Совсем не детская сказка

      Гермиона не мигая уставилась в потолок. Предательские слезы уже пытались зародиться в глубине карих глаз, но она не могла позволить себе эту слабость. Она должна быть сильной.       Нужно решиться.       Но напоследок еще чуть-чуть насладиться этим мнимым чувством счастья.       — И какому чудеснейшему магазину нужно отправить письмо с моей личной благодарностью и благотворительным чеком, чтобы они не забывали расширять свой ассортимент? — лениво, в привычной манере растягивая слова, с легкой усмешкой на тонких губах поинтересовался Люциус.       Прижимая одной рукой Гермиону к груди, второй мягко погладил аппетитную ягодицу. Кончики аристократических пальцев очертили линию кожаного корсета, раскрытая ладонь прошлась по тонкой талии, легкой щекоткой пробежалась по равномерно вздымающейся белоснежной груди, игриво ущипнув двумя пальцами острый сосок. А затем шершавая ладонь ласково накрыла нежную щечку, надавливая, заставляя любовницу повернуть к нему свое лицо. Мягкие губы невесомо коснулись сладких губ его Гермионы. Его. Хотя бы в этой небольшой квартирке она принадлежит ему. Только ему.       Грейнджер лукаво усмехнулась, стрельнув глазками, чмокнула Малфоя в кончик аристократического носа и шепнула:       — Это был обычный магловский магазин в центре Лондона.       — Не думал, что когда-нибудь это скажу, но, знаешь, я начинаю уважать маглов, — хитро прищурившись, признался Люциус. — Они такие выдумщики! Кажется, Артур был прав, когда утверждал, что простаки весьма изобретательны.       — Я рада, что тебе понравилось, — кончик игривого языка прошелся по соленой коже мужской шеи. — Сперва я хотела купить красный корсет, — хихикнула Грейнджер.       — О нееееет, — притворно простонал Малфой, мысленно сотрясаясь от хохота.       Вот нужно же было так неосторожно сказать, что он терпеть не может этот оттенок! Когда-то…       — Но я решила поберечь твою психику, — с придыханием закончила девушка, вдруг громко рассмеявшись.       Девичий смех, напоминающий перезвон колокольчика, сплелся с бархатным, приглушенным звуком мужского смеха.       Минутка единения перед концом. Еще чуть-чуть, пока она наберется храбрости. Еще немножко побыть рядом и почувствовать себя нужной. А потом своей рукой раздавить неправильное, абсурдное счастье… И больше никогда не чувствовать себя настоящей… и живой.

***

      Гермиона смотрела на настенные часы над камином.       Пора возвращаться. Пора… Не нужно заставлять подруг ждать… чтобы не возникло дурацких вопросов. Хотя она невеста… И, наверное, можно чуточку припоздниться. Совсем чуть-чуть…       Гермиона, отвернувшись от неумолимо двигающихся стрелок, уткнулась носом в равномерно вздымающуюся мужскую грудь, смаргивая с длинных ресниц непрошеные слезинки.       Она всегда наслаждалась этими спокойными минутами, мечтая, чтобы они никогда не заканчивались. Но сегодня все было не так… Обстоятельства изменились.       Треск догорающих дров в камине, равномерное мужское дыхание совсем близко и гул собственного сердца, которое отбивало сумасшедший ритм чуть ли не в районе шеи — все это складывалась в какую-то невыносимую какофонию звуков, заставляющую чувствовать себя отвратительной и ничтожной.       Мерлин, во что она себя превратила? Искусная лгунья, у которой в душе больше ничего не екает от мысли, что она обманщица, у которой внутри будто сломалось что-то, что сдерживало от необдуманных поступков. Кто она теперь? Развратная любовница женатого мужчины, которого любит до безумия. Но который никогда не будет ей принадлежать… Потому что она для него всего лишь очередная игрушка. Не более. Сломанная, разорванная на части игрушка. А кусочки так искусно удерживаются этими невыносимо прекрасными ладонями, не давая ей окончательно рассыпаться. Ведь он до сих пор поддерживает эту связь… Почему-то… Но сколько это будет продолжаться? Год? Два? А что потом? А потом он найдет новую игрушку, а ее вышвырнет из своей жизни, как и всех предшественниц. И почему она надеялась, что сможет задеть какую-то струнку в его душе? И как ему, черт возьми, как этому человеку удалось запустить свои руки в ее душу?       А самое обидное, что она сама во всем виновата. Она сама этого захотела. Сама. Он даже палец о палец не ударил, чтобы ее завоевать.       Но так больше продолжаться не может. Пора. И Гермиона соскользнула с кровати, сбросив с себя крепкую руку.       Люциус дернулся от резкого движения и распахнул глаза, недоуменно уставившись на методично собирающуюся девушку. Она спокойно поправила сдвинутый лиф корсета, аккуратно натянула подобранные с пола трусики и теперь принялась за довольно откровенное платье.       — Ты куда? — хрипло спросил мужчина.       Он так расслабился, что незаметно для самого себя погрузился в сон. Рядом с Гермионой всегда было так хорошо. Так спокойно. Так, как никогда не было ни с его женой, ни с многочисленными любовницами. Который день Малфой мучительно размышлял над тем, что нужно позабыть о своей гордости и во всем признаться. Признаться, что он давно не считает Грейнджер мимолетным увлечением, с которого все началось. Может, именно сегодня? Он был почти уверен, что она чувствует то же самое: искорки нежности и преданности в ее глазах уже невозможно было списывать на притворство или игру. Она не играет. И он тоже. Все стало слишком серьезно.       — Я ухожу, — не оборачиваясь, пояснила девушка, справляясь предательски дрожащими пальцами с последней пуговичкой. — Мой девичник вот-вот начнется, — с усмешкой добавила Гермиона, одергивая коротенькую юбку, собираясь с духом, чтобы посмотреть в любимые глаза.       — Понимаю, — стиснув зубы, проговорил Люциус. Каждое напоминание о предстоящем торжестве отдавалось в его потревоженном сердце новой порцией боли. — Когда ты придешь в следующий раз?       — Следующего раза не будет, — тихо выговорила девушка и развернулась к нему. На лице застыла безразличная маска. В глазах — льдинки. И только она знает, какими усилиями достигнута эта мнимая холодность.       — Прости, что? — Люциус подскочил с кровати и в несколько шагов преодолел разделяющее их расстояние. Обхватил девушку за хрупкие плечи своими ладонями. — Что ты такое говоришь?       — Хм… нужно повторить? — Грейнджер с издевкой изогнула идеальную бровь. — Следующего раза не будет. Все.       — Ты же сказала, что ничего не изменится! — привычная бесстрастность изменила ему сегодня. Малфой крепче сжал тонкие плечи и встряхнул несопротивляющуюся девушку. — Ты сказала, что все останется как прежде!       — Обстоятельства изменились, — склонив голову в сторону, пристально глядя в обеспокоенные глаза, произнесла Грейнджер.       Как он волнуется. Как злится. Неужели так расстроился, что любимая игрушка решила уйти сама, не дожидаясь, когда ее выкинут в помойное ведро? Или…       В ее глазах столько отчуждения. Неужели он сделал неправильные выводы? Неужели сам себе придумал легенду и поверил в нее?       — Решила стать верной женушкой? — Люциус со злостью выплюнул ей в лицо эти слова.       Внутри все разрывалось от чувства неизбежной катастрофы. А разум лихорадочно пытался отыскать причину такого внезапного решения.       — Не в этом дело, — поджав губы, Гермиона попыталась сбросить его цепкие пальцы со своих плеч, чтобы поскорее убраться отсюда. Скорее. Пока она не разрыдалась в голос от этих искр душевной боли в серых глазах. Пока она вновь не поверила, что по-настоящему ему дорога. — Я думаю, пришло время попробовать жить друг без друга. Хватит этого…       Договорить Гермиона не успела. Сильные руки толкнули ее к стене, а жаркое тело припечатало к каменной кладке. Жадный рот накрыл податливые, приоткрытые в немом всхлипе губы. Люциус бешено проник своим языком в глубину девичьего рта… И она не выдержала… ответила на этот поцелуй со всей страстью, на которую была способна. Последний раз. Последний. Самый последний разочек. Малфой с силой сжал ее шею своей ладонью так, что на долю секунды Гермионе стало невыносимо мало кислорода. Но он тут же ослабил хватку, разорвал поцелуй и покрыл ее подбородок и шею рваными поцелуями-укусами, с силой прихватывая зубами нежную кожу.       — Ты моя, — шептал он как безумный. — Ты моя. Слышишь? Моя!       — Через два дня я буду принадлежать Рону, — зажмурившись, проговорила Грейнджер.       — Но ведь ты его не любишь! — сильные руки обвили осиную талию, крепче прижимая девушку к мужскому телу.       — А кто сказал, что я люблю тебя? — выдохнула Гермиона, по-прежнему не открывая глаз. Нет. Сейчас она не сможет на него посмотреть. Не сможет. Только не сейчас.       Люциус дернулся: эти жестокие слова били больнее, чем стек в ее руке несколько часов назад.       — Тогда зачем ты сюда таскалась все эти месяцы? Зачем ты пришла сегодня? К чему было это представление?! — Малфой выпустил ее из своих объятий и отступил на шаг.       — Страсть. Желание развлечься, — пожала плечами Гермиона и распахнула глаза, встречаясь с его ледяным взглядом: мужчина быстро справился с эмоциями и натянул излюбленную маску. — Не мне тебе объяснять!       — Думаешь, я играл с тобой все это время? — прошипел Люциус, сжимая-разжимая кулаки, боясь не сдержаться.       — Не думаю. Я знаю.       — Дура! — рявкнул взбесившийся мужчина. — Ты ничего не знаешь! Я… я…       — Что, ты? — Гермиона пристально посмотрела на его лицо. — Ты просто еще не успел мною насытиться. Когда это произойдет, ты ко мне охладеешь.       «Сказать или не сказать?» — Малфой лихорадочно пытался понять, стоит ли произносить свое признание. Если для нее это всего лишь развлечение, игра, то… А если… если она устала от этой унизительной роли… А если…       — Я не хочу, чтобы все заканчивалось, — процедил сквозь стиснутые зубы аристократ.       — И на что ты готов пойти? — девушка подняла на него свои бездонные глаза, полные вызова. — Что ты готов ради этого сделать? Ты готов наступить себе на горло и бросить свою жену? Готов попрощаться с уважением таких же чистокровных… аристократишек?       «Так вот в чем дело!»       — По-моему, изначально мы решили, что это будет всего лишь разрядка… не более, — прищурился Люциус. — Но для меня самого все это зашло слишком далеко. Гермиона, ты должна понять, развод чистокровных семей… все не так просто… — Малфой уже давно думал над этим вопросом. Он готов. Правда, готов.       — Заткнись! — неожиданно вскрикнула Грейнджер. — Корми этими баснями других дур! Я ненавижу тебя!       Гермиона видела, как он шагнул в ее сторону, но сейчас могла думать только об одном. Уйти. Скрыться. И больше не видеть его. Никогда. Нарцисса оказалась права. Слово в слово.       — Прощай, — шепнула девушка одними губами.       Хлопок трансгрессии ознаменовал ее побег.       Она только что поступила правильно. И от этого хотелось орать и биться головой о стену. Она только что своими руками раздавила свою личную сказку.