***
Только через несколько минут после пробуждения я осознала, что, пытаясь отыскать нужный комфорт, жмусь к чему-то теплому, упругому и размеренно движущемуся под моей щекой. Я тут же распахнула глаза и… поняла, что прижимаюсь к обнаженной мужской спине. Подавив непонятно откуда взявшееся желание истерично заорать, я заставила себя сделать протяжный, беззвучный выдох и восстановить в памяти ход событий прошлой ночи, ощущая невероятный подъем настроения благодаря каждой новой подробности, всплывающей в сознании. Неплохо. Весьма неплохо. Думаю, вчерашний вечер принес Малфою удовольствие, несмотря на его пренебрежительную физиономию и прогулку со мной на руках по кварталам Парижа. Ох, кто бы мог подумать, что моя неосторожность и незапланированное падение так расшевелят надменного аристократа, который за всю свою жизнь ни разу не держал в руках ничего тяжелее гоночной метлы и уж точно не прикасался к скользкой, вязкой мази. Опомнившись, я отдернула руку от жаркого тела и, слегка отодвинувшись от мужчины, разрешила себе небольшую вольность. Воспользовавшись крепким сном любовника, я позволила себе его внимательно рассмотреть. Скользнув взглядом по бледной коже, я вдруг с навалившимся приступом веселья и цинизма осознала, что впервые вижу Малфоя без рубашки. Обычно она всегда оставалась на нем в процессе нашего бурного секса. Разумеется, Люциус не был таким широкоплечим и мускулистым, как Рон. Но его тело выглядело подтянутым, с отлично просматривающимся рельефом мышц. В целом, оно создавало ощущение защищенности. И это было как-то нелепо. Поддавшись порыву, я пододвинулась ближе к мужчине. Еще раз скользнув взглядом по крепкой спине, я осмотрела белоснежные, мягкие локоны, рассыпавшиеся по подушке и с неконтролируемой улыбкой отвела в сторону одну прядь, настырно щекочущую мне кончик носа. Люциус вздрогнул и, к моему ужасу, тут же перевернулся на спину, но так и не проснулся. Облегченно выпустив из легких воздух, я приподнялась на локте и с идиотским любопытством принялась рассматривать аристократическое лицо. Что тут скажешь: с точки зрения мужской красоты Люциусу не было равных. Идеальный овал лица; красивые, тонкие губы, словно вырезанные на бледной коже; прямой, аккуратный нос; слегка заостренный подбородок; высокий лоб. Несмотря на возраст, едва уловимая сеточка морщинок просматривалась только около наружных уголков глаз. К тому же, сейчас мужское лицо было расслабленным, и без этих его надменно вздернутых бровей и едких ухмылок… черт возьми!.. заставляло внутри все трепетать. Подавив желание свернуться клубочком, прижаться к мужскому боку и, уткнувшись носом ему в плечо, лежать так, пока Люциус не проснется, я потихонечку выбралась из постели. Между ног ощутимо саднило, но я не позволила себя зацикливаться на болезненных ощущениях. Это было мое желание, и Он его выполнил. Лучше не отступать от намеченного плана. Ведь времени не так уж и много. Что ж, вчерашний вечер удался даже лучше, чем я могла предположить, но с утра магия ночи неумолимо рассеется, оставляя лишь размытые отголоски чего-то хорошего. Так почему бы не превратить наше утро в нечто особенное и не сделать начало дня таким, каким его вряд ли представляют благородные, чистокровные леди, которые свои холеные пальчики опускают исключительно в дорогущие крема и масла? Тем более, я уже чувствовала первый голодный спазм собственного желудка.***
Скользнувший по лицу луч солнца заставил скривиться и с нахлынувшим раздражением и искренним желанием еще немного продлить прерванный отдых отвернуться от яркого проказника. Правда, эта уловка не слишком помогла — сон неумолимо ускользал, а взамен приходило беспокойство: а вдруг солнце уже высоко в зените, а я умудрился проспать важный день, на который было запланировано много дел? Тихий шорох помог окончательно проснуться и, резко сев в кровати, с накатившим раздражением уставиться на нарушителя спокойствия. Точнее, нарушительницу. Гермиона стояла в дверях комнаты и, склонив на бок голову, с вселенским спокойствием на миловидном лице, смотрела на меня. А я почему-то почувствовал себя абсолютно обнаженным под пристальным взглядом карих глаз. И дело тут вовсе не в отсутствии одежды. Просто начало казаться, будто девчонка вот-вот залезет ко мне в голову и найдет там такие сокровенные мысли, на которых я даже самому себе запрещаю задерживаться. Ведь они касаются именно ее. Стремясь избавиться от этого неприятного ощущения, я скользнул нарочно медленным, тяжелым взглядом вдоль юного тела, отмечая про себя, что сегодня Грейнджер опять выглядела блестяще. Хотя на этот раз ее нельзя было назвать ни сексуальной секретаршей в строгом, но невероятно эротичном костюме; ни благородной леди в вечернем платье; ни необузданной девчонкой в коротком, блестящем наряде, с трудом прикрывающем то, что ему положено было бы прикрывать. Распущенные локоны небрежными кучеряшками обрамляли худенькое лицо с минимальным количеством косметики. Белое в вертикальную черную полоску платье-рубашка из воздушной ткани свободно струилось вдоль упругого тела, скрывая точные линии… и тем самым еще больше разогревая желание стащить его с этой малышки, чтобы открыть своему жадному взгляду его совершенство. Длинные, свободные рукава были слегка подкатаны, доходя до середины предплечий. Сейчас Гермиона ассоциировалась у меня с воздушной, юной девушкой-подростком. В таком обличие я бы никогда не сказал, что передо мной одна из лучших волшебниц мирового сообщества. Магла… самая обычная магла, которая уж точно не привлечет внимания в многоликой толпе парижан. — Доброе утро, — звонкий голос заставил на автомате оторваться от созерцания длинных, обнаженных ног и сосредоточиться на женском лице. — Доброе, — хрипло выдохнул, до конца не понимая, как мне лучше вести себя с Грейнджер при свете дня. Улыбнувшись, Гермиона отвернулась, слегка склоняясь к стоящему в углу столику, а когда девушка вновь выпрямилась, я с удивлением понял, что Грейнджер сжимает в руке небольшой деревянный поднос, от вида содержимого которого у меня в животе предательски заурчало. Только сейчас я осознал, как же сильно проголодался. Обычно в это время в столовой Малфой-Мэнора уже давным-давно поджидал великолепно сервированный стол со всевозможными кулинарными ухищрениями слуг. Так что вчера я даже и не задумался, что с завтраком могут возникнуть проблемы. Вот они, привычки. Во все глаза смотрел на приближающуюся девушку, с непониманием и легким шоком глядя на то, как она медленно опускает специально приспособленный поднос по бокам от моих бедер. Гермиона взобралась на кровать и, поджав под себя обнаженные ножки, оказалась рядом со мной. — Надеюсь, ты голоден, — оторвавшись от разглядывания тарелок и чашек, от которых исходил насыщенный аромат, я вновь посмотрел на притихшую девушку. На секунду показалось, будто на юном лице проскользнула тень беспокойства и нерешительности, но, оборвав мое предположение непокорным взмахом головы, Грейнджер проговорила: — Я не знала, что ты любишь на завтрак, поэтому приготовила парочку вариантов, — едва заметный кивок в сторону обалденно пахнущей еды. А до меня наконец-то дошел смысл всего происходящего. Девчонка собственными руками приготовила все эти блюда для нас. Для меня. А еще… — Ты хочешь, чтобы мы ели здесь? — я собирался задать этот вопрос непринужденно, будто сейчас между нами ничего особенного не происходило, но, к сожалению, голос меня заметно подвел, так что только глухой не обратил бы внимание на неподдельное удивление в каждой ноте. — Разумеется, — кивнула Грейнджер, попутно отщипывая небольшой кусочек теста от тонкого блинчика, свернутого аккуратным треугольником. Отправив его в рот, она вновь пристально посмотрела мне в глаза: — «Завтрак в постель», никогда не слышал? Верх романтики у многих пар… — насмешливый блеск в шоколадных глазах и нескрываемая издевка в звонком голосе заставили опомниться и взять в руки вилку с ножом. — Слышал, — чувствуя себя идиотом, прошипел я и, будто оправдывая свое поведение, пояснил: — Просто привык завтракать за столом в окружении семьи, — приготовленные блинчики оказались умопомрачительно вкусными. Хотя, возможно, всему причиной зверский голод, о степени которого я и не догадывался до тех пор, пока не взял в рот первый кусок. — Это многовековая традиция, — прожевав, зачем-то вставил я, хотя подобные уточнения явно были лишними. — Ну, здесь нет никого из твоей семьи, так что можешь со спокойной душой позволить себе нарушить эту традицию, — непринужденно пожав плечами, Гермиона задержала взгляд где-то в районе моих губ и как-то слишком поспешно опустила глаза на принесенный ею поднос. Между нами повисло молчание, но, когда Грейнджер потянулась к небольшому чайнику и с легкой улыбкой разлила по чашкам свежезаваренный чай, я не утерпел: — Как ты смогла все это приготовить? — когда она успела? Порой мне казалось, что домовики поместья вообще не ложатся спать, только бы успеть все к нужному часу. — Наши коллеги позаботились о достаточном наборе продуктов в холодильнике, — спокойный ответ, прорвавшийся сквозь мои размышления, заставил меня ошарашенно поднять брови: она издевается?! Когда наши взгляды наткнулись друг на друга, девчонка, пригубив терпкий напиток, отставила чашку и, заведя за кончик ушка спадающую на щеку прядь, поинтересовалась: — Люциус, что тебя удивляет? — в ее голосе звучало раздражение. — Ну… — не уверен, что Гермиона ждала от меня ответ, потому что она тут же продолжила, прерывая мой невнятный лепет: — Не забывай: я не живу в окружении слуг и домовиков, поэтому умею справляться с элементарными домашними делами, — что-то в ее голосе было такое, что дало понять: сейчас мы поставили точку в этом нелепом диалоге. — Ой, совсем забыла, — забавно покраснев, вдруг выпалила девчонка и, соскочив с кровати, выбежала из комнаты, но уже через секунду вернулась назад, сжимая в ладони внушительный крафтовый пакет, от которого исходил аромат свежей сдобы. И глазом не успел моргнуть, а Гермиона вновь оказалась на покинутом месте и, развернув упаковку, выложила содержимое на одну из освободившихся тарелок. — Надеюсь, ты неравнодушен к парижским деликатесам, — с беззаботной улыбкой, произнесла девушка. — Только не говори, что их ты тоже сама испекла, — я не удержался от подколки. Ощущая, как приятная сытость растекается по телу, я откинулся на подушку. — Нет, конечно! — Гермиона так беззаботно и задорно рассмеялась, что я и сам не удержался от искренней улыбки. — Нам посчастливилось, и прямо через дорогу находится потрясающая пекарня! — выбрав из общей массы самый большой круассан, Гермиона вонзила в него зубки с приятным хрустом свежеиспеченного слоеного теста и с набитым ртом продолжила: — Не поверишь, я проснулась от этого умопомрачительно запаха и не смогла устоять! С непонятной смесью чувств я смотрел на болтающую девчонку. Мерлин, она была такой непосредственной, такой милой, такой оживленной! Такой… — Хочешь попробовать? — вопросительные интонации в журчащем голосе вынудили меня моргнуть и, оторвавшись от созерцания изящных линий девичьего лица, попытаться понять, что именно она спрашивала. Но мне не пришлось долго теряться в догадках: — Не будьте занудой, мистер Малфой! — с широкой улыбкой проговорила девчонка. — Попробуй! И только тут я обратил внимание на протянутую ко мне руку, в хрупких пальчиках которой была зажата свежая сдоба. Не понимая, что именно заставило меня так поступить, но уж точно не обвинение в том, что я «зануда», я пару секунд смотрел на забавную мордашку напротив, а потом не удержался и, склонившись вниз, с тихим смешком откусил небольшой кусок от предложенного угощения. Да уж, расхваливаемая пекарня явно дорожила репутацией, потому что на начинку там не поскупились. Почувствовав, как по подбородку начинает струиться теплая, липкая масса, я дернулся, рефлекторно пытаясь убрать излишки крема, но… что-то заставило меня остановиться — ощущение сладкого дыхания, пропитанного ароматом свежей выпечки. Совсем близко. Буквально в миллиметре от моего лица. С едва слышным смешком, Гермиона подалась еще ближе и слизнула с моего подбородка крем. От ощущения шершавого язычка на коже миллиарды мурашек ринулись вниз… прямиком от потревоженного подбородка к каждой клеточке отдохнувшего, восстановившего силы тела. Почувствовав, как Гермиона подалась назад, чтобы разорвать только-только образовавшуюся близость, я с тихим рыком наклонился вперед и, обхватив ладонями ускользающее личико, вынудил девчонку вновь оказаться рядом. Она что-то попыталась сказать, но сейчас я был не в том состоянии, чтобы слушать. И я прижался ртом к ее сладким губам, хранившим вкус и аромат утренней сдобы и свежезаваренного чая. Уверенно раздвинув их языком, я проник в теплую влажность ее рта. Но как бы мне ни было хорошо от этих невинных, постепенно набирающих обороты прикосновений, я не собирался останавливаться только на них. Откинув одеяло и совершенно не заботясь о том, что вместе с ним на пол полетел поднос со всеми недоеденными трудами Гермионы, я с требовательным хрипом перевернул ее на спину и навис над распластанной на скомканных простынях девчонкой. Просунув одну ладонь ей под затылок, я вновь нашел зубами пухлые губы, вгрызаясь в чувствительную плоть. Но тут же двинулся ниже, осыпая поцелуями-укусами и нежный подбородок, и лебединую шею, отчетливо осязая у себя под губами биение уязвимых сосудов. Но как только я рванул первую пуговицу на легком платье, обнажая хрупкую ключицу, и запечатлел на ней мягкий, неожиданно нежный поцелуй, Гермиона поспешно уперлась ладонями мне в грудь. Но я не собирался останавливаться. Нет-нет… не сейчас, моя маленькая, моя сладкая, моя… — Нам пора, — ее голос прозвучал как-то надрывно, будто девушке пришлось приложить чуть ли не титанические усилия, чтобы произнести эту фразу. — Думаю, наши подозреваемые скоро проснутся. Не хотелось бы так глупо их упустить. Черт, это был самый значимый аргумент, который мог бы заставить меня прерваться, несмотря на возбуждение, скручивающее каждый мускул. С глухим рыком я оторвался от упругого тела. Она права. Как всегда, права, черт бы ее побрал! — Тогда пора решить, кем из подозреваемых займется каждый из нас, — все еще нависая над Гермионой, проговорил я, глубоко внутри понимая, что в данную минуту мне не хочется думать о делах. Больше всего на свете я жаждал остаться в этом крошечном домишке, который внезапно показался мне не таким уж плохим, и любить… блять, что я несу?!.. и трахать! Трахать эту девчонку! Слово «любить» давно было исключено из моего лексикона. Оно осталось где-то там… на брачном ложе, когда моя юная супруга с истеричным смехом заявила, что любит совершенно другого мужчину, а меня презирает и ненавидит каждой клеточкой. — Даю тебе право выбора, — тихо проговорила девушка, странно глядя на меня снизу вверх — так, будто прекрасно поняла, что творится у меня в голове. Опомнившись, я мигом слез с нее и уселся на край постели. Я старался отогнать от себя хлынувший поток воспоминаний, связанный с самой неприятной ночью многолетней давности — той, которую я мечтал вырезать из собственной памяти. Может, я и не стал бы такой сволочью… Хотя, кого я обманываю. Конечно, стал бы. Чистокровным выродком, Пожирателем смерти, приверженцем Темного Лорда, машиной для убийств и… — Люциус, — судя по нетерпению, сквозившему в ее голосе, Гермиона уже не первый раз пыталась до меня достучаться. Так, ладно, хватит этой меланхолии! Пора подумать о делах. — Думаю, тебе лучше заняться Розье, — повернувшись к девушке, четко проговорил я. Непонимание на юном лице, вынудило пояснить свой выбор: — У меня нет шансов незаметно проследить за этой мисс — она сразу же обратит на меня внимание. А вот тебя Розье видела в образе рыжеволосой аристократки, а не в личине Гермионы Грейнджер, поэтому не думаю, что твое появление заставит ее обеспокоиться. — Но Долохов-то тебя тоже прекрасно знает… — нахмурившись, проговорила девчонка. — Согласен, но из этих двоих я бы все-таки предпочел занятья Антонином, а то, не приведи Мерлин, встретив тебя, он решит остаться во Франции ради соблазнения такой интересной леди и спутает нам все карты, — Гермиона кивнула, не выражая никакого протеста, но я зачем-то продолжил — просто мне жизненно необходимо было это сказать: — Если он останется, у нас не получится снять с него подозрения. А я почему-то более чем уверен: если Антонин еще раз увидит рядом с собой заинтересовавшую женщину, то точно передумает по поводу своего путешествия. А нам это ни к чему… Теперь перед глазами стоял тот похотливый, голодный взгляд, которым бывший соратник осматривал тело моей юной компаньонки. И от каждого нового образа мои ладони сами собой сжимались в кулаки — давно забытая реакция, которая была неотъемлемой частью моего существования в первые года супружеской жизни, когда я, как последний слюнтяй, ревновал Нарциссу к каждому встречному. И вот сейчас мне стало по-настоящему страшно. Черт. Черт. Черт! Да что со мной происходит?! Разве я ревновал хоть одну из своих любовниц?! — По рукам! — забавно хлопнув в ладоши, заявила Грейнджер и, наконец-то придав своему гибкому телу вертикальное положение, уселась рядом со мной: — Иди в душ, а я пока все приберу… Не до конца понимая смысл сказанного, я рассеяно следил за тем, как Гермиона, нагнувшись вперед, потянулась к чудом не разбившейся чашке на полу. И без того слегка подкатанный рукав еще больше задрался, до локтя обнажая хрупкое предплечье. «Грязнокровка». Вид ржавых каракуль на нежной коже заставил непроизвольно вздрогнуть, мигом переносясь к событиям пятилетней давности. И я на автомате перехватил тонкую руку и одним махом развернул ее к себе внутренней стороной — так, чтобы детально рассмотреть вырезанную Лестрейндж надпись. А в ушах опять зазвучали дикие вопли, вырывающиеся из искривленного рта бьющейся в агонии девочки. Грейнджер так резко дернулась, что я не сумел сориентироваться: тонкая рука проскользнула между моих не крепко сжатых пальцев, и девушка подскочила как ошпаренная. Одернув предательскую ткань, она отошла на пару шагов и слишком уж рьяно принялась собирать моими стараниями разбросанную по полу утварь. — Покажи… — вначале до меня донесся голос, а только после дошел смысл слетевшей с моих губ фразы. Грейнджер продолжила прибираться, упорно делая вид, будто ничего не услышала. — Знаешь, в этой надписи нет ничего… позорного, — мой голос звучал непривычно ласково. Я буравил взглядом хрупкую спину, подмечая, как от моей фразы тонкие плечи слегка поникли, придавая девушке какой-то незащищенный вид. Я думал, что она опять проигнорирует сказанное, но внезапно Гермиона развернулась ко мне лицом. Иронично приподняв бровь, она прошипела с ядовитой ухмылкой: — Считаешь: нужно было вчера прийти и показать эту «не позорную надпись» всем твоим знакомым и друзьям?! — думаю, ответа от меня не требовалось, да я и не собирался отвечать на эту откровенную провокацию, а Гермиона вновь отвернулась и продолжила заниматься намеченным делом. Теперь я понял, почему вчера на ней было платье с длинными рукавами. Все-таки Грейнджер предусмотрела все — даже вероятность того, что из-за нахождения рядом черномагического артефакта, маскирующие чары рассеются. В ее истинном обличии, как на нашем первом задании, в этом не было ничего страшного — все и так прекрасно знали происхождение одной из главных Героинь второй магической войны, но вот вчера… подобной оплошности нам бы не простили. — Как нога? — время неловких вопросов еще не закончилось. Грейнджер вздрогнула, но все-таки ответила: — Отлично. Мазь оказалась изготовлена на славу. Наверное, стоило прекратить дурацкий допрос, но я еще не все узнал. Бесшумно поднявшись, я подошел к девушке. Оставаясь у Гермионы за спиной, я обхватил ее за хрупкую талию и… прижал к своей груди. Девушка заметно напряглась, а я с тихим выдохом прошелся кончиком носа от виска к ушку и выдохнул: — А в остальном… — правая ладонь двинулась вниз, ласково скользя вдоль стройного бедра, задерживаясь в районе пикантной округлости, к которой сейчас прижимался мой пах. Давая понять, что конкретно меня интересует. — Все в порядке? — не хотелось в этом признаваться, но я на самом деле волновался, что… мог вчера переборщить, несмотря на то, что девчонка сама об этом жарко и громко молила. Гермиона молчала. И это молчание заставило сердце сбиться с привычного ритма. Но тут девчонка передернула плечами, явно давая понять, что мне пора убрать от нее свои руки, и ровным тоном проговорила: — Все замечательно. Люциус, нам уже давно пора собираться.***
Когда я вышел из ванной, в спальне царил идеальный порядок, Гермиона, поджав под себя ножки, сидела в кресле и читала свежий выпуск «Ежедневного пророка». — Готовность пять минут, — посмотрев поверх газеты, проинформировала меня девчонка спокойным, будничным тоном, будто несколько минут назад между нами не было неловкости, вызванной моей неожиданной заботой. Кажется, у нас опять своеобразное перемирие. Надолго ли?***
Зачем мне все это? Почему я ввязалась в эти странные взаимоотношения? Не знаю. Наверное, потому что в минуты, проведенные рядом с этим человеком, который незаметно для самого себя выбирается из отвратительной, ледяной скорлупы предрассудков, мне начинало казаться, будто я и сама начинаю вспоминать, какими яркими и насыщенными бывают краски, запахи и забавы окружающего мира. Все то, что осталось за стенами маленького домика на одной из лондонских улочек, в котором вот уже который год пахнет прогорклым огневиски. Я знаю, что это не выход. Я знаю, что любящие женщины не имеют права на подобные вольности. Я знаю, что это ненормально. Но раз за разом прокручивая в воспаленном сознании все невыполненные, пустые обещания Рона, я… не чувствовала себя предательницей. Может, все дело было в магии другого города, который позволил наконец-то сменить опостылевшую рутину на что-то другое, но у меня уже второй день было навязчивое ощущение, будто я сбросила с себя невидимые оковы. Хотя в глубине души я понимала: это иллюзия. Мои пятилетние оковы всегда со мной. Как и надпись на предплечье, которая почему-то не дает Люциусу покоя.