antianti.social

Юнги задумчиво следил за плавающей ледышкой в стакане и забрел в область символики, подбирая сравнения, напрашивающиеся сами по себе. Конца не предвиделось, ибо такие сравнения похожи на четки, где одна бусинка автоматически тянет за собой другую. Лимонад — клёвая вещь. Намджун сначала побродил по квартире, оккупированной копами, затем сбежал на лестничную площадку, чтобы развеять мысли сигаретным дымом. Не хотел вообще ничего думать, с утра наелся, а потом ещё опаздывал на встречу, но терпеливо ждал вердикта, который вынесет низенький полицейский. Они вообще собираются что-нибудь решать? Копошатся тут, как мухи над гнилью, лапки потирают, бесцельно слоняясь туда-сюда. Юнги вообще ни в чем не был уверен. Его утреннее бодрое настроение сошло на "нет" с первым звонком Чонгука. И раз он позвонил не в отделение к лейтенанту, а к старшему, то дело серьёзное. Он обычно не преувеличивает и не придаёт значения всяким мелочам. Юнги кинул очередной быстрый взгляд на сжавшегося в углу дивана Тэхёна и не находил ни единой причины верить трусливому пацану. Пранкер. Определенно, никто иной, как пранкер. Кому ещё понадобится нести такую бессмысленную околесицу и названивать второй раз подряд? Не было ни одного подозреваемого и ни единой души, к которой можно было приебаться с вопросами. Тэхён не то чтобы закрытый, но лишних знакомств явно не заводит, предпочитая им всяких Чиминов из Пусана, соседей и коллег по работе. Юнги ставил пару раз на Сокджина, но Тэхён категорично отрицал его причастность — богатая принцесска не стала бы пачкать руки об какую-то старуху и смекалки его не хватило бы на такие размашистые телефонные речи. Чимин далеко живёт и лучший-лучший-лучший, коллегам вообще дела никакого. Единственный, кого бы они зарубили с удовольствием — это Сокджина в розовом пальто. Юнги поднял бровь, всё ещё не мог связать убитую старуху и телефонные звонки. Совпадение, не более. Он подозрительно уставился на большую фигуру в коридоре: Чонгук между тем терроризовал телефон взглядом, пока Хёсан рядом тщетно пытался выяснить у сотрудника по сотовому, откуда пришёл телефонный звонок. Намджун появился в гостиной через некоторое время: хмурый и весьма не расположенный говорить. Юнги присвистнул: — Планы сорвались? Намджун не без неприязни кивнул. — Расслабься, — запивая лимонадом горечь, стоящую во рту, заговорил маленький коп. — У нас проблема есть. Мы нашли источник звонка, но. — Но? Тэхён встрепенулся, прислушался. Юнги продолжил. — Это из музыкального магазина. Проблема вся в том, что там на кассе до десяти вечера ежедневно лишь один парень с абсолютно чистым досье. Мы расспросили от и до, проверили камеры, но он работает, как часовой механизм: припрётся в девять утра, сидит и плюет в потолок, пока не объявится покупатель. Телефон, — Юнги усмехнулся. — Телефон тот самый находится на его рабочем столе. — Он по нему говорил? — осторожно спрашивает Намджун. — Да, только здесь и начинаются все расхождения с нашим пранкером. Он берёт трубку, потому что звонят ему. — Ему? — Знаешь, как это бывает? Тебе понравится ассортимент на сайте магазина, а потом ты заказываешь его по телефону у консультанта-продавца... Намджун возводит глаза к небесам: — Всё-всё, выключай свой сарказм-режим. Я понял. — Так вот, — Юнги улыбается по-свойски, — сам он никому по этому телефону не звонил. Мы проверили время звонков. Он в это время, ну если камеры не врут, не притрагивался к нему ни разу. — Слишком сложно. Тэхён заметно стихает, опуская руки, сжимавшие минуту назад бежевую диванную подушку. Это сговор какой-то против него. — С удовольствием бы попил ещё вот этого вот, — худощавый полицейский качает пустым стаканом, — но работа сама себя не выполнит. Мы ещё покараулим магазинчик, но больше, чем уверен, что всё действительно не так просто. Похоже на игру какую-то. — Игру? — спрашивает Тэхён. — Игру, — пожимает тот узкими плечами, собираясь на ходу. — Чонгука оставляю с тобой. Тэхёну охота что-то возразить против. Он бы попросил Лейтенанта Улыбашку самого остаться, а не бросать его на растерзание этим...Глазам. Рентгеновским, мать его. Они же даже не говорят, в молчании страх обретает силу заполнить собой всю жилплощадь. Чонгук страх не отгоняет, Чонгук его нагоняет. Он сам — олицетворение всех ночных кошмаров. На него невозможно смотреть без опасений. Можно ли оставаться спокойным к тому, кто всегда таинственно и грозно молчалив? Когда команда отчалила к себе в участок, а Намджун, которому, наконец, позвонила "та самая особа", тихонько удалился к себе домой (очевидно, готовиться ко встрече). У Тэхёна личная жизнь в отличие от своего соседа совсем не шла. Джису как-то, видимо, решила, что одна из её подружек его вполне себе устроит. Устроила. На месяц. А дальше чего-то не пошло. К нему никого не тянуло, а он и не магнит какой, чтобы к себе притягивать. Он может притягиваться сам. Есть ли смысл иметь эту силу, если притягиваться совсем-совсем не к кому? Чонгук что-то роняет на кухне (может, нож?), не слышно матерного сопровождения: легкое копошение, а затем, грозная и убийственная, — тишина. Убил себя что ли упавшим предметом? Тэхён шлёпает босыми ногами, съеживается от холода даже в накинутой ветровке. Видит — Чонгук совершенно живой, на себя руки не накладывал, глядит себе задумчиво в окно за огнями, пролетающих по шоссе, машин. Его отвлекать от увлекательного не очень хочется, но Тэхён заглядывается. Не на машины — на широкие плечи и спину, по которым тоже можно пустить машины, если проложить дороги. Все его мешковатые вещи придают ему ещё более могучий вид. Может, ему лишь хочется казаться Гераклом, которым он на самом деле не является. Может, нет в его голове никаких мыслей. Тэхён ставил на паутину философии, в которой полицейский сам философ-паук. Плетёт изо дня день свою паутину, потом бродит до других закоулков своего сознания и плетёт там новую — более правильную, более сложную. Молчание — знак сложности. И мысли у него, наверное, тоже...Немые. Бывает, посмотришь человеку в глаза, а они подскажут. В этих — прочные стёкла. Зачем ему такие? У него там банк с приличной суммой? Почему ни о чём никогда не говорит, почему даже ни о чём не думает? И почему больше не наблюдает за несущимися машинами в ночных огнях? Глаза X-RAY заметили его силуэт в отражении окна. Тэхён сглотнул, но виду никакого не подал. — Сколько тебе лет? Вопрос очень глупый, не имеет значения, он сам в курсе. К делу его возраст не имеет никакого отношения, но не было больше ничего, от чего можно было бы оттолкнуться. Отвечают только звуки моторов уличных автомобилей. — Молчишь, да? Полицейский в отражении смотрит на него, в глаза. Будто отвечает: «А разве не очевидно?». — Хорошо, давай помолчим. Пристраивается рядом и тоже теперь за машинами наблюдает. Под конфорками плиты полыхало пламя. Во дворе раздался лай. Собака приветствовала своих друзей. Её подозвали приглушенным свистом и пошли по аллее, держа руку у неё на голове, а она тихо посапывала и часто оборачивалась назад. Молчание стало властным. Тэхён хотел уйти, но ещё не мог. Он тихо говорил, обращаясь больше к окну: — В детстве мама часто рассказывала мне о своих пациентах. Она у меня психиатром долгое время проработала и очень трепетно относилась к тем, кто доверял ей свои мысли, — он улыбнулся. — Как-то раз она пришла вся встревоженная и не хотела говорить ни с папой, ни со мной. Я хорошо помню её глаза в тот момент и точно знал, о чём она тогда думала. И не прогадал: это было связано с одним из её пациентов. Она очень любила его и искренне верила в его выздоровление, но случилось так, что его перенаправили в лечебницу, решив, что его ситуация безнадёжна. Мама плакала, мама очень долго плакала. Я узнал со слов гораздо позже от папы, но догадался сам, представляешь? То были её глаза...Они разговаривали, они сами мне сказали. У людей глаза говорят обычно, язык для подтверждения всего лишь. Смотришь, и тебе ответ уже. А твои вот, знаешь...С языком похожи. Тот обернулся. — Молчат, — выдохнул Тэхён. Посмотрел внимательно и уже совсем расслабленно. Сам себя успокоил, сам себя утешил. У Чонгука язык вдруг надумал развязаться; он отвёл глаза к окну, воззрел на чёрное полотно вдалеке, заговорил умеренным голосом: — У полицейских глаза обязаны молчать. Не наши должны говорить, а подозреваемых, преступников. Ты мои не слышишь, но я твои да. Они говорят, что боятся, хоть сам ты об этом и ни словом. — Твоя мама тоже работала в этой области? Чонгук сморщился — то была особенная эмоция, каких он, судя по всему, совсем никогда не проявлял. — Понятия не имею, я её никогда не знал, — и сжал пальцы на подоконнике. Тэхёну взгрустнулось и захотелось разгладить неровность. Он спросил сочувствующе: — Она умерла, когда ты был маленьким? — Она съебала, когда я родился. Потом его рука коснулась оконной рамы, и он продолжил медленно и так, чтобы усекли: — Отца у меня тоже не было, если ты вдруг надумал расспрашивать о том, что тебя не должно касаться и дальше. Если эта информация вдруг тебе поможет прийти к чему-то относительно дела, связанного с парнем, который тебе названивает и читает какие-то бредовые стишки, то слушай ещё, — Чонгук взглянул на него и безразлично договорил. — У меня нет родителей, нет родственников и нет человека, с которым бы я по утрам заправлял постель. Есть Юнги, который заботился обо мне по доброте душевной, и туча нераскрытых проблем. С одной я живу на данный момент. И твоя жалость мне не нужна. Я не говорю с тобой, потому что я не хочу. Так что будь любезен, не лезь со своей высокопарной хуйней и позволь мне делать свою работу правильно. Наблюдать. Тэхёну подумалось, что столько, сколько он сказал сейчас, если сложить, получится больше, чем сложенное за год. Он был искренен с ним изначально, поэтому ни разу не обиделся. Молчание лишь съедало. То было немое кольцо, охватившее полы комнаты. Сейчас сменилось медвежьим ворчанием. Это было не так, когда ты с человеком дружно и мило беседуешь, но было достаточно для того, чтобы понять одно — полицейскому ни разу не всё равно. Он контролирует эмоции на пять с плюсом, но у Тэхёна свои ключи к чужому в кармане. Мама научила ковать. Чонгук понаблюдал за ним краем глаза в отражении: как он открывает дверцы кухонных шкафов, собирает различное и, видимо, крайне важное с безграничным спокойствием и удовлетворением (что ему могло понравиться в таком ответе?); шуршит какими-то пакетиками, возится с разноцветными банками и крышками и напевает под нос Армстронга. Чудик. Когда последняя машина на ночном фоне проезжает мимо, Чонгук устало отворачивается, чтобы убраться на диван и закончить обзор просмотром кабельных каналов, а за ним — Тэхён. С протянутой чашкой кофе в руках и совершенно понимающими большими (красивыми) глазами: — Спокойной ночи, младший лейтенант Чон Чонгук. Бессонной, но спокойной.