Дал Риада

Баки проснулся в своём покое позже обычного: узкое, затянутое мутным пузырём окно пропускало яркий дневной свет, рассекающий темный деревянный пол светлым мазком посередине. Голова была, как после похмелья. Баки пошевелился на ложе, приподнимаясь, и поморщился. Было не плохо и муторно, как после кислого пенного, но голова изнутри гудела, и отчаянно захотелось прилечь обратно и пролежать так до вечера. Но Баки себе не позволил. Сначала медленно сел, а потом и вовсе поднялся, потягиваясь вверх и доставая рукой до бревенчатого потолка. Вчерашний вечер и ночь проступали смутными дразнящими образами, но Баки не жалел о них и не хотел вспоминать подробности. Ему было хорошо, он сделал всё, как надо, и чувство вины не висело в груди неповоротливым камнем. Но теперь нужно было двигаться дальше. Как минимум, выйти во двор и уйти к реке, чтобы как следует отрезвить себя прохладной водой. Он заглянул в покои отца, но тот спал, укрытый шкурами — и Баки не стал будить его. Матери не было видно, а дверь в покои брата была закрыта. Баки подумал, что всё это к лучшему, и принялся спускаться по деревянной лестнице, сверху наблюдая, как носились от кухни до кладовых и обратно слуги и работники, готовя пищу к дневной трапезе. Не задерживаясь, он выскользнул наружу и зажмурился от яркого полуденного солнца. Страшно хотелось окунуться в холодную текущую воду. Почему-то он верил, что это поможет смыть странную гулкость из головы — чем бы Стив не опоил их вчера. Он доверял друиду безмерно, и даже если бы тот предложил ему яд из своих рук — выпил бы, не задумываясь. Но сейчас хотелось смыть с себя это ощущение. И ещё очень хотелось увидеть Стива — и обнять его крепко, зацеловать до красноты губы — может, прося прощение, а может признаваясь в собственных чувствах, что даже сейчас разрывали грудь. Просто он приказал себе не отвлекаться на них, не замечать до поры — иначе как он смог бы? Он бы ни на миг тогда его не оставил, не согласился бы ни на какие предложения, сбежал бы с друидом поскорее, и плевать на все последствия. Он слишком долго жил только делами клана и никогда раньше не задумывался, чего бы хотел сам. Раньше это видимо вполне устраивало его, он не испытывал недостатка ни в ярких эмоциях и физических нагрузках, что приносили ему битвы, ни в развратных приключениях, что дарили ему парни и девушки, ни в монетах, что давали походы. А теперь всё это казалось глупым и ненужным — лишь бы их со Стивом оставили в покое. Очнувшись от мыслей, Баки нашёл себя у двери в лекарню. Та была закрыта, из-под порога доносился едва слышный шорох. Баки прислонился к грубому дереву лбом, легонько поскрёб его ногтями, не надеясь, что его услышат. — Убирайтесь! Я ещё не закончил! — услышал он из-за двери грозный голос друида и улыбнулся. Хотел было сказать, что это он, Баки, хотел было попроситься внутрь — или хотя бы чтобы тот открыл ему дверь. Но не стал. Легонько оттолкнулся от двери и отправился к воротам крепости, откуда знал тропинку к реке. Не тому ручью, что бежал почти под частоколом откуда-то издалека, от самых предгорий, — а чуть дальше. Путь по едва заметной вытоптанной тропинке помог выветрить звон из головы, и Баки был рад, что на берегу реки не нашёл никого, кто мог бы помешать ему искупаться. Он стянул с себя рубаху и развязал килт, подставляя широкую грудь под ласкающий тёплый ветерок. Потом взял всю одежду с собой и начал заходить в воду. Берег был мягким, намытым из ила и земли, и ступни чуть проваливались, а ил щекотно забирался между пальцами; но чуть дальше вода делалась чище и прозрачнее, дно становилось каменистым. Было неглубоко, лёгкая волна едва касалась верха его бёдер на середине реки — и этого вполне хватало, чтобы омыться и немного выполоскать одежду. Баки всё казалось, что она неуловимо пахнет сладостью волос Роаны, и сейчас этот запах ему совсем не нравился, не позволяя рассеяться воспоминаниям о вчерашней ночи. Получилось ли у них? Понесёт ли от него Роана? И если родит, всё ли сложится хорошо для его ребёнка? У него… будет ребёнок? Сын, похожий на него, с той же ямочкой на подбородке и яркими глазами? Или дочь, светловолосая и тонкая, как Роана? Баки выбросил ком мокрой ткани в траву на берегу и опустился в воду с головой, не позволяя себе дышать какое-то время. Прохладная вода с ощутимым течением остудила голову и усыпала всё тело мурашками. Вынырнув, он лёг на спину и позволил течению немного отнести его от места, где он зашёл в воду. Над головой расстилалось ярко-голубое небо, по которому стадом белых овец рассыпались облака. Баки вспоминал, что раньше, когда они совсем ещё детьми, они умудрялись грести здесь и спорили, кто доплывёт против течения до места захода быстрее. Иногда он побеждал, иногда — проигрывал, и после проигрышей втягивал мальчишек в шуточную драку — они снова пачкались в земле и снова со смехом, подначивая друг друга гадкими словами, забегали в холодную воду. Сейчас казалось, что это было в другой жизни. Может быть, даже не его. Он поднялся из воды, определив навскидку, как далеко его унесло, и принялся выбираться на скользкий травянистый берег. Дошёл до места, где комом валялась мокрая одежда, выжал её как следует и расправил на высоких травяных стеблях. А потом и сам лёг рядом — трава была прохладной, кололась и щекотала спину и подмышки, но тёплый ветерок обдувал и подсушивал кожу, то снова заставляя покрываться мурашками, то расслабляя и согревая. Баки повернул голову и уставился на остаток своей руки с краешком клановой пиктской татуировки. Потянулся к ней, обводя пальцами тёмные линии и чуть ниже — месиво шрамов, где он почти не чувствовал прикосновения, а если и чувствовал, то что-то странное. Неожиданно, касание собственной руки запалило жар в груди и внизу живота. Баки закрыл глаза и принялся глубоко дышать, думая о том, что им со Стивом надо уходить отсюда. Он не мог и не хотел больше быть в отдалении от него, порознь. Не хотел сдерживать желания обнять, прижать к себе, поцеловать — когда только этого захочется. Родные люди и сама земля опутывали его делами и обязанностями, словно корнями, понемногу и незаметно — но очень крепко. Баки отчётливо видел, где он мог бы помочь, где бы пригодился. И от этого с каждым днём росло чувство вины перед теми, кому он тут был нужен. Пока оно станет совсем неподъёмным, они должны уйти. Завтра. Баки открыл глаза, крутя так и этак собственное решение. Завтра. Уйти завтра будет хорошо. Баки поднялся и, замотавшись во влажный килт, отправился к крепости. Нужно было закончить все дела сегодня — и, наконец, вытащить Стива из лекарни, каких усилий бы ему это ни стоило. Накормить, привести в чувство — и увериться, что тот выспится перед тем, как они отправятся в обратную дорогу. В крепости каждый был рад ему. Служаночки и селянки красноречиво улыбались, разглядывая его голую грудь, и ни одну не смутила перетянутая шрамами культя. Приветствовали его, как лэрда — лишь бы привлечь внимание, и Баки улыбался в ответ. В руке он нёс мокрую лейне и, едва добравшись до чертога, развесил её на верёвке рядом с другой выстиранной одеждой. И столкнулся с матерью. Та улыбалась, оглядывая его, но Баки не мог не заметить грусти и боли, что стали таиться в её глазах, стоило ей посмотреть на него. — Сын мой, — она подошла и взяла его за руку. — Всё готово к дневной трапезе. Оденься — и присоединяйся в чертоге. Баки кивнул, соглашаясь. И тут же добавил: — Мы придём вместе. Взгляд матери омрачился. Но она быстро взяла себя в руки и снова улыбнулась. Крепче сжала его ладонь. — Зачем ты так цепляешься за этого мальчишку? Я понимаю, что он спас тебя. Но это был его выбор, не твой. Сейчас ты здесь — и должен сделать свой выбор. Я не хочу отпускать тебя. Даже если ты не будешь больше ходить в походы — оставайся в крепости. Остепенись. Возьми себе Шенору — она старше тебя, но всё ещё красива и здорова, она родит тебе здоровых детей. — Это её желание, или твоё? — мягко улыбаясь, спросил Баки. У него не было сил сердиться на мать. Некоторые вещи, случившиеся с ним в чужой стороне, в Дал Риаде, она, прожившая большую часть жизни тут, в безопасности крепости, не поймёт никогда. Женщина не может указать мужчине. Не в этом случае. Но, конечно, может попробовать уговорить и надавить, как могут только матери. Только Баки точно знал, что на него это не подействует. Дал Риада что-то сильно изменила в нём. Всё, что там произошло, переменило его. Он чувствовал, что именно должен делать, и чувствовал, как родная земля хочет поглотить его — и знал, как этого не допустить. Он хотел было резко рассказать матери, как брал Стива, словно жену, под нависающими камнями Драконьих зубов в кругу Богини в Бельтэйн, — но не стал. Это было бы грубо. Виннифред молчала, разглядывая его так, словно наконец-то увидела его нового. Другого. — Ты мог бы выбрать любую и остаться дома, — тихо проговорила она. — Но выбираешь скитаться с ним. — Это так, матушка, — кивнул Баки и тоже легонько сжал тёплую мягкую ладонь. — Я не изменю своего решения. Отец поддерживает меня. Мать вздохнула, на миг прикрывая выразительные, в сеточке морщин, вишнёвые глаза. Баки ещё помнил, какой красивой и юной она была. — Останьтесь хотя бы на празднование Лугнасада, — уже не предлагала, а просила она. — Ты сможешь убрать первый сноп с нашего поля. Мы устроим большой праздник. Чтобы все запомнили. Баки притянул мать к себе и обнял, погладив по шершавой шерстяной ткани платья на спине. — Я не смогу. Ты сама знаешь, почему. Мы уедем завтра рано утром. Но, возможно, вернёмся однажды. Я буду этого ждать. Она отстранилась, и с той же тоской в глазах и грустной улыбкой наклонила его голову, чтобы поцеловать в лоб. — Хорошо, сын мой. Тогда сегодня вечером устроим празднование. Я прикажу достать бочонки с пенным, и заколем пару баранов. Я хочу, чтобы сегодня ты веселился с нами вместе. Пообещай мне. Баки кивнул.  — Обещаю. Он отпустил её по своим делам, а сам едва ли не бегом отправился к лекарне. Он собирался вынести дверь собой, если Стив не откроет ему. Но, к его удивлению и тревоге, массивная деревянная дверь была чуть приоткрыта, и оттуда тянуло дикой смесью разнообразных запахов такой густоты, что Баки подавил желание закашляться. Он открыл и распахнул дверь пошире, прежде чем зайти внутрь. За столом Стива не было, и на секунду Баки подумал, что тот куда-то ушёл. Но в этот момент что-то бесформенное зашевелилось на узком ложе под шкурами, и Баки тут же приземлился на коленях рядом, начал выискивать рукой Стива под мехом. — Да где же ты? — уже начал выходить из себя Баки, как наткнулся пальцами на приоткрытые сухие губы — и тут же освободил лицо Стива от шкуры. Тот выглядел плохо: был бледным, под глазами залегли тени, а рот пересох. На голове вместо светлых волос — спутанное серое гнездо. А ещё от него несло — смесью сильных запахов пота, трав, дыма и мёда. Он выглядел так, словно дополз до ложа из последних сил и едва успел замотаться в шкуру, прежде чем отключиться. У Баки отчётливой болью сжалось внутри груди. Он мимолётно глянул в сторону стола и увидел под ним ряд закупоренных глиняных кувшинов. А в углу неподалёку — пустые деревянные банки из-под верескового мёда. И всё это было присыпано раскиданными всюду обобранными от цветов остями вереска. Сделал всё-таки. Неугомонный мальчишка! В чём-то матушка была права. Если Стив решал что-то, то шёл, следуя своему решению, до конца. Независимо от того, кто и что думал по этому поводу, собирались ли делить вместе с ним ответственность, или же он был один на всём белом свете. Баки понял вдруг, что тот на самом деле ничего от него не ждал. Точнее, ждал именно этого: что Баки останется и оставит его. И эта нежданно проявившаяся мысль резанула Баки по живому. Он нежно провёл кончиками пальцев по лицу Стива, но тот даже не шелохнул ресницами — так глубоко спал. Хмыкнув, Баки медленно поднялся. Спать до утра он Стиву, конечно, не даст. Но тому явно был нужен отдых. Баки ушёл в чертог, чтобы подкрепиться — утреннюю трапезу он пропустил и теперь собирался наверстать. А ещё думал захватить что-нибудь сытное и вкусное для Стива. Сегодня выпекали мягкие лепёшки, подавали яйца и сыр, и печёный картофель, и даже козье молоко. Возвращался в лекарню он как следует нагруженный едой — надеялся, что Стив будет очень голоден, когда проснётся. Хорошо, что служанка на кухне завернула ему всё в холщовый отрез и обернула вокруг шеи, в руку вкладывая горлышко от кувшина с молоком. Правда, расплатиться за это Баки всё же пришлось: девушка встала на мыски и, когда закончила завязывать узлом концы скрученного отреза, обняла и смачно поцеловала его в уголок губ. Баки смутно помнил её лицо, но никак не мог вспомнить имени. Пробираясь между постройками по подсохшей жёсткой земле, он думал, что надо уходить. Пока на него посреди бела дня не начали кидаться голодные до мужского внимания женщины. Неужели он раньше был таким неугомонным? Даже поверить трудно. В лекарне ничего не изменилось: он прошёл в настежь открытую дверь, поставил молоко на стол и поправил шкуру на посапывающем Стиве. Затем уже снял с плеча отрез с завёрнутой едой и устроил рядом с кувшином на столе. От собственного желания заботиться тепло разливалось в груди. Никогда раньше он не хотел заботиться о ком-то так сильно. Вместе с выцепленным возле ристалища Джеком они принесли в лекарню среднюю бочку и натаскали в неё подогретую солнцем воду — чтобы у Стива была возможность ополоснуться после своего друидского заточения. Вымыться, поесть — что ещё может понадобиться? Чистое, чтобы переодеться. Баки снова поспешил к служанкам в чертоге, опасаясь, как бы его там и не оставили надолго, напав скопом. Но обошлось — рядом с высохшими на верёвке вещами он нашёл пышнотелую румяную Бертранду, ту самую, что отругала их с Джеком за неподобающий вид за конюшней. И объяснив, что друиду нужна пара чистых рубах, поверг её в заботливые хлопоты. Та начала перебирать лейне на верёвке и причитать, что, мол, ни одна мужская мальчишке не подойдёт, и где только Баки нашёл такого тощего да костлявого. Наконец, перестав ругаться себе под нос, она выловила у птичника скучающую девчушку и отправила её на женскую сторону чертога — поискать там лейне поменьше. Килта друид не носил, но оборачивал вокруг спины, рук и шеи наподобие накидки. Так что шерстяная ткань им тоже пригодится, но Баки знал, где её найти. У него в покоях наверху стоял сундук с его старой одеждой. Стоило и себе несколько лейне и килтов прихватить в дорогу. И тут же кольнуло осознание — пора понемногу собираться, приготовить самое необходимое. Потому что к ночи будет не до этого. Девчушка притащила из чертога стопку чистых лейне. Несколько из них были с девическим воротом и грубоватой, но милой вышивкой вокруг выреза. Баки замешкался на мгновение, и всё же забрал их все, благодаря — девчонка сильно смущалась, то и дело принимаясь разглядывать его уродливую культю. Он успел зайти к кузнецу, чтобы тот заточил получше его топор и охотничий нож, и выбрал ножны с коротким ножом для Стива из того арсенала, что бородач Гунард предложил ему на выбор. Тот и правда стал одноног, но работать руками и шпынять мальчишек-подмастерьев ему это не мешало. — Смотри, мой лэрд, что ещё у меня есть, — пробасил тот, потрясая роскошной кудрявой бородой с частыми нитями проседи, — и показал ему отличный точильный камень. А после — небольшую игрушку с короткими хитрооперёнными стрелами. — Самострел это, на один выстрел всего. Бьёт недалеко, но сильно. И стрелу закладывать сноровка нужна. Но, думаю, тебе бы пригодился. Для охоты — самое то. Баки, не раздумывая и сердечно благодаря, забрал всё предложенное и с десяток коротких стрел, что у Гунарда нашлись. Надо же было такое придумать! Ему и правда пригодится. В конюшне проведал Хмагу. Та сыто дремала, положив лапу на недообглоданную кость. Знакомый крепыш Шон вычищал прибывших лошадей в дальнем стойле — оказывается, брат уже вернулся, а Баки и не заметил. Наверное, оно к лучшему. — Эй, Шон, — позвал он его, подойдя поближе. Парень обернулся и приветливо поклонился, не опуская руку с зажатой щёткой. — Как думаешь, пару лошадей нам можно будет выделить? Какие подкованы и спокойны? С отцом и братом я договорюсь. Парень сначала очень удивился. Баки даже подумал, что сейчас по простоте душевной начнёт выспрашивать, куда и зачем. Но тот вовремя спохватился, прикрыл уже открытый рот и снова поклонился: — Конечно, лэрд, я подготовлю их как закончу тут. Оседлать как обычно, или что ещё нужно? — Ближе к ночи оседлай и взнуздай, как для похода. Сумки седельные подвесь. И проверь, чтобы подковы хорошо держались. Шон снова округлил глаза, но ничего не спросил. Кивнул учтиво. — Всё сделаю, мой лэрд. Едва заметно ухмыляясь, Баки вышел из конюшни. Не иначе как Джек поговорил с парнем. Напомнил, что Баки — младший сын старого лэрда, и говорить с ним нужно сообразно. Это и веселило, и заставляло грустить одовременно. Не то, чтобы Баки мечтал завести множество друзей. Просто это было ещё одним напоминанием, что чем выше ты находишься, тем меньше людей могут быть рядом с тобой на этой вершине. Солнце начинало клониться в закат, когда он вернулся в лекарню. Стив всё ещё тихо похрапывал под шкурой, но пора было его будить. Баки развёл огонь в очаге, на всякий случай убирая с него котелок с непонятным густым дурнопахнущим варевом подальше. И подошёл к ложу. — Стиви, — прошептал он, присев на самый край. — Просыпайся. Давай же, — он легонько провёл по лицу, пощекотал подушечки пальцев длинными светлыми ресницами, проследил скопление солнечных родинок на носу — и скользнул по губам через подбородок в ложбинку под шеей, где на влажной горячей от тепла шкуры коже билась жилка. Друид перевернулся с бока на спину и, не просыпаясь, тихо и сладко простонал. От этого звука по коже Баки пробежали мурашки, а похотливое и стыдное желание сделать сейчас что-нибудь с сонным, безвольным телом горячим толчком ударило в голову и член. Баки стянул шкуру ещё ниже, видя, как высоко под ней сбилась лейне, и небольшой мягкий член покоится на складке бедра, на редких кольцах светлых, чуть рыжеватых волос вокруг него. Баки голодно сглотнул. Воровато покосился на распахнутую настежь дверь. Лекарня стояла на отшибе, но это не значило, что никого не может принести в самый неподходящий момент. И всё же встать и закрыть её сейчас показалось Баки невозможным. Сейчас в проулке было тихо, даже с ристалища не долетало никакого шума. Только глухие отголоски готовящегося в чертоге ночного праздника. — Не хочешь просыпаться по-хорошему? — тихо спросил Баки рядом с ухом Стива, чувствуя, как самого начинает трясти мелкой дрожью от накатившего лихорадочного желания. — Тогда буду по плохому. Рука сама скользнула под задравшуюся лейне, по впалому, двигающемуся на каждый расслабленный вдох, животу. По мелким костлявым бугоркам рёбер до маленьких сосков, которые Баки не видел под тканью — но отлично чувствовал жадными пальцами. Кожа Стива была горячая и влажная, и пах он так терпко-сильно, что у Баки мутилось в голове. Это был не плохой запах — просто настолько непривычный, что усиливал желание припасть носом к коже и лизать проступивший пот неимоверно. Баки сполз на колени и ткнулся носом в складку бедра, совсем рядом с членом, поцеловал и чуть прикусил тонкую кожу, чувствуя, как ровное дыхание Стива сбилось, а член чуть распрямился, наливаясь кровью. Юный, горячий мальчишка. Его мальчишка. Его муж. Пока ещё мог остановиться, Баки поднялся и окунул пальцы в давно потухший жировик на столе. Ощущение то ещё, но зато он сделает наконец всё хорошо и совсем не больно. Как всегда и мечтал. Не дожидаясь, пока Стив проснётся, а член его нальётся совсем, Баки накрыл его губами, мягко сжимая — и тут же слизывая горечь и соль с кожи. Локтем развёл безвольно лежащие ноги и протиснул вымазанные в жиру пальцы под мошонку, отыскивая и тыкаясь наугад — пока случайно не скользнул внутрь, легко и глубоко, и так горячо, что сам же остановился, пережидая сильнейшее желание взять его вот такого: сонного, расслабленного, насадить на свой каменный член, чтобы проснулся он, уже разбрызгивая семя по животу. — Стив, — позвал он громче, и тот глубоко вдохнул и выдохнул, но так и не открыл глаза. Баки улыбнулся — и обтянул губами уже совсем налитой член, обсасывал и выпускал его, блестящий от слюны — чтобы вылизать яркую головку и втолкнуть уже оба вымазанных пальца как можно глубже, оглаживая изнутри. Собственный член, казалось, тронь — и лопнет, истекая семенем. Но Баки не хотел к себе прикасаться. Высшей наградой ему было, когда Стив, вдруг резко поднявшись на локте, схватил его за волосы и прижал к себе, хрипло вышёптывая: — Баки, Баки, Баки… А потом во рту стало густо и солоно, вокруг пальцев сильно сжалась плоть, и Стив, несколько раз крупно вздрогнув, упал обратно на ложе, тяжело дыша. Баки утёр губы, широко улыбаясь, и нетерпеливо сунул руку под килт, чтобы сжать себя в кулаке — и тут же потечь между пальцев тёплым семенем. Он уткнулся Стиву в бок, ещё подрагивая и пережидая сильнейшее удовольствие, толкающее всех мужчин снова и снова испытывать его. Умирать — и снова рождаться. Стив лежал, рассматривая деревянный потолок. Лицо его было спокойным и умиротворённым, но алые щёки выдавали с головой. — Проснулся? — с улыбкой спросил Баки. — Конечно, — фыркнул Стив. — Ты мне ни спать, ни умереть спокойно не дашь. — Не дам, — совершенно серьёзно ответил Баки, обтирая руку о край килта. — Мы уезжаем завтра на рассвете. — Уже? — Стив был удивлён и, приподнявшись, смотрел ему в глаза. — Думал, останемся до Лугнасада. — Ты правда хотел бы этого? — нахмурился Баки. — А что в том? — не понял Стив. — Мы всё равно здесь, куда торопиться? Баки вздохнул. — Не знаю, как у вас празднуют Лугнасад. Но здесь, в Дандарне, есть одно священное правило. Никто не может отказать женщине в Лугнасад. И если она выберет тебя, ты должен будешь провести с ней ночь. Множество свадеб играют после Лугнасада. У вас не так? Стив, кажется, покраснел ещё больше. — Никто не может выбрать друида. Да и Ванда всегда была рядом — никто к нам и близко не подходил. — Ты был с ней? — в ужасе спросил Баки, вспоминая всю ту необъяснимую жуть, что чувствовал рядом с ведьмой. Стив потёр лицо руками и ничего не ответил. Баки не знал, расценивать это как да или же как нет. — Думаешь, тебя выберут на Лугнасад? — тихо спросил Стив. — На меня откроют охоту, как на самого жирного зайца, — невесело ухмыльнувшись, ответил Баки. — Но я больше волнуюсь за тебя. Мужчин у нас меньше, и ни один не останется без дела. Стив рассмеялся. — Раз ты так волнуешься за мою честь, то тогда, конечно, оставаться не стоит. — Не стоит, — подтвердил Баки. — Мы уедем завтра. А сейчас давай, полезай в бочку. Вода не горячая, но освежиться — самое то будет. Он кормил Стива, отламывая маленькие кусочки и вкладывая ему в рот, пока тот натирался какими-то травами в бочке и отмывал волосы, ставшие, кажется, тоже едва уловимо зелёными. Вдруг он остановился. Обвёл вглядом лекарню. — Я ведь закончил лекарство для твоего отца, — сказал он негромко. — Но важно будет пить его правильно. Растянуть всё, что я сделал, до самого Самхейна. Иначе ему станет лучше, но до конца он не поправится. — Будет пить, как скажешь, — твёрдо заверил его Баки. — Я хочу, чтобы он увидел тебя перед собой, чтобы знал, что это ты сделал. — Думаешь, нужно? — с волнением спросил Стив, вылезая из воды. Баки на миг засмотрелся, как текут тонкие струйки воды с волос по бледной коже, и не сразу ответил. — Баки? — Нужно, — спохватился тот. — Ты сможешь сказать, как нужно пить и зачем, и он будет следить за этим тоже. Я его знаю. Натянув на влажное тело лейне, Стив обвёл взглядом небольшую комнатку лекарни. — Я мази заживляющей наварил, и ещё… Баки, можно я возьму кое-что отсюда? Пару котелков, каменную ступку с пестиком? — Хоть всё забирай, — разрешил Баки. Он знал, что новый лекарь принесёт всё, что ему нужно, с собой. А Стиву лекарская утварь и правда пригодится. А потом он замер, осознавая, что Стив надел женскую лейне с вышивкой по покатому вороту, выставляющему напоказ острые ключицы, и даже не заметил — и дышать забыл от восторга. Лейне так ему шла… он был в ней тонким и хрупким, но в развороте плеч чувствовалась мужественность и сила. От несоответствия у Баки сильнее колотилось сердце, и хотелось одного — обнять крепко и никому больше его не показывать. Радости Стива не было предела. Он торопливо выкладывал на стол то, что хотел взять с собой — а Баки, отсев на ложе, чтобы не мог дотянуться рукой, беззастенчиво любовался тонкими кистями и длинными ловкими пальцами, светлой шеей и предплечьями, усыпанными золотыми брызгами веснушек. Волосы его почти высохли, и теперь торчали в разные стороны, кончиками наружу, делая из почти мужчины совсем юного мальчишку. Он сидел — и не мог не улыбаться. Наконец, Стив успокоился — и повязал свой друидский плетёный поясок повыше бёдер, прижимая лейне к телу. — Идём? — спросил он, подходя ближе и протягивая руку. — А то судя по шуму, начали уже без нас, и скоро съедят всех баранов и выпьют всё пенное. Баки рассмеялся. Но ладонь обхватил и поднялся. — Идём. Надо позвать сюда людей, чтобы унесли твоё варево в чертог. И объяснить матушке насчёт мази — пусть пользуются, кому понадобится. Они вышли на улицу под тёмное звёздное небо. Между строениями плясали блики от устроенных прямо перед чертогом крепости костров. Слышались громкие голоса, кто-то играл бойкие мелодии на деревянной флейте, кто-то бил в каменный карникс и щипал струны арфы. Баки, поймав удивлённый взгляд Стива, улыбнулся и потянул его на свет костров. Тут собрались все, кто мог. Даже для отца соорудили полуложе, и теперь он был вместе со всеми, только накрытый шкурами. Рядом с ним сидели на лавке мать и Роана, а Армуса Баки нашёл взглядом у откупоренных бочонков — тот бдел, как разливают пенное по большим деревянным выдолбленным кружкам. — Идём. Ты должен показаться отцу. Баки протащил Стива сквозь веселящуюся, танцующую толпу. Над костром истекала соком насаженная на вертел баранья туша. Они обошли его по кругу, и каждый норовил обнять или хотя бы коснуться их. — Отец, мама, леди Роана, — с поклоном обратился Баки, стараясь не смотреть в глаза девушке. Она и сама, едва кивнув, уставилась на рукава своего платься. — Это тот самый друид, что, по слухам, не выходил из лекарни два дня, готовя лекарство? Стив заметно смутился, но подошёл ближе и склонил голову перед стариком. — Лэрд, — сказал он негромко. — Я сделал всё, что мог за такое короткое время. Но вы должны пить этот мёд осторожно, растянув всё, что я сделал, до самого Самхейна. По четыре кувшина на одну полную луну. Будете пить больше, чем нужно — и рискуете отравиться. Если меньше — то не подействует должным образом. Вам полегчает, но на ноги не поставит. Отец рассмеялся слабым кашляющим смехом. — Если твой мёд сведёт меня из жизни в смерть, поверь, не многое изменится. Я и так почти там. Что же, — он протянул чуть дрожащую руку к Стиву. — Подойди сюда, мальчик. Хочу лучше увидеть тебя. Стив, оглянувшись на Баки, шагнул ближе и протянул руку в ответ. Баки видел, как отец сжимает его ладонь, проверяя на силу. — Хорошие руки, — сказал отец, отпуская. — Таким рукам можно верить. Баки видел, как мать смотрит на Стива, не отрываясь, словно надеясь углядеть, что же в нём особенного — а может быть, даже колдовского. Но он, чуть растрёпанный, в одной простой лейне с женским воротом, подпоясанный потёртым кожаным ремешком, был весь как на ладони — без колдовства и прикрас. И сердце Баки билось глубоко и ровно, когда он с улыбкой смотрел ему в затылок. Он заметил на себе взгляд леди Роаны и, коротко посмотрев на неё, учтиво поклонился. Она, тут же вспыхнув, отвела взгляд и больше на него не смотрела. — Что ж, сегодня мы празднуем вашу будущую дорогу, сын, — громче сказал Ургус, подзывая его жестом. — Я хочу выпить первый свой мёд в эту ночь — и будем веселиться, есть пить и танцевать, потому что не дело скорбеть, когда мой младший сын жив. Баки подошёл ближе, принял из рук матери кувшин, который принесли из лекарни, и зубами вытащил запечатанную воском пробку. В нос дохнуло горько-сладкой терпкостью, словно мёд смешали с соком вереска и полыни, и всех диких трав, что росли поблизости на холмах. Матушка подала ему небольшую деревянную кружечку, и Баки наполнил её всего на половину. Подошёл Армус и встал за спиной сидевшей жены, нежно положив широкую руку ей на плечо. Баки кивнул и ему, прежде чем посмотреть на Стива — уверен ли? Тот только ободряюще улыбнулся. Баки поднёс кружку к губам отца, придерживая и наклоняя. — Сначала будет горько, — предупредил Стив. — Но потом сладко. Слаще всего, что вы могли когда-то пробовать. Ургус начал глотать мелкими глотками и тут же нахмурился, сведя седые брови. Баки хотел было убрать кружку от губ, но тот неожиданно быстрым движением прижал его руки с кружкой ко рту — пока не выпил всё до последней капли. Глаза его горели удивлением. — Не пил ничего подобного за всю свою жизнь, — признался он, утирая губы. — Сначала так, словно умираешь от горечи, а потом — рождаешься вновь от сладости. Стив, сияя, как солнце, улыбался. Видно, всё сделал правильно, и действует, как надо. — Поставьте кувшины в подполье, в холод, — попросил он. — И не оставляйте на жаре и под солнцем. Тогда мёд сохранится до Самхейна. — Благодарим тебя, друид, — леди Виннифред кивнула ему и тоже сжала в ладонях тонкие пальцы. — Если позволишь, прими от меня подарок, — она сняла со своей руки узкий медный браслет и протянула его Стиву. — Он твой. И пускай этот знак говорит тебе, что ты всегда желанный гость здесь, в Дандарне. Береги моего сына, — добавила она так тихо, что даже Баки едва услышал. Стив осторожно, словно боясь сломать, рассматривал вязь на браслете. Баки помнил его, сколько помнил себя — мать всегда носила его. По всему браслету были вырезаны цветки вереска. Украшение было явно женским и слишком широким для тонкого Стива, но тот надел его на левую руку и поднял повыше, до самого плеча, оставив над сгибом локтя. Поклонился леди Виннифред. — Я буду носить его. Наконец, им вручили кружки с пенным и отпустили с миром. Армус вместе с Джеком начали отрезать куски мяса от туши, раздавая их, наколотыми на острые палочки. Стив взял кусок побольше — для них двоих — и они пошли искать, где сесть и поесть спокойно, но при этом чтобы слышать музыку и видеть танцующих в кругу девушек. Наконец, место нашлось на стоящей рядом с крепостью телеге. Стив забрался наверх и свесил ноги с края, Баки же пришлось поставить свою кружку, прежде чем влезть рядом. — Никогда прежде не слышал такого, — зачарованно проговорил Стив, не сводя взгляда с парня, играющего на трёхствольной флейте. — У нас только поют. — Это называется музыка, — улыбнулся Баки. — Му-зыка? — уточнил Стив. Баки с улыбкой кивнул. И от души отхлебнул забористого крепкого пенного. В этом году оно получилось как никогда насыщенным — не пожалели хмеля. — Отец всегда устраивал празднества перед походом. И всегда — когда мы возвращались. Не думал, что ещё когда-нибудь это увижу. — Ты водил людей каждый раз? — удивился Стив. — До последнего. Наверное, сейчас, здесь, с тобой, я должен чувствовать себя плохо. Но я не чувствую. То, что мы добывали походами, было необходимо нам для жизни. Да, мы убивали и грабили. Но Богиня придумала и оленя, и волка, и почему оленю достаточно травы и зелени, а волку нужно мясо и кровь? Чувствует ли волк вину, убивая оленя? Иногда он не может угнаться за ним, и олень убегает — и волк умирает от голода или ран от его острых рогов. Такое тоже случается. — Иногда, — Стив говорил, следя затуманенным взглядом за то плавными, то быстрыми движениями танцующих девушек, — олень спасает волка. Баки едва слышно хмыкнул, соглашаясь. — Получается, что так. Они ели мясо, передавая друг другу палку и откусывая с неё сочные, жирные куски. Баки то и дело ставил кружку на деревянный поддон телеги и снова брал её — чтобы выпить пенного. Он сам не заметил, как привык быть одноруким, и как больше это не вызывает в нём гнева. Рука — такая малая плата, чтобы найти себя целиком. Когда первые празднующие потянулись в чертог, Баки взял Стива за руку и, поцеловав в центр ладони, потянул за собой. Тот и не сопротивлялся. Но всё смотрел на то, как играют на арфе и флейте музыканты. Баки привёл его на другой конец, почти под самый частокол ограды. Там, под деревянным покатым навесом, хранилось заготавливаемое на зиму сено для коз и овец. — Идём? Я любил бывать здесь, когда ещё не было ни частокола, ни этой крыши. Лежишь на срезанных душистых травах и смотришь на небо. Пытаешься что-то разглядеть между насыпанными на это небо звёздами. Стив медленно пошёл вперёд, неловко забираясь на самый высокий стог. Одуряюще пахло свежескошенной травой, и Баки, пытаясь унять колотящееся сердце, залез за ним следом. Стив сидел на ещё свежей траве, скрестив ноги, и в темноте, чуть разбавленной светом луны, его лица не было видно. — Сегодня тоже будем смотреть на звёзды? — спросил он глухо. Баки, едва подобравшись ближе к нему, поцеловал выставленное голое колено и, улёгшись на спину, стянул с себя лейне, а потом выпутался из килта, расстилая его между собой и Стивом. — Если ты захочешь, — хрипло ответил он. — Или пускай звёзды смотрят на нас. Тихо фыркнув, Стив потянул в сторону завязку ворота, развязал поясок и стащил лейне через голову, оставаясь нагим. Его светлая кожа сияла лунным молоком в темноте. Он улёгся на расстеленном для него шерстяном килте, и Баки с замиранием сердца почувствовал тонкие пальцы, зарывшиеся в волосы, растущие у него на груди. Стив гладил его нежно и робко, и Баки было трудно дышать от этой ласки. — Возьми меня, — тихо прошептал Стив, прижавшись всем телом и дрожа. — Пожалуйста… Возьми. Баки рывком навис над ним, удерживая себя на локте, и накрыл тело Стива своим. Прижимаясь друг к другу губами, грудью, животами, торчащими налитыми членами, бёдрами, — они подходили идеально. Баки укрывал его собой и оберегал — Стив же под ним благосклонно принимал эту заботу. Баки знал, как бывало, если он не принимал, и не хотел, чтобы это ещё хоть когда-нибудь повторилось. Не нужно было произносить ни слова, чтобы Стив развёл пошире ноги, обхватывая его бёдра. Не нужно было усмирять Баки — он толкнул тело вперёд, внутрь, так медленно и нежно, что Стив даже не зажмурился, сцепясь с ним взглядами. Не нужно было просить, чтобы Баки брал медленно и глубоко — и тот разваливался на куски, как разбитая глиняная кружка, с каждым новым толчком — так сильно и чересчур много он чувствовал. Он целовал глаза Стива — и ощущал соль на своих губах. И чувствовал, как призывно и жадно приподнимаются худые бёдра, вжимаясь в него сильнее. Баки позволил себе излиться, лишь когда Стив издал глухой протяжный вздох, и между их животами стало влажно и тепло от его семени. И после того провалился в сладкое тёмное марево без сновидений — не размыкая объятия.