***
Шесть месяцев спустя по пути домой он замечает висящее на фонарном столбе объявление — гладкая белая бумажка со взятой из интернета картинкой дерева, напечатанной внизу листа. Ветви дерева как будто бы пытались дотянуться до верха, но были обрезаны неудачно выбранным в редакторе инструментом. На листке написано: «Побеждая ваших демонов по чудовищу за раз.» Звучит немного пафосно, но слова всё же цепляют его внимание. Там написано, что встреча состоится ровно в семь часов вечера во вторник в психологическом центре, будут чай и печенье, откройте нам свои разум и сердце. Как оказывается, их печенье чёрствое, а чай остыл, но Джон всё же садится с краю рядом с женщиной, которая потирает глаза носовым платком. А ведь эта чертовщина ещё даже не началась. Он правда понятия не имеет, что здесь делает. Встречу проводит женщина по имени Элла, и она тепло улыбается Джону, когда тот наконец находит в себе силы перестать топтаться за дверью и шагнуть внутрь. Она даёт им пять минут, чтобы устроиться, и в это время Джон и ещё восемь человек сидят на неудобных стульях, расставленных по кругу, неловко поглядывая друг на друга. А затем всё начинается. Элла представляет себя и рассказывает о своей деятельности, добавляя, что это безопасное место — фраза, которая заставляет его всего сжаться — для того, чтобы они открыто поделились своими проблемами и страхами. Которые она называет чудовищами. Пока они ходят вокруг комнаты, знакомясь друг с другом, Джон чувствует, что нога его подводит. Он слушает только вполуха, едва ли запоминая имена и чудовищ, приведших их сюда, и то, почему сегодня, почему не раньше, и прочие почему, почему, почему. Должно быть, он нервничает, потому что когда сидящий рядом с ним мужчина — Джаред? Джереми? — замолкает, и все в комнате обращают взгляд на него, он чуть ли не забывает, что должен сделать. И тогда, когда молчание становится уже невыносимо неловким, он начинает. — Здравствуйте, — говорит он. — Я Джон. Джон Уотсон. И я здесь, потому что… Он замолкает, вспоминая, как оторвал адресок с объявления, засовывая его в карман, оглядываясь, чтобы убедиться, что никто не видел. Зачем он здесь? Зачем он пришёл? Чего он ожидал от всего этого? — Я ветеран… Кандагара. Афганистана. «Меня подстрелили, — думает он. — Я умер. Я умер? Я сейчас мёртв? Что это, рай или ад? Чай просто дерьмовый, должно быть, ад. Боже, эта комната и правда похожа на ад.» — Меня подстрелили. В плечо. — Он нащупывает пальцами трость, зажатую между его ногами. — Шесть месяцев назад. Последующая пауза выходит даже ещё более неловкой, чем первая. Джаред-дробь-Джереми покашливает, и Джону это так ненавистно, что он сжимает трость ещё сильнее. — Вы привыкаете к гражданской жизни, — подсказывает Элла. — Это так? Да, звучит правильно. Но ещё это звучит очень, очень неверно. — Да, ну, я… был… хирургом. — О Боже, Джон, это просто жалко. Ты знаешь, что здесь не поэтому. Джон уже настолько привык к этому голосу, что уже не подпрыгивает, когда тот эхом раздаётся из-за двери, но он всё равно чувствует знакомый холод, зарождающийся где-то внутри, медленно отмораживая органы, начиная с сердца. Он всегда начинает с сердца. «Не сейчас, — кричит что-то у него внутри. — Не сейчас.» Он облизывает нижнюю губу, надеясь, что голос умолкнет. — Я… Из коридора раздаётся постукивание призрачных каблуков — слегка ленивое, но всё же ровное. — Меня подстрелили, и я… да. Гражданская жизнь. Всё такое. — Нет, нет, нет, Джон, — манит глубокий мужской голос, и шаги приближаются. Джон зажмуривается, его шею сводит судорогой. Трость с силой стукается о пол. — Это началось, когда… — Нет. Скрип. Звук ржавой металической двери. Он видит, как она открывается, скрипя шарнирами, и эхо шагов раздаётся в комнате. Никто не оборачивается. Никто не смотрит. Элла прочищает горло и оглядывает комнату. Но сердце Джона так сильно колотится, отдаваясь в ушах, что он не замечает своё тяжёлое дыхание до тих пор, пока его плеча не касается рука. Никто в комнате не видит эту мрачную тень, гуляющую вдоль стены. Никто не слышит громкий стук ленивых шагов. Они видят лишь сидящего на стуле мужчину с тростью, смотрящего поверх их обеспокоенных лиц на то, чего, казалось бы, спустя столько лет просто не может быть. Шерлок останавливается. — Давай, Джон, не будь глупым. Расскажи им обо мне.***
В спешной попытке уйти со встречи подальше от людей и стен, он, идя по улице, сталкивается с кем-то. Вернее, это Джон, шагая слишком быстро, не видя ничего перед собой и постоянно оглядываясь, врезается прямо в скрипача. Он быстро бросает извинения, немедленно обходя высокого мужчину в длинном пальто, наклонившегося, чтобы поднять смычок. Джон идёт слишком быстро для того, чтобы услышать брошенный следом вопрос мужчины: — Афганистан или Ирак?***
Последовавшие месяцы пролетают относительно спокойно. Джон переезжает в маленькую квартирку в Лондоне, на которую ему едва хватает денег. Пусть места немного, но зато у Джона кровать, телевизор и компьютер со слабой зарядкой, которой хватает, потому что он использует ноутбук только для блога, который, по словам Эллы, должен был вести каждый участник встречи. Несмотря на то, что с ним никогда ничего не происходит. Ничего такого, о чём он хотел бы написать. Он встречается с женщинами, но всегда не позже чем через три свидания бросает их. И делает это всегда он, что важно. По ночам Джон выпивает стакан виски и что-нибудь для облегчения боли в ноге. Он добирается до кровати и ложится, пялясь на тёмный угол комнаты до тех пор, пока не засыпает, и каждую ночь без снов считает личной победой.***
А хуже всего то, что Джон не становится счастливее. От того, что его матрас не прогибается по ночам, что в ушах больше не раздаётся призрачный шёпот, что к шее не подбираются тонкие длинные пальцы, цепляющиеся за него, гладящие, обнимающие, он не чувствует себя ни лучше, ни безопаснее. Будто бы, что тяжесть, окружавщая его, исчезла, оставив его в такой лёгкости, что он, кажется, просто улетит, и это чувство пугает его больше, чем мысленная прикованность к земле. Он замечает сильную дрожь в руке, которую не может остановить.***
Однажды днём он замечает в парке маленького мальчика. Он сидит в одиночестве, собирая палочки на земле. Он смотрит на детей, играющих неподалёку, и Джон видит в его глазах желание. От этого его пронзает болью.***
И он вспоминает.***
Он сталкивается с ней одним дождливым днём на тротуаре. У неё светлые волосы, лежащие на плечах аккуратными колечками, и самые прекрасные голубые глаза, которые Джон когда-либо видел. В них мелькает раздражение, но лишь до тех пор, пока она не произносит: — Нет-нет, я должна была смотреть, куда иду. Боже, я просто большая грязная куча, не так ли? Посмотри на себя, ты весь мокрый! Джон наклоняется, чтобы поднять лежащий на земле стаканчик с остатками кофе. На нём написано «Мэри». Он морщится и приносит извинения, выкидывая стакан в урну, но она лишь делает жест рукой и достаёт из кармана несколько салфеток, которые протягивает Джону. Джон замечает бейджик медсестры. — Наверное, это знак, — вздыхает она. — Давно пытаюсь отказаться от кофеина. — Ну что ж, Мэри, видимо, я твоя ходячая совесть, — Улыбается Джон, когда она пытается оттереть пятно с его джинс, но попытки оказываются тщетны, и вскоре она это осознаёт. Она издаёт слабый смех и беспомощно пожимает плечами. — Чувствую себя просто ужасно. Ты сейчас чем-нибудь занят? Может, купить тебе кофе, которое можно выпить, а не надеть? Вопрос застаёт Джона врасплох, и он поднимает взгляд, смотря на неё с улыбкой. Её образ выделяется на мрачно-серой палитре Лондона, как будто бы она является частью другого мира. Прекрасная сверкающая голограмма из красно-жёлто-синих тонов. Её волосы и глаза, кажется, светятся, и их подчёркивает незабываемое красное пальто, но, несмотря на контрасты, её улыбка нежна, и Джон чувствует, как внутри него разливается тепло, которое он не чувствовал с тех самых пор, как… Джон думает, что, наверное, уже чуть-чуть влюбился. Он понимает, что вовсю улыбается и отворачивается. Покашливает, застенчиво потирая ладони. — А… — Начинает он, а затем смеётся. — Конечно. Да, э, кофе. Было бы чудесно. Тут он понимает, что, возможно, она вовсе не хотела пригласить его на кофе, а лишь хотела извиниться, но по тому, как она поправляет причёску и смеётся он понимает, что, может быть и нет. — Ты не хочешь… — Спрашивает она, указывая пальцем в направлении, откуда пришла. — Знаю одно замечательное место в соседнем квартале. Я всё равно никуда не собиралась. Джона ещё никогда так быстро не звали на свидание. Ни разу со времён танца с Сарой Сойер он не был столь искренне очарован женским обаянием, и он так широко улыбается, что краешки его губ начинают болеть от долгого неиспользования. — Замечательно. Конечно. Но он успевает сделать лишь шаг перед тем, как волшебство в его груди потухает, а сам он замирает, почти ощущая, как краска исчезает с его лица. — Я так и не узнала твоё имя, словом, — произносит Мэри, улыбаясь. Прямо за этой прекрасной женщиной с ярко-синими глазами, светлыми волосами и красным пальто образуется тьма. Спустя время, длинною в жизнь Джон понимает, что это вовсе не обман глаз, но как он хочет, чтобы это было так. Он хочет этого так отчаянно, потому что если это не так… Если это правда… Он чувствует, как его сердце начинает бешено колотиться в груди с безумной скоростью, и он вспоминает, как пробирался сквозь джунгли и кружился на танцполе, и он уверен, что сейчас у него случится сердечный приступ. Но ужас, внезапно наполнивший его, лишь подтверждается тревогой, зародившейся внизу живота, и он чувствует, как по коже пробегают мурашки. Тень, сотворившаяся из ничего, образует собой силуэт, который знаком Джону слишком, слишком хорошо. Острые углы и матовая маска вместо лица. Чернильные кудри тёмных волос. Поглощающая волю аура. Веки обнажают белые глаза цвета самых вершин гор. Одно мгновение он просто смотрит на Шерлока. Разлагаться. Сверкает белоснежная улыбка, и внезапно Джон оказывается меж двух улыбающихся лиц, чувствуя себя так, будто земля под его ногами сейчас исчезнет. Он в ужасе смотрит, как кисть Шерлока, украшенная длинными тонкими пальцами поднимается и касается плеча женщины. — Ты в порядке? — Спрашивает Мэри с тревожным смешком. — Выглядишь немножко нехорошо. Джон не отвечает. Или не может. Шерлок всё ещё улыбается ему, а женщина так прекрасна, она идеальна во всём, что нужно Джону, но он делает шаг в сторону от неё, а затем другой, пока наконец не отворачивается и не уходит в направлении, откуда пришёл, оставляя красивую женщину непонимающе смотреть ему вслед. Он закрывает глаза и изо всех сил старается не слышать знакомые ленивые шаги, следующие за ним по пятам.