впрочем… Никогда не говори никогда. Конечно, все прозрачно — я жутко боялся за Китнисс, что её арестуют, увезут в Капитолий и что вообще я её больше не увижу. Хеймитч, перед тем, как завалиться спать, вправил мне мозги: — Чушь, парень! Это же полная чушь: я ни за что не поверю, что президент бросил все дела и приедет только для того, чтобы лично арестовать наше Солнышко! Повторяю, в таких случаях Победителя просто вызывают в Капитолий! — тут я начал возражать, что приезд президента — в первую очередь угроза для Китнисс. Хеймитч рассердился, — Мелларк, ты мне надоел! Завтра важный день, и мне необходимо выспаться. Короче, Пит, иди спать. Нет, стой, не забудешь разбудить меня пораньше? В полшестого, не позднее. А теперь марш в кровать, полуночник! Утром меня осенило — ментор прав, президент Сноу — человек, у которого свободного времени нет в принципе, каждая минута на вес золота, и если он самолично прибудет в Дистрикт 12, значит на то есть причины государственные. И кроме того, он заедет к нам на утренний чай, чтобы вправить нам мозги. Мне и Китнисс, чтобы мы не смели брать в руки без спроса всякие разные ягоды. Так, что за шум? Президентский кортеж прибудет ровно в шесть, и стражники придут, чтобы пригласить меня в дом Эвердинов. Эффи предупредила об этом. Иду открывать. — Ба, Терренс, ты откуда взялся? — громко восклицаю и впускаю в дом нашего с Китнисс одноклассника, Терренса Уилджера. — Добренькое утро, Питти! — голос у Терренса теперь нормальный, низкий, а раньше, лет до пятнадцати, был противно-писклявый. Сам Терренс — длинный, выше меня, худой парень, волосы неопределенного цвета, чем-то напоминают пшеничный хлеб. Глаза — серые, нос — длинный, а пальцы у него цепкие и также длинные. Он снимает зимнюю куртку с капюшоном и сапоги. Вид — довольный. — Привет, — и он здоровается со мной за руку. Внешность обманчива — каланча каланчой, худой, но жилист и вынослив. Бегает быстрее меня. — Питти (это моё прозвище, его дал мой старший брат Рай. Но так меня зовут лишь друзья и одноклассники, но не все. Только из семей соседей Мелларков), научи меня печь булки! Не вовремя! Скоро сюда сам Сноу пожалует и Уилджер без спросу явился. Но выгнать его не выгоню, гнать товарища взашей, на такую подлость я не способен. Терренс понятлив и ему можно доверить тайну. Значит, буду учить Терренса печь булки! Вот только времени маловато. Через двадцать минут — Питти, неужели это всё? Я думал, будет трудно, а всё понял! — восклицает Терренс, сообразительность которого не подвела и в этот раз. — Секрет в закваске, без неё тесто не поднимется, — и я ставлю противень с булочками в печь. И я решаю узнать у Уилджера последние новости: дело в том, что как только похолодало (холода, настоящие, бывает три дня подряд снег метёт, в наших краях начинаются на третьей неделе ноября), начались крупные неприятности: 18-го числа состав с дровами из Седьмого не пришёл (в лавках традиционно углём не топят). Дров не было неделю! Итог: топливо взлетело в цене на треть. Еще раньше, месяц назад, нет, меньше, недели три, начались перебои на железной дороге, уголь перестали увозить, а это верный знак, что проблемы непустяшные. Разговоры пошли… Но это объяснимо, весь торговый бизнес на тоненькую держится, потом вроде всё затихло, но… Девять дней назад для Мелларков начался подлинный кошмар — 22-го мука, уже оплаченная не прибыла вовремя, проблемы на железной дороге. Как же! Муку мой отец дождался четыре дня спустя, но самое ужасное случилось 25-го ноября - отпускная цена на муку на бирже в Капитолии выросла вдвое! А это уже полная катастрофа. Доход пекарни резко пошёл вниз, убытки, сплошные убытки. Прибавилось седых волос у моего отца. И вот теперь многие мои знакомые ходят столоваться в мой дом, похоже сейчас я единственный обитатель дистрикта, у которого нет материальных затруднений. Но все равно: категорический запрет, которым моя мать запретила вкладывать в бизнес Мелларков мои деньги, остаётся в силе. Мама не простила меня! — Вчера такой переполох был в квартале! Крей лютовал: обошёл все лавки и пообещал посадить в сырой подвал любого, кто будет болтать. — В смысле болтать? — и сам думаю — наши, всё-таки, неисправимы, особенно наши «торговые мамаши». — Цены на всё растут. Каждый день, вот про это. Глава был очень злой. — Терренс строит нарочито дурашливое лицо. — На самом деле легко отделались, — говорю, а сам думаю про морник и про наше с Китнисс неповиновение на играх, — Крей ведь может и плетью отделать. — Да ну! Крей и плеть — это несовместимо. Как себя помню… — Ну, это же надо?! Открытым текстом, говорил же я ему — не трепаться в Деревне Победителей. И приходиться мне этого болтуна прервать, мой дом на прослушке и терпение главы испытывать не надо. Особенно сегодня: — Терренс, не дури, не подводи своего старика под плеть! — жёстко, но сработало: Уилджер моментально заткнулся, — мне ещё Хеймитчем заняться надо! Сейчас булочки зарумянятся, огонь погашу и пойду к нему. Завтрак будет, когда я вернусь. — Питти, я с собой! Должен же я отплатить за добро! — и мы с Терренсом идём в дом напротив: до приезда президента не так долго осталось, а нам нужно быть готовыми. Ментору в том числе. Через шесть минут. Дом Хеймитча. — Парни, горячо, вода горячая! — ругается ментор, но всё же залезает в горячую воду и брызги пены летят в разные стороны. А мы с Терренсом идём за его чистой одеждой. Ментор ничего не забывает, ещё вчера мы подыскали ему более менее приличный костюм, вообще гардероб у него замечательный, хотя и запущен бессовестно. Сразу видно: давно не ступала в дом ментора женская нога. Ну, да это исправимо — у меня есть пара идей — миссис Фоксли, её муж, хозяин галантерейного два года как умер и дела ее неминуемо идут к разорению, увы, но это так. Это раз, ещё есть вдова Беккер, её дела также идут очень нехорошо. Хотя согласится ли её незамужняя дочь Мисти взять в свои руки дом ментора? Но последнее время всё катится в «чёрный угольный провал», так, кажется в Угольном посёлке говорят? Ну, пусть его жители считают, что живут в «Шлаке», но я буду называть его правильно — Угольный посёлок. Меня так мама учила с детства — всё называть правильными словами. Так вот, вчера ментор столкнулся с затруднением — неглажено, а утюга в его доме нет. Но это поправимо: у меня-то утюг имеется и мы вчера наметили, что из вещей Хеймитча необходим быстренько отгладить. Утром. Однако, меня ждал сюрприз: не я, а Терренс оказался превосходным гладильщиком, я немало удивился. Не ожидал: — Лихо у тебя выходит! Аккуратнее, чем я! — У всех свой талант, ты печешь булки, мой старик делает печи, а моя мать даже цента в ведомости не пропустит (отец его — знаменитый мастер печных дел, а мать работает бухгалтером в мэрии). — вот же хитрый фрукт — даже стрелки на брюках у ментора теперь преотличные. — А ты, Терренс, будешь мастером гладильных дел! — и мы оба громко смеёмся. В полшестого появляется чистый (но главное — трезвый как стёклышко) ментор и мы втроём пьем чай. Булочек я напёк так много, что и Китнисс хватит, и президенту Сноу, и ещё останется! — Пит, я на тебя надеюсь. Внуши Китнисс уверенность и всё пройдёт гладко, — говорит Хеймитч, а сам хрустит булкой. — А что должно пройти? В такую рань! — интересуется Терренс. Если президент совсем скоро будет здесь, скрывать этот факт смысла нет. — Президент Сноу пожалует. Лично. Но ты, парень никому об этом пока не рассказывай. Лучше всего сиди здесь и хрумкай. Час, или лучше два, никому ничего не говори. Конечно, потом об этом весь дистрикт заговорит, но не ты первый принесёшь весть. Не светись — так будет лучше!  — даёт Теренсу разумный совет многоопытный ментор. Без пяти шесть раздаётся первый звонок в дверь и мне приходится идти в свой дом: — Пит Мелларк? Где ваши булочки? — здоровый детина в кожаном реглане явился для важнейшего дела — проверить мою выпечку на предмет опасности для президента Сноу! К моему счастью, я позаботился об этом ещё вчера, придя в себя, я неосторожно предложил угостить президента выпечкой собственного изготовления. Замысел был прост: тем самым, Китнисс отвлечётся и будет меньше нервничать. А нервничать она точно будет! Хеймитч почесал в затылке и отправился звонить Эффи. Невероятно быстро, минуты через две-три, я уже разговаривал с некой Семпронией, личной помощницей президента. На моё счастье, президенту (а ему моментально доложили!) идея понравилась и одобрил моё предложение. Семпрония предупредила, что (в целях безопасности) ко мне придут стражники и всё проверят: Вошедший стражник с интересом оглядел мою кухню и положил некий прибор на стол рядом с выпечкой и протянул мне некий документ: «Расписка о неразглашении». И затем я, обалдев окончательно, узнал невероятно много об вкусовых пристрастиях Сноу, но самое потрясающее: о том, на что у президента была аллергия. Это если бы меня зачислили на службу личным поваром президента! Кое-что Семпрония сообщила мне вчера ночью: в полвторого ночи её голос был бодр и полон сил, что мне невольно пришла на ум мысль об ненормальности уклада и жизни жителей Капитолия в целом. Президенту противопоказаны (аллергия!) яйца, а значит их в тесто добавлять нельзя. Также исключены: шоколад и множество разных фруктов, например: зелёные яблоки, авокадо (ничего не знаю о таком), но показаны гранаты (я слышал, но не ел их не разу). Но сейчас картина кулинарных пристрастий немолодого (74 года, его день рождения отмечался летом) президента Панема предстала моему взору во всей красе — жаренного вовсе не употребляет, рыбу употребляет в умеренных количествах, а вот говядина ему категорически противопоказана. А вот курицу любит и, главное, ему можно её есть. Ещё можно: курагу, изюм (Мелларки редко пекут выпечку с изюмом. Очень дорого. Вот сейчас как знал: испек пару булочек с изюмом, думал угощу Прим, а вышло что? Старался для самого президента? Никогда бы не подумал!). А вот названия каких-то веществ, которые противопоказаны ему, имеют настолько непроизносимые названия, что я не рискнул бы произнести вслух. Но одно бросилось мне в глаза: такой огромный список разных лекарств (надеюсь, я понял всё верно, жалко здесь нет Прим) говорит о не очень хорошем состоянии здоровья президента Сноу. Конечно, я поостерегусь даже немножко поразмыслить на сей счёт. Терренс остался в доме Хеймитча, проверка булочек из дрожжевого, но несдобного теста, шла своим чередом. Наступила неловкая тишина. Стражник не промолвил ни единого слова и производил впечатление опасного и нелюдимого типа. К тому же немного заторможенного. Я не смел произнести ни слова. Было страшно и неуютно. И тут он резко приложил палец к своему уху, после чего заметно оживился и между нами произошёл небольшой обмен мнениями: — Мисс Эвердин вышла из дому, скажите, мистер Мелларк, куда она может направляться, может быть, она ищет вас? — Меня — вряд ли, возможно, она пошла погулять, — я тотчас подумал, что сегодня воскресенье и Китнисс вероятнее всего может попытаться уйти в лес. Естественно, у меня лоб покрылся холодным потом при мысли, что Китнисс покинет пределы Двенадцатого и будет поймана с поличным лично президентом. Однако, это слишком примитивно… — Далеко она уйти не сможет, ваш глава в пять утра выставил пикеты поблизости от Деревни. Когда прибудет машина президента, её тотчас вернут, да и планолёт за ней присматривает. Ничего себе. — Проверка закончена. Смотрите, господин Пит Мелларк: выпечка слишком горячая, и это президенту противопоказано. Тут я его неразумно (так получилось, неосознанно) перебиваю: — Но нести остывшими, это будет крайне невежливо… — Не беспокойтесь, сэр! (сдается мне, так меня ещё никто не называл) Вы покажете себя в выгодном свете перед президентом. Я вам подскажу момент, когда выпечку следует разогреть. — его слова подействовали на меня одобряюще и придали уверенности. Как раз то, что мне было необходимо сейчас. Затем я (в окно кухни) заметил фигуру ментора, выходящего на улицу и тут же последовало разъяснение: — Мистер Эбернети — опытный человек, он сам вызвался встретить мисс Эвердин. О, а вот и автомобиль президента! И вы, господин Пит, очень верно избрали свой костюм: не нужно официальности, таково пожелание президента. Как? Я вообще не выбрал костюма! Я одет в то, в чём был бы одет, если никакой Сноу и не приезжал. Прилично одет, и точка, воспитание семьи Мелларк, надо понимать! Помниться, я получил «горячих» от мамы за недостаточно хорошо почищенные ботинки на дне рождении Брэнника. Шесть лет! Шесть лет тому минуло, а будто было вчера… И вообще мне сейчас нельзя отвлекаться — главное не допустить срыва Китнисс, её же не предупредили (приказание президента!). Я ещё не забыл, как нервно и тяжело на меня повлияла весть о приезде Сноу! Я лишился чувств. На две минуты! — Итак, господин Пит, президент прибыл, а ваш ментор встретит вашу нареченную, в этот самый чайник мы заварим чай для президента (Тут следует отвлечься и рассказать, что вчера ночью я узнал, что Сноу пьёт только красный чай, и что нам с Китнисс, ну хотя бы мне одному, в обязательном порядке нужно его попробовать. Этикет! Сорт этого чая, естественно, такой редкий, что в Двенадцатом его не сыщешь. И охранник вынимает маленький пакет с чаем для Сноу). И вижу, что чая слишком много. Я смущён. — Это президентский подарок для «Несчастных влюбленных», и улыбка на его лице выглядит крайне неестественной. Итак, у нас есть серебряный поднос, два чайника (второй для Китнисс, обычный чёрный чай), три фарфоровые чашки и большое блюдо. Здесь и сырные булочки, их очень любит Китнисс, и выпечка с изюмом и булочки без начинки. Какие будем есть мы с Китнисс, а какие президент Сноу — это неизвестно даже охраннику! Молоко Сноу противопоказано и моя попытка захватить еще и чашку с молоком для Китнисс пресечена в корне: — Мистер Пит, не надо! Никакого молока! — его тон категоричен, я подчиняюсь. Сахар также исключён: меня это устраивает на все сто, Сноу будет доволен, а Китнисс? И я начинаю нервничать всё больше и больше. Поводов предостаточно и без сахара. И вот, наконец, стражник берёт в руки поднос, и мы чинно следуем из кухни к выходу, я накидываю куртку, мы церемонно пересекаем улицу и как только подходим к входной двери дома Эвердинов, нам уже открывают! Стражник с «маской невозможности на лице». Невозможности проявлять эмоции. Вижу бледное лицо матери Китнисс, кажется она спокойнее и меня и кого бы то ни было. От волнения я не успеваю первым поздороваться с ней, и слышу: — Здравствуй, Пит! — от осознания своей невежливости к старшему, краснею и отвечаю очень тихим голосом: — Доброе утро, миссис Эвердин! Далее мне остаётся лишь не отставать за стражником, второй идёт сзади, но как только я начинаю подниматься по лестнице на второй этаж, отстаёт. Несложно догадаться, что беседа и чаепитие назначено в кабинете. И вот перед самой дверью мне вкладывают в руки поднос, дверь медленно открывается и мне в глаза бьёт луч света. Зажмурив правый глаз, я осторожно двигаюсь дальше. Президент Сноу сидит за столом у окна, он прекрасно виден мне, но более важно знать, где Китнисс, и я направляюсь к ней. Затем я произношу: — Здравствуйте, господин президент, — мой голос ровный, спокойный, кажется, он не должен догадаться насколько сильно мне страшно. — А, мистер Мелларк, доброго утра. Прошу вас, присоединяйтесь. Китнисс поворачивает лицо в мою сторону, выражение её лица… Мне категорически оно не нравится: точно она собиралась предложить президенту сбегать в лес, запретный лес, и принести горсть морника… Специально для Сноу! В общем-то я явился вовремя: буду исправлять ситуацию. Она видит чай и отвлекается, затем видит сырные булочки на блюде и переключает всё своё внимание на них. Ура! У нас появилась передышка! Я подхожу к президенту и чувствую какой-то неестественный запах. Не сразу догадываюсь, что это искусственный запах ненастоящих роз. В обращении с капитолийцами всегда так — всё фальшивое и всё смертельно опасно. Я получаю шанс сначала рассмотреть президента вблизи, а затем поговорить с ним. Личный контакт — это крайне важно. Сноу меня заинтересовал с первого взгляда — одно дело видеть его по Ти-ви, а совсем другое дело стоять в полуметре и говорить с ним. Да, на коронации я, конечно, отметил, какого он невзрачного вида! Это несмотря на безукоризненный и безупречный внешний вид. Но мне в голову тогда пришла жутко крамольная мысль: «Маленький человечек», а другой, куда более важный момент я подметил ещё будучи мальчишкой, чуть не ли в одиннадцать лет: он очень проницательный, только что тебе в голову не залезает и не читает твои мысли. И вот прямо сейчас, фраза за фразой, слово за словом, я изумленно получаю полнейшее подтверждение своих мальчишечьих догадок: — Ваш чай, мистер президент! Не слишком горячий. Желаете булочку с изюмом? Выражение его лица становится лукавым, президент улыбается. Но именно эта улыбка, именно она, мешает мне трезво мыслить, она точно лишает тебя воли. Улыбка Сноу лишает воли! — Благодарю вас, мистер Мелларк! Дайте мне выпечку без начинки, а изюм приберегите для неё, да и сами попробуйте каркаде, очень рекомендую. Эх, молодость, молодость! Требуется максимум энергии… И я поворачиваюсь к Китнисс, наливаю ей горячий, очень горячий чай, беспокоясь, не расстроит ли её отсутствие сахара (она и не заметила!), затем мне приходит в голову идея: я ставлю поднос между нами и президентом, словно создав невидимую преграду. И президент всё понимает, он улыбается и не препятствует мне. Именно это ставит меня в тупик — мягкость и снисходительность, это очень-очень-очень странно, после нашей с Китнисс вольности! Очередная загадка? По-видимому — да. И я приношу ещё один стул, сажусь рядом с Китнисс, для полной уверенности беру левую руку Китнисс в свою и крепко сжимаю. Есть! Начало положено: одно дело — говорить с одной Китнисс, другое дело с нами обоими, усложним вам задачу, мистер президент. Но, как всегда, выделяться и проявлять ненужную инициативу — строжайше воспрещено. Хеймитч, старый хитрый алкоголик прав, лучшее моё оружие — мимикрия. Учёное словечко, где он только такого набрался? Нельзя выделяться, нельзя показывать истинное лицо, надо держаться в тени. Но главное — мы вместе, мы рядом. Это самое главное. — Какой чудесный вкус. Мистер Мелларк, сами испекли? Я слышал, что ваш отец — пекарь. Я киваю, понимая, что спектакль специально для Китнисс и между нами завязывается непринуждённый разговор: — Жалко, но в моем возрасте врачи запрещают слишком многое. Приходится многим жертвовать… — Жертвовать ради чего? Ради абсолютной власти? Думаю, но не говорю, вообще сейчас самое важное, чтобы Китнисс не заявила что-нибудь в этом духе вслух. Но она целиком поглощена едой, а президент терпеливо ждёт. Что он успел ей сказать? Не думаю, что он сказал много, но она возбуждена. Напугана, но медленно успокаивается. Уверен, Сноу заранее продумал каждый поворот в разговоре и моё чутье подсказывает, что сейчас будет сеанс устрашения. Ладно, я готов. Я всегда готов. Сноу ставит пустую чашку на блюдце и вновь смотрит не мигая, на этот раз — на нас обоих. Моя правая рука крепко сжимает руку Китнисс, и Сноу не удастся вторично вывести её из равновесия, я не допущу этого: все под контролем, Мелларк: — Мистер Мелларк, я только что объяснил мисс Эвердин, что её выходка с ягодами имела крайне опасные последствия. И теперь вся система оказалась под угрозой. С одной стороны, я не могу оставить это без последствий, но, с другой стороны, я не буду наказывать Вас обоих так, как вы оба заслуживаете. Знаете, почему? — Почему? — еле слышно спрашивает Китнисс. — Вы оба не бунтовщики, не революционеры. Всё, что вы оба говорили или делали во время Игр — а Вы, мистер Мелларк, ещё на интервью у Цезаря как следует постарались, — все ваши поступки диктовалось единственным желанием — выжить. Простое шкурное желание, и не более того. Но каждое действие рождает противодействие. Запомните, вы оба, эти мои слова! Не понимаю, о чём это он? Может быть, причина в том, что Несчастные влюбленные снискали бешеную популярность в Капитолии? Но он прямо сказал, последствия более чем серьёзные. Бунты? Мятежи? Это очень плохо. Ведь если лавина стронется с места, никто не в силах её остановить. Помнится, на 67-х Голодных играх был такой случай, совершенно неожиданно тонны снега, грязи, камней ринулись вниз и за считанные минуты убили семь трибутов, включая двух профи. Я это жуткое зрелище никогда не смогу забыть. Но наказания не последует, нет, не понимаю… — Тогда скажите, что нужно сделать, и я это сделаю. — отвечает Китнисс, и я чувствую, её рука дрожит. — Если бы всё было так просто… — Президент берёт булочку, надкусывает её, и в тот самый миг, перед тем как я отвёл взгляд, чтобы самому взять булочку с изюмом, я вижу маленькую алую каплю. Она совсем маленькая, То, что я заметил её, это была случайность. Капля на свежеиспеченной булочке могла появиться только из рта самого Сноу. Уверен, Китнисс не могла ничего заметить, она смотрит на свою тарелку, и вообще рада опустить глаза. Смотреть Сноу глаза в глаза — это испытание не для слабых духом. И я преспокойно делаю вид, что ничего не заметил: пекари тоже бывают голодны, и я сейчас жутко хочу съесть что-нибудь! Ничего не случилось и Сноу продолжает говорить: — Вот что я думаю: жизнь мисс Эвердин и ваша, мистер Мелларк, представляет для Панема, для Капитолия и лично для меня очень большую ценность. Я бы сказал, что в настоящий момент вы оба — самый главный дивиденд, которым я располагаю. И ваша личная безопасность не менее значима, чем моя собственная безопасность. Слава и популярность в Капитолии и, что там скрывать, в каждом из Тринадцати Дистриктов Панема. Меня пронзает мысль, поразительная мысль, что Сноу говорит то, что думает и, значит, это правда, и проблема заключается в том, что я сейчас не знаю, как на это реагировать. Надо подумать… Тринадцать? Он что оговорился? — Тринадцати? Вы хотели сказать — Двенадцати? — впервые подаю голос. Думаю, по моему лицу прекрасно видно, что я совершенно сбит с толку. — Нет, это не было оговоркой, и вы скоро это поймёте. Однако, вернёмся к ягодам морника и к тому, что натворила мисс Эвердин. — Китнисс не виновата. — Я подозревал, что он просто играет с нами, вот же жестокий старик. Он просто сбил меня с толку! Ну нет, не получится! Так у меня сейчас один выход: взять всю вину на себя, — Если кто и виноват, так это я. Ведь это я не скрыл своих чувств к Китнисс ещё на интервью. С самого начала я принял решение, что победить должна она, Китнисс должна была вернуться домой, только Китнисс была достойна того, чтобы стать Победительницей! Я же должен был умереть. Но она спасла мою жизнь. Только я виноват во всём, накажите меня, господин Сноу! И я замечаю, что выражение на его лице отражается мимолётное раздражение: определённо я сказал совсем не те слова, что он сейчас ожидал услышать: — Мистер Мелларк, не нужно убеждать меня в том, что Вы искренне любите мисс Эвердин, в этом ни у кого нет никаких сомнений. Но вот мисс Эвердин… Она желала спасти Вашу жизнь, и что мы имеем в итоге? — Я люблю Пита.