Дал Риада

Луна поднялась огромная и яркая, как сотня факелов. Баки не мог припомнить, что видел тут прежде, в холмах окрест Дандарна, такую луну. Словно друид приманил её своим колдовством, притянул ближе к земле за видимые ему одному нити. Они шли рука об руку по прохладной высокой траве, где-то впереди рысила Хмага, вынюхивая кроличьи и птичьи тропы. Баки взял её с собой, не в силах видеть, как та безвольным взглядом следит за ним из закрытого стойла. Они шли в тишине, жавшись друг к другу от зябких объятий посвежевшего воздуха и не решаясь нарушить очарование ночной тишины. Баки думал о том, каким теперь стал в глазах матери. Выслушав его слова, она распорядилась, чтобы в лекарню перетащили мёд и кувшины, что попросил Стив для создания лечебного напитка для отца. После чего сказала, что ему приготовлена спальня в чертоге. На это он лишь пожал плечами и, поклонившись, поблагодарил за заботу. И ответил, что будет спать в лекарне. Мать не проронила больше ни слова, но взгляд её отразил всё понимание и негодование по этому поводу. Она кивнула и, отвернувшись, ушла по своим делам. А Баки снова, только ещё острее почувствовал себя чужим здесь. Как он мог хотя бы на миг представить, что они со Стивом могут остаться? Да, Армусу не помешал бы помощник, и в крепости сейчас не было лекаря; за ним Армус отправится на торжище в Пертшире — никто не будет зимовать в крепости без лекаря. Но леди Виннифред не будет рада Стиву, как не будет рада постоянному напоминанию, какая именно связь опутывает мальчишку-друида и её сына. Баки не стыдился. Если только немного мучился от осознания того, что нет таких слов, чтобы объяснить, сколько между ними всего случилось и как долог и мучителен был путь, чтобы ему со Стивом обрести друг друга. Он не ждал одобрения или понимания. Но, вернувшись домой и снова словно почувствовав себя ребёнком, он жаждал материнского объятия и смиренного принятия его жизни такой, какая она есть. Не каждый свой шаг человек волен выбирать. Иногда он может лишь идти по пути, что сам ложится под ноги, и оставаться при этом собой, насколько возможно. — Ты сегодня тише обычного, — негромко сказал Стив, сжимая руку. Баки улыбнулся, хоть и не думал, что Стив увидит. — Дом заставляет думать о многом. Они снова долго шли молча, а потом Стив остановился и заставил Баки посмотреть на себя, потянув за руку. — Если ты решишь остаться, я смогу понять. И не стану мешать тебе. Это не мой путь, но я останусь с тобой. Только не молчи так, fearr leat, не рви мне сердце. Баки замер. Первый раз, когда Стив назвал его любимым на своём красивом гортанном языке. Он подтянул Стива ещё ближе и обхватил через плечи, обнимая. Твёрдая рукоять боевого топора, притороченного к широкому поясу, впилась в рёбра, но он только держал Стива крепче, именно сейчас как никогда чувствуя нехватку второй руки. Не для битвы — чтобы удобнее было обнимать. — Я не останусь, — тихо сказал он, наклоняясь к макушке светлых растрёпанных волос, вдыхая их соломенный запах. — И не заставлю тебя остаться тут, я знаю, что тебе нужен простор, чтобы творить своё колдовство. А не каменные стены крепости. — Это не колдовство, — фыркнул Стив чуть погодя. И, подняв голову, ткнулся своими губами в его губы. Они дошли до вересковых пустошей — широкому пологому холму, заросшему вереском, покуда хватало глаз. Сейчас, в свете луны, тот мерцал, словно политый расплавленным серебром. На тёмно-синем небе горели зерна звёзд, и Баки, свистнув Хмагу, сел на плоский, неведомо откуда взявшийся здесь камень, пока Стив, не сказав ему ни слова, кинулся в заросли вереска, словно попал домой. Баки видел, как любовно тот выбирает соцветия, как нежно отрывает их пальцами, не замечая больше ничего вокруг, и подумал, что они тут, вероятно, на всю ночь. Хмага улеглась рядом, шумно вздохнув, и Баки, соглашаясь с ней, размотал часть килта и прижался к её тёплому боку, чтобы немного вздремнуть. Волчица не подпустит к ним чужаков или диких животных, а он чувствовал себя таким уставшим, что сидеть не было сил. Когда луна совсем скрылась из вида, а небо на востоке начало сереть, Стив добрал последний холщовый мешок длинными вересковыми соцветиями. Баки, донельзя сонный, но не спящий, сидел на том же камне, наблюдая за тем, как осторожно, чтобы не повредить, Стив закручивает горловину тесьмой. Он набрал семь холщовых мешков, и теперь нёс по два в каждой руке, а Баки отдал оставшиеся три. Так они и отправились в обратный путь до крепости. Идти было недалеко, но они оба продрогли за ночь, а выпавшая на траву роса тут же вымочила их ноги. Далеко-далеко, на краю видимого мира, поднимались тёмно-синими вершинами предгорья Хайлэнда. Баки там ещё никогда не бывал, но порой та сторона притягивала его взгляд, вызывая незнакомое щекотное чувство в груди. Уже в крепости они проскочили только-только открывающиеся на рассвете ворота и, попетляв по узким проходам между постройками, заперлись в лекарне. Баки без сил рухнул на узкое ложе, наблюдая, как Стив высыпает из мешков стебельки, усыпанные цветками, на длинный стол. Баки устроился у стены и, едва Стив закончил и присел на краешек, подгрёб его к себе под бок. И даже не понял, когда заснул. А проснулся от совсем не ласковых тычков под рёбра. — Просыпайся, сонный медведь, — смеялся Стив, щипая его сквозь лейне. — Мне пора заниматься своим колдовством. Баки улыбнулся сквозь отступающий сон. — Ты говорил, это не колдовство. — Тебе виднее. Всё одно, тут никого не должно быть, когда я начну. Так что просыпайся и иди, поищи себе занятие. Наверняка, найдутся и для тебя дела. — А поцелуй? — Баки приоткрыл один глаз, щуря его на Стива — растрёпанного и такого родного со сна. Тот притворно вздохнул и наклонился — этого Баки только и ждал. Обхватил за шею и завалил на себя, не позволяя слезть. Внизу живота пекло, и член стоял каменно. Он потёрся о Стива, жадно целуя, но в ответ получил только тычок острым локтем в рёбра и полузадушенный смех. — Ну уж нет, медведь. Выметайся отсюда. Ничего тебе сейчас не перепадёт. Нельзя нам. Баки хотел было поспорить, но Стив неуловимо выпутался из его объятия и отошёл подальше, со смущением оправляя края топорщащейся лейне. От понимания, что он тоже хочет, Баки сладко повело. Но, если друид вбил себе в голову что-то — упорствовать бесполезно. Он коротко поцеловал Стива уже перед дверью, а тот всунул ему в руку небольшой глиняный кувшин. — Выпейте это вместе, когда пойдёшь к ней, — сказал он тихо, отводя взгляд. Баки ничего не стал спрашивать — взял кувшин и вышел на улицу, слыша, как Стив закрывает за ним дверь и запирает её на засов изнутри. Весь день он слонялся по двору, выполняя поручения матери, а после дневной трапезы пошёл к лекарне, чтобы унести Стиву блюдо с козьим сыром и лепёшками. Только тот ему не открыл — ни после первого, ни после третьего стука, лишь хитро выругавшись из-за двери на своём языке. Улыбнувшись, Баки развернулся и пошёл к конюшням, планируя разделить еду с волчицей. Там его застал Армус, одетый в дорожную кожаную безрукавку поверх лейне и килта. На его поясе висел кожаный кошель с известным клеймом. — Мы с Джеком отправляемся в Брейх, чтобы закупить немного яблок и сидра перед Лугнасадом, — значительно сказал он. — Вернёмся завтра к вечеру. Ты присмотришь за всем, пока меня не будет? У Баки слова застряли в горле. Он кивнул: — Да. Конечно, брат. И едва небольшой отряд из одной телеги и пяти всадников скрылся за холмом, Баки почувствовал себя, словно чужой топор завис над его шеей, и он может ощущать холод стали режущей кромки на своей коже. Слава Богине, он ни разу не встретил Роану за этот день. Он загрузил себя работой так, что не было возможности даже напиться воды. Чистил коней, бился в тренировочных боях на ристалище, наравне со слугами носил воду от речушки, жавшейся к холму с одной стороны, помогал перекрывать соломой крышу большого сарая, где держали коз. Именно там его застигло повеление лэрда появиться в чертоге. На негнущихся ногах он слез с крыши и отправился к отцу. Солнце стремилось соединиться с краем земли, но стояло ещё достаточно высоко, чтобы говорить о закате. Баки вздохнул и, вытирая руку об изгвазданный после работ килт, оказался под крышей крепости. Отец полусидел на своём ложе, накрытый шкурой до пояса. Он спустился для трапезы только один раз, когда Баки вернулся. Всё остальное время принимал пищу у себя. Вот и сейчас на большой гладко ошкуренной колоде стоял кувшин и поднос с сыром, курятиной и лепёшками, натёртыми диким чесноком. Отец улыбнулся ему, когда он вошёл, и пригласил присоединиться к трапезе. — В одиночестве есть совсем не хочется. А твоя мать вечно занята, чтобы есть со мной каждый раз. Всё перехватывает что-то на ходу, — посетовал он. Баки опустился на широкую скамеечку и, не раздумывая, положил на лепёшку кусок курятины и сыр. Он не чувствовал голода, пока не увидел перед носом еду. — Я отправил Армуса и Джека за яблоками и сидром, — сказал отец, медленно жуя. — И поговорил с Роаной. Она выполнит мою волю и никому не расскажет — от этого будет зависеть благоденствие её и её ребёнка. Баки тяжело сглотнул застрявший кусок и жадно запил его вином из кувшина. — Я понял, отец, — наконец, сказал он. — Пускай ждёт в своих покоях и никуда не выходит. — Только не забудь вымыться, прежде чем пойдёшь, — усмехнулся уголком губ Ургус, всего на миг превращаясь из старика в мужчину, помнящего удовольствия плоти. — Женщины не любят, когда от мужчины несёт конюшней и ещё невесть чем. Баки сжал зубы и кивнул. Он бы, конечно, опомнился сам — но в этот момент был готов идти к Роане прямо сейчас, чтобы поскорее это всё закончить. — Шенора твоя дочь? — спросил он внезапно. Он не думал задавать эти вопросы отцу, незачем было ворошить былое. Но вдруг яростно захотелось знать правду. Отец, медленно пережёвывавший отломанный кусочек сыра, усмехнулся в усы. — Когда-то я хотел, чтобы это было так. Но Лейнель отказала мне. Сказала, что у меня и так будут свои дети, и что мне пора найти себе жену, а не заглядываться на неё. Я был молод, а Лейнель — прекрасна, как весеннее утро. После того я и решил, что хватит смотреть на жену брата. Пора было думать и о себе. Вскоре Лейнель забеременела, но тайну рождения Шеноры она унесла с собой. Баки кивнул. Дожевав последний кусок и запив его вином, он учтиво поклонился отцу и вышел из его комнаты. За соседней дверью была пустующая спальня на случай возможных гостей, ещё в одной комнате устроили его, перенеся туда все вещи, что когда-то остались в крепости. В этой комнате на низенькой лавочке он оставил кувшин, что дал ему друид утром. Баки зашёл сюда, взял из сундука чистую длинную лейне и самый простой килт, и спустился по лестнице в чертог. Ноги сами несли его к Стиву, но он усилием воли повернул в сторону умывальни, надеясь, что прохладная вода смоет пелену с его рассудка. Баки долго тёр себя мыльным корнем и ещё дольше выполаскивал ставшие чересчур длинными волосы. Голова была пустой, а в груди волнами накатывала тревога — может ли получиться хорошо то, что по сути своей дурное? И может ли дурное, перевернувшись, стать вдруг хорошим? Когда Баки вышел из умывальни, укутавшись в шерстяной килт, солнце клонилось к закату, окрашивая небо в цвет давленой клюквы. Не позволяя себе больше медлить, он пошёл к чертогу. Слава Богине, никто не попался ему навстречу — лишь пара слуг скользнули мимо по своим нескончаемым делам. Он поднялся по лестнице и, забрав из своей комнаты кувшин, постучался в покои брата. — Войдите, — раздалось с той стороны едва слышно. Баки зашёл в спальню и локтем закрыл дверь на засов изнутри. Обернулся, встречаясь с взглядом с Роаной, скованно сидевшей на ложе в одной тонкой лейне. Комната эта была такой же большой, как покои отца и матушки, разве что обставлена чуть иначе. В очаге мирно потрескивал огонь, на лавке недалеко от кровати стоял ушат и черпак с приготовленной для омовения водой. Баки вздохнул. Даже когда он не смотрел на девушку, он чувствовал её взгляд всем нутром. — Здравствуйте, леди Роана, — произнёс он негромко. — Здравствуйте, мой лэрд. Она могла не называть его так — он никогда не претендовал на роль наследника. Но всё же называла, и в её голосе он не услышал насмешки. Поэтому попытался неловко улыбнуться. Происходящее было до того неловким, что Баки был в шаге, чтобы развернуться и уйти. Он не чувствовал робости перед женщинами, но это была законная жена его брата, а в лекарне неподалёку от восточной стены крепости его ждал собственный муж. И всё же он был тут, и смотрел на девушку, которую должен был взять, и чувствовал себя до глупого неловко. Не зная, как начать, он решил обратиться к помощи кувшина, что дал ему Стив. Поискав глазами, увидел на столике два глиняных кубка. Подошёл и щедро налил в них золотистый отвар, от которого пахло мёдом и летом. — Стив передал это вам, — сказал он, протягивая ей кубок. — Выпейте. Едва заметно кивнув, девушка повиновалась. Она видимо хотела только пригубить, но, попробовав, не смогла оторваться. Баки заворожённо следил, как она пьёт и пьёт маленькими глотками, как длинные золотистые волосы — такого же цвета, как напиток в кубке, — струятся по её плечам и спине. И попробовал сам. С каждым глотком он сильнее чувствовал тепло любви, которую Стив не иначе как добавил в кувшин. На сердце становилось легко, а в груди — горячо. Мысли, только что тяжело ворочавшиеся в голове, казались неважными, а девушка, сидящая рядом на ложе, уже не была натянутой, как тетива лука. Её бледные прежде щёки окрасил румянец, а холодные голубые глаза заволокло золотой дымкой. — Не думала, что ещё когда-то попробую наш вересковый мёд, — негромко сказала Роана. — Он дороже золота ценится в Дал-Риаде. И если друид сделал его для тебя, то… Она не договорила, с внезапно проснувшимся интересом оглядывая Баки. Он сел рядом на ложе, смотря ей в глаза. — То это значит, что я для него дороже золота, — закончил он предположение. — А он — дороже золота для меня. И я здесь не по своей воле, как и ты. И я не хочу, чтобы ты думала плохо обо мне. Смутившись, Роана кивнула. Баки, не раздумывая, налил им ещё по полному кубку, пока небольшой кувшин не опустел. Ему стало тепло и хорошо, и так непривычно спокойно — словно ни одна тревога не касалась его души. Но он совсем не был пьян. Зато был… возбуждён? Ощутить это горячее желание лишь в первый момент было странно. Потом все вопросы исчезли — и осталось лишь ясное, как вода в ручье, понимание, чего он хочет и что должен делать. Он взял у Роаны опустевший кубок, улавливая слухом её потяжелевшее дыхание. — Ты боишься меня? — Нет, — ответила она, пряча лицо за прядями волос. — Ты мне по нраву. — Тебе плохо с Армусом? — снова спросил Баки, рукой поглаживая Роану по длинным шелковистым волосам, рассыпавшимся по спине. — Нет, — снова услышал он. — Я не привыкла здесь и скучаю по дому, по сёстрам и брату. Но мой муж нежен со мной. Баки кивнул. Это всё, что он хотел узнать. Роана заслуживала нежности. Он даже сейчас, с одной рукой, боялся поломать её. Желание, голодной силой поднимавшееся снизу живота и ударяющее прямо в голову, становилось нестерпимым. — Посмотри на меня, — попросил он, когда Роана, начав дрожать, ещё сильнее спрятала лицо за волосами. Когда они встретились взглядами, Баки понял, в чём причина — она желала его так же сильно сейчас, как и он её. Он погладил Роану по щеке, удивляясь нежности и мягкости девичьей кожи. — Я не хочу, чтобы ты жалела о том, что произойдёт. Мы просто должны сделать то, что должны. И жить дальше. Без боли и тяжёлых воспоминаний. Можешь обещать мне? Она кивнула. — Я не буду жалеть. Ты красивый… и сильный, — выпалила она, ещё больше краснея. — У нас с Армусом будет сильный и здоровый наследник. Баки одним лишь пальцем потянул шнуровку на вороте её лейне — и та распалась, открывая молочно-белую гладкую кожу без единой веснушки. Жилка беспокойно билась в основании длинной шеи, в вырезе были видны острые, ещё совсем не налитые девические груди, — и Баки, издав глухой рык, спустил лейне с её плеч и повалил спиной на шкуру, запуская руку по тёплой, покрывшейся мурашками коже. Тонкую, юную Роану хотелось ласкать и нежить, чтобы она дрожала и издавала такие звуки, которые леди могут издавать только в покоях на ложе с супругом. Он припал губами к одной груди, цепляя языком и губами затвердевший сосок — и услышал тот самый звук, от которого его потяжелевший член дёрнулся в предвкушении. Она обхватила его голову руками и теперь ворошила пальцами длинные волосы, невольно напоминая совсем о другом человеке. Баки обласкал другую грудь, неловко опираясь на руку и, оторвавшись, навис над ней. — Роана, — позвал он закрывшую от смущения глаза девушку. — Раздень меня. Хочу, чтобы ты сама раздела меня. Ты можешь делать со мной всё, что захочешь — всё останется в этих покоях, в этом дне. Он встал на ноги, а Роана медленно села на ложе. Её груди с затвердевшими розовыми сосками приковывали внимание, килт между его ног топорщился, не скрывая возбуждения. Роана смотрела на него, явно не зная, с чего начинать. — Пояс, — сказал он глухо. От желания мутилось перед глазами. — Потяни вот здесь. Она потянулась пальцами и ослабила пряжку тонкого пояса, удерживающего килт на бёдрах. Ткань мягко упала к его ступням, оставляя его перед ней в одной лейне. — Теперь ворот, — прошептал Баки, от которого не укрылось, как нетерпеливо и смущённо Роана смотрела туда, где член топорщил ткань. Он наклонился, и Роана развязала тесьму ворота, а затем потянула на себя подол лейне, оставляя его, наконец, обнажённым. Баки думал, что больше смущаться некуда, но она, едва глянув на него, закрыла лицо руками. — Посмотри на меня, — попросил он, обхватывая её запястье. — Посмотри… Она подняла блестящие глаза, встретившись с ним взглядом. А потом застыла, разглядывая то, что осталось вместо его левой руки. — Было очень больно? — тихо спросила она, потянувшись и нежно-нежно обведя рубцы затянувшихся шрамов. — Больно, — кивнул Баки, вздрагивая от нежданного прикосновения. — Но всё уже давно прошло. Роана провела руками по его грудным мышцам и животу, напрягшемуся от простой и невинной ласки. Наконец, её ладони застыли над дорожкой тёмных волос. Баки тяжело сглотнул. Роана, словно решаясь, убрала ладони с кожи и вдруг обхватила пальцами его напряжённый пульсирующий член — и робко сжала. От этого прикосновения Баки перетряхнуло судорогой удовольствия. Роана, немного осмелев, подняла в ладони его мошонку, погладила напряжённые мышцы живота. Не в силах больше терпеть, Баки сел перед ней на колени и, стянув через ноги запутавшуюся на поясе лейне, заставил её развести сжатые бёдра. Он давно не испытывал никакого стыда на ложе. Треугольник мягких золотистых завитков, яркое лоно, сочившееся влагой — вид лишь подстегнул его голод, и он опустил лицо между нежных белых бёдер, голодно прижимаясь носом и губами. Ладонь единственной руки сама нашла путь до сжавшихся сосков, влага её была сладкой и свежей, как травяной сок. Роана глухо застонала и забилась, больно натянув в кулаке его волосы. Баки, тяжело дыша и облизываясь, нехотя оторвался от неё и забрался на кровать. С собственного колом стоящего члена тянулась нить семени, и, больше не заставляя ни себя, ни её ждать, он толкнулся в нежное, влажное нутро. Медленно и глубоко, чувствуя, как в конце упирается в тугое, и задвигался, почти не вынимая; вдыхая запах кожи с её шеи, скользя по её мягкой груди своей. Желание излиться было настолько сильным, что он останавливался несколько раз, хрипло рыча, мечтая продлить наваждение немного дольше. Но и он сдался перед выкручивающим наизнанку удовольствием. Забился, толкнувшись так глубоко, как мог, и на какой-то миг словно умер, обессиленно придавив Роану своим телом. — Прости, — прошептал он хрипло, пытаясь приподняться на ослабшем локте. — Тяжело? — Нет, — всхлипнула она. — Нет, не тяжело. Он посмотрел на неё. Глаза были влажными, но тонкие, яркие губы улыбались. Неожиданно, она потянулась и поцеловала его в подбородок. Баки проснулся посреди ночи, не сразу понимая, где находится. Он лежал совершенно голый на спине, на его здоровом плече мирно спала Роана. Они заснули вместе на супружеском ложе, и Баки совсем не хотел этого. Осторожно вытащив из-под девушки руку, он накрыл её тонкое тело шкурами и поднялся. Огонь в очаге почти догорел, становилось зябко. Семя, высохнув, неприятно стянуло кожу, и он воспользовался приготовленной водой и тканью, чтобы как следует обтереться. Медовый дурман, застилавший его голову, прошёл бесследно, но он не чувствовал себя плохо или виновато. Даже улыбнулся, вспоминая, как хорошо всё получилось. Наверное, случившееся между ними стоило того, чтобы остаться в его памяти. Баки подбросил в очаг приготовленных заранее дров, надел лежавшее на деревянных досках пола лейне, закрепил поясом килт и вышел из покоев, плотно закрыв за собой дверь. В чертоге было тихо и почти темно. В главном очаге потихоньку горел огонь, вокруг все спали. Снаружи едва слышно переговаривались воины на стене. Баки зашёл в приготовленную ему комнату и, не раздеваясь, упал на узкое ложе. Единственное место, где ему хотелось сейчас находиться — рядом со Стивом, обнимая его угловатое тело и прижимая к себе так крепко, чтобы он едва дышал от его любви. Но он не мог — не после того, как только что делил ложе с Роаной. Он не чувствовал вины, но это было бы неправильно. Баки закрыл глаза. Тело казалось лёгким и полным силы, голова — немного пьяной. Он думал о Стиве, о Роане, о будущем, которое, возможно, начнётся уже сегодня для их клана. И заснул, улыбаясь.