antianti.social

Не хватайтесь за чужие талии, Вырвавшись из рук своих подруг. Вспомните, как к берегам Австралии, Подплывал покойный ныне Кук.

Юнги шел, опустив глаза, губы его то сжимались, то разжимались, словно в предвкушении лакомого кусочка. Но, дойдя до места, он не нашел там того, кого искал. Подождав несколько минут, Юнги пересек пустырь, ведущий к склону холма. Он хотел было крикнуть, но побоялся звука собственного голоса. На лугу было пустынно, как прериях, и вся эта долбаная тишина угнетала его так сильно, что он было повернул назад, но в эту минуту увидел Сокджина. Розовое пальто, руки в карманах, максимально выебистая походка важной сучки (кто из них сестра-то больше: он или Джису?), а потом на ухоженном лице безынтересное выражение лица. Важный какой, индюк напудренный. Юнги почти сказал это вслух, но Сокджин встал совсем близко, поэтому пришлось поднять голову. Индюк больно высокий и в плечах оказался не по девчачьи широк. — Долго ждал? — как бы между прочим, спросил Сокджин, пытаясь руками продырявить карманы своего пальто. Морозит, как зимой почти. — Сам только пришёл, — хмыкнул Юнги. — Давай не буду тебя задерживать и себя заодно. — Давай, — кивнул тот головой на длинной шее, — дел у меня вправду невпроворот. — Расскажи мне всё, что знаешь о Ким Тэхёне. — Вот так? В двух словах? Индюшечке в розовом, кажись, всё это кажется забавным и смешным, и она не стесняется всем своим видом показывать своё скотское отношение ко всем этим делам, но у Юнги другое мнение на этот счет. — Слушай, курочка моя напыщенная, будешь хихитулечки ловить, угодишь ко мне в участок. Там тебя точно развеселят хорошенько. Соу иф ю андерстэнд, будь добра, цыпа, — Юнги потянулся к покрасневшей от холода щеке, ласково потрепал её и улыбнулся контр-улыбкой, — выкладывай всё самое интересное. Не трать н-а-ш-е время. Сокджин почти возмутился, надув хорошенькие губы от пробравшей злости. Долбаный карлик, что себе позволяет вообще. — Ну редкостный долбоёб... — В курсе, — перебивает Мин, доставая сигарету из заднего кармана штанов. — Бесит меня иной раз так сильно, что я еле сдерживаюсь перед тем, чтобы не выкинуть его нахер. — Угу-у-у-м. — Но работу свою делает хорошо, пускай и медленно. У Юнги, наверное, дежавю. Затягивается и вслушивается внимательней в лепет недовольной принцесски. Ну ничего от сестры своей. Красотулечки, разве что, обе. Юнги себе под нос почти что хрюкнул. — Живёт один давно. К родителям во время отпуска иногда уезжает в другой город. М-м-м, — индюшонок задумчиво качает головой, складывая губы трубочкой; милашка-милашка, но принцессе твоей (принцу?) всё равно с тобой не повезло. — Со своими причудами. Как-то загонял мне про какую-то херню с его мёртвой кошкой во сне и чайными пакетиками на дереве под его окном. — Чего-чего? — Ну, кошку его звали Миссис Хвостунья...Ой, или Миссис Кисуня... — Да я про пакетики чайные. Что с ними? — А-а-а, ну-у-у, — Сокджин задумывается, — что-то про то, что у него уже четыре месяца на дерево кто-то чайные пакетики закидывает. Использованные, прикинь? Пиздец какой-то, нахуй надо, спрашивается. Юнги докуривает и кивает: пиздец, ага. Зачем это? — Четыре месяца? — Наверное, не помню точно. Если память не наёбывает. — Ещё чё интересного расскажешь, принцесска? Куда отлучался иногда? Может кто к нему иной раз захаживал? Спрашивали его? Сокджин отрицательно мотает головой не очень уверенно, но это можно списать, естественно, на процесс мыслительный. Парень в розовом, конечно, сам по странности вообще вот не уступает тому же Тэхёну — хоть бы раз обиделся на все эти обидные для парня клички. Не впервой что ли, вот куропаточка смешная. Розовое пальтишко, ха-ха. А под ним прячется розовое бельишко. Он мог бы купаться в придорожном ручье, как нимфа, которая рада прохладе и любуется своим прекрасным телом. — Странно, — выдохнул сизый дым, прокашлялся слабовато. Сокджин не выдержал, в нём это с самого утра сидело: — Приударил за моей сестрой? Юнги поперхнулся, но не от услышанного, а просто кашлевой рефлекс. Улыбнулся этой своей сучьей улыбкой, глаза в щелочки скатал. — А тебе чё? Завидуешь или ревнуешь? Индюшонок поморщился так, будто его вот-вот стошнит на низенькую сутулую фигуру. Закатил глаза. — Да на тебя ни одна баба не западёт. — Ну, ты-то мужик. — Ты не в моём вкусе. — Так всё-таки гей, а-г-а-а-а, — щёлкнул пальцами Юнги. — Прошу, уебись обо что-нибудь потвёрже, — злобно заскрежетал зубами Сокджин и отправился восвояси, подальше от ублюдка. — Ладно тебе! — орёт вдогонку полицейский. — Мне-то вообще поебать! Голубой, розовый, да хоть зелёнкой себя обливай, Шреком не обзову! — П-о-ш-ё-л н-а-х-у-й! — орёт в ответ со склона Сокджин. Даже не так обидчиво, может простил моментально и всё понял. Юнги-то правда всё равно, его не касается. Улыбнулся коварно: ну даже оспаривать не стал! Хорошо хоть не красит свою и без того смазливую мордашку, а то бы по всем стереотипам попал. Чайные пакетики взбудоражили его. Чайные пакетики. Использованные чайные пакетики. На деревьях. У кого там специфические вкусы, когда дело касается гирлянд, и до Рождества как бы далеко. Странно это, а всё что попадает в категорию мало-мальски странного, сразу надо брать на рассмотрение. Чайные пакетики, чайное дерево... Когда Тэхёна снова оставляли одного, лицо его омрачилось тревогой, словно облаком, предвещающим дождливое утро. Лежа столько дней у себя в комнате, он ни на одну минуту не переставал набираться силы воли; это отразилось на его лице — залегло в уголках рта и расплылось по сторонам. Он кое-что придумал и тотчас сорвался с постели, надевая что посвежее на пути. Чонгук этим вечером был особенно молчалив и запивал тишину слабоалкогольным пивом, спрятав, что посильнее подальше в холодильник на чёрные дни. Ему нужно было концентрироваться, но он сам понимал, что тухнет со скуки не меньше, чем обычно будто ужаленный Тэхён, хоть и не мог похвастаться тем, что постоянно торчит где-то на улице. Свежий ветер грозил только из открытых окон. По телеку крутили одно и то же, на животных он смотреть уже изрядно устал; не жизнь у зверушек, а малина: жри и не парься, кусай и не парься. Вон, аллигатор во Флориде мужику руку оттяпал, вылез неожиданно из-за кустов, а прокурор на стороне рептилии. Тупые аллигаторы не такие уж и тупые, оказывается. Тэхён вбегает, как ошпаренный. Заявляет громко и уверенно: — Мне срочно нужно на улицу. Чонгук отрицательно мотает головой. — Нельзя. — Но мне срочно. — Нельзя. — Пожалуйста? — Ты, мать твою, оглох? Нельзя, понимаешь? — от недоумения у Чонгука даже глаза охреневают показательно. — Нам приказано сидеть тихо и сторожить долбаный телефон. — Но он вторую неделю молчит, — поднимает свои виноватые глазки и вот этого вот только не хватало. — Я помираю от скуки. — Помирай, пользы больше будет. — Какой же ты злыдень, — пинает его ногой Тэхён. — Эй, я тебе и ноги сломать могу за это. Тэхён испытующе озирается по сторонам, высчитывает сколько ему потребуется, чтобы добежать до выхода, закусывает губу чуть ли не до крови. Господи, убийственный маневр, может не стоит...Другого выхода всё равно не видит. Стоит попробовать. Ебаный пиздец, он об этом обязательно пожалеет. Цель тупо пялится в телевизор с бутылкой пива в руках. Тэхён молится: Зевсу, Юпитеру, Перуну — всем языческим богам. Раз, два, три. Со всей дури заезжает по бутылке ногой, та в мгновение отлетает к стене, едва разбившись. Тэхён несётся с диким криком к выходу — Чонгук подрывается за ним. Бык за красной тряпкой. Разъярённый медведь, разбуженный во время спячки. Быстрая сука успела вылететь уже из подъезда, полицейский орёт с порога: — БЛЯДЬ, СТОЙ! Пару секунд решает, что в холод в одной футболке не комильфо. Срывает с вешалки кожанку, натягивает кое-как кроссовки, запирает входную дверь и мчится за убежавшим ебланом на улицу. В гребаную холодрыгу. Тэхён своё, конечно же, получил. Он и не надеялся избежать наказания от своего грозного надзирателя. Где же была без него ноттингемская темница? Задница будет ещё долго болеть, Чонгук коленом так смачно заехал, будто автограф собирался поставить синяком. Зато своего добился — вытащил бурого медведя из дома. А теперь они медленно качались на задрыпанных детских качелях, и никто не мог произнести ни слова. Здоровская прогулка с человеком-рыбой. Тэхён бы рад попросить хоть побулькать для него: буль-буль, бесишь, буль-буль, сильно бесишь, буль-буль, не пялься на меня, а то снова получишь по драгоценному бамперу. ... Буль-буль. Тэхён рассмеялся. Чонгук на него никакого внимания, скрутившись на качелях и, видимо, ушедший глубоко в себя. Вокруг ни зги не видно — полный мрак, пару звёздочек не поленились появиться, луна типа мерцающая блямба, очень неяркая и похожая на красивый домашний сыр. В детстве Тэхён не без уверенности полагал, что на луне есть гребаный сыр и с тех пор не мог не облизываться, когда смотрел на неё. Она, наверное, на него тоже смотрела. Стрёмно отводила взгляд и бормотала про себя: «Больной ублюдок». Он слетел с качелей. — Пошли в магазин? Чонгук бы возразил, но то ли смирился, то ли реально не был против похода по круглосуточному. На часах десять вечера, и чёрт его знает этого Тэхёна — лучше бы просто делать, что просит, пока хуйни какой не натворил. Единственное, о чём он жалел...Пистолет забыл, без него чувствовал себя голым и не способным защищать. Не себя, нет. Этого чудака, будто бы надравшегося бутиратом с утра пораньше. Поэтому всю дорогу до маленького супермаркета, расположенного чуть дальше, чем хотелось бы, держался вплотную к Тэхёну, боясь, как бы его долбаный мозг не выдал ему ещё один ебанутый инструктаж, и его не унесло туда, где потом трудно будет успеть и...защитить. Тогда вся эта операция просто коту под хвост. И всё его существование. Тэхён ходит вокруг полок с печенюшками, ищет те, которые любимые, сырные. Клоповник какой-то, а не магазин. Кассир с засаленными волосами, хилый очкарик, уткнулся в свой дешёвый смартфон и на двух мужиков посреди ночи никакого внимания. Чонгук отвлёкся на журнальную полку с выпусками Плейбоя. Потрясающе, кто-то ещё читает это в наши-то дни? Взял, вбил в поисковик и нашёл, что душе угодно, щёлкнув на «Да, мне есть 18», и похуй интернету, что ты пиздишь, пока сидишь с мамкиного планшета. Тэхён оказывается непозволительно близко, и на лице у него эта его дурацкая обдолбаная улыбка. Чонгук отшатывается, грозно нахмурив брови. — Балуешься? — тоном, заставшего за дрочкой старшего брата, интересуется Тэхён. В руках у него две пачки печенья с сырным вкусом и ещё просто — оригинальные. Чонгук такие любит, чтобы без ничего. — Нахуя мне плейбой? — А ты разве не интернэшнл плейбой? — А я такое когда-либо утверждал? — Хороший мальчик Чонгук-и-и-и, — тянет Тэхён, задевая его плечом, двигаясь на своих двоих к кассе. Хилый очкарик чешет засаленный затылок, когда на ленту приземляется четыре пачки печенья. Тэхён предварительно высчитал всё, кинув необходимую сумму прямо тому под нос. Очкарик подозрительно засмотрелся на них, пробивая товары. Наверное, прикидывал, что они будут делать с этими пачками вдвоём, два парня, ночью тёмной. Тэхён захихикал. Жрать они их будут, конечно. Потом кое-что случается не так, когда аппарат на выходе пищит, как сумасшедший. Тэхён испуганно оглядывается и заглядывает в маленький пакетик: может не пробилось нормально? Не успевает опомниться, как Чонгук хватает его за свободную руку. — Бежим давай, чё встал! И не врёт же — бегут, как нашкодившие. У Тэхёна слетает капюшон ветровки с головы, пакет он чуть было не проебал секундами раннее, когда Чонгук дёрнул его за руку за собой. Сбивчиво и пытаясь не задохнуться, он орёт: — Что ты сделал?! Чонгук, не оборачиваясь, орёт в ответ: — Бутылку водки спиздил! И не сдерживается, когда раскатистый и басистый смех Тэхёна потрошит тёмные улицы — сам ржёт, как ненормальный. Кто вообще решил, что он хороший мальчик? Плейбой, плейбой, интернешнл плейбой. Не-а, лучше! И вот это несокрушимое удовольствие, чудить хуйню на ходу, ржать, как лошади и мчаться за руки, уничтожая ночную тишину — это было в духе Тэхёна. И ему так нравилось, что частичка его ебанутости смогла передаться Чонгуку, так нравилось. Возможно, в нём всегда это сидело, издавна, но не спешило проявляться. Просто было не с кем, вряд ли кто лез к нему больше, чем это делал Тэхён в виду своей врождённой черты — лезть ко всем «нуждающимся». Юнги такие игры вряд ли бы одобрил, ему давно не семнадцать, не двадцать три даже. Чонгуку, крепышу, с виду уже давно повзрослевшему было некуда выливать своё потерянное детство. Голубям разве что на крышах курлыкать, улю-лю-лю. Интересно, он когда-нибудь голубей гладил? У них тут на крыше есть голубятня старика с пятого этажа. Они зависают где-то в сомнительном переулке и пытаются перевести дыхание. Чонгук достает из-под ремня чёрных джинсовых брюк бутылку, которую чуть было не разбил, пока разгонялся со скоростью гепарда, одной рукой волоча за собой Тэхёна, другой пытаясь придерживать бутылку. Спас-таки, открыл крышку зубами. Тэхён восторженно ахнул, фига себе клычища у полицейского, и протянул ручища загребущие. Тот не стал возражать и позволил глотнуть первым. — Ну ты и псих, — восхищенно протянул Тэ, отпивая добрый алкоголь. — Не плейбой, но и не хороший мальчик. — Мог и не доказывать, я всё равно поверил бы, — искренне улыбнулся он, протягивая украденную бутылку. Чонгук хлебал спиртное, словно яблочный сок пил. И кадык его двигался так красиво: вниз-вверх. Тэхён даже сглотнул. Сколько у этого парня ещё сюрпризов за спиной? И сколько из них он ещё успеет ему великодушно раскрыть? Распаковать бы их все до наступления Рождества и первого снега, чтобы получить подарки раньше всех. Тэхён не знает зачем ему первому, но даже не подумал, что и дарить-то тому больше некому, кроме как бонусом Юнги. Последний, интересно, вообще в курсе, на что его маленькая гордость способна и как сильно ей адреналин может в кровь ударить? Тэхён нажрался так, что перед глазами начало непроизвольно плыть, а речь стала неразборчивой, невнятной. Чонгук, похоже, сохранил трезвый ум. И как ему удалось после стольких глотков? Вот это стойкость, позавидовать можно. — Деньги за бухло я всё же тому дохляку верну. Тэхён тыкнул ему пальцем в щёку и пьяно улыбнулся: — Спр-аве-дл-л-л-ивый Ч-ч-ч-онгуки... Тот вздохнул, присел перед ним. — А я-то думаю, когда же наказание прибудет, — и искренне расхохотался. Верно, пьяный в хлам Тэхён — страшное наказание. Призыв он понял, пускай и голова была не трезвая. Обхватил сильную шею руками, под коленками оказались чужие, чтобы не соскользнул, а потом совершенно беззастенчиво уткнулся в эту самую шею и лицом. — Ты чё, урчишь? — Люди не ур-р-р-р-чат. Чонгук заржал, двигаясь с пакетом печеньев в руках и пьяным Тэхёном на спине, который не спешил отрубаться насовсем, напевая ему на ухо: — Лоллин, лоллин, лоллин...Б-э-э-эй-бэ-э-э, джаст онли ю-ю-ю...Лоллин, лоллин, лоллин... Мотив показался знакомым, но Чонгук бы не вспомнил, где именно слышал её. Ему подумалось, что в исполнении пьяного Тэхёна она, наверняка, звучит не хуже, чем в оригинальной версии. Прикольная песня, надо бы как-нибудь добавить себе в плейлист. Попросить Тэхёна её снова напеть. У них аппаратура звукозаписывающая клёвая есть в отделении вроде бы. Прежде споить, конечно, а то он...Упрямый, не подпишется же просто так повторять. Чонгук вслушивается и в такт с басом Тэхёна, но приглушенней и чтобы до него не допёрло что к чему, запел. Пьяный и не очень дуэт посреди ночи. Орудующий, возможно, где-то неподалеку маньяк. Пачки болтающихся в пакете печенюх. И телек забыли выключить. Лоллин, лоллин, лоллин...Бэйбэ-э-э, джаст онли ю-ю-ю.