Совсем не детская сказка

      На следующее утро я немного опоздал на работу. Как бы по-идиотски это не звучало, но причиной было то, что я… банально проспал.       Не знаю почему, но сон не шел ко мне всю ночь. Холодная постель казалась до безумия неудобной, долгожданная тишина опустевшего дома — неожиданно гнетущей, а каменные стены будто сближались, заставляя меня ощущать нечто, до чертиков похожее на приступ удушья.       Я бродил по огромному поместью, а вырвавшиеся из-под контроля воспоминания роились на поверхности уставшего сознания. Я всегда любил темное время суток — есть что-то магическое в свете догорающего дня и непроглядности бархатистой ночи, но сегодня они сыграли со мной злую шутку, с легкостью и небывалым напором сметя тщательно возведенные ментальные барьеры. И теперь все пережитое и похороненное на задворках памяти всплывало на поверхность.       Я наворачивал круги по всему периметру огромной гостиной, петляя по дорогущему паркету, словно загоняемый лисами заяц.       Вот на этом месте Драко принял метку.       Тем жутким вечером он старался быть сильным и не позволил себе даже пикнуть, когда кожу предплечья опалило заклятие Темного Лорда, — он не хотел выглядеть слабаком в глазах нашего хозяина и всех собравшихся подхалимов. В моих глазах.       А я… всю жизнь буду помнить, как мученически кривились его губы. Как стекали узкие струйки холодного пота по напряженным вискам и бледным, словно мел, щекам. Как после того чертового собрания мой сын молча ушел в свою спальню. Тогда я не последовал за ним, но отправил проследить домового эльфа, чтобы уже после просмотреть воспоминания преданного слуги — Драко лежал на кровати в позе эмбриона, болезненно жмурясь и тихонечко скуля сквозь стиснутые от усердия зубы. Он баюкал искалеченную руку, уткнувшись носом в подушку, и в минуту наивысшего отчаяния и боли закусывал хлопковую ткань наволочки. На следующее утро сына бил озноб, а сухая кожа была такой жаркой, что невозможно было надолго задерживать ладонь на пылающем лбе. Таковы были последствия принятой метки — реакция организма, пытающего храбро сопротивляться въедающейся в кожу заразе. Все мы это переживали.       Шаг к центру огромной, ненавистной комнаты.       А вот тут… на этом самом месте, где в монументальном полу так и осталась едва заметная вмятина, лежала… Она. Корчилась от невыносимой боли из-за насылаемых непростительных заклятий и кричала во всю мощь легких. Поверженный, жалкий подросток со спутанной копной несколько недель не мытых волос. В выцветшем свитере и порванных джинсах. Скребущая пол ногтями уродуемой руки.       Кстати, только сейчас до меня дошло, что я ни разу не видел вырезанной на коже надписи.       Кажется, теперь я понял, откуда у Грейнджер такое мастерство в маскирующих чарах — попробуй-ка двадцать четыре часа в сутки скрывать от любопытных глаз следы жесткой пытки сумасшедшей ведьмы.       А еще я помнил, как плотоядно облизывались вонючие егеря, дожидающиеся окончания пытки, — Бэллочка пообещала им заманчивое развлечение. В сознании сохранились обрывчатые образы разворачивающегося безумия, хотя меня не особо волновала судьба очередной жертвы. Но сейчас, столько лет спустя, память услужливо предоставляла расплывчатые образы. Один мужчина схватил хрупкое, немного угловатое тельце за шкирку растянутого свитера и как пушинку приподнял, вынуждая девочку упереться подкашивающимися ногами в пол. Оскалившись, он сжал свободной ладонью запавшие щеки, не давая Гермионе ни единой возможности дернуть головой и избежать приближения жестких губ. Он с противной, весьма двусмысленной улыбочкой объявил, что займется ртом грязнокровочки, в то время, как два его дружка возились с джинсами извивающегося, давящегося рыданиями подростка и переругивались друг с другом, кому какая «дырочка» достанется в пользование.       Не знаю, почему я вмешался и не позволил им выпустить пар, получив желанную награду в виде юного тела.       Возможно, потому что на тот момент с моей аристократической шкуры уже сошла вся спесь. Возможно, потому что даже я своей прогнившей душонкой понимал, что девчонка, извивающая в кольце из шести рук, по сути, все еще маленький ребенок — такая же, как и Драко. А может, все дело в прикосновении ледяных пальцев к моему запястью и молящем взгляде единственного сына, когда тихий, хрипловатый голос все-таки пробился сквозь густую волну нарастающего, похотливого улюлюканья:       — Пожалуйста, не дай им этого сделать, — я хмуро смотрел на него, не понимая до конца, что Драко имеет в виду, — … с ней, — он одними глазами указал в ту сторону, где разворачивалась гнусная возня.       И я вмешался, а скоро уже и Поттер с Уизли подоспели.       А все-таки хорошо, что тогда все получилось именно так. И плевать на многочасовые пытки за очередной побег неуловимого мальчишки и его свиты.       Ноги привели меня в библиотеку — следующее кровавое место Малфой-Мэнора, где подверглись пыткам и испустили свой дух не одна сотня неугодных повелителю человек. Освещенное приглушенным светом свечей помещение встретило меня гулким эхом собственных шагов и неумолимо нарастающим, будто наяву слышимыми плачем и воем уничтожаемых людей. Как хозяин этого чертового поместья, я был обязан присутствовать на каждой подобной «вечеринке» и был вынужден наблюдать за каждым актом насилия с благоговейным трепетом, удовольствием и… затаенной радостью, что сейчас на месте жертвы нахожусь не я и не кто-то из моих родных. Я не помнил лиц павших — их было слишком много, но вот их вопли, визги и плач надежно впечатались в подкорку и…такими вот одинокими вечерами доводили меня до сумасшествия, наслаиваясь друг на друга и превращаясь в невыносимо яркую какофонию отвратительнейших звуков.       Я брел вдоль длинных, идеально ровных полок, всегда напоминающих мне замысловатый лабиринт. Любой из посетителей, впервые оказавшийся здесь и рискнувший углубиться в самые недра, вполне мог заблудиться, но не я… Я знал здесь каждый поворот и изгиб, каждый стеллаж, каждую книгу, каждый едва заметный скол и зазубрину на темном, многовековом дереве. Когда-то в далеком детстве это было почти сродни соревнованию с самим собой — выучить каждый проход завораживающего и одновременно пугающего лабиринта и пройти его с закрытыми глазами, полагаясь только на свои память и чутье. Вот такие развлечения для аристократии.       Поворот, еще один, и еще… и моему пытливому взгляду открылся нужный стеллаж — на одной из полок не царил такой же безукоризненный порядок, как на всех остальных бесчисленных секциях. Идеально ровная, веками выверенная линия книжных корешков была нарушена сдвинутыми томами — именно сюда пришелся толчок округлой коленки. Хм… а вот тут она уперлась лбом.       Задумчиво провел пальцем по плотным переплетам, обвел кончиком ногтя каждый из проявившихся символов… и подвинул их на прежнее место, возвращая к первозданной ровной линии. Вот теперь здесь не осталось никаких напоминаний о совершенном безобразии.       Я еще немного побродил по угнетающим своей тишиной комнатам, и только когда первые лучи солнца нерешительно пробились сквозь темный небосвод, ощутил ускользающее все это время желание принять горизонтальное положение и отдаться в умиротворяющие объятия Морфея. И не подумав сопротивляться нахлынувшему ощущению, я легко поднялся в свою спальню. У аристократов всегда было предусмотрено две спальни — весьма удачная традиция, укоренившаяся с незапамятных времен. Мы с Нарциссой без зазрения совести пользовались всеми удобствами такой планировки. Впрочем, ближайшее время я был освобожден от лицезрения ненавистной, хоть и до безумия красивой физиономии собственной жены.       Закрыв глаза и растянувшись на свежих простынях, я раз за разом покручивал в голове составленные на завтрашний день планы, нужный обряд и долгожданное облегчение, которое я непременно испытаю, когда все это закончится. А еще ко всем этим образам подмешивались совершенно неуместные в данной ситуации картинки, но я ничего не мог с этим поделать. Они неумолимо заполняли мое сознание: просьба Грейнджер и расстроенный, подавленный взгляд карих глаз, когда девушка услышала отказ, вид идеально ровной спины по ту сторону стола, решительная, твердая поступь, удаляющая от меня восхитительное тело и… так и не повернувшееся ко мне личико.       «Ммм… возможно, я слегка перегнул палку, поступив с ней так», — это были последние осознанные мысли перед тем, как уставший организм наконец-то отдался во власть забвению.       Стоит ли объяснять, что после такой ночи, проснулся я совершенно разбитым и намного позже положенного времени.       Я быстро шагал по коридорам Министерства, на ходу повторяя про себя продуманную до мелочей последовательность действий — зайти в кабинет и взять бумаги, потом направиться в Отдел Тайн и на полных правах получить необходимые артефакты, а потом рвануть в Мунго и… спасти Драко.       Главное, чтобы все получилось. Главное, чтобы все пошло так, как задумано. Главное. Главное…       Я уже был в подразделении вверенного мне отдела, когда в напряженное, немного взволнованное сознание проникла вырванная из контекста фраза:       — … ты можешь толком объяснить, что у вас произошло?!       Я рассеянно окинул взглядом вытянутый каменный коридор, зацепившись за пустующий стол секретарши, — я сам прилично опоздал, но даже принимая во внимание эти обстоятельства, не пришел последним. Пора уже найти замену этой тупоголовой курице с длинными ноготками, требующими тщательной, ежедневной полировки! Понабирают на работу всяких идиоток!       — Гарри, пожалуйста, я не хочу об этом говорить, — до дрожи знакомый голосок, вот только сейчас в нем не было привычного и, порой, чересчур раздражающего спокойствия.       Бесшумно выпустив из напряженных легких весь воздух, я перевел взгляд на приоткрытую дверь соседнего кабинета — так вот откуда шел этот шум. Из кабинета моей ассистентки. Грейнджер.       До конца не понимая, почему пытаюсь не выдать своего появления, я сделал несколько мягких шагов в заинтересовавшем направлении и замер около узкой щели, образовавшейся между старинной дверью и каменным косяком.       — Не хочешь, значит?! Мы с Джинни чуть от страха не умерли! Всех на ноги подняли, пытаясь тебя отыскать, а ты, значит, не хочешь теперь об этом говорить?! Ну, уж нет! — только сейчас до меня дошло, что второй человек этого занимательного диалога — никто иной, как Гарри Поттер собственной персоной.       Да, видно на самом деле произошло что-то из ряда вон выходящее, раз он пожаловал в Министерство Магии с утра пораньше. Особенно если учесть, что сейчас звезде мирового спорта положено пропадать на многочасовых тренировках.       — К чему такие сложности?!       Ого, а Грейнджер, оказывается, умеет кричать и злиться. Ухмыльнувшись сделанному выводу, я с двойным интересом принялся вслушиваться в происходящее по ту сторону стены.       — С чего вообще вы подняли такую панику? Я взрослая девочка — уж точно не пропаду! — да-да, Грейнджер, и мне ты уже пару раз показала степень своей взрослости.       — Да никто не спорит! — кажется, и у мистера Поттера начало лопаться терпение. — Но поставь себя на наше место! На Роне лица не было, когда он рано утром примчался к нам и сказал, что ты не пришла ночевать домой! Он надеялся найти тебя у нас, но… где ты была?!       — Доброе утро, мистер Малфой! — никогда не замечал, что у нашей секретарши такой громкий и писклявый голос.       Желание заменить эту дуру на кого-нибудь пострашнее, но поумнее возросло в тысячу раз.       Раздраженно кивнув на несвоевременное приветствие, я в два шага оказался у двери собственного кабинета, очень надеясь на то, что успею скрыться раньше, чем без пяти минут миссис Уизли застанет меня за подслушиванием ее откровенностей.       Собирая нужные документы, я раз за разом прокручивал в мозгу полученную информацию.       Значит, Грейнджер не ночевала сегодня дома. И ее благоверного очень огорчил сей факт — да так, что он поднял на уши всех своих многочисленных родственничков.       Хм… Чувства новоиспеченного рогоносца меня не сильно волновали, но вот несколько назревающих вопросов не давали покоя… где… и еще интереснее, с кем эта сучка провела сегодняшнюю ночь?       

***

      — … мистер Малфой!       Вздрогнув, я пугливо посмотрела в сторону двери, из-за которой донеслось это обращение.       Мысль, что сейчас…где-то там по узкому коридору идет упомянутый мужчина, заставила все внутри запылать от смеси странных противоречивых чувств — желание смешивалось с ненавистью, обида с пониманием, что он ничего мне не должен, поэтому вчерашняя ситуация была вполне уместной…       Легко подойдя к двери, я прикрыла ее, заставляя железный язычок встать на положенное место. Не знаю, зачем мне были эти меры предосторожности — не думаю, что у лорда Малфоя возникла бы идея подслушать, что происходит в кабинете у какой-то грязнокровки.       Левая ладонь на автомате накрыла правое предплечье, защищенное васильковой материей и десятком день ото дня обновляющихся маскирующих чар — вот только ноющая боль в старом, засохшем, хоть и невидимом другим рубце ни на секунду не давала забыться об оставленной Пожирателями метке.       Перед глазами очень не вовремя замелькали картинки пятилетней давности: безумные глаза сумасшедшей ведьмы и ее смертоносное, зловонное дыхание на моем лице, пока скрюченная палочка каждым новым взмахом вгоняла в кожу режущую иглу острой боли; крепкий захват грубых рук; отвратительные, похабные шуточки, разбавленные противными прикосновениями и укусами; тошнотворный запах пота и готового вырваться из-под контроля мужского желания; пугливый, сочувствующий взгляд Драко и…небесные, пропитанные безразличием и брезгливостью глаза хозяина поместья.       Зажмурившись, я всеми силами отогнала от себя эти картинки — уже давным-давно пора об этом забыть. Пора…       — Гарри, я… — если не получается забыть, то нужно отвлечься на что-то другое — и разговор с лучшим другом неплохое лекарство, даже если и тут меня поджидает на самая приятная тема, — если быть до конца честной, то вчера я пришла домой как обычно… — тихо выдохнула я, понимая, что очень скоро пожалею об этой откровенности — Гарри обязательно потребует объяснений. Распахнув глаза и отвернувшись от плотно закрытой двери, я встретилась взглядом с изумрудной бездной, в которой так и плескались беспокойство и набирающее свои обороты удивление. — Но потом ушла… — зачем-то добавила я.       — Герми, что случилось? — сочувствие в нефритовых глазах убивало и заставляло все внутри сжиматься от жалости к самой себе.       Ну, почему?! Почему именно у меня все в жизни происходит через задницу?! Почему у всех после войны жизнь наладилась, а у меня пошла под откос, неумолимо приближая к непроглядной бездне?!       Очень хотелось броситься на шею к своему лучшему другу и, уткнувшись носом ему в грудь, громко скулить от съедающего изнутри отчаяния — от многолетних, тщетных попыток хоть как-то повлиять на сложившиеся обстоятельства. Хоть на минутку забыть таким детским, невинным способом о том, что я сильная и независимая гриффиндорка, у которой на все случаи жизни есть ответы и заклятия.       Но…лучше не стоит.       Отвернувшись от внимательных, прекрасно все понимающих глаз, я молча смотрела на едва заметные трещинки в шершавой поверхности закрытой двери, лихорадочно пытаясь придумать, как увести Поттера от опасной темы.       Зря я это сказала… лучше бы соврала, что сразу пошла к родителям. Или еще куда…       — Он опять сорвался, да? — а вот и не заставившая себя ждать расплата за минутную слабость.       Я молчала, даже не пытаясь ничего ответить — Гарри и так понял все правильно.       — Гермиона, я помню, что обещал взять Рона назад в команду, если он продержится хотя бы восемь месяцев, но я бы в любом случае проверил его честность и выносливость, так что ты можешь сказать мне правду, — я чувствовала, как с каждым словом разделяющее нас расстояние сокращается — Гарри медленно подошел ко мне и, положив на плечо ладонь, на грани слышимости проговорил: — Он опять, да?       — Да…       Я уже почти смирилась с тем, что приходя домой вижу обмякшее, бессознательное тело, но крайне редко оно превращалось в груду стальных, лишенных рассудка мышц. Да еще в компании каких-то малознакомых дружков. Именно поэтому вчера я предпочла уйти из дома раньше, чем Рональд обнаружил мое присутствие — громкая музыка, хриплый смех, клубы тошнотворного дыма заставили, не разбираясь в ситуации, сбежать из собственного дома. Куда угодно, только бы подальше от нового глотка безумия. А вот куда… к родителям не хотелось, потому что они бы расстроились и сошли с ума от беспокойства. С друзьями такая же ситуация… Так что ничего другого в голову не пришло, кроме как вернуться назад в Министерство — благо диван в моем кабинете был хоть и крохотным, но весьма мягким. Но лучше уж так, чем слушать раскаты пьяного хохота и терпеть слюнявые, пьяные, неуклюжие проявления «любви».       — Хочешь, я с ним поговорю? — сильные пальцы крепче сжали плечо, помогая вырваться из неприятных образов.       — Нет, — сморгнув непрошеные слезы, вставшие в глазах, я вдруг поняла, что…больше не могу.       Я по-прежнему стояла спиной к лучшему другу, а по щекам беззвучно текли капельки горьких слезинок, превращающихся в тонкие соленые ручейки.       — Герми, — тихий выдох, и Поттер резко привлек меня к себе. Вжав спиной в крепкую грудь, парень мягко, заботливо поцеловал меня в макушку так, как папы целуют своих любимых, маленьких принцесс. Определенно, отцовство пошло ему на пользу.       Не знаю, сколько мы так простояли — он молча держал меня в дружеских, надежных объятиях, а я беззвучно, так и не повернувшись к нему лицом, выливала накопившиеся за все это время слезы боли, отчаяния и разочарования.       — Гарри, все хорошо, — севшим от рыданий голосом, прошептала я, давая понять, что истерика подошла к концу. — Правда, все хорошо… — не знаю, кого я сейчас пыталась в этом убедить — себя или притихшего за спиной парня.       — Герми, скажи, как мне помочь ему… — я чувствовала кожей, как Гарри покраснел на этом слове, — … вам…       Ох, Гарри, Гарри… знал бы ты, сколько часов я провела в библиотеке, пытаясь состыковать все отправные точки и понять, что…что могло так изменить идеального для меня мужчину?! Пока однажды в голове не вспыхнула одна абсурдная, но весьма обнадеживающая идея…       Глубоко вдохнув, я резко развернулась к парню и, растянув губы в кривоватой улыбке, призналась:       — Кажется, я знаю, как…       — Поделишься? — в зеленых глазах вспыхнули облегчение и радость.       — Когда будет чем, ты узнаешь об этом первым, — уже более искренне улыбнувшись, пообещала я.       Я видела, как Гарри прикусил губу, как он забегал по моему лицу пытливым взглядом, неосознанно пытаясь разглядеть подвох.       — Не волнуйся, я справлюсь, — чмокнув парня в кончик носа, бодро пообещала я, понимая, что уже и так слишком долго заставляю его находиться вдали от ожидающей капитана команды.       — Даже не сомневаюсь, — Гарри вернул мне поцелуй, ласково коснувшись губами лба, — но если тебе понадобится помощь, ты знаешь …       - … что всегда смогу рассчитывать на тебя, — задорно подмигнув, шепнула я и…не удержавшись, крепко обняла лучшего друга, как тогда… одним зимним вечером в ледяной палатке. — Спасибо тебе, Гарри, — на грани слышимости выдохнула я, а потом мягко отстранилась и, заглянув в доброе лицо, проговорила: — Пообещай мне, что сегодняшний разговор останется только между нами, — я видела, что Поттер хотел что-то возразить, но я не дала ему этого сделать, тут же продолжив свою мысль: — не расстраивай Джинни. Скажи, что я была у родителей, просто сова не долетела до адресата, вот Рон и не получил моего предупреждения… — абсурдное оправдание, но другого уставший мозг так и не смог придумать.       — Хорошо, — тяжело выдохнув, прошелестел Гарри и, чмокнув меня на прощание, направился к двери. Уже на пороге он вдруг обернулся и, пристально посмотрев мне в глаза, добавил: — Герми, надеюсь, ты знаешь, что делаешь.       — Я тоже… — беззвучно проговорила я, когда за другом закрылась дверь.       

***

      Наверное, второй раз за всю свою никчемную жизнь я ощущал подобную безнадегу и полнейший упадок сил. Первый — когда больше не мог находить удовольствие в забавах Пожирателей в середине магической войны, и все происходящее казалось до нелепости отвратительным и лишенным смысла, и я безрезультатно пытался придумать, как соскочить с удушающей карусели бесконечных убийств, унижений и мук. И вот теперь… когда выгрызенный у Судьбы шанс спасти единственного сына развеялся ничтожной, призрачной дымкой.       Все-таки сегодняшний день прошел совершенно не так, как я его себе представлял.       Я хотел быть собранным и беспристрастным. Я хотел сделать все отчужденно и легко — так, как будто я, и в самом деле, профессионал в доверенной мне сфере. Но уже у входа в заветную палату мой желудок скрутился в тугой, болезненный узел. Руки дрожали с такой силой и амплитудой, пока я вешал заветный амулет на истощенную шею своего сына и пытался нацепить узкий перстень на его безымянный палец, что мне удалось все это далеко не с первой, и даже не со второй попытки. Мне казалось, что я слышу сочувствующие вздохи понимающе переглядывающихся колдомедиков, безмолвно наблюдающих за моими неловкими потугами, но я запрещал себе зацикливаться на этом.       Еще несколько приготовлений к заветному обряду — и я наконец-то позволил себе облегченно выдохнуть, хотя расслабляться еще было очень рано.       Все… вот теперь пора.       Я начал делать заученные, выверенные взмахи волшебной палочкой, то и дело перемежая их с уверенными пассами ладонью.       И вроде бы все пошло как по маслу: узкие струйки света с голубоватым отливом одновременно оторвались от двух украшений и медленно потянулись друг к другу, неумолимо разделяясь на сотни или даже тысячи крошечных искорок. Да, все должно быть именно так. Но я не успел испытать радость от успеха, потому что неожиданно все померкло.       Я даже не сразу сообразил, что произошло. Как и десяток лучших волшебников за моей спиной.       — Мистер Малфой, что произошло? Уже… все? — неуверенность в низком голосе заставила опомниться и, не оглядываясь, сделать новое резкое движение кистью, искренне надеясь, что на этот раз все получится.       Но… что-то пошло не так.       Взмах.       И еще… И еще…       Каждый пасс выуживал из магических вещиц сгустки приглушенного света, но они так и не сложились в целебную, чудодейственную паутину.       Кажется, все мои старания потерпели полнейшее фиаско. Если уже и это не подействовало, то… Теперь я не знал, что делать дальше.       Несмотря на набирающую обороты боль где-то в том месте, где у всех людей биологически заложено сердце, я порывисто шагал по каменному склепу, с которым у меня ассоциировались министерские коридоры, неумолимо приближаясь к Отделу Тайн.       Что я хотел там найти? О чем спросить? Что потребовать?       Не знаю.       Я понимал, что Бернард не мог допустить ошибки, но, когда ты из всех сил пытаешься не дать круговороту отчаяния утащить себя в бездну, то пытаешься найти любую дурацкую зацепку, которая позволила бы остаться на плаву.       Вот именно этим я и занимался, ведь где-то глубоко-глубоко внутри у меня теплился едва уловимый огонек надежды…а вдруг в мои руки попали двойники, а не подлинники?       Я знал, что это полный бред, но мне очень хотелось верить, что есть хотя бы призрачный шанс, что эти небылицы могут оказаться правдой. Тогда еще не все потеряно.       И сейчас мне не хотелось размышлять над тем, что делать, когда я получу подтверждение того, что держу в кармане настоящие реликвии.       Вот в таких метаниях я и завернул за угол, выходя на небольшую, уютную площадку, приспособленную под своеобразную комнату отдыха для многочисленных служащих Министерства, и… застыл на месте.       Вот кого я точно не ожидал сейчас встретить тут, так это Грейнджер, мило беседующую с Бернардом. Чувствуя, как мышцы лица сводят судороги неконтролируемой, непонятно откуда взявшейся озлобленности, я, нехорошо прищурившись, пристально осмотрел открывшуюся мне миленькую сценку.       Они стояли около автомата с кофе. Девушка двумя ладонями сжимала небольшой стаканчик, от которого поднималась едва уловимая, пушистая дымка. Француз небрежно облокотился о стену и с кривоватой ухмылочкой прокручивал в пальцах полупустую чашку, о чем-то негромко рассказывая внимательной собеседнице. Грейнджер широко улыбалась и активно кивала в знак одобрения, вызывая у своего собеседника новый приступ нескрываемой, победоносной ухмылки.       А я заворожено следил за тем, как пушистый высокий хвост, в который были собраны на затылке роскошные локоны, подпрыгивал в такт каждому кивку, то и дело проходясь будоражащей лаской по обнаженной шее и скрытым шелком плечам.       Кстати, вчерашняя облегающая юбка и яркая, васильковая блузка так и резали глаз, напоминая о невольно подслушанном разговоре, — вот теперь не было никаких сомнений, что эта девчонка провела прошлую ночку вне дома. Вне спальни тупоголового рогоносца-женишка.       И, кажется, теперь у меня появился ответ на утренний вопрос.       С кем.       Уж не с этим ли противным, скользким типом?!       Стараясь подавить пошлые образы того, что этот гаденыш мог вытворять всего несколько часов назад с упругим, до чертиков желанным телом, я быстро преодолел разделяющее нас троих расстояние.       И только когда две пары глаз впились на меня слегка удивленными взглядами, в одном из которых сквозило раздражение, а во втором — легкая тень беспокойства и интереса, я сообразил, что у меня не было никаких причин для подобного фееричного появления.       — Мисс Грейнджер, — что тут скажешь, я всегда был мастером выкрутиться из любой безнадежной ситуации — и сегодняшняя не стала исключением, — у меня есть для вас срочное поручение.       — Насколько срочное? — в карих глазах промелькнуло что-то, сродни азарту и…желанию помочь.       И это после того, как я вчера с ней обошелся будто последняя скотина. Да что с ней не так? Или это просто проявление благородной гриффиндорской натуры с идиотским желанием послужить на благо всем вокруг и даже такой мрази как я, если того требуют установленные правила?! Или же после жаркой ночки в компании очередного самца от вчерашней обиды не осталось и следа?       — Его необходимо выполнить немедленно, — процедил я сквозь зубы, понимая, что еще немного и заминка в разговоре станет непозволительно долгой.       Последнее, что я заметил перед тем, как отвернуться от прерванных любовничков, — это тонкие мужские пальцы, до хруста смявшие пластиковый стаканчик с коричневой жижей.       Что ж ты так взбесился, коллега? Или рассчитывал на очередную порцию десерта прямо сейчас?       Придется подождать!       Мне кажется, еще немного, и я бы превратился в черный сгусток темной энергии, как много лет назад, когда на подобное перемещение не было наложено жесточайшее табу — лишь бы побыстрее оказаться в своем кабинете и избавиться от навязчивых, разрывающих черепную коробку образов того, как холеный француз оттрахал эту девчонку.       Каким-то чудом я заставил себя наигранно гостеприимным жестом ладони пригласить следующую по пятам ассистентку в свою обитель, когда мы притормозили около кабинета.       Не удержавшись, я окинул оценивающим взглядом хрупкую фигурку, когда Гермиона протиснусь между моим телом и дверным косяком и прошла вперед, открывая отличный доступ к своим прелестям, и зацепился за аппетитные виды сзади.       Шумный выдох и хитрая ухмылка на половину моей физиономии от пришедшей в голову идеи и способа ее реализации.       Хм…а ведь если эта девчонка, и правда, такая ненасытная, что даже после вчерашней утренней взбучки запрыгнула в кровать к очередному мужчине, то… почему бы не помочь ей выпустить пар сейчас. А заодно и себе. Даже не сомневаюсь, что она будет не против очередного сексуального приключения.       С характерным, довольно звучным металлическим щелчком я захлопнул дверь и неуловимым движением возвел непроницаемую завесу нужных в назревающем пикантном занятии чар.       Девушка застыла посреди комнаты, никак не отреагировав на мои действия.       А я с еще более гадкой улыбкой ослабил галстук и расстегнул нижнюю пуговку пиджака, задев ногтем метал пряжки, удерживающей брюки на положенном месте, и тихо, зловеще выдохнул:       — На колени.       Что ж… игра началась.       Вначале показалось, будто Гермиона и не расслышала моего приказа — девушка по-прежнему стояла ко мне спиной, не произнося ни единого звука и не делая никаких движений. Но потом она медленно повернулась ко мне лицом, окинула мое тело безразличным взглядом, задержавшись где-то в районе порядком оттопырившейся ткани брюк в прорези раскрывшихся полов пиджака, и негромко, но твердо проговорила:       — Нет, спасибо, — для пущего эффекта Грейнджер отрицательно качнула головой, — сегодня мне ничего подобного не хочется.       Наверное, после такого прямого отказа, я бы ни в коем случае не стал на что-то претендовать, вот только ехидство с оттенком самодовольства на дне миндальных глаз лишили меня рассудка.       Что, маленькая дрянь, почувствовала свою власть надо мной? Увидела, что я не могу контролировать свой член в твоем присутствии даже после всего того, что между нами уже произошло за эти дни? Ну, так пора тебе уже хорошенько вызубрить одну простую истину — никогда не стоит дразнить взрослых мужчин!       — Хм, наверное, ночка выдалась жаркой?! — вмиг сократил расстояние между нами, с довольной ухмылкой подмечая, как Грейнджер отступила на шаг назад, явно не ожидая от меня подобных действий.       — А даже если и так, то тебе… — она запнулась, но моментально исправилась, — Вам какое дело?! — горделиво вздернув подбородок, с вызовом проговорила девушка, делая весьма неудачные попытки как можно незаметнее отойти от моего напряженного тела.       — Вообще никакого, — хмыкнул я, надвигаясь на нее и вынуждая Грейнджер сделать еще один шаг назад. — Мне абсолютно плевать, перед кем ты раздвигаешь ноги, — кажется, Гермиона поняла, что так просто ей не уйти, поэтому наконец-то расстояние между нами сократилось до нескольких миллиметров — я ощущал жар этого пьянящего тела и легкое дуновение ее сбившегося дыхания, — главное, — театральная пауза, — чтобы мне перепадал лакомый кусочек, когда я этого захочу, — зловеще закончил я и, подцепив двумя ладонями подол короткой юбки, одним махом рванул его вверх. Удерживая одной рукой смятый кусок ткани, не давая ему возможности скользнуть назад, я без прелюдий просунул вторую ладонь между стройных бедер, накрывая плашмя до безумия горячее местечко. И такое влажное…       — Да ты уже вся мокрая, — с издевкой выдохнул я и еще теснее вжал насквозь промокшее кружево в нежные складочки. Выпустив из второй ладони многострадальную юбку, я мягко скользнул подушечками пальцев вдоль девичьей спины и, ухватившись за пышный хвост, несколькими точными, грубыми движениями накрутил его себе в кулак, вынуждая Грейнджер запрокинуть голову.       — Мне больно! — пискнула девушка, вскидывая вверх узкие ладошки, и впилась в кожу своими острыми ноготками в тщетной попытке заставить меня ослабить хватку.       Хотите услышать правду? Я никогда… ни разу в жизни не брал женщину против ее воли. Знаю, звучит смешно после грязной славы Пожирателей и их любви к подобным увеселительным мероприятиям, но я никогда их не понимал и не видел в подобном насилии ни грамма логики. Какой смысл? О каком удовольствии можно говорить при виде плачущей от боли и страха женщины?       Но сейчас… рядом с ней… я будто с цепи сорвался.       Возможно, я, и правда, чуточку переборщил с силой, но в эту минуту я не был настроен ни на какие сантименты, тем более у меня было неоспоримое доказательство того, что эта малышка была совсем не против подобных грубостей.       — Не верю, — фыркнул я, прокручивая подушечками пальцев на чувствительном местечке. — Ты вся течешь от моих прикосновений, — шепнул я ей на ушко и игриво скользнул кончиком языка по причудливым завиткам нежной раковины. — Ну же, сознайся, — ухмыльнулся я, на секунду прервав затеянную ласку, и медленно заскользил по пылающей коже девичьей щеки, подмечая, как сбилось ее дыхание и как девчонка ненавязчиво потерлась о мою ладонь, все еще по-хозяйски орудующую у нее между ног.       Тихий, сдавленный, полный удовольствия сип дал толчок к продолжению затеянной игры.       Удерживая ее за волосы, я с горловым рыком накрыл ртом мягкие, пухлые губы, с жадностью и необузданностью вторгаясь в теплую влажность, смело орудуя языком в сладкой глубине. Вдоль позвоночника бегали восхитительные, томительные искорки, заставляющие мое тело плавиться от удовольствия, как вдруг…нижнюю губу резанула весьма ощутимая боль. Гермиона со всей дури укусила меня, вгоняя маленькие зубки в чувствительную плоть.       — Сука, — со злостью прошипел я и с силой тряханул девчонку за пышные, по-прежнему удерживаемые в ладони кудри. — Когда ты поймешь, что лучше делать все по-хорошему? — зловеще сверкнув глазами, вкрадчиво поинтересовался я, ощутимо надавливая на девичий затылок.       Грейнджер неистово задергалась в моих ладонях, с недовольными вздохами пытаясь расцарапать мою глумливую физиономию, но я удерживал ее на расстоянии вытянутой руки, словно маленького, беззащитного котенка, извивающегося в смехотворных попытках избежать наказания за какую-нибудь провинность.       А потом я резко развернул ее к себе спиной, практически выдернув клок волос, и со всей силы толкнул в сторону рабочего стола. Чтобы не упасть, девчонка смешно взмахнула руками и, стремясь обрести утерянное равновесие, уперлась ладошками в край столешницы. А я тут же навалился сверху, не оставляя ни единого шанса избежать моих прикосновений.       Ммм… с любой другой женщиной я бы не позволил себе такого поведения — я всегда старался не изменять излюбленному образу отчужденного аристократишки, но, стоило в мои ладони угодить этой раскрепощенной крошке, как на поверхность всплывали самые темные желания и потребности. Тем более, меня до чертиков раззадоривали отлично изученные за эти дни огоньки желания в шоколадной бездне.       Я знаю малышка, что твой извращенный мозг кайфует от подобных грубостей, а тело жаждет еще большего доказательства моей власти — ты хочешь быть беспомощной. По крайней мере, сейчас.       Даже не спрашивайте, откуда в моей голове появилась эта идея, только я тут же рванул одной рукой слегка ослабленный узел строгого галстука и, удачно расширив шелковую удавку, одним рывком стянул этот атрибут со своей шеи.       Двумя ладонями перехватив хрупкие руки, я завел их Гермионе за спину, вынуждая изящные пальчики переплестись где-то на уровне нежной поясницы, и описал шелковой удавкой двойной круг вокруг тонких запястий… немного выше выпирающих лучевых косточек. С жутким криком девчонка задергалась подо мной, пытаясь избежать незапланированного порабощения, но я ловко справился с ее впечатляющим сопротивлением и несколькими точными движениями завершил замысловатый шелковый узел.       А потом, словно безвольную марионетку развернул Грейнджер к себе лицом — до чертиков хотелось увидеть ее глаза. Лицезреть наигранное недовольство. А еще… растекающееся в глубине желание.       Не разрывая зрительного контакта и не позволяя себе даже моргнуть — только чтобы не пропустить малейшего изменения в ее эмоциях, я очень медленно склонился к девушке, сократив оставшееся между нами расстояние до сплетенного воедино дыхания и… плавно прошелся языком между приоткрытых, влажных губ, с неконтролируемой улыбкой отмечая, как они еще больше распахнулись мне навстречу, а потом… прошептал то, с чего и началось сегодняшнее безумство:       — На колени.       Я столкнул девчонку на пол и, вновь ухватившись за распушившийся хвост, рванул ее вниз, вынуждая упереться коленками в ледяной, каменный пол, в то время, как пальцы второй руки принялись возиться с наглухо застегнутой ширинкой.       Ловко высвободив затвердевший член из пут хлопка, я обхватил его у основания и ткнулся головкой в скривившиеся от крика губы. Грейнджер тут же заткнулась и упрямо сомкнула губы в тонкую полоску.       Синхронно дернув ладонями, я вынудил девчонку еще немного податься вперед, но чувствительная головка все равно не получила желаемого, влажного давления.       Хм… не желаешь подчиняться?! Ну что ж…сама напросилась, стерва!       И я со всей дури рванул ее за захваченные в кулак локоны — Гермиона истерично вскрикнула, наконец-то, раскрывая доступ в свой прекрасный, умелый ротик, и я незамедлительно воспользовался этим успехом и ворвался в жаркую, влажную глубину, одним толчком вгоняя напряженный орган практически до середины.       Грейнджер встрепенулась, пытаясь помешать моим действиям, но куда ей… ерзающей на коленях, со связанными руками и занятым членом ртом. Со звериным удовольствием я вцепился одновременно двумя руками в кучерявые кудри и уверенным толчком засадил член до самого основания — так, чтобы она уткнулась носом в мой лобок. Так, чтобы невероятно чувствительная головка проскользнуло в узкое горло.       Гермиона что-то возмущенно замычала — создаваемая гортанью вибрация оказалась настолько возбуждающей, что я не удержался. Придерживая ее голову двумя ладонями, я дернулся назад с хриплым стоном удовольствия… чтобы тут же с яростным рыком податься вперед, вновь вгоняя в податливый ротик набухший член до развратного шлепка мошонки по аккуратному, уже слегка увлажнившемуся от скатывающейся слюны подбородку; до давящегося звука, вырвавшегося из занятой делом глотки; до шумного, рваного вдоха сквозь тонкие ноздри и… до рефлекторно брызнувших слез из очаровательных, темных глаз.       Не отрывая взгляда от расширившихся зрачков, я бешено двигался вперед-назад, не давая Грейнджер ни секунды передышки. Гермиона извивалась всем телом, пытаясь сделать наш контакт не таким тесным и глубоким, но…честно говоря, получалось у нее не очень убедительно. Может, я бы поверил, что девчонка искренне пыталась избежать подобных «ласк», если бы не шаловливый язычок, безостановочно, в такт каждому толчку бродящий по набухшим венкам, оплетающим напряженный ствол.       Одна моя ладонь перебралась на напряженный висок, и я ощутил под подушечками пальцев рвано пульсирующий сосудик и, рванув вниз, поднырнул под напряженный подбородок и обхватил его своеобразным ковшом так, чтобы пальцы легли по бокам от девичьих щек. А потом… скользнул ниже и с невероятно абсурдной после всего вытворенного нежностью погладил напряженную шею. Вторая ладонь обхватила безостановочно скользящий в теплом ротике ствол, вытаскивая его из умопомрачительного плена — член с пошлым чмоканьем вышел из жаркого вакуума, создаваемого узкими, упругими стеночками восхитительного ротика.       Получившая долгожданную свободу девушка начала жадно, шумно втягивать в себя кислород, пытаясь хоть немного восстановить нормальное дыхание.       Но моя милость была недолгой.       Вновь рванув ее за волосы, я заставил Гермиону запрокинуть голову и с жадностью оценил представшую передо мной картинку: широко распахнутые глаза, с почти детским удивлением глядевшие мне в душу; мокрые от слез щеки; влажный от слюны и смазки подбородок и шея и заляпанная всеми этими жидкостями в районе пышной груди васильковая блузка, потерявшая свой первозданный вид.       С горловым стоном я склонился над миловидным личиком и прошелся языком меж пухлых губ, с навалившимся восторгом и удовольствием подмечая, как мне навстречу дернулся юркий язычок.       Выпустив из руки волосы, я накрыл плашмя девичий затылок, а второй рукой обхватил тонкую шею, надавливая пальцами у выпирающих уголков нижней челюсти, сжимая до хриплого, придушенного стона, заставившего еще шире раскрыться чудесные губки. И тут же впился в них очередным необузданным поцелуем.       — У тебя еще много работы, малышка, — хмыкнул я, разрывая сплетение наших ртов, и выпрямился, вновь притягивая девчонку к своему паху.       Только на этот раз я не стал насильственно трахать ее восхитительное горлышко, а замер, предоставляя девчонке полную свободу действий, хотя одна моя ладонь по-прежнему осталась на ее затылке, негласно давая понять, что любая выходящая за рамки провинность будет наказана.       Слегка изогнувшись, пытаясь подобрать наиболее удобное положение, Гермиона сама… очень медленно и аккуратно обхватила теплыми, мягкими губами купол головки, но практически сразу выпустила его из своего рта с будоражащим чмоканьем. Черт, я от одного только этого звука готов был кончить, не говоря уже о том виде, который мне открывался.       Горящим взглядом я ловил каждое движение девушки.       А она плавно скользила кончиком языка по стволу, обводила венечную бороздку, осыпала трепетными, мягкими поцелуями каждый миллиметр пылающей от удовольствия плоти.       Поймав знакомое, тянущее ощущение, ознаменовавшее, что я уже никак не смогу сопротивляться надвигающемуся оргазму, я попытался отстраниться от девчонки, понимая, что не каждой женщине будет приятно подобное завершение оральных ласк, но… внезапно ощутил на своем органе теплую, узкую ладонь, крепко обхватившую член над мошонкой.       Как… точнее, когда…. или еще лучше… неужели она все это время могла освободиться и не сделала этого, позволяя мне вести свою пошлую, жестокую игру?!       Впрочем, у меня уже не осталось времени для того, чтобы размышлять над неожиданным открытием.       Гермиона сама… по собственной воле рванула вперед, плотно обхватывая ртом мой пульсирующий орган, двумя резкими, быстрыми движениями доводя до фееричного окончания.       Мощная струя брызнула в ее ротик — девчонка содрогнулась в рефлекторном спазме, но тут же начала равномерно вдыхать воздух, еще глубже заглатывая член, вбирая в себя все…каждую каплю. Не брезгуя и не кривя аккуратный носик.       Когда мое тело перестало дрожать от сладостных спазмов, Гермиона плавно отстранилась, выпуская из теплого плена полуобмякший член, и игриво слизнула с набухшей головки оставшуюся капельку спермы, а потом…медленно прошлась языком сверху вниз, заставляя меня задрожать от ощущений, хлынувших двойным потоком, — во все тело будто вогнали миллионы восхитительно-болезненных иголочек.       И только после этого Гермиона окончательно отодвинулась от меня, так и оставшись в коленопреклоненной позе, с освобожденными, но теперь уже по ее воле заведенными за спину руками.       А я…вновь потянул любовницу за кучерявые локоны… заставляя поднять на меня свои огромные, умные, притягательные глаза, раскрасневшиеся, с потеками туши щеки и покрывшийся испариной лоб — в таком растрепанном виде она казалась мне в миллиард раз притягательнее, чем любая другая женщина, ухоженная до кончиков ногтей.       Я вдруг понял, что очень хочу ее поцеловать — вот в эти припухшие, покрасневшие губы — чтобы отблагодарить за то удовольствие, которое девчонка подарила мне несколько секунд назад.       Но, будто в насмешку, у меня в голове замелькали отвратительные образы того, как точно такое наслаждение она доставляла прошлой ночью одному французскому ничтожеству.       От моего удовольствия не осталось и следа — на душе стало противно и пусто, поэтому я, стараясь не показывать произошедших внутри перемен, с каменным лицом отошел от притихшей, тяжело дышащей девушки. Грейнджер судорожно втягивала в трепещущие ноздри воздух, будто ей все еще не давал спокойно вдохнуть внушительный член во рту. Она слегка ерзала на коленках, явно пытаясь унять полыхавшее между бедер напряжение — я слишком хорошо знал женщин, так что сейчас был на тысячу процентов уверен, что ползающая передо мной на коленях девчонка вся течет и ждет не дождется дальнейших действий, которые помогли бы ей снять распаленное желание этим актом добровольного насилия.       Да, на таком пике возбуждения ее можно было легко довести до оргазма парочкой точных движений пальцами, но… не меркнувшие образы ее сексуального тела в чужих лапах помогли сохранить бесстрастность.       Это не взаимовыгодное существование, детка.       Нет.       Я получил, что хотел, а ты и твои ощущения и желания меня ни сколько не касаются. Плевал я на них с Астрономической башни Хогвартса.       Пока я заученными движениями поправлял брюки, все равно не смог не заметить удивление в ее глазах, моментально вытесненное разочарованием с легким привкусом боли. Впрочем, надо отдать девчонке должное, — Гермиона быстро пришла в себя. Грациозно поднявшись с колен, она спокойно отвернулась от меня и поправила сбившуюся одежду.       Ни слова не говоря, не оборачиваясь, она, уже в который раз за последние несколько дней, направилась к запечатанной чарами двери, а мне…в который раз захотелось оставить последнее слово за собой.       — Интересно, — задумчиво протянул я, наблюдая за тем, как Гермиона замерла и прислушалась. Я понял по этой позе, что могу спокойно продолжать — теперь внимание Грейнджер всецело принадлежало мне, — а много наших коллег узнало, какая ты ненасытная? — наверное, стоило остановиться на этом грязном, бестактном вопросе, но… — Хм… — ядовитая ухмылка растекалась по моей физиономии, — и многие ли уже опробовали твой рабочий рот? — я знал, что веду себя как самая последняя свинья, но ее безразличие действовало на меня как красная тряпка на быка.       Девушка ничего не ответила на мой вопрос — даже головы не повернула. Просто медленно проследовала к выходу и взмахом кисти сняла защитные и заглушающие заклятия.       А я… хмуро следил за каждым движением, понимая, что все происходящее кажется мне до боли неправильным. Да что со мной, черт возьми?!       За долю секунды до того, как дверь встала на положенное место, до меня донеслось тихое:       — Ты единственный.       

***

      Упругой, размеренной походкой я шагал прямиком к Отделу Тайн, без остановки напоминая себе, что пора разобраться с тем, за чем, собственно, я и вернулся сегодня в Министерство. А не разъедать себя неприятным, тянущим чувством вины перед одной симпатичной, разочарованной девчонкой.       Я завернул за угол, и моему взгляду открылось злосчастное помещение, где я совсем недавно встретил свою ассистентку, как вдруг до меня донеслась фразочка, сказанная неприлично громким шепотом:       — … так это правда, о чем все девчонки шептались? Бернард Лакомб — великолепный любовник? — если бы сейчас прозвучало любое другое имя, я бы только фыркнул по поводу уместности подобных разговоров на рабочем месте, но… две милые крошки, беседующие на пикантные темы у кофейного автомата, обсуждали предполагаемую мне замену.       — Я же говорю! Мы вчера за ночь четыре раза, представляешь? Он неуто… Ой! — если не ошибаюсь, ставшая пунцовой красотка — секретарша Бернарда. Хотя, возможно, я не прав, — попробуй-ка точно запомнить всех этих кукол!       Но сейчас не это было главным.       Вчерашнюю ночь этот сосунок провел не с Грейнджер.       Это, конечно, не объясняло, где девчонка спала, но, по крайне мере, не в койке упомянутого лягушатника. И отчего-то это открытие меня чрезвычайно порадовало. Наверное, все дело в том, что я терпеть не мог порченый товар.       Настроение заметно приподнялось до таких высот, что я смог совершенно спокойно пообщаться с упомянутым сотрудником, когда наконец-то отыскал его в нужном Отделе.       Разумеется, полученные и не подействовавшие должным образом артефакты оказались подлинниками.       Пытаясь скрыть придавившее меня разочарование, я поспешил раскланяться и убраться восвояси, только чтобы до зубного скрежета вежливый и деликатный мальчишка не заметил, как мне сейчас паршиво.       Я был на полпути к выходу, как вдруг меня заставил остановиться взволнованный голос:       — Мистер Малфой, ваша ассистентка… — сердце предательски пропустило удар, а низ живота свело болезненно-тягучей судорогой. Как же мне не нравилась подобная реакция.       Придав лицу безразличное выражение, я развернулся к замявшемуся юнцу.       Бернард нервно сглотнул и поправил свою удлиненную челочку. И только после этого продолжил, нервно комкая край узкого галстука:       — Она вообще знает, что несколько месяцев назад из хранилища Гринготтса были похищены останки крестражей Волан-де-Морта? Просто… — Бернард неловко мялся с ноги на ногу — создавалось впечатление, что он уже пожалел, что вообще затеял этот разговор, — Гермиона попросила выдать медальон Слизерина для каких-то экспериментов вашего отдела… — француз запнулся.       Честно? Я готов был поймать свою нижнюю челюсть в районе груди — вот чего угодно ожидал, но только не подобного поворота. Разумеется, я помнил темную, непонятную историю с той пропажей, но вот зачем сейчас эти реликвии понадобились Грейнджер…       Огромным усилием воли мне удалось остаться беспристрастным, глядя в забегавшие из стороны в сторону глазки-бусинки своего собеседника.       — А… эта вещица была в старом списке — видно, мисс Грейнджер подсунули не тот документ, — стараясь говорить буднично, выдавил я, мысленно сгорая от удивления, непонимания и…легкого шока — на кой-черт героине войны понадобилась эта вещица?!       — А… ну, тогда все в порядке, — Бернард облегченно улыбнулся. — Буду ждать обновленного списка.       Я не удостоил это замечание своим вниманием и быстро вышел из кабинета.       Я практически срывался на бег, когда несся в наш отдел. Но подгоняли меня не интерес и не необходимость разобраться в некоторых рабочих моментах — нет, просто мне жутко хотелось исправить свою оплошность. Разумеется, прощения я просить не буду, но вот попробовать извиниться на языке сплетенных воедино тел… почему бы не попробовать.       Я буквально снес с петель дверь необходимого кабинета, но помещение уже пустовало.       Поздравляю, идиот.