***
Казалось, невысокие, бесконечные ступени серой, обшарпанной лестницы в окружении кирпичных стен никогда не кончатся. Первый вдох в темном помещении я сделала с опаской, но к моему облегчению здесь не было никаких неприятных запахов. Когда икроножные мышцы недовольно заныли от легкого перенапряжения и дискомфорта, а в голове начали настойчиво шелестеть мысли по поводу того, что лодочки на высокой шпильке не самый удачный выбор для такой прогулки, мы наконец-то добрались до последнего пролета. И… что теперь? Признаюсь, вся эта ситуация начинала порядком напрягать, но я не успела озвучить свое недовольство. Взмах узкой трости в захвате аристократических пальцев — и в черном потолке образовалось прямоугольное пространство: металлическая крышка люка со скрежетом отлетела в сторону, открывая моему взору кусочек вечернего неба французской столицы. К моему облегчению Люциус и на этот раз обошелся без напыщенных речей: мужчина аккуратно… бережно помог подняться наверх по пожарной лестнице, сразу мною незамеченной в царящей темноте. Не знаю, что именно я ожидала увидеть на крыше высотного здания, но, скажу честно, реальность превзошла все мои представления. У меня даже язык не поворачивался назвать это место «крышей», потому что на кончике юркой мышцы кружилось совершенно другое обозначение. Оранжерея. Цветник. Каких только здесь не было цветов, побегов и соцветий! К великолепию флоры примешивалась потрясающая огненная панорама засыпающего города. Легкие порывы ветра ласкали разгоряченную кожу приятной прохладой, а жаркие ладони на обнаженных локтях напоминали о том, что данный вечер принадлежит только нам. Мне и Ему. Наш последний вечер перед последним совместным заданием. Все пространство под ногами было занято мягкими подушками всевозможных форм и размеров. И мой цепкий взгляд тотчас нашел среди всего этого разнообразия кончик пушистого пледа — кажется, лорд Малфой продумал каждую мелочь. В нескольких шагах от нас я заметила небольшой островок, расчищенный от подушек: их место занимал импровизированный «стол» с разнообразными закусками и высокими, пока еще не наполненными бокалами. Я чувствовала, как мои губы растягиваются в искренней, благодарной улыбке: Он услышал меня. Он понял, чего мне хочется. Он… — Надеюсь, риск оказался оправданным, — бархатистый голос, запускающий по коже томную дрожь. От переизбытка положительных эмоций я поняла, что к глазам неконтролируемо подступает соленая влага. Грейнджер, прекрати! Все же хорошо! Выдох — и, запрятав непрошеные слезы в глубине глазниц, я с улыбкой развернулась к замершему позади мужчине. Глядя в серо-голубую бездну, я уверенно выдохнула: — На все сто процентов, — видела, как в его глазах заполыхали огоньки удовольствия. Что ж, мистер Малфой, вам и в самом деле есть, чем гордиться: вы идеально усвоили все уроки и, что уж скрывать, прекрасно изучили мои предпочтения. Разорвав зрительный контакт, я опустилась на разбросанные подушки так, чтобы оказаться ближе к поджидающему нас двоих ужину, — удовлетворенный спазм желудка напомнил о том, что в последний раз я видела пищу за завтраком. А Люциус скупо улыбнулся и, последовав поданному примеру, опять оказался очень-очень близко ко мне. К моему искреннему удовольствию.***
Порывы ветра становились сильнее и чаще; темные, недружелюбные тучи неумолимо затягивали звездный небосклон непроглядной дымкой; а маглы, копошащиеся где-то внизу, старались добраться до дома, пока не разыгралась непогода. Но мы этого не замечали. Я сбился со счета, сколько уже секунд, минут или часов прошло с начала нашего странного свидания. Да, этот вечер разительно отличался от предыдущих. Наверное, все дело в том, что… впервые я не пытался запрятать обуревающие меня чувства за печатью гордыни и ехидства, а она… впервые принимала ласки без единой попытки их опошлить и превратить в очередную порцию ритмичного безумства. Все это время я прижимал к себе девчонку с необычной нежностью, отдающей колющей истомой где-то под ребрами. Целовал разрумянившиеся щеки, плавный изгиб носа и чувственные, раскрытые в немом приглашении пухлые губы. Ночной воздух то и дело прорезали взрывы бурного смеха, причиной которого были какие-то забавные нелепости, попеременно слетающие с наших языков. Этим вечером мы впервые не говорили о делах — и это было здорово. Сегодня мы не были коллегами, привязанными друг к другу приказом «командира». Сегодня… сейчас мы были просто Мужчиной и Женщиной, которые получали удовольствие от своего первого, немного несуразного свидания. Не знаю, как так получилось… Это не входило в мои планы, но их подкорректировала группа парижских подростков, собравшихся где-то там… внизу. Мы не видели их лиц — в сгустившихся сумерках можно было созерцать лишь нечеткие тени. Мы не видели, что являлось причиной их сбора именно здесь. У нас не было целостной картины их эмоциональных разговоров, потому что беглую, немного запинающуюся речь то и дело прорывали взрывы раскатистого, пьяного хохота. Но… из принесенных ими сотовых телефонов громким и ритмичным потоком лилась музыка. Никто никогда не смог бы назвать меня романтиком. Это было мне чуждо. По крайней мере, я был в этом уверен еще несколько дней назад — до того, как не прибыл во французскую столицу с этой чертовой… Мерлин! И кого я пытаюсь обмануть?!.. с этой потрясающей, удивительной женщиной! Поддавшись охватившему желанию, я перехватил узкую лодыжку своей спутницы. Под ее невнятный возглас я обхватил задник бежевой «лодочки» и с тихим стуком отбросил в сторону первую отвоеванную без боя туфлю. Через минуту такая же участь настигла ее пару. — И к чему все это? — со смехом поинтересовалась Гермиона. Она не пыталась сопротивляться — просто внимательно следила за проворными действиями моих пальцев. — К тому, что я хочу с тобой потанцевать, и тебе будет намного удобнее без этих высоченных «убийц», — хмыкнул я. Я не собирался приглашать ее на танец. Нет. Я просто самоуверенно оповестил Гермиону о своем намерении. И все. Я поднялся первым и, пристально глядя сверху вниз в карие глаза, протянул их обладательнице руку. Тонкие пальчики тут же обхватили мое запястье, и я одним порывистым движением заставил Грейнджер принять вертикальное положение, зарывшись обнаженными ступнями в мягкую материю, и, оказавшись лицом к лицу со мной, продолжить этот вечер танцем.***
Не знаю, сколько еще мы бы пробыли здесь, если бы вдруг нам на головы не опустилась стена дождя. Легкая рубашка моментально превратилась во что-то скользкое и неприятное, облепившее кожу и сковавшее каждый мускул и вызывающее лишь одно желание — поскорее избавиться от нового потока влаги. Несмотря на некоторое смятение, я быстро сориентировался на местности: обхватив Гермиону за руку чуть выше острого локтя, я без промедления потянул ее к узкому козырьку, который вполне мог укрыть нас от дождя в те секунды, пока мы не соберемся трансгрессировать, но Грейнджер неожиданно вырвалась и моего захвата и… отступив на шаг, громко прокричала: — Неужели боитесь промокнуть, мистер Малфой?! — она так радостно улыбнулась по окончании этого безобидного, немного детского вопроса, что я… так и не смог озвучить свой положительный ответ. Дождь барабанил по козырьку, отлетая от него узкими, резкими струйками, а я… стоял и смотрел на Гермиону, которая в насквозь промокшем платье, с налипшими на щеки прядками каштановых волос, с нескрываемым удовольствием подставляла свежее личико новому потоку усиливающегося дождя. Не знаю, откуда взялась эта ассоциация. Я стоял в укрытии, и на меня не попадало ни единой капли разбушевавшейся стихии. Я был в безопасности. Я как всегда предпочел укрыться и выйти сухим из любых обстоятельств. А она стояла по ту сторону своеобразной водяной стены, созданной грубым потоком отскакивающей от железного козырька воды, отдаваясь на милость непогоды и встречая ее с улыбкой и удовольствием. Мы будто вновь напоминали друг другу о том, что… мы выходцы совершенно из разных миров. Мы разные. Между нами нет ничего общего. Ничего. Я чистокровный лорд, а она… маглорожденная. Не знаю, возможно, мои мысли были слишком громкими, а, может, мой взгляд стал слишком тяжелым из-за обуревавших меня мыслей и ассоциаций, вот только Гермиона резко оторвалась от созерцания небосклона и пристально посмотрела мне в глаза. И меня будто током прошибло. Да, мы разные. Но… и черт с ним! И я шагнул вперед, преодолевая влажный, недружелюбный барьер. Вновь оказавшись рядом со своей юной помощницей, я собственнически обвил правой рукой тонкую талию и, притянув к себе девушку, в очередной раз прижался ртом к податливым, моментально ответившим на ласку губам. И… продолжил наш танец с того момента, который был оборван непредсказуемой стихией, только теперь я не собирался оставлять в покое мягкие губы моей сладкой девочки. Постепенно наши синхронные движения замедлялись, и я даже не понял, когда именно мы полностью остановились, замирая в выбранном положении, — в объятиях друг друга. Я отстранился от припухших губ и, крепче сжав руки вокруг хрупких ребер, с навалившимся умиротворением уперся подбородком в насквозь промокшую макушку Грейнджер, а она, слегка изогнувшись, припала носом к моей шее. Мы просто стояли, отдавшись во власть ливня, который, казалось, с каждым мгновением набирал свою мощь. Я понимал: нужно возвращаться домой. Но еще я знал одну неоспоримую истину: как только мы покинем крышу, это будет означать, что мы окажемся на шаг ближе к завтрашнему вечеру, который гласит — нашему сотрудничеству придет конец. А я этого не хотел. Безумно не хотел. И только когда каждую мышцу сковало от холода, я, прочистив горло, проговорил: — Нам пора… Прижавшись губами к влажным кучеряшкам, я зажмурился и хлопком трансгрессии все-таки поставил ту самую точку. Или… многоточие.***
Она чувствовала, как с каждым толчком рвано бьющегося сердца глаза переполняются влагой, приносящей с собой тянущее ощущение нехватки кислорода в легких и боли в напряженных висках. Прижавшись кончиком носа к трепещущей под бледной кожей сонной артерии, девушка ощущала учащенный пульс упругого сосуда и вдыхала мужской запах, сводящий с ума уже которую неделю подряд. А надежные объятия сильных рук на протяжении всех этих минут единения даровали позабытое чувство защищенности и понимание, что… возможно, не все в этом мире нужно тащить на своих хрупких плечах. И за секунду до того, как два силуэта растворились в черноте дождливой ночи, вибрирующий от ливня воздух прорезал тихий голосок, поглощенный стеной дождя, так и не донесшийся до чувствительного уха мужчины: — Я люблю тебя.***
Мы материализовались в неосвещенном коридоре нашего дома, и я тут же, не обращая внимания на неприятный спазм желудка, прижал к стене упругое тело моей малышки и, скользнув губами по напряженной шее, подался вверх, находя податливые губы. Я целовал ее с жадностью, грозящей перерасти в настоящее безумие, но Гермиона в который раз позволяла вытворять с собой все, что я пожелаю, поощряя все мои действия прерывистыми выдохами-стонами и ответными поцелуями-укусами. Мои руки предательски дрожали от обуревавшего нетерпения, смешанного с первобытным желанием — одеревеневшие пальцы слишком медленно справлялись с россыпью крошечных пуговиц где-то в районе пышной груди девушки. Грейнджер выгибалась, стонала, помогая освободить себя от прилипшей к прохладной коже ткани платья и бюстгальтера. Она сама завела руки назад, уверенно справляясь с металлическими крючками, а я тут же стянул к острым локтям тонкие бретельки. А уже через мгновение темно-фиолетовый кусок ткани был отброшен в сторону. Прикусив тонкие сухожилия влажной шеи, я одарил жадной лаской хрупкие ключицы, скользнул кончиком языка по затвердевшему соску, с упоением слыша протяжное аханье, растворившееся в черноте крошечной комнаты. Раззадоренный подобной реакцией, я подался ниже, оставляя узкую, влажную дорожку между шикарных грудей, прихватил губами кожу чуть выше крошечного пупка и, добравшись до кружевной резиночки полупрозрачных трусиков, игриво скользнул языком под легкую материю. — Люциус… — хриплые нотки в голосе этой женщины действовали на меня похлеще самого мощного афродизиака. Подцепив зубами верхний край трусиков, я немного оттянул податливую резиночку, намереваясь таким образом продолжить раздевание своей сладкой девочки, но в последний момент передумал и… просто разжал челюсти. Хлесткий шлепок врезавшейся в упругую плоть ткани предшествовал надрывному, протяжному аханью, вырвавшемуся из горла Гермионы и новой порции жаркой крови, буквально взорвавшей мой и без того затвердевший член. Мои пальцы уверенно поднырнули под боковые края трусиков, и я рванул их вниз, стаскивая кружевную вещицу к узким лодыжкам, вынуждая девушку переступить с ноги на ногу и помочь освободить себя от последнего клочка ткани на ее безупречном теле. Я не давал нам ни минутки перерыва, самозабвенно продолжая ласкать разгорячающееся тело. Я поднимался вверх, оставляя хаотичную россыпь поцелуев на изящных икрах, округлых коленках и стройных бедрах, подмечая россыпь мурашек на нежной коже. Но когда я добрался до самого пикантного местечка любовницы, то резко подхватил под коленкой ее правую ногу, лишая Грейнджер равновесия, и порывистым движением запрокинул ее к себе на плечо, вынуждая девчонку еще сильнее вжаться затылком и обнаженными плечами в холодную стену. Гермиона одной ладонью вцепилась мне в волосы, а второй ухватилась за ближайший косяк — только чтобы занять устойчивое положение в выбранной позе. — Держись, малышка, — со смешком шепнул я и с пошлым стоном прошелся языком по сочной щелочке любовницы, раздвигая кончиком аккуратные губки. Задев возбужденный клитор, я тотчас обвел по кругу упругую горошинку, наслаждаясь вкусом, запахом, усилившейся хваткой моей крошки и ее надрывным мычанием, полным искреннего удовольствия. И еще один круг. И еще. Еще. Еще… — Люциус! — стоны любовницы становились требовательнее и чаще. Она уже подавалась навстречу моему рту, стараясь как можно сильнее выгнуть поясницу и потереться перевозбужденным клитором о язык. В ответ на ее требования я с жадностью накрыл ртом твердый бугорок и с причмокиванием втянул его в глубину своего рта. Пока мой рот и язык синхронно мучили терпкое местечко, свободная ладонь скользнула по внутренней стороне подрагивающего бедра, уверенно продвигаясь вверх… С характерным хлюпаньем я ворвался в бархатистое лоно сразу двумя пальцами. Грейнджер взвизгнула, но без промедления потребовала продолжения: — Сильнее! — тонкие пальчики до боли сжали на затылке мои волосы, но это обстоятельство ни сколько меня не огорчило. Совсем наоборот. Насколько это позволяла покоящаяся на плече нога и отличная растяжка Грейнджер, я слегка отстранился от натертой, покрасневшей щелки и, крутанув кистью, немного изменил положение, занимая более удобную позицию для задуманного. Теперь большой палец ласкал узкую, сочащуюся естественной смазкой дырочку, а кончик указательного настойчиво обводил по кругу ребристое колечко ануса, готовя девушку к двойному проникновению. Благодаря нашим прошлым шалостям, упругие мышцы спокойно, я бы даже сказал, легко поддались моим намерениям, сладко обхватывая фаланги указательного пальца. И только после этого я вновь с горловым рыком припал к припухшему от ласк клитору, настойчиво двигая пальцами синхронно движениям своего языка. А Гермиона с громкими стонами подавалась бедрами вниз, до предела насаживаясь на мои пальцы. — Я хочу тебя! — со всхлипом выдохнула девушка, запуская своим призывом жаркий каскад возбуждающих мурашек. Все. Больше я не хотел терпеть. Не хотел сдерживаться. Столкнув с себя стройную ногу, я ловко поднялся вверх, стараясь не обращать внимания на замлевшие мышцы. Ловко справившись с ширинкой брюк и резинкой боксеров и не дав Грейнджер прийти в себя, я подхватил ее под бедра. — Люциус, я л… Не знаю, что она хотела сказать в тот момент. Я не слушал. Более того, сейчас я не хотел слушать. Сейчас мне хотелось оказаться в глубине своего личного рая. Вжав девчонку в стену, я накрыл ртом искусанные губы и, кое-как перенеся вес своей девочки на одну руку, пристроился головкой члена к хорошенько подготовленному входу. Грубый толчок — и вот оно… то непередаваемое чувство физического единения, опаляющее кожу приятным жаром и отдающееся удовольствием в каждый рецептор. Упираясь ладонями в камень, попутно сжимая упругое тело в захвате, я сразу же задал неплохой темп, постепенно превращающийся в бешеное родео. Я все сильнее и напористее двигал бедрами, прекрасно подстраиваясь под не самую удобную позу. Но сегодня все было не так, как обычно… Не так, как раньше. Не так, как в тот раз, когда я впервые вжимал эту девушку в старинную книжную полку. Сегодня… даже в этот момент необузданной грубости мне хотелось подарить Гермионе хоть крупицу ласки, искренне надеясь, что она не отвергнет мой порыв. Острые ноготки впивались в плечи сквозь налипшую ткань рубашки, но на этот раз это не вызывало во мне нового приступа ярости. Продолжая вколачиваться в жадное лоно, я как сумасшедший целовал влажную шею, аккуратный подбородок, хаотично срываясь вниз и тут же оставляя каскад прикосновений на ее ключицах и плечах. Я пропустил тот момент, когда Гермиона дернулась и с шумным выдохом подалась вниз — сильнее обвив мою шею своими хрупкими руками, она скользнула вниз, разрывая наше единение. Теперь обнаженные стопы вновь касались пола. Неожиданный разворот — и на этот раз уже я оказался прижат спиной к стене. Хаотично, в четыре руки мы стянули с меня одежду и отшвырнули на пол мокрым комом. Мои ладони все еще покоились на слегка увлажнившей от пота коже Грейнджер, но, будто услышав мои мысли, Гермиона подалась всем телом вниз, ускользая от моих рук. Теплые, мягкие губы оставляли на моей коже мимолетные поцелуи, давая отличное представление о направлении, задуманном изобретательной любовницей. Она двигалась слишком медленно, слишком тягуче, вынуждая меня вжаться затылком в прохладный камень и прохрипеть куда-то в темноту: — Давай, малышка… Давай! — последнее слово сорвалось с языка с отчетливо прослушивающейся приказной интонацией. Не знаю, повлиял ли на проказницу сей факт или так и было задумано ее необузданной фантазией, но именно в этот момент острые ноготки оцарапали мне кожу где-то под коленями, а пухлые губки обхватили напряженную, влажную головку набухшего пениса, пропуская ее в восхитительно жаркий рот. Кайф. Я дернул бедрами навстречу ласкающему рту, но Гермиона тут же подалась назад, предупреждая мои действия: дерзкая проказница по-прежнему удерживала в жарком плену головку, то и дело приходясь по возбужденной, чувствительной плоти кончиком шаловливого языка, но… не давала доступа к тому, чего я сейчас так хотел. А мне безумно хотелось очутиться как можно глубже и ощутить ее мягкое, податливое горлышко. Новая приятно-болезненная волна от мимолетного прикосновения немного шершавого языка, и я не совладал с собой: — Сучка, — зажмурившись, хрипло выдавил из себя, вновь делая попытку перехватить инициативу в этом сражении. Узкая ладонь скользнула вдоль левого бедра, уверенно продвигаясь туда, где наши тела так тесно соприкасались друг с другом, и ласковые пальчики тут же игриво скользнули по чувствительной мошонке, выбивая из горла новое утробное рычание. — Грейнджер, ты доиграешься! — прошипел я, зарываясь пальцами в непослушных прядях на затылке и надавливая на голову девушки. На этот раз я не встретил сопротивления — в то время как тонкие, теплые пальчики обхватили основания члена тугим кольцом, Гермиона резко подалась вперед, подгоняемая моей настойчивой рукой, и с громким, давящимся звуком до предела насадилась глоткой на мой орган. Протяжный вдох моего личного удовольствия от смены ощущений переплелся с шумным выдохом, пробившимся сквозь тонкие ноздри моей девочки. Миг — и Гермиона уверенно подалась назад, создавая божественное трение, задавая такой потрясающий темп, что я готов был взорваться прямо сейчас. Мои пальцы сильнее вцепились в растрепанные кучеряшки, но я не пытался ничего изменить или подстроить под себя — все и так было замечательно. В какой-то момент она с чмокающим звуком выпустила изо рта мой орган, и я, разочарованно выдохнул — в тот момент мне хотелось, чтобы это ритмичное безумство длилось вечно. Но девушка тут же обхватила сразу двумя ладонями влажный от ее слюны и выделений ствол, переплетая пальчики в замок где-то у основания головки и с чмокающим звуком впилась поцелуем в упругий купол пениса. — Грейнджер, ты… — это было все, на что хватило воздуха в легких, но я тут же склонился и, подхватив любовницу подмышки, рванул вверх несопротивляющееся тело, вынуждая Гермиону принять вертикальное положение, — теперь мой вздыбленный орган прижимался к плоскому, напряженному животу. Обхватив хрупкие ребра руками и переплетя пальцы где-то на уровне крыльев лопаток, я зарылся носом во влажные пряди у ее ушка и сипло прошелестел: — … ты потрясающая, Гермиона, — вот что рвалось из моей глотки. В ответ девушка крепче обняла мои плечи и, скользнув влажными, хранящими мой вкус губами по подбородку, тихо выдохнула: — Пойдем, — я не успел сориентироваться, что конкретно от меня требовалось, — Гермиона шагнула назад, разрывая наши объятия. А цепкие, переплетенные с моими пальчики помогли выбрать правильное направление. Когда мы поравнялись с диваном, Гермиона уверенно остановилась около него, вынуждая меня повернуться спиной к мебели, и, без лишних слов положив мне ладони на грудь, с силой надавила на грудную клетку, давая понять: сейчас ей хочется, чтобы я опустился на мягкое сидение. Что ж, я не против, малышка. Как только устроился на предложенном месте, я тотчас обхватил двумя ладонями тонкую талию Грейнджер и рывком притянулся ее к себе, желая продолжить наши пошлые забавы. Но девичьи ладони моментально уперлись мне в плечи, вынуждая разжать пальцы. Конечно, можно было наплевать на ее сопротивление и взять девчонку в очередной раз так, как того хотелось мне. Но… сегодня я хотел немного другого. Грейнджер проворно скользнул вниз и, опустившись на коленки, удобно устроилась между моих ног. Ох… Вторую порцию подобных ласк я точно не ожидал, и от осознания, что сейчас сделает любовница, к вздыбленному члену прилился новый поток крови. Узкие ладони с необычайной нежностью скользили по моим бедрам, уже покрывшимся мурашками от навалившихся ощущений, а сама девушка без лишних прелюдий склонилась вниз и с жадностью заглотнула член до самого основания. — Грейнджер! Да! — конечно, я знал, что малышка подарит мне новую порцию бесподобных оральных ласк, но все равно не смог справиться с тем взрывом удовольствия, которое вызвал ее умелый рот и глубокая, засасывающая по самые яйца глотка. И теперь мое удовольствие вырывалось на поверхность громкими, горловыми стонами, то и дело сплетающимися в звуки имени, обладательница которого за такой недолгий срок заставила меня сойти с ума. Выпустив изо рта мой орган, Грейнджер смачно сплюнула на купол головки и, размазав дополнительную влагу вдоль ствола, продолжила работу своим восхитительным ротиком под сопровождение моих пошлых рыков. — Блять, Грейнджер, я сейчас кончу! — взвыл я, с двойной силой надавливая на ритмично движущийся затылок. Но… такое легкое и быстрое завершение этого вечера явно не входило в планы моей развратной и изобретательной малышки. Отголоски последнего признания еще висели в воздухе, а Грейнджер уже отстранилась и чуть ли не прыжком поднялась на ноги. Я вновь наивно протянул к ней руки, мечтая быстрее оказаться в глубине моей сладкой девочки, но… она опять все сделала по-своему. — Нет-нет, милый, я хочу по-другому, — со смешком шепнула она и… развернулась ко мне спиной. Когда до моего возбужденного, слегка затуманенного сознания дошло, в какой конкретно позе Гермиона решила довести нас до рая, она уже взобралась на меня и, упершись обнаженными стопами по бокам от бедер, а одним локтем — в край мягкой спинки, обхватила пальчиками второй руки вздыбленный член и, уверенно прижав головку к ребристому анусу, с рваным выдохом согнула коленки, подаваясь всем телом вниз. Закусив губу, я откинулся затылком на край спинки, предоставляя своей малышке самостоятельно справиться с проникновением. Я не спешил, понимая, что ей нужно время. Упругие стенки с трудом поддавались и так туго обхватывали мою плоть, что руки просто чесались ухватиться по бокам от тонкой талии и одним безрассудным рывком насадить желанное тело на себя, но… я не позволял себе так поступить с доверившейся мне девушкой. А еще я не мог не ощутить, как она напряжена. Не мог проигнорировать то небольшое обстоятельство, что моей малышке все еще нужна подготовка. — Встань, — хрипло выдохнул я, понимая, что, если сейчас же не прерву Гермиону, то потом уже не смогу этого сделать. С каждой секундой, с каждым миллиметром мой разум охватывало удовольствие, но я хотел, чтобы ей тоже сейчас было хорошо, а не когда-то потом… — Что? — удивленный выдох где-то сверху, но я быстро перехватил несопротивляющееся тело и, развернув девушку к себе спиной, заставил встать на четвереньки, упираясь коленями и локтями в мягкое сидение. — Расслабься, Грейнджер, — шепнул я, на мгновение прижавшись поцелуем к напряженному плечу, и, проложив дорожку поцелуев вдоль хрупких позвонков, с силой надавил на гибкую поясницу, вынуждая любовницу хорошенько прогнуться. — Люциус… — не то всхлип, не то вскрик сорвался с пухлых губ, но я не стал прислушиваться, наслаждаясь упругой плотью ягодиц, на которой сейчас мои зубы самозабвенно оставляли полулунные отпечатки. Когда кончик языка прошелся между полушарий, задевая чувствительные складочки, Гермиона сорвалась на дикий визг и, кажется, попыталась повернуться ко мне, но я тотчас подхватил ее под бедро и толкнул в сторону стройную ножку, вынуждая девчонку занять еще более откровенное положение. Не дав Грейнджер сориентироваться, я склонился к терпкому местечку и принялся неистово водить языком по ребристой звездочке, в то время как моя ладонь легла плашмя на чувствительные складочки. Пока кончики указательного и среднего пальцев теребили напряженный клитор, большой ритмично двигался в бархатистом лоне в такт языку, терзающему упругие мышцы ануса. Девчонка стонала, подавалась назад, визжала и хрипло, рвано выкрикивала мое имя, пытаясь внятно высказать свое требование, но язык ее не слушался. И я продолжал творить то, что мне хотелось. Положив доселе свободную ладонь где-то в районе выпирающего копчика, я нашел кончиком большого пальца уже неплохо разработанный сфинктер: теперь я попеременно мучил сладкое местечко то упругим языком, то длинными фалангами. И только добившись желанной влажности и податливости тугих мышц, я обхватил тонкую талию девчонки, уже находившейся в полуобморочном состоянии, и, опрокинувшись на спину, потянул ее на себя, заставляя занять лидирующую позицию. Спиной ко мне. Все так, как она и хотела несколько минут назад. Растолкнув стройные ноги, я заставил Гермиону вновь упереться узкими стопами по бокам от моих бедер: стремясь приобрести устойчивое положение, Грейнджер неловко вытянула руку и вцепилась пальчиками в спинку дивана. А я обхватил ладонями девичью талию и приподнял ее над собой. Удерживая Гермиону в таком положении, я скользнул одной рукой вниз и, пробравшись между нашими обнаженными телами, обхватил член, пристраивая его к хорошо подготовленному анусу. Толчок — и под аккомпанемент протяжного, удовлетворенного вскрика, я оказался внутри моей божественной девочки. Мы замерли, приспосабливаясь к хлынувшим ощущениям, но мне уже жизненно необходимы были быстрые, резкие движения. Будто услышав мои мысли и призывы, Гермиона подтянулась и, сделав первый приспосабливающийся толчок, вдруг задала такой темп, что пришлось призвать на помощь всю свою выдержку, только чтобы не кончить раньше нее. Она скакала на мне как заправская всадница; ее растрепавшиеся, длинные локоны хлестали меня по лицу; а сладкие стоны ласкали слух. Мои ладони скользнули выше, и я обхватил ими подскакивающую в такт грудь моей девочки, до предела сжимая пальцы и оставляя на чувствительной коже розоватые отметки. Насладившись упругой, податливой плотью, я крутанул острые горошинки сосков — с визгом Грейнджер обхватила мои руки своими, надавливая, без ненужных пояснений давая понять, чего ей хочется. И я еще сильнее сдавил пальцы, слыша в новом горловом стоне облегченно-благодарные нотки. Движения наших тел и горячее трение слизистых продолжалось, но я начал ощущать, что моя лихая наездница все чаще сбивается с выбранного ритма. Я прекрасно понимал: такая поза утомит любую, даже самую выносливую женщину. Стремясь слегка ей помочь, я выпустил из плена ладоней пышную грудь и, двинувшись ниже, вцепился пальцами в тонкую талию, помогая девчонке ритмично приподниматься и опускаться надо мной. — Люциус! Люциус! — она сипло прокричала мое имя. — Помоги мне… — запрокинув голову, на грани слышимости выдохнула Гермиона. И я сразу понял, чего она просит. Теперь ей помогала только одна моя ладонь, а вторая скользнула вперед и, пробравшись между округлых, раскрытых бедер, легла на безумно влажные складки. — Милый, быстрее! Глубже! Пожалуйста! — в звонком голосе было столько мольбы, столько желания… Ну, как не исполнить просьбу такой отзывчивой и податливой женщины?! Пока она продолжала прыгать на моем члене, до предела вгоняя его в свою попку, я проник в жаждущее более тесного контакта лоно сразу двумя пальцами, быстро подстраиваясь под задаваемый темп. Грейнджер взвизгнула и еще быстрее запрыгала на мне. А я… пришлось слегка изменить положение кисти, чтобы не лишать бархатистую влажность грубой ласки и при этом задействовать еще один крошечный комочек напряженных рецепторов. И когда под действием такой тройной ласки я наконец-то почувствовал, как затрепетали упругие мышцы, я резко выдернул из нее пальцы и, до конца не отдавая себе отчет, ощутимо шлепнул ладонью по уязвимой промежности. Дикий визг буквально взорвал барабанные перепонки — от моих необузданных, немного жестких действий девчонка затряслась и… с протяжным стоном обмякла. Острые локотки будто надломило, и Гермиона, шумно, рвано дыша, распласталась спиной у меня на груди. Я знал, что сейчас моей любовнице хорошо. Очень хорошо. Но я-то еще не получил свой пропуск в эдем. Крепче обхватив осиную талию, я выдернул член из пульсирующего ануса и перенаправил его во влажное лоно. Часто-часто двигая бедрами, я уже через несколько секунд громко, хрипло прорычал от навалившегося оргазма, рассыпавшегося по всем напряженным мышцам яркими искрами блаженства. Так мы и застыли, пытаясь перевести дыхание и давая нашему сознанию возможность вернуться в окружающую реальность: я распластался на мягком сидении дивана, а Гермиона — у меня на груди, прижимаясь нежной спиной к рвано двигающейся грудной клетке. Да, знаю: подобное положение было не самым удобным, но, если честно, после недавнего секс-марафона, у меня не осталось ни сил, ни желания хоть что-то менять. И только когда все мышцы начали требовательно посылать в мозг сигнал о срочной смене положения, я, аккуратно придерживая любовницу за талию, перевернулся вместе с ней на бок. — Думаю, нам будет удобнее в спальне, — сквозь шум крови в ушах до меня донеслось тихое, сонное мычание. На душе вдруг стало так… тепло и приятно… умиротворенно… и я, без лишних слов и пререканий поднялся с дивана и, подхватив девушку на руки, пронес ее в спальню и с какой-то особой теплотой уложил на холодные простыни. А через несколько секунд я присоединился к ней, укрывая наши обнаженные тела пушистым пледом. Кажется, Гермиона заснула еще у меня на руках. А вот моим сознанием в который раз завладела бессонница. Глаза уже давным-давно приспособились к темноте, поэтому теперь я молча смотрел на сопящую бок о бок со мной девушку, невольно вспоминая и прокручивая в голове все случившееся. Завтра наш последний день. Ведь завтра все закончится. И каким бы ни был результат запланированной операции, Грейнджер уйдет. А еще я наконец-то понял… точнее, я наконец-то нашел название тому теплому чувству внутри, которое не покидало меня рядом с Гермионой уже несколько недель. И от этого осознания сердце внутри заклокотало со страшной силой. Я знал, что Она спит. Я знал, что Она точно не услышит и не вспомнит то, что я так хочу ей сейчас сказать. Я знал, что этот секрет… эта истина останется только со мной. Именно поэтому я не удержался и произнес вслух те слова, на которые у меня было табу с восемнадцати лет. Слова, которые раньше я говорил только своей жене и то очень короткое время. Слова, над которыми я потешался, когда слышал их от многочисленных девиц, не желающих по-доброму покидать мою постель. Слова, которые давно казались мне самой главной ошибкой человечества. Слова, которые в данную секунду рвались из моего горла и растягивали губы в облегченной, немного ошарашенной, но… черт подери! счастливой улыбке. Прижав к себе спящую, ничего не подозревающую девушку, я с наслаждением зарылся кончиком носа в каштановые пряди чуть выше ее ушка и… тихо-тихо выдохнул: — Я люблю тебя, Гермиона.