antianti.social

Smokin' every morning for the first thing Sippin' something strong because I'm thirsty I don't like it outside, so I'll stay in here Until the coast is clear

В его отношении к жизни всегда было что-то примитивное и "домашнее"; он любил "семейный очаг", любил посудачить, любил поворчать, когда Чонгук не ложился допоздна спать. Для того чтобы прийти к какому-нибудь решению, он снимал пенки мудрости со всех своих людей, а через ее посредство и с множества других подобного же склада. Год за годом, неделю за неделей ходил он в участок и сидел в кресле главного, скрестив свои тонкие ноги, худой, низкий, с выбеленными волосами, чисто выбритым подбородком, следил, как набегает пенка в закипающем горшке, и уходил оттуда приголубленный, освеженный, утешенный, с неизъяснимым чувством душевного покоя. Впрочем, это же был Юнги, ему вообще не дано было сохранять душевный покой надолго. Это была такая временная корочка, которую потом приходилось волей-неволей сдирать. Он звонил всю ночь. Сначала Чонгуку, потом Тэхёну. И догадывался, что они не могли отрубиться в десять вечера. Хрен знает этого чудика-параноика, но не его ответственный пацан. Дозвонился только под утро. Почти охренел от того, каким заспанным голосом отвечал его парнишка на вопросы (в десять-то утра, время не раннее). Спросил: «Вы там вчера чего учудили-то?». Чонгук помолчал, раздумывая над тем, что ответить. В итоге ответил: «Ничего». Юнги за годы научился различать враньё, но допытывать не стал. В конце концов, будь там что-то опасное и серьёзное, он бы не смолчал. Остальное — его дело. Тэхён, видимо, дрых (знал бы он, что без задних ног и на груди Чонгука, пуская слюни ему на футболку). Тот ещё потом промямлил что-то о том, что ему некогда, надо что-то допроверить и отключился. Юнги охренел дважды. Не то, чтобы Чонгук раньше характер не проявлял, его заносчивость часто служила причиной их редких скандалов, но это вот всё заставляло морщить лоб: да что за поебота у них там творится? Потом всё-таки зазвонил нужный номер, и худенький полицейский закрутился в кресле по офису — сразу такой славный котик. — Не помешала? — с той стороны линии голос Джису ему прям по ушку; заласкало так. Юнги в дёсна, хорошо она этого не увидит. — Не-а, — стараясь звучать как можно более спокойно, ответил он. — Это хорошо, потому что я сделала то, о чём ты просил. Юнги подскочил от неожиданности. — И что там?! Она вздохнула. — Это не он, — почти обреченно. — Не Хёсан. Юнги постучал костяшками пальцев по столу. Не то, чтобы Хёсан прежде вызывал у него подозрений. Просто это...Как это можно было объяснить по-другому? Звонок, идущий прямиком из музыкального магазина, где кассир ни разу не притронулся к телефону в минуты, когда звонили Тэхёну и сидел у себя дома, играя с девушкой своей в приставку в день убийства — это охренительно странно. Всё, что он мог предположить в такой ситуации — это, что ему откровенно лгут про звонок из магазина; его перенаправили, намудрили что-то с адресами, где-то схитрили. Хёсан отвечает за всё это дело. Джин Хёсан — охотник за красивыми юбками. Юнги всё это учел, затем и попросил сестричку Сокджина вмешаться и выпытать кое-что. Хёсан, конечно, мог оказаться умнее и попросту не расколоться, но она убедила его в обратном — слишком прост для таких ухищрений. — И он ничего тебе не сказал? — Показал, как это делается. Я попросила отследить звонок Тэхёна, соврав, что Сокджин хочет накостылять тому человеку, который изводит его парня по телефону. Юнги усмехнулся: — Ты сказала, что они мутят? — А у тебя были идеи получше? Разумеется, не было. Он бы предложил ей под своё крыло, да негоже растрачивать такие таланты на то, чтобы пылиться в непристойных для таких барышень отделениях. — И он? — Он и отследил. Показал мне, звонок шёл из музыкального магазина, о котором ты говорил. — Этого просто не может быть. — Это уже твоя головная боль, не моя. — Но, блядь, это не-воз-мо-ж-но! Каким образом могли звонить оттуда? КТО? — А я почём знаю! Ты не просил заходить так далёко! Мин уткнулся обреченно лбом в согнутый локоть. Тихо отступил: — Прости. Ты и так многое сделала, спасибо, — выдержал двухсекундную паузу, — большое. На неё эти слова подействовали удивительно. Угостили сахарной ватой и расчесали волосы. Она смягчилась и почти заботливо поинтересовалась: — Я тебе ещё нужна? Юнги нашёлся с ответом довольно быстро. — Ты мне всегда нужна с недавних пор. И отключился, пусть трактует его слова, как хочет. Должна понять. Джису — девочка на редкость находчивая, и это, пожалуй, единственное, за что он цепляется, когда знакомится с новыми людьми. До сих пор не за кого было. Под несокрушимым инстинктом самосохранения в Юнги таилась неподдельная мягкость; визит к ней действовал на него, как час, проведенный у материнских колен. Ласковых и нежных на ощупь, прямо как её ладонь тогда холодным вечером в ресторане. Чонгук бы переломал все его конечности, если бы потом Юнги не переломал его всего. Любовь к воспитаннику, конечно, крепкая, но к правосудию всё же сильнее. Он не запомнил, как отрубился прямо на диване перед тем же включённым телевизором, и не застал тот момент, когда обдолбанный Тэхён решился переметнуться и улечься на него, а потом запачкать футболку слюнями. Придурок. Придурок сидел на кухне с красными глазами и сухим от похмелья ртом. Выхлебал всего-то половину водяры, а тошнило утром так, будто бы желудок ограбил целый бар. Чонгук ему не мамочка заботливая, но таблеточки всё-таки из ближайшей аптеки достал (долго пытаясь отыскать дротаверин), отпоил свежезаваренным чаем, а затем выгнал под горячий душ. Тэхён убитым голосом благодарил и обмяк в чужих руках, которые тащили до ванной комнаты. Как же повезло его спутнику жизни в будущем. Чонгук, конечно, ворчит, как дед старый, но помощь оказывает с завидной скоростью и, что показалось Тэхёну самым потрясающим, — не требует и не ждёт никакой для себя отдачи. Это делается просто потому...что делается. Чонгук отнёс его в спальню. Не как принцессу, а как человека, которому перекрутили вестибулярный аппарат и который еле мог удерживать равновесие на своих длинных ногах. Свет падал здесь мягче, сгущавшиеся сумерки его бы не стали беспокоить; и он принялся говорить: — Когда мне было лет пятнадцать, Юнги припёрся как-то с пьянки домой в состоянии таком...Ему не конкурент. Он рассмеялся, и смех его подействовал спазмолитиком. Тэхён старался запомнить его кроличьи зубы, так удачно вписывающиеся для медведя. Зайцемишка. Чонгук присел на край кровати, затеребил одеяло, пытаясь то ли оригами из него сложить, то ли просто руку чем занять. — Я пью только с ним. Он отличный полицейский и...почти...отец? В Тэхёне сразу же произошла какая-то перемена, как будто солнце согрело плод, медленно зреющий на ветке; он чувствовал, что его нежат, хвалят, ласкают, а между тем в его словах не было ни прямой ласки, ни похвалы. Просто пару фактов из жизни: очень или не очень интересных. К слову пришлось, вырвалось, будто и забыл, что буквально двумя неделями раннее он грубо отпихнул его от себя со словами, что нахрен ему не сдался. Наверное, так нельзя было делать, это против правил и здравого смысла: Тэхён приподнимается на кровати и садится на расстоянии таком близком к чужому лицу, каких это лицо никому бы и никогда не позволило. Хоть раз заглянуть в глаза напротив, чёрные-чёрные, и понять — что там, о чём этот человек думает и что хочет сказать? Они больше не излучают рентгеновское, не замечают едва сползший с плеч халат, просто наблюдают. Доверяют. Тэхён не маньяк и не чудик вовсе, у него в руках вчера была только бутылка и то, как он по-кошачьи прижимался к его шее — это доверие. — Куда... — Тэхён медленно выговаривает, стараясь не жевать от волнения буквы. — Ушёл твой родной отец? В глазах напротив сквозила печаль, так несвойственная лицу, в котором прежде было столько воли и спокойствия. Он не проронил в ответ ни слова, даже не попытался; так и просидели минуту, как парализованные и прикованные друг к другу взглядами. Тэхён не услышал, но увидел то, что искал. Глаза подсказали. Не нужно было никаких ключей, быть искусным мастером: Чонгук ему сам открыл свои ворота и без слов провёл во внутренний двор. Может, не знал, что сказать; не нашёл отвётов. Может, просто решил...Тэхён — он же понимает его? Юнги сел в кресло, покрытое ситцевым чехлом, и оглядел комнату. Все здесь казалось жалким, как он выразился про себя; на всем лежал особый отпечаток – он затруднялся определить, какой именно, – какой-то оттенок убожества, вернее, старания свести концы с концами. Насколько можно было судить, ни одна вещь в гостиной не стоила достаточно дорого для такого дома. На стенах, давным-давно выцветших, висели акварельные эскизы; поперек потолка шла длинная трещина. Все эти домишки – старая рухлядь. Он откашлялся, сильно задумавшись, дым легкие чуть не вывернул. Уже как старый дед. Хозяин вернулся с заднего двора и плюхнулся рядом, поднимая пыль с дивана. — Ну теперь можно и поговорить. Чем обязан? Юнги раскопал в папках необходимые бумаги, пару раз тупо поморгал, переводя взгляд с фотографий на документах, а затем на человека напротив. — Давно в рыжий покрасился? Э-э-э, — опустив глаза на нужную графу, а затем снова устремив на собесединка, — Пак Чимин? Парнишка, узенький в плечах, масенький совсем, очаровательно улыбнулся, сложив ногу на ногу. — Нравится? — Ещё бы, у меня же встаёт на рыжих чудиков в тупых рабочих комбинезонах. Чимин громко засмеялся, хлопая по обивке дивана, поднимая треклятую пыль и вызывая чихательный рефлекс у бедного Юнги. — Ладно Вам, господин коп. Серьёзно, а чего мой Тэхён-то натворил? По телефону Вы звучали так грозно, что я даже испугался. — Скажем так, — начал полицейский, — не телефонный разговор. Ничего твой друг не сделал. Пока. Мне нужна какая-нибудь информация от тебя. Что-нибудь, за что бы ты сам зацепился, если бы сидел в моём кресле. Непонятные знакомые? Сомнительные друзья? Чимин мотнул рыжей головой, и чёлка у него забавно поблёскивала на лучах солнечных, стреляющих из окон. — Тэхёни очень хороший, у него в жизни врагов не было. Из друзей только я и наши одноклассники, но это проверенные люди, честное слово! — Малыш, — улыбнулся Юнги. — Тут в своём отделении находятся подозреваемые, а это тоже люди проверенные. — Не, не! Серьёзно! Друзья все проверенные начисто! Да и живут далеко, жизнь пораскидала по континентам. У нас сходки летом. — Верю тебе на слово, — откинулся в кресле Юнги. — На правах лучшего друга, кстати...Он тебе никакую байду про чайные пакетики не гнал в последнее время? Чимин покусал губы и пожал плечами: — Было дело, рассказывал, — а потом раздраженно покачал головой. — Я ему говорил, что место для житья не самое лучшее! Отговаривал, между прочим! Со мной просил остаться. Столько херни с ним там происходит: начальник какой-то говнюк, по его словам, эти чайные пакетики, постоянно орущие совы, непонятный сосед... Юнги перебил его монолог. — Погоди, что с соседом? — Хрен знает, что с этим соседом. Мутный он какой-то, не нравится мне. — Я бы с Намджуном тоже так-то на брудершафт не выпил, но это другое. — Да не, — засуетился Чимин, — с этим парнем что-то явно нечисто. Все беды начались с его переездом. Эти чайные пакетики и совы... — В смысле, с его переездом? — Ну он соседом-то стал Тэхёна когда, — раскрыл ладонь, посчитал по маленьким пальчикам, задумчиво надувая губешки свои. — Месяцев четыре, наверное, назад приехал? Юнги как по башке дубиной треснули со всей силы. Четыре грёбаных месяца? Чайные пакетики, использованные чайные пакетики, которые кто-то оставляет на дереве. Четыре месяца назад. Намджун? Даже если допустить? Зачем? К чему чайные пакетики и каким образом это относится к телефонным звонкам. Убитая старуха? Может, он с кем сотрудничает? Или его наняли? Юнги подорвался с кресла, обронил на ходу несуразное «спасибо, пацан!» и бросился к машине. Ему ещё часа четыре на ней пилить до города. Стемнеет. Единственное, что крутилось в голове — хоть бы Чонгук оказался рядом в нужное время в нужном месте и не выпускал балбеса никуда. С этим надо было разобраться так, чтобы Намджун не понял, что его вычислили, поэтому идея созвониться с Чонгуком отклонилась. Чимин похлопал красивыми глазками и убеждённый в том, что от него что-то явно скрывают, а Тэхён специально молчит. Что за дела? И почему ему никогда ничего не рассказывают? Это был исход второй недели, а телефонный дружок так больше и не объявился с тех пор. Подозрительно всё вокруг стихло: то ли этого никогда не было, то ли затаились в ожидании более удачной минуты, чтобы нанести удар. Контрольный и, наверняка, последний. Все эти триллеры давно пересмотрены от корки до корки и ничем уже нельзя удивить. Страх, конечно, от этого не отступает. Страх перед неизвестным, когда у монстра под кроватью нет имени, вида, он как плод больного воображения. Больше напоминает сюжет «Паранормального явления», где есть что-то — материя, призрак, фантом, — которое нельзя увидеть и которого нельзя коснуться. Тэхён эти ужастики ненавидел с детства, но частенько засиживался по ночам с Чимином и школьными друзьями перед экраном, пихая диски в dvd-плеер. Это как экстремальный вид спорта был для них тогда, сейчас бы он лучше подписался на прыжок с парашютом, чем на это. Но...пришлось подписаться. Чонгук решил, что раз завтра срок его пребывания здесь отбывает своё, то он имеет право на выбор. Вот и выбрал. Дом восковых фигур. Хоть бы раз, скот поганый, отвернулся, но задумчиво жевал чипсы, не отрываясь от экрана. Ни один мускул не дрогнул, когда Падалеки псих обливал воском, у Тэхёна-то уже давно дрожали коленки, и он то и делал, что прятал лицо в ладонях, с соблазном глядя через проём между пальцами, то (при самых неожиданных проявлениях жестокости) у Чонгука в плече. Тот рассмеялся. — Сейчас руку мне продырявишь. Когда он слишком сильно сжимал пальцами кожу на предплечье. Отвратительный фильм, зачем согласился смотреть. Можно же было включить какие-нибудь «Сумерки», в сотый раз угорая со сцены на уроке биологии. Нет, серьёзно, так забавно наблюдать за лицом Стюарт, когда Паттинсон спрашивает, нравится ли ей дождь. Этот момент недопонимания и, Эдвард, как ты мог так дешёво подкатить к девушке? Кстати, за окном дождь: не вёдрами льёт, но так — капли стучат о черепицу с довольной слышимостью, и на них можно отвлечься в самые стрёмные моменты. Лишь бы не слушать крики, доносящиеся из электронной коробки. Чонгук — больной ублюдок, как можно смотреть с таким безукоризненным похуизмом, как людям перерезают ахиллово сухожилие. Как Джареду Падалеки перерезают его, бр-р-р. Тэхён бы лучше понаблюдал за ним в роли Сэма Винчестера, но Чонгук брезгливо отклонил предложение, назвав «Сверхъестественное» полной хуйней. На экране главная героиня бродила по музею, когда ударил гром. Тэхён сидел весь напружиненный в ожидании очередного долбаного скримера, но получил раскатистый грохот с улицы, отчего подскочил, как ошпаренный. И прямо на Чонгука. Тот запричитал, мол «слезь с меня», но без остатков былой грубости, просто ему мешали досмотреть. — Тебе нравится дождь? — неожиданно спросил Тэхён, едва задевая согнутыми коленями его бёдра. Полицейский странно покосился на него, пытаясь сопоставить ту знакомую интонацию с тем, чем ему показалось. Ухмыльнулся. — Ты мне «Сумерки» сейчас цитируешь? Тэхён радостно кивнул. — Если тебе настолько страшно, можешь держать меня за руку, — издал тот смешок, хрумкая очередной чипсинкой, уставившись в телевизор обратно. Какой забавный зайцемишка, даже и не заметил, что Тэхён-то давно в его руку вцепился и никак не отцепится. Мало ли, какая хуйня вылезет сейчас из экрана. Девочка из «Звонка», ага. Тэхён не боится, не боится, не боится нисколечко. Просто у Чонгука...волосы растрепались, он их пригладил, как шёрстку коту. Ласковыми, едва ощутимыми движениями, чтобы не отвлекать, не раздражать. Гладит, гладит, гладит. Чонгук смотрел на него. Это лицо – такое, каким он никогда не знал его раньше, какое он всегда прятал от него, ото всех, — было полно долго таимой враждебности, тоски и..страха. В глазах, под тревожно подергивающимися бровями, была боль. Он молчал, боясь спугнуть. Эти движения, каким гладят щенят и котят, медвежат и тигрят. И эти пальцы в своих волосах — длинные, трепетно касающиеся и почему-то правильные. Им тут всегда было место, их здесь всегда ждали. Какое же он странное существо всё-таки, с инстинктами мамаши: его отторгаешь, а он не отторгается, только ближе тянется. Чем сильнее бьёшь его, тем теснее он к тебе. И кому понадобилось его, всего такого доброго, доставать? Он же в жизни своей никого бы не обидел при самом большом желании. Улыбка-трапеция, выразительный взгляд, мягкие-мягкие глаза-одеялки. Чонгуку понравилась улыбка, он решил её сохранить для себя, украсть кусочек: коснулся губами, распробовал. Получилось сначала криво, пытливо, но с той стороны после мгновений поделились — пробуй, забирай. Он однажды Юнги и словом не обмолвился об оловянных солдатиках на витрине игрушечного, самом дорогом его сердцу тогда. Откупился — у Тэхёна губы лучше и сам он лучше, чем оловянные солдатики. Досягаемый, редкий, совсем живой и близко. Чудик. Тэхён протрезвел. Перестал сжимать чужие бёдра, соскочил с дивана в коридор, оставляя Чонгука наедине с чипсами и триллером. Губы приятно жгло — фантомный привкус. Был такой взрыв эмоций, что он не смог совладать с собой. Это было потрясающе, потрясающе и ещё раз — потрясающе. И с тем же неожиданно. Ожидать можно было, наверное, от кого угодно, но не от него. Когда его напряжение спало, лицо смягчилось? Расслабился, дал себе слабинку и его успокоил. И запутал обоих. Тэхён не ставил себе вопросов: нравится, не нравится — какая была разница? Он просто был рядом. Дикий медведь, которого приручили и наласкали вдоволь без просьбы. Мишка рычал, да размяк, в конце концов. «Мы в ответе за тех, кого приручили», — говорил Лис. И Тэхён тоже за него в ответе: большого, закрытого. Во всей этой суматохе и не заметили, как поменялись ролями. Ему надо было защищать своего бурого мишку, потому что мишка стал уязвим, мог купиться на любой обман; слепой, не внимая чужим словам, кинуться под охотничье ружьё — хозяина защитить. Тэхён постучал в дверь Намджуна, ему стольким нужно было поделиться и спросить совета, как у старшего: что вот со всем этим делать? Куда девать ответственность? Ему не открыли. Он стучал настырней и громче, надеясь, что сосед не ускакал к своей таинственной подружке на ночь глядя. Не ускакал, оказывается. Открыла дверь подружка. Ну, как подружка. Если это недоразумение в длинной белой рубашке можно так назвать. Тэхёновы глаза стали похожи на теннисные мячи, а челюсть он едва удержал от встречи с бетонным полом. — Джин? У Сокджина колени гладкие, красивые; ноги просто загляденье, так и орут из-под рубашки, едва прикрывающей верхнюю часть бедёр. Волосы растрёпанные (проснулся что ли?), сам он тоже охренел и не ожидал увидеть подчиненного в...такой ситуации. Намджун показался в двери спальни сзади, сонный и еле разлепивший веки в одних спортивных штанах. Видимо, очнувшись, не нашарил под руками тёплого тела и отправился на поиски вне спальни. Тэхён присвистнул. — Не знал, что вы, — показывая пальцами, — того. А потом очень странно сомкнул губы, блуждая глазами по стенам, Сокджину и остолбеневшему Намджуну. Он просто хотел спросить: нормально ли, что они с Чонгуком вдруг решили облегчить себе жизнь, пользуясь местоимением «они» вместо двух раздельных. Как-то и в голову не приходило, что он сам...Господи, Ким Сокджин? Бесплатный билет в круиз под названием Мозгоёбство, пускай Джин и красивый до непозволительности. Впрочем, может он с ним совсем другой, только с чужими такая брюзжащая и дотошная скотина? И со своим человеком теплится. Чонгук неожиданно поймал его руку, извинился перед всё ещё стоящим Сокджином в одной рубашке и медленно потащил за собой. С той стороны и не сопротивлялись, сжимая большую ладонь в ответ. Мишка испугался, что тот учудит чего и кинулся искать. Далеко не сбежал, слава богу. У Тэхёна сердце совершило тройное сальто, перед глазами могучая широкая спина. Родная уже какая-то... Сокджин с бессознательной иронией посмотрел на них. Намджун уткнулся ему меж лопаток лбом и попросил закрыть дверь. Дует же. Джинни простудится. Тэхён знал: завтра тут уже от Чонгука не останется ничего. Ни его рубашек, ни футболок. Соберёт всё в свою спортивную сумку и сбежит в свою берлогу, где опять закроется от постороннего мира и его обитателей. Хотелось услышать снова дразнящий телефонный звонок и маньяка. Не потому что Тэхён соскучился, а чтобы найти явную причину заставить Чонгука рассортировать собранную одежду обратно по полкам и вешалкам шкафа. В сущности, можно было просто попросить его остаться. Но он бы не остался? У него своих дел по горло, пора возвращаться к работе, раз дело с телефонным пранкером сворачивается. И потом, вряд ли Юнги понравится эта идея. Скорее всего, он попросту поломает свои прямые брови и с совершенно свойственным ему удивлением вежливо поинтересуется — с какого перепугу ему тут оставлять своего воспитанника, если дело закроют? Чонгук лежал на диване, задумчиво пялясь в экран погасшего телевизора, с улицы доносился отчаянный лай дворовой псины. А Тэхён лежал у себя в комнате, и осенний ветерок, набушевавшись вволю в парке, врывался в открытое окно, охлаждая его пылающие щеки и сжигая ему сердце. Утро выдалось мокрым, хотя дождя никто и не слышал ночью. Пробрался незаметно, так и ушёл. До отъезда оставалось несколько часов. Юнги ещё не появлялся, задержавшись по каким-то делам в неизвестной конторе. Тэхён ещё раз остался наедине с Чонгуком. Они сидели друг против друга и ждали. Тэхён почувствовал на себе его испытующий взгляд, на который он не находил ответа. И вдруг ему показалось бессмысленным полагать, будто у Чонгука есть какое-то чувство к нему. Прощание всё преуменьшало, и понять что-либо было уже невозможно. Тэхён знал, что ошибается, но у него не хватало мужества себе в этом признаться. «Грустно, мне грустно», — с удивлением подумал он. Показался Хёсан в сопровождении Богома, ещё одного полицейского. У Тэхёна взметнулось мгновенное, отчаянное желание, — но Хёсан уже подошёл к ним. «Всё, проехало». У одинокой машины с зажжёнными фонарями сирены они попрощались. — Тэхён, — заговорил Чонгук. Дождался, пока тот поднимет печальные глаза, сунул в чужую ладонь бумажку с неизвестным адресом. — Если когда-нибудь понадоблюсь, то стучи четыре раза, а затем звони в звонок. Машина заурчала. — Пока, Ким Тэхён. Чуть-чуть замёрзли пальцы, а с ними легкие. Потом надвинулся ближайший поворот, и воцарилась пустота.