Совсем не детская сказка

      В кабинете повисла гробовая тишина. И на этот раз я не спешил разрывать ее звучанием собственного голоса. Оправдываться не имело смысла, ведь Грейнджер в который раз оказалась права. Заверять, будто я изменил свой взгляд на нахальное появление девчонки в стенах моего отдела, — просто смешно, нелепо и, откровенно говоря, как-то несолидно. Я взрослый мужчина, которому подвернулась возможность поиметь очередное юное тело, а не сопливый подросток, пытающийся удержать около себя понравившуюся из-за качественного секса первую и единственную подружку. Мне плевать, будет ли еще возможность услышать под собой стоны и мольбы этой куклы. Она для меня всего лишь успешная интрижка. Не более. Поэтому нет смысла что-либо говорить на затронутую тему. Грейнджер умная женщина, вот пусть сама и принимает решение, что же делать дальше. Будем ли мы еще ебать друг друга в полумраке холодных министерских стен или же разбежимся по разным углам, похоронив на задворках памяти парочку жарких часов в совместной компании. И мне до лампочки, какой исход она выберет. Я моментально найду замену этой шлюшке — кого-нибудь красивее, сексуальнее и… благороднее. Она всего лишь тело. Горячая, узкая дырка, так восхитительно засасывающая в себя мой член! Так что мне абсолютно плевать на нее! Плевать!       Так я и сидел с невозмутимым лицом, лишь немного больше положенного прищурившись, и кривил губы в свинской ухмылке, хотя… сейчас совершенно не хотелось ни смеяться, ни ехидничать, ни… праздновать так не вовремя объявленную победу. Ведь вот оно — то, что я мысленно пообещал любопытной девчонке напротив — долго в Министерстве она не задержалась. К тому же, в этом достижении нет ни капли моей заслуги. Ну, только если совсем крошечная.       Я смотрел на Грейнджер, устроившуюся по ту сторону письменного стола и бесстрастно смотрящую мне в глаза, и… с каждым новым ударом сердца понимал: все, в чем я только что мысленно себя убеждал, — самая настоящая ложь. Люциус, да признайся уже хотя бы самому себе: тебе жаль, что Грейнджер перестанет мельтешить перед твоим именитым носом! И дело даже не в том, что из рук ускользнет шикарное тело, которым можно пользоваться в течение рабочего дня в любой угодной моей безудержной фантазии позе. А просто… вместе с выше озвученным бонусом исчезнет самый расторопный и преданный делу работник, а еще та, перед кем можно выговориться и хоть на несколько мгновений приоткрыть черную завесу разорванной ошибками юности души. Как вчера.       Впрочем, возможно, оно и к лучшему. Нет смысла привязываться к Грейнджер.       Сука… привязываться!       Люциус, идиот, ты вообще слышишь себя со стороны?! Что ты несешь?! Ты же хитрый, чистокровный, проживший жизнь аристократ! Ты матерый Пожиратель смерти, хоть теперь перед этим званием и стоит гордое «бывший»! Ты не можешь… да ты просто не имеешь права привязываться к какой-то грязнокровной шлюхе! Пусть и такой отзывчивой, умной, забавной…и настоящей.       Стало невероятно душно — на парочку мучительных секунд почудилось, будто из воздуха выкачали весь кислород. А на спине — где-то там, вдоль ровного ряда позвонков под ситцевой тканью рубашки — выступили холодные капельки липкого пота, запустившего по коже отвратительную волну рефлекторной дрожи.       Наверное, именно эти мерзкие ощущения и заставили открыть рот:       — Приношу свои извинения, — мне казалось, будто я реально ощущаю титаническую судорогу мимических мышц, в которую им пришлось закрутиться, только чтобы придать моей физиономии притворно-извиняющееся выражение. — Не думал, что ваша карьера так быстро закончится.       Взмах густых ресниц — и меня буквально до костей прожег пристальный, саркастичный взгляд карей бездны. Пухлые губы пришли в движение, и от стен небольшого помещения отрикошетил невозмутимый голосок:       — Не стоит, — Гермиона пожала тонкими плечами и добавила: — здесь нет вашей вины.       Серьезно?! Да ты же нарушила правила из-за… если даже и не из-за меня, то из-за моего сына! Да, мне похер на причину подобного маниакального рвения разобраться в сложившейся ситуации и найти способ ее решения, но…хоть и косвенно… именно я причастен к тому, что ты стала жертвой бюрократического идиотизма!       На секунду стало немного совестно. Самую малость.       — Если хотите… — запнулся и, решив, что в данной ситуации уместнее вернуться к неофициальной манере общения, продолжил, исправляя допущенную оплошность: — … хочешь, я поговорю с Шеклболтом.       Удивленно вскинутые бровки и странный блеск в шоколадных глазах придали красивому личику немного неподходящее, покровительственное выражение. Но я продолжил спонтанный монолог, постепенно набирающий обороты:       — Уверен: Кингсли остынет и изменит решение, — Гермиона отвела взгляд и ухмыльнулась — мне показалось, будто девушка всеми силами борется с приступом истеричного, грудного хохота. Встрепенувшись, попытался отогнать странные ассоциации и, кое-как справившись с разыгравшимся воображением, продолжил: — Тебе прекрасно известно: победителей не судят. Если мы постараемся, чтобы на новом задании все прошло без сучка и задоринки, никто и слова не посмеет вякнуть о «нарушении правил».       Гермиона так и не посмотрела на меня, по-прежнему сверля взглядом стену.       — Так что я не сомневаюсь: мы добьемся, чтобы ты осталась в этом отделе, — обвел глазами кабинет, невольно крепче сжимая пальцы под набалдашником излюбленной трости, — в последнее время я все реже прибегал к этому атрибуту вырождающейся аристократии, но… не сегодня.       — Подберем тебе компаньона, — сам не понимал, зачем все еще несу этот громогласный бред. Наверное, я просто хотел, чтобы Грейнджер посмотрела на меня, услышала и поняла — я реально не хочу, чтобы она уходила! Хоть я никогда и не признаюсь в этом вслух. — Ну, или найдем для Драко такую же умную ассистентку, — нарочно подчеркнул эту характеристику, — будешь и дальше разбираться в кипе амулетов и артефактов.       — Больше это не имеет никакого смысла, — несвязную речь оборвал четкий голос, в котором словно образовались кристаллы льда.       Но я добился желаемого: Грейнджер вновь пристально смотрела мне в глаза. Правда, симпатичное личико будто сковали непроницаемой коркой — оно было совершенно бесстрастным. Хотя в который раз показалось, что где-то там…на самом дне проскользнула искра всеми силами подавляемой боли. А может и не показалось.       Гермиона тотчас перевела взгляд на дубовую столешницу, пряча от меня то, что вот-вот готово было прорваться потоком усмиряемых слез.       С тихим шорохом упершись ладонями в край стола, Гермиона неторопливо поднялась на ноги и направилась к дивану. Перехватив трость в правую ладонь, я последовал ее примеру, подсознательно понимая: только что прозвучала своеобразная точка в этом неоднозначном вечере. Нужно было уходить, и тихое «Хорошего вечера, сэр» было самым ярым тому подтверждением. Но я не спешил покинуть кабинет. Сам не знаю почему.       Молча наблюдал, как Гермиона замерла в шаге от дивана. Хрупкая кисть потянулась к потайному карману, и в девичью ладонь легло изящное древко волшебной палочки.       А я осознал, что… сердце предательски пропустило положенный удар. Мне нравилось наблюдать за магией в исполнении Грейнджер, какой бы простенькой и обыденной не было ее применение. Но девушка опустила руку и, отбросив палочку на кофейный столик в шаговой доступности, неприлично низко наклонилась, что-то выискивая на полу. И только через секунду до меня дошло: Гермиона пытается отыскать туфли. Просто так. Без магии. Так по- магловски. Прямо как в тот вечер, когда эта крошка «случайно» разлила вино на блузку.       В любом случае, от совершаемых действий стрейчевая ткань натянулась, плотно обхватывая и еще выгоднее подчеркивая крепкую попку. Жаркий, тягучий поток бурлящей в жилах крови ринулся вниз, до предела наполняя пещеристые тела члена. Ну, вот опять. Это уже становится нормой в ее присутствии.       Пальцы крепче впились в гладкий вяз. Будто это могло хоть как-то помочь справиться с пленившим возбуждением и желанием сию секунду получить необходимую разрядку.       Впрочем, существовал еще один вопрос, который не мешало обсудить. Возможно, я и не поднимал бы эту тему, но последняя, размытая фраза девчонки разбудила вполне естественный интерес.       «Это больше не имеет никакого смысла».       Что именно? Работа в Министерстве?! В этом отделе?! Или именно с черномагическими реликвиями?!       А здесь было, над чем поразмыслить. Ведь меня с самого начала смутило, что умница, перед которой были раскрыты двери в любую, даже самую недоступную область выбрала именно это направление. А еще… Грейнджер с самого первого дня вертела перед носом своей упругой задницей, присутствовала при любых, даже самых рискованных манипуляциях, проводимых с тестируемыми реликвиями. А эти ее попытки меня соблазнить и просьба научить сканировать отдаленные последствия после встречи с артефактами… Вот дерьмо! Только сейчас начало доходить: мое непонятное наваждение — последствия хорошо спланированных и отлично сыгранных представлений этой умной, сексуальной, расчетливой куклы!       На мгновение показалось, будто меня только что лягнули в солнечное сплетение. Во рту появился металлический привкус крови, с хорошо знакомым солоноватым оттенком. А грудную клетку словно обхватило что-то металлическое, с каждой секундой все сильнее сжимающее недружелюбные, смертоносные объятия.       Оказывается, быть марионеткой в чужой, хорошо спланированной игре до безумия отвратительно и… черт возьми, обидно!       Будто в насмешку прояснившийся мозг подбросил еще парочку образов, укрепляющих сделанные выводы. Кроме меня Грейнджер почти с такой же частотой крутилась около Бернарда, в компетенции которого выдать ассистентке любую имевшуюся в хранилище реликвию. А если верить информации, которую по своей тупости выдал француз, — девчонке нужен был Медальон Слизерина. А как она расстроилась, узнав, что необходимая реликвия выкрадена! Чуть не разрыдалась у всех на глазах!       Вот теперь что-то начинает прорисовываться.       Почти все. Кое-какие уточнения все же хотелось получить для полной ясности.       — Это из-за украденных крестражей? — Гермиона вздрогнула — я видел, как встрепенулись тонкие плечи под хлопком блузки — но Грейнджер не подумала развернуться и хоть что-то ответить на вполне уместный в сложившихся обстоятельствах вопрос.       И когда только эта гордячка поймет — в моем присутствии лучше не упрямиться?!       — И зачем же они понадобились народной героине столько лет спустя? — с презрением выплюнул закрепившееся громогласное обращение. — Может, ты сама затеяла что-то нелегальное?       — Думаю, это Вас не касается, сэр, — ледяным тоном отчеканила Грейнджер, без спешки разворачиваясь ко мне лицом.       В целом, кукольная мордашка выражала полнейшую безучастность — правда, чувственные губы превратились в неприлично узкую полосу, да на переносице залегла неглубокая складочка — верный признак подавляемого гнева.       — Ну почему же, — протянул я, с наигранной задумчивостью потирая свободной ладонью гладко выбритый подбородок. — Я же попал в список тех счастливчиков, перед кем великая Гермиона Грейнджер раздвинула ноги, чтобы достичь желаемого.       В карих глазах отразилась паника, вызвавшая где-то внутри… в районе ребер гадкое ощущение собственной правоты.       — Так что теперь я причастен к происходящему, ведь обязан научить тому, о чем ты попросила во время первого совместного ужина, — ехидно фыркнув, обильнее подлил масла в разгорающийся костер: — Шлюхи всегда получают оговоренную плату за свои услуги.       Я всегда отличался неплохой реакцией… Молниеносное движение хрупкой фигуры — и я едва успел перехватить девичью ладонь в миллиметре от собственного лица. Стиснув изящные пальцы до ощутимого хруста тонких фаланг, я с отвращением посмотрел на Грейнджер. Карие глаза пылали от ярости и… неужели это огоньки обиды?! Вот и твоей идеальной выдержке пришел конец. А всего-то и нужно было озвучить правду. Я не испытывал разочарования или сожаления за все то, что слетело с языка. Я никому не позволю пользоваться собой.       Крепче зажав в захвате девичьи пальцы, заметил, как по юному лицу проскользнула волна физической боли. А у меня внутри так и запылало от неконтролируемого, садистского удовольствия. Так ей и надо. Сейчас Грейнджер напоминала мне Нарциссу — такую же расчетливую блядь, которая делала только то, что было выгодно ей. Которая так умело, так… невзначай запустила свои отравленные коготки мне в душу.       Еще одно движение — и где-то в подсознании появилась опасная мысль: еще чуть-чуть и хрупкие пальцы рискуют переломиться пополам. По бледной щеке покатилась первая рефлекторная слезинка, превратившаяся в тонкую дорожку на нежной коже щеки.       Это было единственное проявление слабости с ее стороны — Грейнджер даже не пискнула. Она не просила выпустить ее и прекратить это безумие. Она не осыпала меня потоком матерных слов, до которых так часто опускалась моя жена, несмотря на свою благородную кровь. Нет. Гермиона всего лишь сильнее стиснула зубы и молча, с неприкрытой яростью посмотрела мне в душу.       А мне все еще было мало происходящего. Хотелось добить ее. Сломить. Чтобы она рыдала в голос и размазывала по щекам грязные потеки туши. Чтобы… только чтобы самому абстрагироваться от невыносимого ощущения использованности в чьей-то игре.       — Интересно, а как за твои услуги будет расплачиваться мистер Лакомб? — огонек непонимания вынудил продолжить, разрывая в сердце очередную вспышку всепоглощающей озлобленности. К чему делать удивленную физиономию, когда ты пойман за хвост?! — Ты уже успела с ним потрахаться? — хоть фраза и прозвучала как вопрос, ответа на него я не ждал. — Ведь другого способа для достижения цели, кроме как секс со всеми заинтересованными лицами, самая умная и способная ведьма нашего столетия так и не придумала! — кажется, последнюю фразу я произнес громче положенного. Хорошо, что рабочий день закончился минут десять назад, так что вряд ли в коридорах нашего отдела осталась хоть одна живая душа.       — Почему Вас это беспокоит?! Какая Вам разница?!       О, голосок прорезался!       Если честно, вопросы Гермионы несколько охладили. Вот на самом деле, чего я так завелся?! Разве мне не понравилось тщательно трахать эту потаскуху во всевозможных позах прямо на рабочем столе?! А ведь если бы Гермионе не понадобились от меня какие-то там обряды и умения, она вряд ли бы позволила к себе прикоснуться. Так какая мне разница, кто еще получил доступ к ее прелестям?! Ведь мне абсолютно плевать на ее рыжеволосого женишка! Так почему… почему я так завелся от одного только представления, как холеный француз проделывает с ней то же самое, что и я?!       Раздраженно скрипнув зубами, я прохрипел раньше, чем сообразил, что именно произнес:       — Не терплю, когда моей женщиной пользуется кто-то еще.       Если в первую секунду в шоколадной бездне появилась искренняя ошарашенность, то уже через мгновение эту эмоцию вытеснили огоньки злорадства. Ехидно приподняв бровь, Грейнджер окинула меня оценивающим взглядом, в котором я каждой клеточкой ощутил не завуалированную издевку.       — Странно слышать подобное заявление от человека, которому законная жена изменяет не таясь.       Шах и мат.       В первую секунду показалось, будто мне на плечи опустилась железобетонная плита. Во вторую — словно ребра стиснул стальной обруч, не дающий совершить полноценный вдох. А вот уже в третью все эти сковывающие, болезненные ощущения вмиг рассыпались в мелкую крошку, уступая место нарастающей ярости, с каждым толчком крови убивающей во мне человека.       Взмах тростью — и комнату окутали непроницаемые для любого шума чары. Я выпустил из захвата тонкую ладонь только для того, чтобы тотчас повалить дезориентированную девчонку на диван под сопровождение истеричного вскрика, ласкающего мой напряженный слух. Удобнее перехватив обеими ладонями оставшееся в правой руке древко, я навалился поверх встрепенувшегося тела и со всей дури подмял под себя дернувшуюся в нелепой попытке избежать этого контакта девчонку, с животным удовольствием вдавливая трость где-то на уровне хрупких ключиц, скрытых хлопковой тканью.       Я не собирался ничего с ней делать. Правда, не собирался. Я всего лишь хотел поставить ее на место, чтобы впредь думала, что говорит. Не более.       Нависнув над девчонкой, с нескрываемым презрением и злостью заглянул ей в глаза. Рвано дышащая любовница смотрела на меня широко распахнутыми глазами, в которых так и плескался… ужас. Как раз то, что нужно!       Не разжимая пальцы, еще теснее вдавив в упругое тело тонкий жезл, я нарочно медленно склонился над притихшей девушкой — так, чтобы кончик моего носа практически коснулся ее — и зловеще прошипел:       — Чтобы я больше никогда… — выразительная пауза, — ни единого слова не слышал о Нарциссе из твоего грязного рта!       Собственно, на этом нам стоило прекратить нелепые разборки. Вот только Грейнджер в очередной раз повела себя совершенно не так, как я ожидал. Да, в своих странных фантазиях я непременно услышал бы в ответ что-то сродни: «Прости, прости! Я не хотела!», но вот в имеющейся реальности Гермиона и не подумала извиняться за свою оплошность, несмотря на весьма невыгодное положение. Гордо вздернув подбородок и непокорно блеснув глазами, она в бешенстве выплюнула мне прямо в лицо:       — Да пошел ты! Что-то ты совершенно не брезговал пихать в мой грязный рот свой чистокровный член!       В кабинете повисла густая, до дрожи неприятная тишина. А потом что-то словно взорвалось у меня в сознании, оставляя после себя кучу маленьких, жалящих огоньков гнева и озлобленности, заставляющих напрочь позабыть обо всем, кроме одного, — я хочу почувствовать боль этой распоясавшейся шлюхи! Ну, тварь, сейчас ты узнаешь, что значит связаться с Пожирателем! Пусть, блять, и с бывшим!       Я нарочно не проронил ни звука — иногда действия в кромешной тишине кажутся намного более устрашающими. С отвратительной ухмылкой сделал едва уловимое движение кистями и сдвинул любимую трость на несколько миллиметров вверх — прямиком к нежной шее, под молочной, полупрозрачной кожей которой так часто, так надрывно билась тонкая артерия — и без капли сожаления или раскаяния вдавил гладкое древко в сплетение сосудов, нервов и сухожилий, напрочь перекрывая живительный воздух.       Секунда, две, три… пять… десять… И вот девчонка, все еще пытающаяся храбро бороться с устрашающим дискомфортом, не выдерживает и жалобно приоткрывает ротик в хриплом, придушенном вдохе и начинает извиваться подо мной, цепляясь тонкими, побелевшими пальцами за темное дерево, рефлекторно требуя необходимого ее легким кислорода. Я выждал еще несколько секунд, с маниакальным удовольствием наблюдая за тем, как в карей бездне нарастает паника. Сейчас Грейнджер была такой беззащитной, такой… полностью в моей власти, что моментально отреагировавший организм дал понять: просто так с этой девчонкой он не намерен расставаться. Ухмыльнувшись пошлым идеям, я наконец-то ослабил хватку, позволяя шумному, безумному потоку воздуха ворваться в иссушенные альвеолы, а сам, не дав девчонке возможности опомниться, потянулся вниз, мастерски справляясь с ширинкой на своих брюках. Освободив член, я потянулся к подолу юбки, чтобы одним заученным, ставшим уже таким привычным движением задрать его этой шлюхе чуть ли не на голову, но моя ладонь скользнула по гладкой ткани, в которой так и не нашлось ни единого изъяна, — черт, я и забыл, что сегодня на Грейнджер брюки! Впрочем, это ничего не меняло! Всего лишь придется немного больше повозиться, прежде чем я получу доступ к ее узеньким дырочкам!       Пока девчонка все еще судорожно хватала ртом живительный поток кислорода, я отбросил ставшую ненужной трость и принялся двумя руками теребить пряжку на узком ремешке, обхватывающем девичью талию. Ловко справившись с этим препятствием, я откинул тонкую кожаную удавку в сторону и перебрался к пуговке женских деловых брюк. Когда узкий пояс ослабился, а в прорези золотистой молнии замелькало темное кружево, Грейнджер, словно наконец-то сообразив, что я затеял, с надрывным вскриком дернула бедрами в довольно убедительной, но неудачной попытке избежать моих прикосновений. Дернувшиеся кверху бедра создали идеальный ракурс для дальнейших действий — я подцепил ослабленный пояс и одним махом стянул брюки до середины стройных бедер. Гермиона издала еще один забавный, полный возмущения сип и, согнув коленки, постаралась спихнуть меня с себя, но эта поза нисколько не отдалила меня от желанного тела, а, наоборот, помогла до конца содрать податливый стрейч к узким лодыжкам. Рывок — и темная тряпка расползлась по полу неровной лужицей.       Впечатляющий толчок маленьких кулачков заставил отстраниться от сопротивляющейся девушки и… с довольной ухмылкой окинуть оценивающим, насквозь пропитанным похотью взглядом шикарные формы, как бы невзначай задерживаясь на крошечном треугольнике черных трусиков. Оскалившись, я подцепил кружево, собираясь подарить своим пальцам полный доступ к желанной цели, но в ту же секунду хрупкие кулачки часто-часто замолотили по моим плечам:       — Убери от меня руки! — вскрикнула девушка, как змея извиваясь подо мной.       Еще гаже ухмыльнувшись вполне правдоподобным попыткам, я уверенным движением отцепил от себя тонкие пальцы, в то время как вторая ладонь собрала в складки дорогое кружево и… со всей дури дернул нежные волокна. Треск разрываемых нитей совпал с истеричным всхлипом, слетевшим с припухших губ Грейнджер.       — Помогите! — ее вопль резанул по барабанным перепонкам, но я не позволили себе поддаться на уловку — уже начал привыкать к подобным особенностям этой женщины. Тем более, эти особенности еще больше распаляли мое мужское эго.       Так что меня не особо всполошил ее протест. Уже проходили. И не один раз. Я же знаю: какой бы искренней не казалась ее игра, очень скоро девчонка потечет как самая последняя сука. И плевал я на неподдельный ужас в карих глазах. Это игра. Она же играет. Играет! Она же играет?       С непонятной для меня самого дикостью, я придавил девичью кисть к мягкой обивке дивана на уровне кучерявой макушки, а свободной ладонью обхватил гибкую шею, с силой впиваясь пальцами в нежнейшую кожу и передавливая замысловатые сплетения пульсирующих сосудов.       — Еще раз пикнешь — и я переломлю твою шею! — рыкнул, с холодным прищуром глядя в расширившиеся от страха зрачки.       Вот она, моя полная победа над тобой.       Но я в который раз недооценил сжавшуюся подо мной девушку. Ощущение острой боли от вгоняемых в кожу кисти ногтей заставило недовольно зашипеть и на одно мгновение ослабить хватку:       — Помогите! — булькающий, невнятный писк, вырвавшийся из передавленного горла.       Ну, тварь, это уже перебор!       До хруста сжал костяшки, на полуслове обрывая незапланированный вопль.       — Ты так и не поняла, что нужно уметь вовремя закрыть пасть?! — зловеще сверкнув глазами, кротко поинтересовался я у наконец-то угомонившейся девчонки.       Она во все глаза смотрела на меня, больше не пытаясь сопротивляться. Но ей нужно было раньше подумать о последствиях! Ведь сегодня… сейчас… она моя. Мой покорный зверек. Моя кукла, с которой я могу делать все, что только пожелаю! Моя!       Ухмыльнувшись своим мыслям, я вновь вспомнил о распластанной подо мной строптивице:       — Раз так… — театральная пауза, заставившая девчонку сжаться под недобрым прищуром, — то я помогу тебе научиться!       Не спрашивайте, откуда возник этот образ — я просто понял, что мне вполне могло бы понравиться нечто подобное. А раз так… почему бы не опробовать эту идею на моей шелковой девочке?!       Выпустив из плена удерживаемую кисть, я потянулся вниз, стремясь нащупать между нашими полуобнаженными телами и обивкой дивана искомый предмет. А вот и он… Теперь можно было выпустить из захвата и ее шею. Думаю, мы уже дошли до понимания того небольшого обстоятельства, что сегодня в нашей эротической игре роль Господина досталась мне.       Тонкий кожаный ремешок, совсем недавно удерживающий строгие брюки на осиной талии идеально лег в мои ладони. Но еще идеальнее он смотрелся поперек бледного личика в захвате алых губ и белоснежных зубов. Парочкой уверенных, ловких движений стянул свободные концы на девичьем затылке и закрепил их внушительным узлом. Грейнджер опять попыталась пустить в ход шаловливые руки, но я успел вовремя их перехватить и без лишних разговоров завести вверх. В уголках миндалевидных глаз показались первые прозрачные слезинки, и Грейнджер, стремясь их скрыть, принялась часто-часто моргать длинными ресницами, в то время как ее губки плотнее обхватывали жесткую кожу собственного ремня, исполняющего роль импровизированного кляпа.       Перехватив одной ладонью сведенные вместе кисти, я решил, что пора бы уже перейти к следующей части нашего миниатюрного, весьма непредсказуемого представления.       Растолкнув ногой стиснутые коленки, я удобнее расположился между распахнутых бедер. Не отрывая взгляда от огромных, насыщенных глаз Гермионы, медленно облизнул указательный палец, оставляя на фалангах приличное количество слюны, и, скользнув между наших переплетенных тел, прошелся своеобразной лаской по жарким половым губкам, размазывая по деликатному местечку дополнительную влагу, и без предупреждения ворвался в бархатистое лоно на глубину двух фаланг.       Грейнджер протяжно выдохнула и промычала что-то неразборчивое, непроизвольно дергаясь навстречу, до возможного предела насаживаясь своей хлюпнувшей дырочкой мне на палец.       Ммм… а такой ты нравишься мне в миллиард раз больше, моя сладенькая грязнокровочка.       Со смачным хлюпаньем выдернул из девушки влажный палец и, дождавшись требовательного взгляда, с причмокиванием облизнул фаланги, напоминая истосковавшимся рецепторам об этом восхитительном, терпком вкусе.       Теперь я сложил два пальца и, обильно смочив их слюной, пробрался к сокровенному местечку, делая очередной контакт более тесным и ярким. Требовательный стон сквозь кожаный кляп и порывистое движение узкого таза, напоминающее о том, какой нетерпеливой может быть эта женщина.       Ох, детка, да! Сегодня у нас все будет в скоростном режиме! Я слишком сильно хочу тебя, а своим недавним сопротивлением ты еще больше разожгла внутри меня необъяснимое желание взять тебя без всяких сюсюканий и прелюдий!       Вытащив из нее пальцы, я, не задумываясь, с ощутимым хлопком опустил раскрытую ладонь на женскую промежность. Думаю, если бы девчонка могла, она бы точно сорвалась на ультразвук.       Гермиона тяжело, учащенно дышала, больше не заботясь о том, что из ее глаз катятся слезинки возбуждения. Не сомневаюсь: если бы не кусок кожи между губ, Грейнджер уже молила бы о том, чтобы я ее выебал до сорванного голоса и надрывного пульса.       Уверенно обхватив ладонью член, я шаловливо скользнул головкой по скрытому розовыми лепестками клитору, как бы невзначай замирая у истекающего соками входа.       — Ммм! — призывное мычание и прогнувшаяся до предела поясница были своеобразным приглашением к продолжению этой фривольности.       Толчок — и, растянув податливые мышцы, купол головки нырнул в бархатистую влажность.       На бледном личике отразилось такое облегчение, что я… тут же подался назад, оставляя после себя пустоту.       — Лю… ммм!       О, еще немного, и ты натренируешься орать мое имя даже с кляпом в глотке!       Закусив губу, я вновь толкнулся вперед, проникая в корчащуюся от возбуждения девчонку сразу до середины своего не маленького органа. Шумный выдох сквозь трепещущие ноздри — и Грейнджер, выдернув из захвата свою несчастную, все еще придавленную к дивану руку, обвила мою шею и с хриплым, прорвавшимся сквозь барьер стоном насадилась на меня до самого основания. Так, что от хлынувшего потока непередаваемых ощущений в моем собственном сознании вспыхнули и разорвались миллиарды ярких огоньков. Протяжный выдох сквозь сцепленные челюсти — вот он, мой личный кайф!       Упершись руками по бокам от хрупких плеч, я принялся неистово двигать бедрами, не отрывая взгляда от милой мордашки, с которой постепенно уходили последние признаки недовольства и нежелания, уступая права судорогам экстаза, скручивающим каждую мимическую мышцу. Шоколадные глаза были спрятаны от меня под завесой тонкой кожи век и длинных, трепещущих ресниц. С каждым толчком пухлые губы плотнее обхватывали тонкую кожаную ленту, словно пытаясь подавить любой звук, рвущийся из напряженного горла. Хрупкие ладони все сильнее цеплялись за мои плечи, а острые коленки впились в бока выпирающими косточками, но… мне было до безумия хорошо.       Сейчас, в эти долгие, насыщенные минуты нашего телесного единения не существовало то, что отравляло мое сознание все эти годы. Не было умирающего сына. Не было неверной жены, люто меня ненавидящей. Не было беззвучного осуждения победившей стороны, которой пришлось принять в свои ряды такого выродка как я. Не было вымирающего, но всеми силами цепляющегося за старые пережитки аристократического общества, от вездесущих взглядов которого не возможно было скрыться. Не было целенаправленного обмана этой восхитительной, необыкновенной девчонки. А были только синхронные хлопки двигающихся в унисон тел, тихий скрип дивана, шумное дыхание, вырывающееся из трепещущих ноздрей, и сдерживаемые кляпом стоны.       Поддавшись желанию, я склонился ниже, впервые за этот вечер накрывая губами собственноручно заткнутый ротик.       — Признайся, что тебе нравится это… — оторвавшись от сладких губ, прохрипел я, обдавая раскрасневшуюся щеку прерывистым потоком жаркого воздуха. Толчок. И еще один. И еще… — Нравится, когда я превращаю тебя в свою личную потаскуху, — одна ладонь пробралась между женским затылком и обивкой дивана, и я запустил пальцы в растрепавшиеся, наэлектризованные локоны, сжимая их хозяйской хваткой. — Ну же…       Мы оба прекрасно понимали: девчонка не может произнести ни единого членораздельного слова, а значит, можно не рассчитывать на быстрое окончание очередной игры.       — А еще я знаю, что больше всего тебе нравится, когда я делаю вот так… — хмыкнул, моментально переходя к наглядному примеру.       Опершись на локоть руки, в ладони которой были зажаты мягкие локоны, я скользнул свободной рукой между наших сплетающихся тел, целенаправленно продвигаясь к гладко выбритому лобку и сокровенному местечку, в котором сейчас так кайфово хозяйничал напряженный член. Подушечки указательного и среднего пальца синхронно дотронулись до напряженного клитора, заключая его в своеобразные тиски.       — Я прав? — круговое движение кончиком ногтя по чувствительной кожице вокруг острого бугорочка, сосредоточившем в себе львиную часть насыщенных ощущений женского организма.       Грейнджер подалась навстречу и, распахнув глаза, часто-часто закивала, глядя мне в глаза преданным взглядом послушной собачонки.       Выступившие капельки пота и беспрерывный поток слез превратил идеальный макияж в темные, причудливые потоки туши на запавших щеках, наконец-то приобретших румяный оттенок — то зрелище, которого я так мечтал добиться в самом начале этого сумасшествия.       Хм… вот тут можно было бы со спокойной душой перестать себя сдерживать и, обильно спустив в корчащуюся девчонку, поставить точку в наших странных взаимоотношениях, но… я еще не получил то, чего так хотелось моему похотливому подсознанию. Склонившись, я лизнул причудливый изгиб проглядывающего сквозь каштановые кудри ушка и жарко прошептал в самую глубину:       — А я обожаю, когда ты стоишь передо мной на коленях с выпяченной задницей.       И я тотчас отстранился от Грейнджер, сбрасывая с плеч тонкие руки. Перехватив хрупкие кисти, я устремился на пол, утягивая за собой дезориентированную любовницу. Только тут я позволил себе заключить Гермиону в жаркие, крепкие объятия. Вновь найдя податливые губы, я ощутил под языком пропитанную слюной и солью кожу сымпровизированного кляпа.       Мерлин, и почему мне сейчас так здорово? Так спокойно и тепло? И почему именно рядом с этой девчонкой? Ведь у меня до нее было столько женщин, но ни одна не вызывала ничего подобного! А эта… способна за несколько секунд довести до белого каления, а потом в одночасье заставить почувствоваться себя на седьмом небе от счастья. Да что со мной происходит?!       Мимолетно прикусив нижнюю губу, я слегка отстранился от девушки, по-прежнему крепко прижимая ее к своей грудной клетке, и, закрыв глаза, проговорил:       — Твою мать, Грейнджер, как ты это делаешь?! — хриплый, ничего не значащий выдох, и я бесцеремонно развернул Гермиону к себе спиной.       Парочкой порывистых, циничных движений заставил девчонку упереться коленками в ледяной, каменный пол и распластаться своей пышной грудью на мягком сиденье дивана. С придушенным рыком надавил кулаком на прогиб хрупкой поясницы и, добившись желаемого ракурса, вновь ворвался в разработанную дырочку, вгоняя член в теплую глубину со звонким шлепком таза об упругие ягодицы и пошлым хлюпаньем мошонки о женскую промежность. Неистово двигая бедрами, я с непонятной для меня теплотой гладил содрогающуюся спину и обводил кончиком ногтя выпирающие сквозь тонкую ткань позвонки.       Получив благодаря такой животной позе неплохой обзор на восхитительное тело, я только сейчас подметил крошечные царапины на молочной коже поясницы и впечатляющие кровоподтеки на стройных бедрах. Где-то под ребрами стало очень-очень холодно: неужели это я ее так сегодня?! Или это наглядные остатки наших прошлых забав? Но она же всегда пользуется маскирующими чарами, скрывая все отметки! Что же сегодня случилось с ее безупречной магией?       Где-то в мозгу плавали обрывчатые образы, которые обязательно сложились бы в понимание происходящего, но… мне было некогда заниматься анализом.       Игривый шлепок по подпрыгивающей в такт толчков ягодице, и я с придыханием накрыл обеими ладонями восхитительно упругие округлости, крепко сжимая их своими пальцами. Черт, даже у Нарциссы не такой идеальный зад, а уж эта женщина всегда тянула на титул «совершенство», ведь Создатель не поскупился для нее ни на фигурку, ни на лицо. Вот только обделил любящим сердцем.       Сильнее вцепившись в девичьи ягодицы, я раздвинул их до предела, открывая своему развратному взгляду тугой, ребристый анус, слегка расширившийся из-за моих необузданных действий. Хм… а почему бы не сделать с ней это уже сегодня?       Смачно харкнув, я сплюнул, попадая точно в приковывающую все мое внимание цель, и принялся размазывать влагу по тугому сфинктеру, то и дело проникая через ребристые стенки на глубину одной фаланги большого пальца, понимая, что мое тело уже сотрясает дрожь сладостного предвкушения. Черт, нужно было сделать это с ней сразу же!       Рывок назад — и я покинул безумно влажное лоно, но только для того, чтобы тут же обхватить свой хорошенько смазанный соками девчонки орган и приставить его головкой к пока еще девственной дырочке. Пока.       Я надавил бедрами вперед, горящим от предвкушения взглядом подмечая, как ребристые волокна кольцевидных мышц начали слегка поддаваться, с натугой растягиваясь под давлением, постепенно принимая и пропуская меня через тугую заслонку.       Неожиданно Грейнджер так задергалась, что невольно пришлось слегка отстраниться и оборвать первое проникновение. Извиваясь словно выброшенная на берег рыба, она замычала что-то неразборчивое, но я невольно прислушался.       — Не… ммм… Не… ммм… Н…т!       И последнему идиоту было понятно, что Гермиона пытается прокричать свое неприятие моей увлекательной идеи.       Отголоски озлобленности опять начали закручиваться вокруг меня и складываться в причудливую сеть. Одной ладонью придавив к дивану сопротивляющееся тело, я ухватился за кучерявые, разлохмаченные пряди на затылке и, крепче сжав пальцы, потянул ее голову на себя, одновременно склоняясь ниже:       — Опять сопротивляешься своему хозяину? — вкрадчивость в моем голосе не сулила этой сучке ничего хорошего. — В таком случае я просто обязан преподать тебе очередной урок…       Молниеносным движением толкнул удерживаемую голову вниз, вынуждая Грейнджер уткнуться своим блядским лицом — этим тонким, прямым носиком в старую обивку министерского дивана.       Так и не разжав пальцы на каштановых локонах, слегка отодвинулся, вновь приноравливаясь для осуществления задуманного. Наверное, я бы непременно взял ее так, как мне того хотелось, под аккомпанемент своих рокочущих, громких рыков и лишил бы Гермиону анальной девственности, вот только… тихие, до дрожи правдоподобные всхлипы, упершиеся мне в ноги ладони, изогнутые под неимоверным углом, и трясущиеся от прорвавшихся на поверхность рыданий плечи заставили меня опомниться.       Мерлин, ну что я творю?!       Ведь не таким должно быть изучение прелестей анального секса! Тут не допустимы грубости! Все должно быть крайне деликатно и даже немного нежно. По крайней мере, в первые разы. Она должна сама этого захотеть! И ни в коем случае нельзя использовать данный интимный момент в качестве наказания! Тем более, гнев уже уходил, оставляя после себя абсурдное, тянущее желание раствориться в этой женщине и вновь кончить вместе с ней под частые, надрывные, полные удовольствия крики и стоны.       Потянув Гермиону за мягкие локоны, я вновь ворвался в жаркое лоно. Направив в сторону несопротивляющуюся голову, я открыл своему сосредоточенному взгляду влажные от слез щеки. Оставив каскад быстрых поцелуев на раскрасневшейся, солоноватой коже, я выдохнул:       — Не рыдай. Я ничего не буду делать без твоего согласия.       Толчок. Еще один… и еще…       Удерживать рассыпающиеся по плечам локоны становилось все труднее, тем более у меня возникло еще одно маленькое, вполне осуществимое желание…       Я остановился и, шлепнув по молочной ягодице, хрипло приказал:       — Давай сама, — Гермиона вздрогнула и что-то промычала сквозь кожаное препятствие. И я с придыханием пояснил: — Двигайся, малышка.       Возможно, именно за это качество мне так нравилась наша интрижка — Грейнджер моментально сообразила, чего я хотел. Вцепившись пальчиками в упругую, с трудом поддающуюся обивку сиденья, Гермиона принялась подаваться вперед назад, самостоятельно наращивая темп и выбирая нужную ее телу глубину.       Я знал… теперь уже прекрасно знал: чтобы моя любовница смогла достичь оргазма, ее нужно было обязательно приласкать там — внизу, где между влажных, натертых лепестков женственности притаился крошечный бугорок напряженных, переплетенных воедино рецепторов.       Но… я хотел кое-чего другого!       Сегодня я жаждал сдавливать ее хрупкую талию, впиваться в мягкую кожу своими сильными пальцами — так, чтобы на переходах костей появились белесоватые отметины! Я хотел двинуться немного ниже и развести обеими ладонями шикарные ягодицы — только, чтобы наслаждаться пикантным видом причудливой звездочки ануса и растягиваемой синхронными движениями члена дырочкой. Что я теперь и делал, вмиг перехватив обратно инициативу в нашем жарком сексе.       — Поласкай себя, — выдавил я, переборов сбившееся дыхание. — Давай! — тонкая рука соскользнула на край дивана, нерешительно замирая.       Да разрешил я! Разрешил!       — Ну же… — рыкнул, подбадривая девчонку.       Хрупкая кисть мигом устроилась меж пленительных бедер.       Изящные, настойчивые пальчики часто-часто теребили клитор, то и дело задевая меня и подливая масла в охвативший каждый рецептор огонь.       Я понимал… чувствовал… знал: мне осталось буквально несколько секунд…       — Готова? — сиплый рык из недр моей похотливой душонки, и я почувствовал, как Грейнджер еще активнее задвигала пальцами. Черт!       Вмиг просунув ладонь между распахнутых до предела бедер, я накрыл ладонью хозяйничающую девичью кисть и, перехватив инициативу, наклонился до предела, прижимаясь грудью к нежной спине, облепленной мокрой от пота блузкой, и прохрипел на ушко:       — Кончай! Кончай, малышка! Ну же!       А дальше мне стало абсолютно плевать на все, что творилось вокруг… успела она или нет, потому что меня самого засосало в воронку долгожданного, жгучего блаженства.       Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я хоть что-то начал соображать. Когда я пришел в себя, то по-прежнему был распластан на дрожащем теле и вжимал Гермиону в мягкое сиденье, а обмякший член, так и остался в девчонке.       Вот и конец очередной игры. Очередного отлично сыгранного представления.       Стараясь выровнять собственное дыхание, я потянулся к внушительному кожаному узлу на затылке девушки, но только со второй попытки смог совладать с собственным творением, даруя полную свободу своей маленькой, послушной пленнице. Ну, вот теперь точно все. Хотя нет…       Звонко шлепнув на прощание по крепкой ягодице, я отстранился от замершей, уткнувшейся носом в обивку Гермионы.       С невозмутимым лицом поднявшись на ноги, поправил трусы и брюки и, подхватив с пола небрежно отброшенную в процессе бурного соития трость, бодро зашагал к выходу, мысленно возвращаясь к первопричине всего произошедшего.       Вот она, победа! Именно так нужно обращаться с теми, кто нагло использует мужчин — бездушно и цинично! И другого здесь быть не должно!       Только как назло неприятные образы чужого вероломства были вытеснены кардинально отличающимися картинками: хрупкие, изящные пальцы, так требовательно цепляющиеся за ткань на моих плечах, и такое искреннее желание на дне удивительных глаз. Неужели и эти чувства можно сыграть настолько правдоподобно?!       И я совершил самую главную, непростительную ошибку… я обернулся, находясь в шаге от выхода — в шаге от моей полноправной, не обсуждаемой победы.       Гермиона успела изменить позу — больше она не упиралась коленями в пол. Нет… Теперь девушка сидела обнаженными прелестями на ледяном камне, беззвучно переплетя на затылке красивые пальчики, буквально с корнем вырывая влажные от пота локоны. Со странным чувством собственной ничтожности я несколько минут наблюдал, как дрожат девичьи ладони, — словно каждую мышцу скручивала устрашающая агония перенапряжения.       Наверное, я наконец-то моргнул в тот момент, когда Гермиона уперлась маленькими ладонями в край оскверненного сидения в разумном намерении подняться, но… ее словно подкосило. С тихим, вымученным выдохом, больше похожим на всхлип, Грейнджер опустилась назад и спрятала в ладонях отвернутое от меня личико.       И только в эту секунду на меня лавиной обрушилось осознание, что юная любительница жесткого секса совершенно обессилена. Незапланированный сеанс легилименции уже подточил энергичную женщину, а взрывной, бурный оргазм забрал и самые последние ее крупицы. А ведь Грейнджер еще в самом начале попросила, чтобы сегодня я к ней не прикасался. А я не послушал, поддавшись озлобленности. Мерлин, я садист.       Знаю: мне нужно было уйти, несмотря на вспыхнувшее осознание и сделанные выводы. Знаю: нужно было уйти и заставить себя не думать о том, как теперь эта женщина доберется до дома, напрочь лишившись возможности колдовать как минимум до завтрашнего утра. Это было бы самым правильным решением, ведь мы всего лишь два человека, которые на несколько минут в день становятся близки друг другу физически. Не более…       Но… но какое-то абсурдное, блядское «но» не позволило мне оставить Грейнджер в одиночестве в таком опасном состоянии.       Теперь я знал, что делать. И пусть сейчас вырванная победа рассыплется на мелкие куски.       Я беззвучно вернулся к Грейнджер, находившейся в предобморочном состоянии. Стоило подхватить ее на руки, как девушка надрывно вскрикнула и забилась в моих объятиях.       — Тише. Это я, — крепче прижав к груди извивающееся тело, просипел я.       Хотя зачем было это уточнять? Кто же еще мог здесь оказаться в столь поздний час? Люциус, ты неисправимый идиот!       Но как ни странно, услышав эту очевидность, Гермиона моментально умолкла и обмякла в моих объятиях.       Так-то лучше.       Я усадил девушку на диван и, подсознательно понимая, что сейчас следует помочь ей с одеждой, попытался отыскать крошечные трусики. Точнее, то, что от них осталось.       Сказать по правде, чувствовал я себя неловко и совершенно не в своей стихии. Одно дело раздевать женщину — тут со мной тяжело тягаться, и совсем другое… делать все наоборот. Здесь у меня не было никакого опыта.       Через несколько непозволительно долгих секунд, которые, по ощущениям превратились в часы, я отыскал ошметки черного кружева. Мысленно произнеся восстанавливающее заклинание, я присел перед Грейнджер и, помедлив, все-таки обхватил пальцами узкую лодыжку, направляя ее в небольшое отверстие между причудливыми ажурными резиночками.       Сверху послышался придавленный, нечленораздельный шепот, но я не стал обращать внимание на протест маленькой гордячки. Мы оба отлично понимали — без посторонней помощи она еще не скоро смогла бы сделать хоть что-то подобное.       Справившись с интимной вещицей, я проделал все то же самое с брюками, довольно ловко возвращая черную пуговичку в узкую прорезь. И усадил Гермиону обратно на диван, пытаясь сообразить, ничего ли я не забыл.       Ах, ну конечно! Думаю, будет очень даже уместно скрыть от пытливого взгляда ее женишка темные потеки туши на нежных щеках. И обязательно нужно вернуть первозданный вид шикарной, но растрепавшейся копне каштановых волос. И лучше было бы наложить маскирующие чары на рассасывающиеся кровоподтеки — не к чему Уизли созерцать результат наших порочных, не предназначенных для его осознания забав.       Вот теперь, кажется, я полностью убрал все улики.       Отступив на шаг, удовлетворенно осмотрел Гермиону. Безупречна. Будто ничего и не произошло.       Не знаю, что привлекло мое внимание, но я все-таки скользнул взглядом ниже — прямо к молочной коже правого предплечья, выглядывающей из-под задранного рукава блузки, на которой неприятными, ржавыми буквами было вырезано одно единственное слово: «Грязнокровка».       В груди стало неприлично тяжело, а во рту появился прогорклый, до дрожи знакомый привкус железа. Такой насыщенный, что он затронул абсолютно все рецепторы, вызывая стойкое ощущение реальности происходящего. А в ушах… в ушах опять зазвучали громкие нечеловеческие вопли девочки, подвергнувшейся пытке.       Люциус, ты сходишь с ума. Вот они… галлюцинации.       Меня привело в чувство мимолетное движение объекта, но который я безотрывно пялился все эти секунды… или минуты.       Перехватив мой взгляд, Гермиона нервно обтянула светлую ткань, скрывая въевшиеся в кожу символы.       Нужно было что-то сказать. Срочно. Что угодно! Только не зацикливаться на удушающем воспоминании собственной причастности к воскрешенному в памяти допросу.       — Я перенесу тебя домой, — глухо проговорил я, почему-то не решаясь заглянуть в карие радужки — именно поэтому я сейчас так сосредоточенно рассматривал маленькие пуговки где-то на уровне пышной груди.       Я уже мысленно прокручивал варианты, как аккуратно и незаметно пронести девчонку к разрешенному месту трансгрессии — сама она вряд ли дойдет — но размышления были прерваны вкрадчивым голосом:       — Благодарю за щедрое предложение, но не нужно. Я воспользуюсь каминной сетью.       Выдох.       Прекрасно. Не хочешь принимать помощь, ну и не нужно! Ползи по коридору на первый этаж, а я понаблюдаю за этим представлением!       Гордая сука!       Захочешь поступить правильно, а твой благородный порыв никто и не подумает оценить! Женщины…       Новая вспышка непредвиденной злости заставила вспомнить о некоторых моментах, которые хотелось разъяснить еще в начале вечера.       — Может, все-таки расскажешь, для чего тебе понадобился уничтоженный крестраж?       Ох, зря я это затеял…       Гермиона моментально приосанилась и будто замкнулась в себе. Наверное, эта картина и заставила меня продолжить:       — Возможно, я смог бы… помочь…       — Я уже сказала, — кривая ухмылка на красивом лице, — Вас это не касается.       — Не хочешь, как хочешь, — раздраженно бросил я, разворачиваясь на задниках строгих ботинок.       Обычно это была беспроигрышная уловка: нет смысла настаивать. Любой человек мечтает поделиться съедающей изнутри болью или что там заставило Гермиону ввязаться в весьма странное мероприятие. И как только выясняется, что тебя не сильно интересует сокровенные тайны, у многих моментально развязывается язык.       — Хорошего вечера, — тихий голос за спиной, втоптавший в грязь мою теорию.       И все-таки Грейнджер никогда не была полноценным составляющим глупой человеческой массы. А, может, именно этим она и зацепила мое черствое сердце.       Развернувшись, я шагнул назад и, упершись ладонями в спинку дивана по бокам от тонкой шеи встрепенувшейся девчонки, нагнулся и спокойно произнес:       — Если что, я готов тебя выслушать, — ноль реакции с ее стороны, разве что губы сжались плотнее. — И кстати… — не спрашивайте, что сейчас мною двигало, — я просто осознал, что очень хочу заручиться небольшим подтверждением, что сегодняшняя жестокость не лишила меня возможности наслаждаться прелестями этой сексуальной женщины. Хотя бы еще немного. —  За то, что здесь произошло, я готов предоставить тебе возможность реванша, — не отрывая взгляда от насыщенной бездны, я похотливо, многозначительно дернул одной бровью и добавил с тихим смешком: — Завтра.       Грейнджер прищурилась и, неожиданно обхватив в кулак скользкую ткань повязанного вокруг шеи галстука, притянула меня к себе, сокращая расстояние между нашими лицами до нескольких миллиметров.       Кончик юркого язычка медленно скользнул по моим губам, запуская вдоль позвоночника приятное тепло, но Гермиона тут же отодвинулась и прошелестела мне в рот:       — Непременно. Завтра ты мой.