Совсем не детская сказка

      С той самой секунды, как металлический язычок врезался в предназначенное для него в стене углубление, меня будто охватил ступор. Беспорядочный рой разрозненных мыслей оборвался, и в голове теперь царила блаженная пустота. Но в какой-то момент пришло осознание: я уже целую вечность пялюсь на захлопнувшуюся дверь. Я моргнул, сбрасывая с разума затмевающую пелену, и уже совершенно осознанно посмотрел на кованую дверную ручку. Хм…       Поджав губы, я решительно направился в сторону спальни, но… потянувшаяся к изгибу ручки ладонь предательски застыла в одном ничтожном миллиметре от переливающегося в отблесках света металла. Даже если я сейчас попаду внутрь, что я Ей скажу?! Гермиона, прости меня?! Я не хотел?! Но есть одно отягощающее обстоятельство: в те минуты я хотел сделать ей как можно больнее. О, есть еще один шикарный вариант: Гермиона, я приревновал, вот и повел себя как последняя скотина! Вот только и здесь не все гладко. С какой стати мне ее ревновать? Ведь эта женщина мне не принадлежит. Она не моя жена, не моя девушка. С ней даже не очень вяжется определение «любовница», потому что… ни с одной из своих предыдущих пассий я не испытывал ничего подобного. И дело не в физической близости, хотя и здесь практически никто не мог сравниться с этой искусной плутовкой.       Упершись ладонями в деревянные косяки, я прислонился лбом к двери, всеми силами пытаясь прислушаться к тому, что же происходит по ту сторону, но, как я не напрягался, все равно ничего не смог разобрать из-за чересчур громкого биения собственного сердца. Она все равно не захочет со мной разговаривать — Гермиона весьма красноречиво дала мне это понять.       Конечно, существовала вероятность, что девчонка, как и во все наши предыдущие перепалки, быстро остынет и через несколько часов, ну, или максимум на утро, как ни в чем ни бывало, впустит меня в свою кровать, подарит еще несколько чудесных совместных ночей и… дней. Да, такая вероятность существовала, но процент ее осуществления был ничтожно мал, ведь на этот раз я слишком перегнул палку.       Ладони непроизвольно сжались в кулаки — только бы не вцепиться в собственное горло и не придушить себя за совершенную оплошность.       Выдох.       Лучше всего дать Гермионе остыть, а уже потом мы поговорим. По крайней мере, попытаемся.       А может и говорить не придется. Особенно если Грейнджер и на этот раз решит замять конфликт.       И я тихо отступил от двери спальни, ненадолго признав свое поражение, и, сделав несколько нервных кругов по просторам гостиной, вышел на улицу, съедаемый раздражением. Прохладный порыв ветра лизнул разгоряченную кожу, предпринимая смелую попытку ослабить напряжение бесконечного вечера. Возможно, для того, чтобы окончательно успокоиться, следовало прогуляться по парижским улицам или тут же направиться в Мунго, но тянущее ощущение под ребрами будто оберегало меня от опрометчивого шага.       Я уперся сжатыми в кулаки руками в узкую грань кованых перил, выставленных по периметру небольшой веранды, примыкающей к дому неизвестного магла, предоставившего нам в пользование свою обитель, и, прикрыв глаза, склонился ниже, практически касаясь подбородком собственной груди, чувствуя, как натягиваются мышцы и без того напряженной шеи.       Протяжный выдох.       Распахнув глаза, я вновь посмотрел на невзрачный, облаченный в физическую форму сгусток черной магии в своей руке. И из-за этой вещицы возникло столько проблем?! Да будь она неладна!       Я отстранился от перил и медленно просунул руку между отворотами пиджака, нащупывая прорезь внутреннего кармана, защищенного дюжиной заклятий, и вытащил ранее добытые артефакты Жизненной силы. А ведь во всей этой суматохе я так и не вернул их в Отдел Тайн.       Теперь в одной ладони лежали частицы света, а в другой — порождение тьмы, способные исказить магию друг друга. Мистика. Теория, описанная в древних свитках, с наглядным доказательством которой я и не рассчитывал встретиться на практике.       В очередной раз в раскалывающейся от напряжения голове промелькнула мысль о том, что я собирался отправиться в Мунго в ту же секунду, как добуду нужный артефакт с шеи фанатика. Минуя Министерство. Наплевав на то, что подобным поведением лишу себя полученной амнистии.       А ведь я так и собирался поступить.       Но вот он… кулон, а я все равно не двигался с места. И дело вовсе не в том, что я неожиданно начал переживать за свою репутацию. Не мигая, я разглядывал темно-синие переливы искомой реликвии. Слегка раздвинув пальцы, я с нездоровым интересом наблюдал за тем, как в образовавшиеся прорези проскользнула белесая тесьма, сплетенная из гривы единорога и удерживающая на своих нитях этот кулон. Поразительно. Такая невзрачная вещица, а сколько негатива в ней скрыто! У изобретателя было нездоровое чувство юмора, ведь он задействовал и переплел в своем детище две разношерстные субстанции: сгусток убийственной магии, облаченной в невзрачный полумесяц и частичка самого благородного и невинного животного, олицетворяющего собой свет. Две противоположности, сведенные вместе.       Перед глазами тотчас всплыло лицо Грейнджер.       Шумно выдохнув, я вновь с силой сжал ладони в кулаки, захватив в своеобразный плен из кожи и сухожилий все имеющиеся у меня талисманы, и уперся выпирающими костяшками в металлическую грань перил. Поджав губы, я попытался выкинуть из головы компрометирующие образы.       Кажется, самое время подумать о том, как же Гермиона догадалась провернуть сегодняшнее безумство. Методично, с нездоровой педантичностью я выстраивал в шеренгу увиденные картинки, теперь находя объяснения большинству мелочей, которые совсем недавно казались мне раздражающими и не поддающимися пониманию. Объяснения всему тому, что сорвало мне крышу и подставило под угрозу исполнение задуманного этой скрытной девчонкой. И тот крошечный факт, что я не имел ни малейшего понятия о планах Грейнджер, совершенно меня не оправдывал.       Теперь мне были понятны и ее откровенный флирт с Уолшем, и их раздражающее хихиканье, и их поспешное уединение, и даже те откровенные ласки, которые я так скоропалительно прервал. Теперь я столкнулся с истиной, которую Гермиона доказала каждому: она на самом деле лучшая ученица. Во всем. Даже в таких сомнительных делах, которые ей пришлось провернуть, чтобы заполучить желаемое.       Выдох.       Ладно, с этим я вроде бы разобрался. Можно еще раз выдохнуть с облегчением — подсмотренное не было неожиданным всплеском женских гормонов. Это был хорошо продуманный план.       Отлично. Вот только… как Гермиона вышла на этого гребаного Уолша?! Как она догадалась, что под личиной несуразного, слегка рассеянного ирландца скрывается монстр?! Ведь Бартл Уолш даже не значился в списке Аврората. Да и на первой запланированной встрече его не было. Хотя… может, я его не заметил, потому что был сосредоточен на другом?!       Взгляд устремился к темному небосводу, по которому размытыми тенями скользили отражающиеся от огромного города огни миллиарда светильников.       Как…. Когда она это поняла? И как я пропустил такой важный факт?!       Упершись взглядом в особенно яркое светило на темном небосклоне, я с легким прищуром следил за едва уловимой пульсацией размытых, светло-желтых контуров. Нет смысла перемалывать все это. Нет смысла вникать в запутанные ходы Гермионы: как и каким образом она все спланировала. Ведь главное — это результат. А он… у меня в руках.       Непроизвольно облизнув губы, я на автомате посмотрел вниз, параллельно ослабляя хватку правой ладони, — взгляд заскользил по синему изгибу кулона. Губы сжались в узкую полоску, а из ноздрей вышел шумный поток воздуха… А ведь если за всем описанным ранее безумством, и правда, стоит Бартл Уолш, то это вызывает намного больше вопросов, чем ответов. И все эти вопросы так или иначе связаны с Нарциссой. А о ней мне хотелось думать меньше всего на свете.       Стараясь абстрагироваться от шквала вопросов, подозрений и обвинений, кружащихся вокруг образа законной супруги, я резко развернулся спиной к огням столицы и в упор посмотрел на чернеющие стены нашего с Грейнджер убежища.       Да, знаю… я должен был сейчас же отправиться в Мунго и провести сложнейший обряд с Драко, пока у меня опять не отобрали все добытые реликвии для тщательного описания, но это означало оставить в одиночестве обиженную девушку, скрывающуюся в недрах магловского домишка, и подвести жирную черту под всем тем, что между нами случилось в этом городе. Да и в стенах родного Министерства.       Я рассеянно осмотрел темнеющие глазницы окон, взвешивая все «за» и «против», и… вместо того, чтобы покинуть Гермиону, тут же тихо прошмыгнул в дом, плотно прикрывая за собой дверь. Я так и не смог уйти — ноги не желали двигаться, да и где-то в левой половине грудной клетки нещадно кололо. Нет, я не уйду без Грейнджер. Завтра мы вместе вернемся в Англию. Один день, точнее, несколько часов уж точно не сыграют никакой роли для моих грандиозных планов. Мне ведь тоже нужно хоть немного отдохнуть.       Окончательно притупив этим заявлением отцовские чувства, я ловко скинул с напряженных плеч пиджак и, отбросив его на спинку дивана, тихо прошел на кухню. Еще никогда я не глотал прохладную воду с такой жадностью. А я даже не заметил, когда моему организму потребовался этот поток жизненно важной субстанции. Ледяная жидкость проталкивалась в напряженное горло, обволакивая пересохшие слизистые и принося с собой восхитительное чувство удовлетворения.       Вернув на полку кружку, я вернулся в гостиную и, застыв посреди комнаты, с растерянностью уставился на закрытую дверь единственной спальни. Интересно, Гермиона уже спит? Ммм… я же могу зайти в спальню? Или лучше устроиться на диване?       Взгляд невольно метнулся в сторону внушительной мебели, занимающей почетное место в гостиной. В голове замелькали образы предстоящей ночи в компании этого друга: придется скрутиться в три погибели, чтобы поместиться на сидении, а это сулило не самые приятные последствия утром. Поэтому тщательно взвесив все плюсы и минусы, я пришел к выводу, что ночевка на диване ниже моего аристократического достоинства. К тому же, думаю, Гермиона уже давным-давно спит, так что о моем присутствии узнает только утром. А к тому времени ее агрессия спадет — думаю, Грейнджер не будет устраивать на рассвете сцены оскорбленного достоинства. Ну, а если придется поговорить и вернуться к недавнему инциденту, то… так и быть, я извинюсь. А потом мы вместе отправимся на Родину с одержанной триумфальной победой.       Воодушевившись вырисовавшимся планом, стараясь не шуметь, я аккуратно, затаив дыхание, надавил на ручку двери и проскользнул в спальню, освещенную приглушенным светом уличных фонарей.       Лежащую на кровати женскую фигуру я увидел сразу — на какую-то ничтожную секунду мне показалось, будто Гермиона вздрогнула, но, судя по тому, что девчонка так и не устроила сцену праведного гнева, приказав мне убраться куда подальше, я пришел к выводу, что Грейнджер все-таки находится во власти сна, а иллюзия движения — это не более чем моя разыгравшаяся фантазия и обманка приглушенного света.       Прекрасно.       Выждав парочку секунд и не встретив отпора, я чуть ли не на цыпочках — только чтобы не разбудить Гермиону, — пробрался в ванную. И только оказавшись в крохотном помещении, выложенном разноцветным кафелем, смог облегченно выдохнуть. Ловко ослабив манжеты, подарив этим действием своим запястьям небывалое чувство легкости, я принялся неспешно расстегивать пуговицы на груди.       Взгляд на автомате блуждал по настенной плитке, забрызганной крохотными капельками воды. Похоже, Гермиона тоже не отказала себе в удовольствии смыть с тела усталость бесконечного дня. Усмехнувшись этому, казалось бы, совершенно естественному открытию, я посмотрел ниже, непроизвольно натыкаясь взглядом на белоснежную керамику ванной. У ободка сливного отверстия мне почудилось, будто я увидел какой-то ржавый развод, подозрительно похожий на…       Кажется, в этот момент я на собственной шкуре испытал, что значит громогласная фраза «в жилах застыла кровь».       Моргнув, будто это могло помочь избавиться от вида подозрительного пятна, я продолжил судорожно размышлять: нет, не может быть. Откуда здесь взяться крови? Конечно, это опять игра моей разбушевавшейся фантазии!       Уверяя себя, будто то, что я вижу, — это всего лишь въевшаяся в керамику ржавчина от металлического ободка, я вцепился ладонью в серебристый вентиль и крутанул его до конца. Вырвавшийся из отверстий шумный поток моментально стер красно-оранжевый развод.       Черт. Это плохо. Очень-очень плохо.       Беспокойство усилилось в тысячу раз. Что-то не так…       Судорожно втягивая в ноздри спертый, жаркий воздух, я все еще крепко удерживал в ладони вентиль, а взгляд бесцельно блуждал по плотному переплетению струек, рвущихся из серебристого крана. А перед глазами мелькали картинки, которым я, по собственной глупости, сразу не придал никакого значения.       Рваное, судорожное дыхание Гермионы после трансгрессии. Шаткая, немного неуверенная походка. Мертвецки бледная кожа. Маленькие капельки ледяного пота на женском лбе. Болезненный вскрик в том чертовом кабинете за несколько секунд до перемещения.       Но если мои подозрения верны, я же должен был заметить рану! Мы же находились в непосредственной близости! Мы же…       Услужливая память подбросила точеный силуэт полюбившейся девчонки. Платье. На ней было темное платье! Гребаная темная ткань! На такой материи не сразу увидишь расползающееся алое пятно! Твою…       Не задумываясь, я крутанул вентиль, обрывая бурлящее течение, и со всех ног рванул в спальню. Теперь я даже не пытался передвигаться бесшумно — мне хотелось как можно скорее подтвердить или опровергнуть свои догадки. И если где-то в подсознании и промелькнула неприятная мысль, каким же идиотом я себя выставлю, если я все-таки ошибся, то нарастающее беспокойство задушило эти размышления в зачатке.       На этот раз я не сомневался: мне не показалось — Гермиона не спит. Заметил, как девчонка сжалась и притаилась под натянутым до ушей одеялом. Если она хотела ввести меня в заблуждение и убедить, будто сейчас прибывает в объятиях наиприятнейшего сновидения, то… выдержки ее организма надолго не хватило.       Комнату резанул шумный булькающий звук, сменившийся надрывным, хриплым вдохом. Слишком коротким. Слишком быстрым. Обрывочным.       Как же я пропустил это всего несколько минут назад, когда пытался не нарушить ее сон? Вывод пришел незамедлительно: значит, в тот раз Гермиона тоже задерживала дыхание. Но сейчас ее легкие просто не смогли справиться с устроенным представлением — слишком большой временной промежуток.       Мне столько всего хотелось спросить — проорать во все горло, только чтобы заглушить панический ужас, забирающийся в сознание. Нужна ли ей помощь? Или эта гордячка уже справилась? Но тогда почему она так тяжело дышит? И насколько много Гермиона потеряла крови? Нужна ли…       — Гермиона, — растерянно начал я, пытаясь собрать крутящиеся на языке вопросы в одну масштабную фразу, но, решив не распыляться на бесполезные разговоры, я оборвал себя на полуслове и, сократив расстояние до минимума, низко склонился над девушкой, попутно щелкая выключателем прикроватной лампы. Заметил, как в ответ на учиненное безобразие плотнее сжались женские веки; как Грейнджер с надрывным всхлипом попыталась отвернуться, но ее сил хватил только на то, чтобы изогнуть шею и уткнуться носом в измятую подушку.       — Не надо… — приглушенный хрип полоснул по барабанным перепонкам похлеще самого громкого и безумного крика.       Где-то внутри поднялись волны такого нехарактерного моей персоне сострадания. Нечто похожее я испытывал в те минуты, когда наблюдал за мучениями Драко на узкой больничной койке.       Приглушенные лучи ночника резанули по глазам, но в отличие от Гермионы, мои рецепторы еще не отвыкли от освещения ванной, поэтому я без лишних задержек ухватился за край одеяла и одним махом рванул в сторону тяжелую ткань. Я видел, как неприлично хрупкие руки взметнулись вверх; видел, как изящные пальцы попытались отыскать и вцепиться в край ускользающего одеяла. От меня не скрылась излишняя бледность, я бы даже добавил, полупрозрачность девичьей кожи — сейчас она отдавала пугающей синевой, и я с легкостью мог проследить ход любого сосуда и напряженность каждого сухожилия.       — Не надо… — усилившийся по амплитуде сип вытащил из наблюдений, а лихорадочно блестящие глаза, в подобном освещении пугающие своей глубиной, осознанно посмотрели мне в душу.       Не надо?! Ну, уж нет, Грейнджер!       — Не дергайся! — раздраженно шикнул я, сбрасывая одеяло, лишая девушку последней надежды на победу в этой крохотной борьбе.       — Уйди, — Гермиона тотчас обвила себя руками, явно пытаясь укрыться от моего пытливого взгляда.       — Уже разбежался, — прошипел я сквозь крепко стиснутые зубы — ведь именно в этот момент я наконец-то разобрал, что пытается скрыть эта умалишенная.       Тонкая грудная клетка была исчерченна неровными мотками бинта, правая ладонь покоилась где-то между простыней и девичьим телом, а левая прижималась к участку немного ниже ребер. Но Гермиона уже ничего не могла скрыть. Ведь там… прямо под девичьей ладонью медленно, но неумолимо проступало яркое алое пятно.       Блять. Блять! Блять!       Честно? В голове не было ничего, кроме довольно разнообразной матерщины, готовой вот-вот сорваться с кончика моего аристократического языка. Но кроме этой пикантной и весьма непристойной брани, меня не покидала здравая мысль: что бы там ни было, вначале нужно осмотреть рану. А для этого необходимо избавиться от пропитанных кровью бинтов.       Полный решимости я сжал тонкие запястья и, потянув в стороны женские руки, неожиданно встретил сопротивление.       — Не надо! — пискнула девушка, с шипением изворачиваясь на простынях в кольце моих занятых делом рук.       Эта женщина совсем из ума выжила?!       Сдавленно выругавшись, я с чрезмерной силой надавил на девичьи кости, полностью подавляя этот идиотский бунт.       — Грейнджер, закрой рот! — шумно дыша от обуревающего раздражения, я трясущимися пальцами разматывал бинт, с яростью надрывая тонкие нити, при этом стараясь не вслушиваться в непрерывный женский скулеж.       Последнее движение ходящих ходуном ладоней — и я отбросил в сторону мокрый, напрочь испорченный перевязочный материал. Сказать по правде, я не был сведущ в примочках колдомедиков, но даже такой неуч как я понимал: рваная рана с неровными краями, из которой активно сочилась ярко-алая кровь с какими-то подозрительными, зловонными сгустками — не очень хороший прогностический признак. Вот сейчас я очень пожалел, что я не Северус Снейп. Он-то точно не сидел бы с открытым ртом, а уже начал бы оказывать помощь. А вот я толком не знал, что нужно делать, поэтому моя беспомощность вылилась в новый приступ агрессии, направленный на сжавшуюся на простынях девушку.       — Грейнджер, ты идиотка?! — пытаясь завуалировать под маской ярости подступающую панику, проорал я. — Нельзя было сразу сказать, что тебя ранили?!       Как будто от этого знания в голове сразу бы появилась нужная последовательность действий.       Так, думай, идиот, думай! Напрягай чистокровные извилины! Вспоминай гребаные годы тесного общения с лучшим зельеваром Англии!       Выдох.       Вдох.       Если мне не изменяет память, самым хорошим средством для заживления ран является настойка…       И без того обрывочные размышления были прерваны:       — А тебе какое дело?! — ощерилась Грейнджер, пытаясь перевернуться на другой бок и скрыться от моего пристального внимания. — Я сказала тебе: больше никогда ко мне не подходи! — хрипловатый голос сорвался, приобретая истеричные интонации, но мне некогда было разбираться с этим актом вполне объяснимой агрессии, потому что в мозгу всплыло нужное название.       Настойка бадьяна!       — Хватит быть такой гордячкой, — уже намного спокойнее проговорил я, возвращая себе душевное равновесие. Легко поднявшись на ноги, я быстро прошел к трюмо, на котором лежала хорошо знакомая трехмерная сумочка запасливой ассистентки. Ухватившись за золотистую цепочку, я вернулся со своей ношей к Гермионе и продолжил: — А если неприятно со мной связываться и так тяжело признать, что тебе нужна помощь, то… почему бы Вам, мисс Грейнджер, не воспользоваться ранозаживляющим зельем? — ладонь уже шарила в глубине сумочки, пытаясь отыскать холодную грань пузырька. — Сама же говорила, что в твоих запасах есть все необходимое!       Я ожидал услышать в ответ очередную порцию пререканий, но… Гермиона молчала. Я даже оторвался от своего занятия и с беспокойством посмотрел на притихшую девушку: может, сознание уже покинуло ее? С такой кровопотерей это было весьма ожидаемо.       На этот раз я не встретился взглядом с карей бездной — тонкая кожа век надежно скрывала от меня переливающиеся болезненным блеском глаза. Но Гермиона была в сознании — я понял это по болезненной гримасе на бледном лице; по тому, как обреченно дернулись искусанные, покрытые кровавыми корками губы.       — Я разбила… — прерывистый выдох.       — Что? — не до конца понимая, о чем она говорит, переспросил я, выуживая из недр какой-то пузырек. Черт, это восстанавливающее зелье! А где…       — Я разбила, — хрипло повторила девушка — я заметил, с каким трудом дернулись пушистые ресницы.       Огромные глаза превратились в узкие щелки, из наружных уголков которых потекли крохотные слезинки.       — Больно… — сипло выдохнула девушка, надрывно сглатывая, и вновь закрыла глаза.       К моему ужасу гримаса боли начала сменяться чем-то, подозрительно похожим на умиротворение, а дыхание все больше походило на предсмертную агонию тяжело болеющего человека.       Вот когда мое сердце сковал ужас. Нет! Не смей! Сейчас мы все исправим! Нет!       В отчаянии перевернув сумочку вверх дном, я принялся вытряхивать на пол ее разношерстное содержимое, искренне надеясь отыскать нужное лекарство.       — Гермиона, где настойка бадьяна?! — не рассчитывая получить ответ, прокричал я, только чтобы не было этой гнетущей тишины, прерываемой до чертиков пугающим дыханием угасающей женщины.       — Я ее разбила… — тихий всхлип. — Я случайно… правда… — она вновь посмотрела на меня осознанным взглядом, а потом… неожиданно закатила глаза. Никогда еще вид беловатой склеры не был таким пугающим.       Отрезвленный, я моментально прекратил трясти женскую сумочку, хотя пальцы все еще сжимали блестящую материю.       — Значит, придется немного поколдовать, — выдохнул я, понимая, что другого выхода нет. Соскочить не удастся.       Конечно, где-то внутри появилась соблазнительная мысль тотчас схватить Гермиону и перенестись в Мунго — уж там-то ей окажут квалифицированную помощь! Вот только… девушка уже и так перенесла три трансгрессии с подобными ранами. Еще три неизбежных перемещения в ее состоянии могут стать последними. Черт, как же все не вовремя!       Руки предательски дрожали, пока я вытаскивал из внутреннего кармана палочку. Обхватив узкое древко под серебряным набалдашником, я зажмурился, отсчитывая пять ударов собственного сердца. Так, нужно срочно сосредоточиться. Да, раньше я не оказывал подобную помощь, потому что в моем распоряжении всегда были вышколенные домовики и самые лучшие колдомедики, но иногда даже мне приходилось краем глаза наблюдать за их действиями, ведь Малфой-Мэнор долгое время был своеобразным пристанищем Темного Лорда и его ручных собачек.       Язык жгло от выуженных из подсознания сочетаний слов и звуков. Я знаю это гребаное заклятие! Я много раз видел, как Снейп залечивал последствия режущего проклятия! Так что… я смогу! Я не дам этой несносной, гордой… любимой идиотке испустить свой чертовый дух!       Распахнув глаза, я преодолел разделяющее нас расстояние, мысленно готовясь к длительному сеансу не самой простой магии. Застыв у изголовья кровати, я с нахлынувшей нежностью осмотрел заострившиеся черты юного, слегка посеревшего из-за кровопотери лица и, прежде чем начать колдовать, ласково убрал прилипшие к влажной коже потемневшие прядки. Кончик пальца скользнул по точеной скуле — и я отстранился. Ловко перебросив трость из левой ладони в правую, крепче сжал пальцы на теплом древке и… сделал первый уверенный пас.       С каждым движением руки и мелодичным звучанием собственного голоса я с радостью замечал, как края безнадежной раны стягиваются воедино и превращаются в яркий, безобразный рубец, постепенно тускнеющий вплоть до узкой розоватой отметины. Параллельно я пытался прислушиваться к дыханию девушки, но быстро сообразил, что такое распыление внимания лишает меня сосредоточенности.       Хм… вроде бы все… И я резко убрал руку со смутным ощущением, будто я делаю что-то неверное.       Так и оказалось.       Мгновение — и едва заметная полоса вновь налилась багровым цветом, а недавно зарубцевавшиеся края раны разошлись, выпуская наружу пульсирующий поток алой крови.       Твою мать!       Только в этот момент я сообразил, где совершил ошибку. Черт, Снейп же говорил, что подобный сеанс исцеления нужно заканчивать особым пассом. И как я это упустил?!       Пришлось начинать все по новой.       Время смазалось: я совершенно потерял представление о том, сколько минут или часов потратил на свои действия. Понимал только, что стараюсь сделать каждое движение кистью аккуратным, точным и целенаправленным.       На этот раз я завершил кропотливую работу по всем правилам.       И только когда я позволил себе выпрямиться и расслабить напряженные мышцы, я осознал, что темнота дальней части комнаты уже не такая непроглядная. Теперь она приобрела сероватый оттенок. Взгляд скользнул в сторону серовато-синего небосклона по ту сторону оконного стекла. Значит, эта бесконечная ночь перевалила за середину. Еще несколько часов — и наступит рассвет. Адреналин после недавнего потрясения еще не полностью выветрился из организма, поэтому я все еще не ощущал усталости.       С чувством выполненного долга я посмотрел на Гермиону. Мельком осмотрел заострившиеся, но все равно прекрасные черты миловидного лица, задержался на равномерно вздымающейся полной груди и теперь с двойным вниманием рассмотрел розовеющий на нежной коже рубец, стараясь не обращать внимания на алеющие простыни. Внутри поднималась волна удовлетворения: я все сделал хорошо. Опасность миновала. Перед глазами промелькнул образ черноволосого мужчины, уверенно делающего пасс над задыхающейся в агонии безликой жертвой. Да уж… сегодня Снейп мог бы гордиться моими действиями, ведь все что я совершил — это только благодаря ему. Благодаря тому, что он очень часто задерживался в Малфой-Мэноре под предлогом подобной помощи после очередных стычек.       Я знал, что сейчас по моему лицу расплывалась ехидная, неприятная ухмылка.       В те ночи Нарцисса никогда не ночевала в своих покоях. Тогда меня это бесило и раздражало до безумия, а сейчас… я даже был благодарен этим двум за те давние представления. Зато сегодня я смог спасти Гермиону, иначе так и стоял бы с раскрытым ртом над ее угасающим телом: скорее всего я бы просто перенес ее в Мунго, но это превратило бы и без того немаленькую рану в кровавый, бурлящий поток разорванных мышц и сухожилий. А так… я вполне прилично справился. Так что есть и свои, вполне ощутимые плюсы того, что профессор Снейп регулярно трахал мою верную женушку.       Мотнув головой, я вырвался из воспоминаний, вновь даря все свое внимание Гермионе. Еще раз убедившись, что свежий рубец не собирается расходиться, я поднял с пола скомканное одеяло. Но перед тем как укрыть им обнаженное тело, все-таки опомнился и произнес очищающее заклятие, придавшее простыням и наволочке первозданную свежесть. Вот теперь можно было подумать и о себе…       — Пить… — этот хрип прозвучал так тихо, что в первое мгновение показалось, будто это очередная игра моего уставшего воображения.       Замерев, боясь даже вдохнуть громче положенного, я во все глаза смотрел на юное лицо. Веки по-прежнему были плотно сомкнуты, но вот искусанные губы едва уловимо пришли в движение, заставляя вырваться на поверхность теплый поток воздуха и очередной тихий всхлип:       — Пить…       — Сейчас, малышка. Я… сейчас, — выдохнул я, быстро сообразив, что от меня требуется.       Я метнулся на кухню, быстро откручивая синий вентиль и, поставив под бурлящий поток высокий стакан, попытался сжато проанализировать ситуацию. Гермиона потеряла очень много крови. Да, рану я залатал, но организм находится на критической отметке своих сил. Конечно, организм молодой девчонки еще очень крепок, но у всего есть предел. Так что нужно сейчас же покопаться в недрах пресловутой сумочки: восстанавливающее зелье я видел — это точно, надеюсь, кроветворное там тоже имеется, и Гермиона не разбила его заодно с настойкой бадьяна.       Вернувшись в комнату, я обратил внимание на то, как меж потрескавшихся губ пробежался кончик языка — кажется, организм девушки рефлекторно пытался найти хоть какой-нибудь источник влаги, но сухие слизистые рта оказались не самой удачной идеей.       Так, сперва помогу утолить Гермионе жажду, а потом займусь поиском дополнительных зелий.       Просунув ладонь под женский затылок, я надавил на ее голову, приподнимая, а второй приставил к губам прозрачную грань стакана, наклоняя сосуд, помогая девушке получить долгожданную воду. Первый жадный глоток оказался слишком большим — Гермиона издала булькающий звук и тут же зашлась надрывным кашлем, заставляющим вырваться из приоткрытого рта струйки излишней, полившейся не в то горло жидкости.       — Откашляйся, давай, — подбадривающе проговорил я, еще сильнее приподнимая девушке голову.       Я не был уверен, что Грейнджер воспринимает мои слова, но… так было и самому проще справляться с очередным незапланированным испытанием, вышедшим за пределы моего комфорта.       — Пей, — когда ее наконец-то перестал мучить кашлевой рефлекс, громче проговорил я, вкладывая в голос приказные интонации. — Давай, нужно пить.       Последующие глотки были намного аккуратнее, но все равно излишки влаги стекали по девичьему подбородку узкими струйками. Когда совместными усилиями стакан был опустошен, я с навалившейся теплотой склонился к девушке, подмечая, что ее дыхание вновь участилось, и легонько коснулся губами сухого лба, интуитивно страшась своих ощущений. И жаркая, пылающая сотнями невидимых искорок кожа стала для меня очередным толчком для бурной деятельности.       — Я сейчас, — зачем-то выдавил я из себя и метнулся в ванную комнату. Схватив с крючков полотенца, я поспешил намочить их под потоком ледяной воды и тут же вернулся в комнату, ставшую лазаретом.       Последующие несколько часов превратились в смазанное пятно моих однообразных, лихорадочных действий: то и дело смачивая полотенце, я водружал его на пылающий девичий лоб в то время, как вторым обтирал сухую кожу щек, шеи, ключиц, груди, подмышек и живота — ниже я так и не опустился, оставляя край одеяла где-то на уровне округлых бедер. Я то и дело бегал за водой и чуть ли не насильно вливал очередную порцию жидкости в обезвоженную девушку. Потом пришлось разбавить эти процедуры вынужденными глотками не самых вкусных зелий, которые я все-таки отыскал в пресловутой сумочке. В тот момент, когда первая жидкость протолкнулась в спазмированное горло, я молил всех Богов, чтобы она на самом деле оказалась кроветворным снадобьем, а не каким-нибудь хитроумным ядом. Восстанавливающее зелье я узнал безошибочно — уж чем-чем, а им я пользовался тысячу раз. С жаропонижающим тоже особых проблем не возникло…       Краем уставшего сознания я понимал: с меня самого уже сходило пять потов. Мельком глянув на себя в зеркало во время очередного похода в ванную, я ужаснулся. Так я выглядел разве что в конце войны, когда был окончательно измучен бесконечными пытками и издевками Темного Лорда, который так и не смог простить того, что мое семейство не попыталось отыскать его и помочь господину воскреснуть намного раньше. Белоснежные пряди превратились в сероватую, влажную массу; лицо приобрело пугающий оттенок; на скулах разливался лихорадочный румянец; не до конца расстегнутая рубашка была насквозь пропитана потом и брызгами льющейся из крана воды; а на некогда белоснежных рукавах отчетливо просматривались желтовато-красные разводы запекшейся крови.       Не знаю, сколько еще я бы продержался во вменяемом состоянии — комнату прорезали первые розоватые лучи, а на веки начала предательски наваливаться сонливость и желание отдохнуть. Хоть на одну крошечную секунду. Просто закрыть глаза, чтобы хоть немного снять напряжение пережитой бессонной ночи.       Именно тогда длинные ресницы наконец-то вздрогнули, и Гермиона посмотрела на меня своими глубокими и… черт возьми!.. абсолютно ясными глазами.       — Люциус… — с явным трудом выдавив из себя это обращение, прошептала девушка. Я так обрадовался, что она пришла в себя, что не сразу сообразил, что девушке не следовало бы так напрягаться. Опомнился только в тот момент, когда услышал судорожный выдох и обратил внимание на хаотичное движение грудной клетки — она явно что-то хотела добавить…        — Молчи! — я выкрикнул этот приказ, но, почувствовав себя немного неуютно от подобной резкости, склонился к девушке и уже намного мягче проговорил, пытаясь пояснить причину недавней грубости: — Тебе нужно отдохнуть.       Тонкая рука взметнулась вверх — и я вздрогнул от неожиданного прикосновения влажных, прохладных пальцев.        — Спасибо тебе, — бережно скользнув кончиками пальцев по моей щеке, с улыбкой прошептала Гермиона и… закрыла глаза. Изящная рука упала вниз, устраиваясь поперек обнаженного живота.       На этот раз отключка Гермионы не отозвалась в моем сердце паникой. Я с теплотой наблюдал за ее расслабляющимся лицом и с облегчением и радостью прислушивался к вполне здоровому дыханию. Вот теперь я не сомневался, что жизни и здоровью моей девочки ничто не угрожает.       Поддавшись нахлынувшим чувствам, я медленно провел кончиками пальцев по аккуратному овалу любимого лица, останавливаясь на плавном изгибе нежной шеи, и низко склонился к Гермионе, чуть ли не вдавливая в матрас своей грудной клеткой ее худенькое тело, и, обняв хрупкие плечи, на грани слышимости проговорил:       — Как же ты меня сегодня напугала.       Я наконец-то отстранился от Грейнджер и довольно легко поднялся на ноги, попутно скидывая с себя окровавленную, пропитанную потом рубашку. Вслед за сероватым хлопком в общую кучу белья последовали брюки. Вселенская усталость сковывала каждую мышцу, не позволяя быстро двигаться. Впрочем, в данный момент мне не нужно было никуда спешить.       Я так и не сходил в душ, решив обойтись очищающим заклятием. Конечно, оно не давало того упоительного ощущения чистоты и расслабленности, которое дарили теплые, успокаивающие потоки воды, но, по крайней мере, помогло избавиться от неприятных запахов и запекшихся разводов крови. Я не хотел признаваться даже себе: как бы ни была теперь здорова Гермиона, мне все равно было страшно оставлять ее одну. Даже на пару секунд. Лучше немного перестраховаться и быть рядом.       Гермиона тихо выдохнула и перевернулась на бок, оказываясь спиной к центру кровати, и смешно уткнулась носом в изгиб локтя. Хмыкнув, я откинул в сторону свободный край совместного одеяла и поднырнул под теплую ткань. И тут же устроился позади Грейнджер, обвивая рукой тонкую талию, и прижался грудью к ее обнаженной спине. Помедлив, я все-таки не отказал себе в удовольствии коснуться мягким поцелуем ее виска.       — Я люблю тебя, Гермиона, — я знал, что и на этот раз она не услышит это позорное признание. И мысленно благодарил Кингсли и всю эту идиотскую операцию за то, что у меня есть еще одна возможность для этого однобокого выражения собственных чувств.       В комнате уже стало совсем светло и только теперь, не отвлекаясь больше на серьезные раны, я смог рассмотреть в деталях открытую моему взору часть юного лица и… обратить внимание на яркий след на правой щеке, имеющему подозрительную схожесть с моей ладонью. Все-таки я совершенно не рассчитал силу.       Будто это могло помочь избавиться от позорного проявления моей ревности, я ласково очертил кончиком указательного пальца девичью щеку — Гермиона даже не пошевелилась, а ее дыхание осталось равномерным. И это позволило мне продолжить аккуратные ласки. И только когда моя ладонь скользнула по более чувствительной коже девичьей шеи, Гермиона ощутимо дернулась и что-то неразборчиво прошептала. Но она так и не вынырнула из сновидения. И это позволило мне облегченно выдохнуть. Слегка отстранившись от нее, я негромко проговорил:       — Прости меня, малышка. Я вел себя как последний идиот.       Я знал, что завтра вряд ли повторю эти слова — завтра, когда она будет в сознании. Гордость не позволит.       Я с облегчением опустил голову на примятую подушку, еще теснее обхватывая рукой женскую талию, уже через мгновение ощущая, как меня засасывает в воронку навалившейся усталости…       И где-то на грани умиротворяющего сна пришло осознание: впервые мы с Гермионой засыпали в одной постели просто так — без предварительного сеанса жаркого, развратного секса. И черт возьми! Несмотря на это пикантное обстоятельство и недавно пережитое потрясение, мне было… невероятно хорошо.