***
— Вот список тех, с кем виделась Розье за последние два дня, — проговорила Грейнджер и, пододвинув ко мне папку с записями, обхватила освободившейся ладонью высокую чашку с какао, которую перед ней поставила вежливая официантка. — Пока вроде никого подозрительного, — внимательно ознакомившись с подробными описаниями, заметил я и наконец-то пригубил заказанный кофе. Теплая жидкость, хранящая в себе привкус корицы и коньяка, протолкнулась в горло, обдав слизистые уютным теплом. Ммм… а Гермиона, и правда, не ошиблась, когда предложила встретиться в этой на первый взгляд неприметной кофейне. То, что вначале показалось невзрачной, я бы даже сказал, провинциальной обстановкой, теперь откровенно расслабляло и дарило ощущение уюта, благодаря ненавязчивой музыке, негромкому французскому говору и расставленным на полках пакетам и банкам со всевозможными сортами кофейных зерен. А на вид простоватый персонал оказался мастером своего дела — и это я сумел оценить после первого глотка. — Абсолютно, — после новой отпитой порции кивнула Гермиона и, облизнув оставшуюся на губах пенку, поинтересовалась: — У нас точно больше нет никаких зацепок? — Абсолютно, — нахмурившись, ответил я ее же словами. Повисшее молчание с оттенком задумчивости вынудило меня продолжить — скорее, для себя, чем для нее. Просто хотелось привести в порядок разрозненные мысли и имеющиеся на данный момент факты: — Долохов уехал, — скептический взгляд карих глаз — и я поспешно добавил: — Это проверенная информация. Я навел справки о его новом местонахождении, и все подтвердилось. Гермиона несколько раз кивнула, хотя меня не покидало ощущение, будто девушка в своих размышлениях далека от этого уютного места. Но это была еще не вся информация, которую я был намерен озвучить: — Сегодня я пробежался по спискам лиц, которые не присутствовали на приеме. Решил перепроверить: вдруг мы кого-нибудь упустили, ведь там было столько народа… — И? — теперь внимательные шоколадные глаза были прикованы ко мне. Хм, все-таки слушает. — И… ничего, — признался я. — За последние три месяца эти дамы и господа не пересекали французскую границу. Так что кроме Розье пока не к кому придраться. — Значит, будем надеяться, что завтра появятся причины, которые позволят нам с чистой совестью присматривать в Гранд-Опера исключительно за мадам Розье, не распыляя внимание по пустякам, — пожав плечами, подвела итоги Грейнджер. — Даже если они не появятся, других зацепок все равно нет, — справедливо заметил я, искренне надеясь, что пытливый ум предприимчивой ассистентки в очередной раз найдет решение или хотя бы вескую причину, по которой я перестал бы чувствовать себя полным идиотом всякий раз, когда мы играли в слежку за бывшей соратницей. Ну, не вязалась у меня Розье с коварной преступницей! Хоть ты тресни! И вообще, с каждой минутой, подводящей нас ко второму этапу запланированной операции, я не мог подобрать для нее никакого другого синонима, кроме как … «идиотизм». И о чем я думал, когда соглашался?! Более того, на что я рассчитывал? Кроме мифических предположений о способностях нашего отличившегося героя, да непонятно как составленного списка подозреваемых, у нас ничего не было. И это бесило до чертиков! Улик ноль. Зацепок ноль. Единственная причина, по которой мы сломя голову носимся за Розье, — это ее заверение, будто она давно мечтала посетить «Сафо». Меня не покидало ощущение, будто мы топчемся на одном месте. А что-то важное… оно вот… перед носом, а я в упор этого не замечаю. Да, мне очень хотелось, чтобы Гермиона сказала что-нибудь, что помогло бы осознать: мы делаем все правильно, но девушка молчала. И это заставило оторваться от разглядывания предоставленных бумаг и поднять на нее взгляд. Обхватив своими до невозможного узкими ладонями чашку, над которой все еще вился едва уловимый белесый дымок, и опершись локтями о столешницу, Гермиона задумчиво смотрела в огромное окно, около которого располагался выбранный нами столик. Внутри всколыхнулось раздражение: нашла время для меланхолии! Но стоило проследить за ее взглядом, как я осознал, что неприятные эмоции постепенно отходят на второй план. За квадратным стеклом открывался неплохой… да что там!.. потрясающий вид на погружающуюся во мрак столицу. Как по взмаху волшебной палочки, один за другим загорались крошечные бело-золотистые огоньки, складывающиеся в единую завораживающую панораму. И я невольно поддался этой оптической магии. Миллионы небольших фонарей озаряли округу дребезжащим свет, а к ним то и дело присоединялись новые порции светил — наверное, очередной магл, придя домой, нажимал на кнопку выключателя. А мы все сидели…и сидели… Молча. Не отрывая взгляда от вечернего города. Размеренно потягивая неумолимо остывающие напитки. Внезапно все вокруг показалось таким гармоничным и естественным. Неожиданно улыбчивая официантка поставила перед нами блюдо с разноцветными макарунами и в ответ на мой непонимающий взгляд, произнесла: — За счет заведения. А почему бы и нет. Тем более, хрупкие пальчики моей спутницы уже потянулись за лимонным пирожным. Хрустящее, невероятно нежное и свежее тесто в сочетании с молочной, кремообразной начинкой и горьковатым кофе — это было божественно. Я непроизвольно прикрыл глаза и поджал губы, будто опасаясь, что эта потрясающая комбинация может улетучиться. Впрочем, приятная расслабленность вмиг испарилась, стоило мне почувствовать ненавязчивое движение напротив себя. Около себя. Мягкая, жаркая ладошка скользнула вдоль моей ноги, задерживаясь где-то на середине бедра, а прикрытое тканью брюк колено будто прожгло от ощущения девичьей обнаженной коленки. Я на автомате облизнул губы и стрельнул глазами по погрузившемуся в интимные сумерки залу, чтобы убедиться: не заметил ли кто-нибудь наших забав. Немногочисленные посетители были погружены в дегустацию заказанных напитков и негромкие разговоры, бариста что-то колдовал на своем поприще, а официантки тихонько перешептывались, но явно не о нас. Я посмотрел на притихшую девчонку — Гермиона будто только этого и ждала. Игриво усмехнувшись, она подалась чуточку вперед, а узкая ладонь скользнула еще выше, но… тут же наткнулась на преграду в виде моей ладони. Не дав Грейнджер разобраться в ситуации, я крепко переплел наши пальцы и, перегнувшись через стол, на грани шепота проговорил: — Думаю, нам пора домой, моя маленькая проказница. Мне срочно нужен десерт, — многозначительно ухмыльнувшись, заявил я. — Но нам же принесли эти восхитительные сладости, — не отрывая от меня насмешливого взгляда, пролепетала Гермиона, невинно хлопнув ресницами. — Согласись, они потрясающие. Что ж, малышка, в эту игру могут играть обе стороны. Поднырнув свободной ладонью под стол, я едва осязаемо провел кончиками пальцев по внутренней поверхности девичьего бедра, подмечая, как тут же сбилось ровное дыхание сладкой чертовки и как она пошире развела коленки, невольно подаваясь вперед. Добравшись до боковой кромки кружева, я полоснул ногтем по ощутимо увлажнившемуся ажурному треугольнику и, с трудом сдерживая рык, прохрипел: — Ни один парижский деликатес не сравнится с тем, какой я хочу получить сию же секунду.***
Комната приобретала исходные очертания, а сердце замедляло бег, возвращаясь к привычному ритму. Грудная клетка все еще ходила ходуном, напоминая о недавнем безумии. Как и приятнейшее томление, овладевшее каждым мускулом. Гермиона лежала рядом, прижавшись щекой к моему животу, по которому все еще проходили остаточные судороги пережитого оргазма, и легонечко поглаживала кончиком указательного пальца постепенно расслабляющийся член, запуская подобными действия новую порцию мурашек. — Как всегда, десерт оказался приготовлен на славу, — небрежно заметил я, положив одну руку себе под затылок. Второй ладонью я легонько приглаживал растрепавшиеся кучеряшки притихшей любовницы. Гермиона только едва слышно усмехнулась, но так ничего не ответила на мою не очень оригинальную шутку. Постепенно веки наливались свинцом, а мысли становились спутанными и какими-то отрывочными. Но уже в который раз сонливость была прервана барахтаньем рядом со мной. Я слегка приоткрыл глаза, из-под полуопущенных ресниц наблюдая за тем, как Грейнджер, аккуратно переложив мою руку на простынь, проворно соскользнула с кровати. — Только не говори, что тебе опять захотелось посмотреть на полуобнаженных девиц, — ехидно заметил я, искренне надеясь на то, что Гермиона не собирается полночи бродить по темным улицам и ввязываться в неприятности. — Не знаю, как ты, а я жутко проголодалась, — не поворачивая головы, произнесла девчонка. А следующие ее действия заставили меня облизнуть пересохшие губы. Грейнджер низко склонилась, так эротично прогнувшись в пояснице и оттопырив свою упругую попку, что я невольно приподнялся на локтях, только бы получше рассмотреть каждую деталь ее безупречного тела. И только когда девчонка выпрямилась, до меня дошло, что она сжимает в ладонях рубашку, сорванную с меня ее проворными пальцами примерно час назад. Молниеносный взмах тонких запястий — и белоснежная ткань легла на хрупкие плечи, опутывая складками девичьи руки и плавные изгибы юного тела. А я неотрывно смотрел на результат. Моя рубашка оказалась для нее не просто большой — огромной. Она доходила Гермионе чуть ли не до колен, и теперь ее стройные, обнаженные ножки казались невероятно хрупкими. Слишком длинные рукава пришлось подвернуть на три оборота, и на фоне широких полов и без того узкие запястья приобрели почти детские очертания. В целом, Гермиона казалась сейчас такой незащищенной, хрупкой, уязвленной. Такой… милой и домашней. В который раз я поразился подобным ассоциациям — особенно после того, что между нами происходило вот уже которую неделю подряд. И я старался игнорировать не дающую покоя мысль: а ведь с того первого раза в библиотеке Малфой-Мэнора мы ни разу не сделали перерыв. Ничего не ответив на признание Грейнджер, я бесстрастно наблюдал за тем, как она, мягко ступая на носочках по холодному полу, не оглядываясь, уверенно продвигается к двери. Впервые звук вставшего в прорезь «язычка» показался мне таким громким. Откинувшись на подушку, я со странным любопытством прислушивался к тому, что творилось за стеной: едва уловимый скрип дверных петелек подвесного кухонного шкафчика и последующий за этим звон фарфора; какое-то шелестящее, немного раздражающее шуршание; характерный звук соприкосновения двух разных субстанций — металлической ложки и тарелки. А потом все затихло. Будто девчонка покинула кухню. Или дом… Еще несколько минут я что есть мочи напрягал барабанные перепонки, надеясь уловить хотя бы отдаленное подтверждение того, что непредсказуемая девчонка по-прежнему находится по ту сторону стены, но… было слишком тихо. И это неимоверно бесило. А то, что кроме раздражения, подобное подвешенное состояние вызывало нечто, очень похожее на беспокойство, я решил тактично не замечать. Повернувшись на бок, повыше натянул одеяло и закрыл глаза, мысленно уверяя себя в том, что меня абсолютно не касается, что сейчас происходит в небольшой кухоньке. Меня это не касается. Не касается… Разум громко орал одно, но предательское тело решило по-другому. Руки откинули примятое одеяло, и я медленно поднялся с кровати. Ужасно не хотелось натягивать на распаренное тело брюки, но и перспектива щеголять по дому с обнаженным достоинством мне не улыбалась, поэтому я сделал первое, что пришло в голову. Точнее, первое, за что зацепился взгляд. Схватив со спинки ближайшего стула огромное полотенце, я обвил его вокруг бедер и, мысленно обругав себя слюнтяем, направился в нужное помещение. Крохотная комната была погружена в тусклые отблески настенной лампы, создающей интимный полумрак. К моему удивлению, из маленького радиоприемника доносилась незапоминающаяся магловская мелодия, сродни тем, что мы слышали сегодня в облюбованной кофейне. Три стула стояли на положенном месте вокруг кухонного стола, а четвертый оказался отодвинут, нарушая идеальный порядок. А сама нарушительница выверенных линий расположилась около окна, из которого открывался неплохой вид на ночной город. Правда, я только сейчас обратил на это внимание. За прозрачной гладью мерцали огни высоток, переливались подсвеченные крыши старинных построек, где-то вдали угадывалась змееподобная линия Сены, а над всем этим великолепием уверенно возвышался пик нерушимой Эйфелевой башни. И почему-то… глядя на хрупкий силуэт замершей девушки и на сотканную из миллиарда огней панораму по ту сторону предоставленного нам домика, я словно вновь оказался в уютной кофейне. Поддавшись порыву, я скользнул оценивающим взглядом по своей сожительнице. В незастегнутой, большой на несколько размеров рубашке, из-под свободных полов которой выглядывали обнаженные худые ножки, Гермиона казалась беззащитным ребенком, которого так и хотелось окружить заботой. Одна маленькая стопа стояла на холодном кафеле, а вторая была заведена за нее и упиралась кончиками пальцев в пол, создавая перекрест между ее тыльной стороной и узкой лодыжкой опорной ноги. Стук металлической ложки по дну фарфоровой тарелке и едва уловимый хруст разорвал эту странную магию и заставил усмехнуться, ощущая где-то под ребрами нарастающее тепло. А девчонка не обманула: она на самом деле проголодалась. Казалось бы, вот оно — я убедился, в чем хотел! Грейнджер здесь, так что мне не придется носиться за ней по темным, недружелюбным переулкам! И можно со спокойной душой отправиться в развороченную кровать и предаться сну, вот только… не этого мне сейчас хотелось. Не отдавая до конца отчета своим действиям, я бесшумно преодолел разделяющее нас расстояние и, упершись раскрытыми ладонями в подоконник по бокам от женских бедер, вжал Гермиону в деревянную грань. Заключая ее в своеобразный капкан между собственным телом, подоконником и стеклом небольшого окна. Девушка вздрогнула, но… даже не пискнула в ответ на мое вторжение. А может, Гермиона заранее ощутила постороннее присутствие, поэтому мои действия не застигли ее врасплох. Я склонился ниже и, зарывшись кончиком носа в мягкую макушку, с наслаждением втянул в ноздри ставший таким привычным аромат этой юной женщины. Но Гермиона не позволила затянуться этой минутке нежности и единения. Извернувшись всем телом, она обернулась ко мне лицом. Теперь Грейнджер упиралась ягодицами в узкую грань деревянного подоконника и, удерживая в руке глубокую миску, во все глаза смотрела на меня. В такой позе небрежно наброшенная, не застегнутая рубашка открывала потрясающий обзор на упругое тело. В белоснежных полах мелькала молочная кожа; хрупкие ключицы; подтянутый живот с крохотным углублением пупка; обнаженные бедра и эротичные линии ее женственности; соблазнительная ложбинка между упругими полушариями, на половину прикрытыми тонкой тканью, через которую просвечивались розовые ареолы и выпирали затвердевшие соски. Поборов желание провести ладонью от яремной вырезки до гладко выбритого лобка, я заставил себя посмотреть выше — на красивое лицо, в отблесках неяркого света приобретшее волнительную таинственность. Наверное, нам стоило что-то сказать друг другу, но я так и не придумал, что было бы уместно в сложившихся обстоятельствах. А Гермиона, ни слова не говоря, но все еще пристально глядя мне в глаза, зачерпнула содержимое тарелки и… протянула ее мне, не выпуская из тонких пальчиков металлическую ручку. В шоколадных глазах плясали смешинки, а на пухлых губах играла мягкая, подбадривающая улыбка. Стараясь придать своей физиономии недовольный вид, я скосил глаза, пытаясь рассмотреть содержимое, и осознал, что девушка предлагает мне хлопья с молоком. Да уж, до романтичного, изысканного блюда этой бурде далековато, но… почему бы и нет. Тем более, желудок отозвался на предлагаемое лакомство одобрительным спазмом. И, больше не секунды не сомневаясь, я обхватил ложку губами. Так мы и стояли в полумраке. Гермиона поочередно отправляла ложку с хлопьями то к себе в ротик, то протягивала ее мне — и я даже не думал отказываться от угощения и в который раз поражался тому, как красиво и сексуально представительницы слабого пола умеют делать обыденные вещи. Было вкусно. Было хорошо. Было комфортно. Было так… по-людски. В какой-то момент Гермиона вздрогнула, а вместе с этим дернулось хрупкое запястье… Будто в замедленной съемке я смотрел на то, как тонкая струйка молока потекла по женскому подбородку, неумолимо приближаясь к ее шее. Девушка тихонечко ойкнула и, положив ложку в тарелку, перехватила левой рукой образовавшуюся конструкцию, чтобы второй ладонью стереть последствия, но… я ее опередил. Вытянув руку, я аккуратно стер с нежной кожи белесый развод. Не отрывая взгляда от карих омутов, облизнул испачканный палец и, молниеносно подавшись вперед, с рыком накрыл податливые губы своим ртом, попутно перехватывая и отставляя несчастную тарелку на ближайший шкафчик. Я целовал теплые, мягкие губы с первозданной жадностью и необузданностью — так, будто мне еще ни разу не приходилось их испробовать — то и дело вторгаясь в жаркую глубину отзывчивого ротика. Избавившись от тарелки, я обхватил освободившимися ладонями девичий затылок и, не справившись с эмоциями, принялся мягко, в такт движений наших языков поглаживать подушечками больших пальцев по щекам этой сладенькой малышки — первое неуверенное проявление нежности с моей стороны. Но Гермиона тут же зарылась пальцами в мои волосы и под аккомпанемент тихого, призывного стона мне в рот, сжала их в ощутимых тисках и потянула назад, требуя, чтобы я слегка отстранился. Ладно, малышка, можешь насладиться своим секундным триумфом! Добившись требуемого положения, Грейнджер тут же оставила череду укусов на моем подбородке, окончательно убивая ту неправильную искру нежности, на пару мгновений зародившуюся в наших действиях. Я понимал: пылкая любовница пыталась перехватить инициативу, но сейчас я не собирался ей этого позволять. Грубо отпихнув от себя проворные пальчики, я со всей дури дернул за мягкие локоны, беспорядочной лавиной рассыпавшиеся по плечам, и, открыв своим требовательным губам плавные изгибы женской шеи, с придыханием прошелся по чувствительной коже отрывистыми поцелуями, разбавляя их будоражащими касаниями языка. Я задержался чуть дольше положенного на крохотной ямке у основания шеи, обводя языком ее мягкий полукруг. Оставил каскад голодных поцелуев на хрупкой ключице и, с трепетом оттянув в сторону полупрозрачную ткань рубашки, с горловым рыком вонзился зубами в девичье плечо. Я чувствовал, как с каждым движением рук, губ, языка и зубов, изящные пальчики юной любовницы крепче впиваются мне в плечи; чувствовал, как она выгибается, пытаясь сделать наш контакт еще теснее. А я с неконтролируемым стоном двинулся ниже. Подхватив двумя ладонями упругие груди так, чтобы в захват попала и легкая ткань рубашки, я с силой вжал пальцы в упругую плоть, срывая с припухших губ Гермионы придавленный стон. Удовлетворенный такой реакцией, я припал к просвечивающимся сквозь полупрозрачный хлопок и буквально прорывающим неплотные сплетения нитей соскам, прикусывая их и обильно смачивая слюной белоснежную ткань, с первобытным удовольствием наблюдая за тем, как мокрая ткань налипает на крохотные бугорки, подчеркивая совершенную плоть. Проворные руки Гермионы прошмыгнули вниз, и ловкие пальчики целенаправленно ухватились за перекрученное узлом полотенце. Она с шумным выдохом отшвырнула на пол махровый кусок ткани, выпуская наружу вздыбленный пенис. Едва уловимое касание пальцев подействовало на меня не хуже самой глубокой и умелой глотки — новый поток бурлящей крови, до предела наполнившей пещеристые тела члена, вынудил меня с двойной жадностью прикусить ласкаемую грудь. Что угодно, только бы обуздать пылающий внутри костер. Гермиона отстранилась, но только для того, чтобы причудливо вывернуть свои узкие ладони и, упершись ими в подоконник, подтянуться вверх. Я подхватил девушку под ягодицы и помог ей занять такое необходимое нам обоим положение. Она сама раздвинула ножки. Призывно глядя мне в глаза, Гермиона нарочно медленно облизнула указательный палец, выразительно задержав его чуть дольше положенного во влажном плену своего восхитительного ротика и, прикрыв глаза, с тихим стоном провела влажным пальцем по припухшим лепесткам между своих бедер: — Иди ко мне… Кажется, это были первые слова с тех пор, как она покинула спальню. Этот хриплый призыв прорвался сквозь очередной стон в тот самый момент, когда тонкий пальчик до основания погрузился в узкую дырочку. Решив не мучить ни себя, ни ее, я провел ладонью по увлажнившимся половым губкам, собирая женские соки. Игриво лизнув языком по ее искусанным губам, я размазал собранные выделения по пульсирующему от предвкушения пенису и… со всей дури ввинтился в тесную, бархатистую глубину. — Блять, — совершенно не контролируя свои эмоции и язык, прорычал я, — сколько раз нужно тебя выебать, чтобы ты перестала быть такой тугой? — искры удовольствия разбегались по коже: казалось, еще чуть-чуть — и я воспламенюсь. — Никогда не думала, что это недостаток, — прерывисто дыша, простонала Гермиона, чувственно закусывая нижнюю губу. — Грейнджер, когда ты уже запомнишь: иногда лучше промолчать, — прошипел я и, не дав девчонке возможности произнести хоть что-то, кроме неясного постанывания, заткнул ей рот жестким поцелуем. Упираясь кулаками в подоконник по бокам от женского таза, я часто-часто двигал бедрами, ощущая, как с каждым толчком, Гермиона уверенно подается навстречу, безошибочно улавливая нужный темп и амплитуду. Я чувствовал, как острые коленки сильнее сжимают мои бока. Но… мне было мало. Мало всего этого! Мне хотелось еще неистовее! Еще жестче! Еще жарче! Еще… Еще! Кажется, в какой-то момент это требование слетело с языка, потому что Грейнджер тут же подтянулась на локтях и, обвив руками мою напряженную шею, начала сама… до самого предела насаживаться на член, громко и прерывисто постанывая. — Держись! — хрипло предупредил я распоясавшуюся любовницу. Гермиона крепче обвила мою шею, а я, не выходя из податливой влажности, обнял девушку одной рукой за спину, а второй подхватил под распахнутые бедра и, подняв Гермиону над собой, потащил ее в сторону обеденного стола, чувствуя, как острые коленки ощутимо впиваются мне в бока. Я швырнул девушку на столешницу, и она тут же растянулась на горизонтальной поверхности, полностью откидываясь на спину, призывно прогибаясь в пояснице, подаваясь бедрами вверх, отчего новые поступательные движения, образовавшиеся между нашими сплетенными телами, скрутили низ живота требовательной, тянущей судорогой. Ни на секунду не сбавив выбранный темп, я, обхватив ладонями женские коленки, до передела развел их в стороны и прижал к деревянной поверхности. Полы рубашки распахнулись, растекаясь белесыми складками по столешнице и вдоль безупречных линий юного тела. Тяжело дыша, то и дело облизывая потрескавшиеся губы, я с восхищением следил за тем, как внушительные, выпуклые холмики женской груди подскакивают в такт моим движениям; как напрягаются сухожилия под полупрозрачной кожей девичьей шеи; как соскальзывает легкая ткань с хрупких плеч, добавляя и без того деликатной картине новую нотку интимности. Я знал: то, что я хочу сейчас сделать — в корне не верно. Мое желание противоречит установившемуся между нами негласному соглашению. Но… сейчас мне было на это плевать. Мне просто хотелось стать чуточку ближе к этой восхитительной женщине. Упершись локтями в стол, я улегся на извивающуюся, стонущую девчонку и, попутно двигая бедрами, осыпал страстными поцелуями нежную шею, тонкие плечи и выпирающие ключицы, почему-то особенно задержавшись на надключичной впадинке — наверное, все дело в острых ноготках, вонзившихся в плечи в тот момент, когда язык прошелся по чувствительному местечку. Но как всегда Гермиона не позволила затянуться моему душевному порыву. Я чувствовал, как напряглось ее тело — Гермиона словно одеревенела под моими ласковыми губами. Упершись кулачками мне в грудь, Грейнджер ощутимо толкнулась вперед, вынуждая меня отстраниться. — Люциус, — шепот около губ мигом затушил всколыхнувшуюся в душе ярость из-за подобных выкрутасов. — Сядь… — Что? — такой просьбы я никак не ожидал, особенно если вспомнить, в какой именно позе мы сейчас находились. — Сядь, — приподнявшись на локтях, уже намного уверенней выдохнула девушка и, очертив кончиком ногтя мой сосок, выдохнула: — Пожалуйста. Я замер, не возражая и не сопротивляясь. Девичьи ладони накрыли мои плечи, вынуждая отступить на шаг и к обоюдному неудовольствию расстаться с ощущением умопомрачительного давления, связывающего наши тела воедино. Еще одно решительное движение — и я был вынужден упереться задней поверхностью колен в мягкое сиденье того самого, привлекшего мое внимание стула в момент появления на кухне. Прекрасно понимая, что от меня требуется, я опустился вниз, удобнее устраиваясь на узкой седушке. Глазом не успел моргнуть, а развязная девчонка тотчас оказалась на мне. Широко раздвинув длинные ноги, упираясь обнаженными носочками в ледяную плитку по бокам от стула, она с жадностью впилась ртом в мои губы и без лишних разговоров просунула руку между нашими обнаженными телами. Теплая ладонь обхватила член, и девчонка уверенным движением направила его в себя. Толчок — и я с шипением простонал ей рот, буквально сходя с ума от наиприятнейшего ощущения сомкнувшихся вокруг меня стеночек. Гермиона двигалась часто, резко — ничуть не уступая недавнему темпу. Откинувшись на спинку стула, я предоставил ей свободу действий, полностью растворяясь в оплетающих меня ощущениях, всеми силами пытаясь оттянуть момент неизбежной кульминации. Пышная грудь так эротично подпрыгивала в такт этому необузданному родео, а острые, розовые сосочки были нацелены прямо на меня — ну, как тут можно было устоять и не приласкать эти восхитительные окружности?! По-прежнему сжимая обеими ладонями тонкую талию, я выгнул шею и, глядя снизу вверх на напряженное личико скачущей на мне девчонки, лизнул один из ускользающих от меня бугорков. Девчонка шумно выдохнула, а я с рыком подался вперед и, прихватив ладонью колышущуюся грудь, сжал ее в своеобразных тисках и с пошлым стоном обхватил упругий сосок губами, с причмокиванием втягивая его в рот. Гермиона с визгом впилась ноготками в удерживающую ее прелести руку, но… я не собирался прерывать упоительное занятие. Не обращая внимания на саднящую болезненность, я присоединил зубы и, продолжив терзать упругий сосочек, решительно перехватил женские кисти в своеобразный капкан из своих ладоней и завел их ей за спину. Гермиона слегка сбавила темп, но теперь уже я начал подаваться бедрами вверх, ужесточая контакт. Я все еще удерживал женские запястья в ладонях, поэтому прекрасно почувствовал, что она сделала. Вывернув кисти, Грейнджер обхватила плененными ладонями ягодицы и, разведя их в стороны, принялась с двойным рвением насаживаться на меня. — Люциус, — хриплый, протяжный стон, сложившийся в звучание моего имени. Подняв взгляд, я тяжело сглотнул, заметив в уголках карих глазах крошечные кристаллики слезинок — значит, моя малышка опять на грани своих желаний. — Люциус, пожалуйста! — девушке не было нужды уточнять, чего ей хочется. Я и так понял, чего требует ее тело. Не меняя положения я ласково провел кончиком среднего пальца по пикантной расщелине, уделяя особо пристальное внимание хорошенько разработанному нашими недавними забавами анусу. Пока Гермиона продолжала как заведенная скакать на мне, я проникал через тугие мышцы на глубину двух фаланг то указательным, то средним пальцем, чувствуя, как каждый раз девчонка пытается покрепче сжать упругие стеночки, чтобы сделать наш контакт упоительнее и жестче. А потом Грейнджер молниеносно подалась вверх, обрывая наше единение, но… только для того, чтобы, обхватив своей маленькой ладошкой мой пенис, перенаправить его в хорошенько подготовленную попку. — Аккуратнее, малышка, — глядя на напряженное личико и до крови закушенную нижнюю губу, шепнул я, обхватив ладонями разведенные в стороны, полусогнутые коленки, помогая ей справиться с проникновением. — Контролируй глубину. Мои руки скользнули вдоль плавных линий шикарных бедер и, метнувшись назад, накрыли упругие ягодицы, разводя их в стороны, помогая слегка расслабиться мышцам и облегчить проникновение. — Вот так, малышка, — шептал я, подбадривая мою страстную девочку до тех пор, пока она не опустилась на меня до конца. Протяжно всхлипнув, девушка склонилась вперед, создавая тесный контакт между нашими, покрывшимися испариной лбами и, зажмурившись, начала двигаться вверх-вниз, ускоряясь с каждым новым толчком. Мои ладони пробрались под ткань рубашки, так и оставшейся на гибком теле. Я ласково водил кончиками пальцев вдоль напряженного позвоночника, оцарапывал нежнейшую кожу поясницы, чувствуя, как в паху начинает зарождаться новая лавина надвигающегося оргазма. Все. Мой организм был на пределе. Обхватив ладонями осиную талию Гермионы, я начал сильнее насаживать ее на себя, уже совершенно не заботясь о том, что могу ей навредить или сделать неприятно. Я чувствовал, как влажные лепестки ее женственности трутся о мой лобок, чувствовал, как все интенсивнее сжимаются ребристые стеночки вокруг пениса. Честно? В данный момент мне было абсолютно плевать, успеет она кончить или нет, потому что томительное удовольствие уже овладевало каждым рецептором. Но за секунду до того, как в голове взорвался многозалповый фейерверк, Грейнджер громко взвизгнула и, вцепившись пальцами мне в волосы, прогнулась до такого предела, что я реально услышал треск хрупких позвонков, и….протяжно застонала в потолок… — Умница, — не уверен, что она разобрала эту похвалу, потому что мои слова моментально превратились в протяжный рык-стон собственного блаженства. Крепче прижав к себе обмякшее тело, я закрыл глаза и отдался непередаваемым ощущениям, которые знакомы только тем, кто познал вкус взрывного оргазма.***
Я уже и забыл, что пробуждение не всегда бывает безоблачным. Я проснулся от надрывного, полного ужаса женского крика. Резко подскочив в кровати, я принял сидячее положение, рассеянно крутя головой и пытаясь разглядеть в негустом полумраке виновницу внезапного хаоса. Ее я нашел моментально. Прижав ладонь ко рту, Гермиона сидела на самом краю кровати. Нахмурившись, я удивленно округлил глаза, пытаясь понять, что могло спровоцировать такую странную, нехарактерную для нее реакцию. А Грейнджер будто и не заметила, что я тоже больше не сплю. Взгляд карих глаз был каким-то потерянным, а полная грудь ходила ходуном под светлой тканью рубашки, которая так и осталась на девчонке после бурного секса. Она шумно втягивала в себя воздух, и я не мог не обратить внимания на то, как с каждым вдохом тонкие пальцы крепче впиваются в нежные щеки. Казалось, девушка всеми силами не дает вырваться наружу новому крику. — Гермиона… — негромко, на пробу позвал я. Почему-то было страшно еще больше напугать девушку. Но Грейнджер никак не отреагировала на мой голос, поэтому я настойчивее повторил свой оклик: — Гермиона, — я старался, чтобы голос звучал уверенно и спокойно. Фундаментально. — Что случилось? Плохой сон? Ну, а что еще может вынудить женщину кричать в ночи? Разумеется, если отбросить все пошлые предположения. На этот раз Грейнджер судорожно всхлипнула и наконец-то осознанно посмотрела на меня: — Извини, я… — звонкий голос сорвался, и Гермиона замахала головой, словно пытаясь таким нелепым образом унять предательскую реакцию организма: — Я не хотела тебя разбудить! Соскочив с кровати, девчонка пулей вылетела из комнаты, а я остался сидеть с раскрытым ртом. А перед глазами так и стояла картинка того, как на длинных ресницах блестят вырвавшиеся из-под контроля слезы. Что… что это было?! Ощущая себя бессильным, молча откинулся на подушку. Нет, ну, а что мне делать? Бежать следом и попытаться выяснить причину? Мне не двадцать лет, чтобы жевать сопли и утирать их девицам, запрыгнувшим ко мне в кровать. Тем более, меня вообще не должно волновать то, что происходит с Грейнджер за пределами кровати. Мне плевать на это. Плевать. Плевать! Но судя по жалящему чувству где-то за грудиной и по тому, как я настойчиво прислушивался к плеску воды, доносящемуся из ванной, таким образом пытаясь разобрать действия Гермионы… мне не было плевать на происходящее, как бы я не пытался себя в этом убедить. Докатился. Мерлин… Люциус, до чего же ты докатился! С раздражением потер руку, на которой еще совсем недавно лежала Гермиона, — замлевшие мышцы приходили в себя, отзываясь ледяным покалыванием. Не знаю, что заставило меня посмотреть вниз. В ярком свете убывающей луны Черная метка всегда приобретала особую зловещность, и сейчас она, как никогда, выделялась на коже. Озарившая разум догадка вмиг сменилась целым ворохом болезненных игл, ворвавшихся в мое сердце. Но я давно не позволял себе раскисать даже в минуты наивысшего отчаяния. Нет. До такого я точно никогда не опущусь. Наверное, еще никогда я не ждал с таким нетерпением появления Грейнджер. Вот сейчас… сейчас она придет, и я скажу ей все, что так жжет мой язык! Скрестив на груди руки, я с удовольствием прислушивался к тому, как оборвалось журчание воды; как скрипнула дверная ручка; как невесомо ступили на пол обнаженные стопы. Мгновение — и я увижу нарушительницу моего душевного равновесия! Радость, смешанная с яростью и болью, — взрывоопасный, разрушительный коктейль, который опьяняет похлеще залитого в глотку огневиски. Опустив глаза, Гермиона прошмыгнула в кровать, но я не позволил ей забраться под одеяло. Вытянув вперед обезображенную руку — так, чтобы ненавистная татуировка стала как можно более заметной и четкой — я почти ласково поинтересовался: — Именно поэтому ты каждый раз просишь меня не снимать рубашку, да? — шипящие нотки в моем вкрадчивом голосе всегда действовали пугающе на многих соратников, да и не только на них — даже Нарцисса знала: в такие минуты лучше убраться с моих глаз куда подальше. Я видел, как девушка сжалась под моим пламенным взглядом, словно пытаясь стать как можно меньше и незаметнее — реакция всех провинившихся сучек. Я видел, как она тяжело сглотнула, будто слюна не хотела проталкиваться в глотку. Видел, как она подняла на меня заплаканные глаза, в которых все равно плескались решимость и непоколебимость. — Лю… Нет-нет, моя маленькая стервочка, не нужно никаких объяснений и оправданий! Ехидно вздернув бровь, я перебил девчонку, не дав ей шанса хоть что-нибудь ответить: — А скажи-ка мне, — скаля зубы, выплюнул я: — каково это… знать, что тебя — героиню войны — уже столько раз поимел Пожиратель смерти, а?! Ну, а теперь я с удовольствием выслушаю твой лепет. Гордо расправив плечи, Гермиона, не таясь, посмотрела мне в глаза и, мягко улыбнувшись, чем окончательно сразила меня наповал, заговорила: — Если бы ты до сих пор ассоциировался у меня с Пожирателями и тем временем, я бы не позволила тебе даже пальцем к себе прикоснуться, — я открыл рот, чтобы ответить что-нибудь этакое, но теперь уже Грейнджер не собиралась упускать возможность высказать все, что у нее накипело: — И, возвращаясь к твоему первому предположению: заметь, — девчонка подцепила кончиками пальцев белоснежную, измятую материю, — сейчас она на мне, а не на тебе. — Это ненадолго, — глухо прорычал я и под наигранно недовольный вскрик подмял девчонку под себя, молниеносно сдирая с нее многострадальную рубаху. — Мерлин, — проскулил я, уткнувшись носом в притягательную ямочку яремной вырезки, — я когда-нибудь перестану тебя хотеть, ведьма?! Я совершенно не стыдился этого признания, но была одна вещь, которую я не озвучил бы даже под десятком пыточный проклятий: если бы Гермиона знала, какое облегчение я испытал, после ее складного ответа на мои обвинения.