Совсем не детская сказка

      Гермиона методично собирала вещи: тонкие пальцы аккуратно разглаживали каждую складочку на юбках и брюках; складывали по шву рубашки и блузки, с излишней осторожностью помещали бьющиеся скляночки и флакончики на дно безмерной сумочки; смахивали с любимых книг невидимые пылинки. Но мысленно Грейнджер была далека отсюда.       Рано утром Гермиона написала письмо Кингсли, к которому приложила заявление об увольнении. Больше она не вернется в эти безжизненные стены, в которых день за днем придется сталкиваться с человеком, из-за которого она все-таки решилась на грандиозные перемены. Вот только… никому они не нужны.       Гермиона тяжело сглотнула и с раздражением зарылась ладонью в копну пушистых волос, которые до сих пор не удосужилась перехватить резинкой, и напомнила себе о том, что… это все нужно было ей. И только ей. Она приняла верное решение. Ведь даже если бы она пошла сегодня с Уизли под венец, через несколько лет этот брак развалился бы на мелкие крошки. А это было бы еще больнее.       И теперь Гермиона пыталась заставить себя расправить плечи и… пусть и с несколько вымученной улыбкой, но смотреть в ближайшее будущее.       Нужно было с чего-то начать новый виток жизни.       Грейнджер решила поступить, как и большинство героинь мыльных опер, обожаемых погрязшими в депрессии женщинами. Так что для начала она уйдет из этого дома, стены которого будто невидимыми тисками сжимали ее виски. И, минуя съем новой квартирки где-нибудь на окраине Лондона, отправится в путешествие. Поездит по миру, выплачется в подушку, еще парочку раз напьется до беспамятства, прочитает тонну романтичных историй со счастливым концом, повоет на луну от горя, что ее сказка имела совершенно иной финал. А потом… будет смотреть на отдаленные перспективы.       Но даже сейчас Гермиона понимала, что в ее планах надежно будет присутствовать пункт по возобновлению учебы в медицинской академии. Все-таки именно к этому делу у нее лежала душа еще с далекого четвертого курса.       От размышлений Грейнджер отвлек настойчивый стук в дверь.       Вздрогнув, девушка пару раз рассеянно моргнула и повернула голову на громкий раздражитель. Стук повторился, но… Гермиона с безразличным видом отвернулась и вернулась к сборам.       А смысл открывать? Чтобы увидеть толпу разъяренных родственников несостоявшегося мужа, которые теперь жаждут выразить свое недовольство?! Или чтобы выслушать размеренную речь Шеклболта, который всеми силами попытается удержать под своим крылом надежного сотрудника? Нет уж, увольте.       — Меня нет, — тихо, явно пытаясь отвлечь саму себя от нарастающего по амплитуде стука, шипела Гермиона, нарочно резкими движениями утрамбовывая пожитки.       — Грейнджер, немедленно открой дверь! — до безумия знакомый, низкий, обволакивающий голос, в котором сейчас так и слышалось раздражение, застал Гермиону врасплох. — Я знаю, что ты там! — широкая ладонь со всей дури приложилась к металлической поверхности входной двери.       Грейнджер продолжала рассеянно смотреть перед собой и не двигалась с места. Из ее рта не вырывалось ни единого звука — лишь пальцы крепче сжимались на плотной, шершавой ткани дамской сумочки.       — Грейнджер, если ты немедленно не откроешь эту гребаную дверь, я подожгу ее и выкурю тебя оттуда к чертовой матери! — губы Гермионы непроизвольно растянулись в идиотской улыбке — она даже попыталась представить себе реализацию этой угрозы — но вдруг девушке стало совсем не до смеха. Ноздри защекотала от настойчивого, нарастающего запаха тлеющего дерева…       — Я уже развожу огонь! — донеслось из-за стены.       В три шага добравшись до выхода, Грейнджер несколькими пассами дрожащей кисти сняла защитные чары и рванула на себя разделяющую их с Малфоем дверь.       — С ума сошел? — прошипела Гермиона.       О, у нее было много чего сказать этому самодовольному нахалу, на острие волшебной палочки которого мельтешил желтый язык пламени, как вдруг… неведомая сила толкнула ее внутрь дома, над которым буквально пару секунд назад нависла угроза превратиться в пепелище. И только через пару ударов собственного сердца до Грейнджер дошло, что это сделали его руки, которые теперь по-хозяйски прижимали ее к крепкому, поджарому телу мужчины. От этих прикосновений вдоль позвоночника уже разбегались тысячи пылающих искорок, заставляющие вспомнить о странном, пагубном, но невероятно приятном влиянии этого человека на нее. Но… так не честно! Она же поставила точку! Она же… просто обязана перешагнуть через эти три месяца и не оглядываться на человека, который ни за что не изменит своих привычек. А быть игрушкой в его сильных, жарких ладонях до ужаса больно…       — Не трогай меня! — выплюнула Грейнджер, изворачиваясь в мужских руках.       Проигнорировав ее выпад, Малфой крепче стиснул вырывающуюся девушку — так, что Гермионе стало тяжело дышать.       Стремясь избавиться от тисков, сдавливающих ребра, Грейнджер рефлекторно вскинула руку… Звук смачной оплеухи совпал с надрывным воплем:       — Не прикасайся ко мне!       Выругавшись сквозь сжавшиеся от боли и злости зубы, Малфой слегка ослабил хватку, но лишь для того, чтобы накрыть ладонями вздрагивающие женские плечи, и, толкнув сопротивляющееся тело к стене, вжать Грейнджер в твердую поверхность. Теперь ей будет крайне тяжело вырваться из его захвата.       Теперь Ей придется его выслушать.       Словно безвольная марионетка, Грейнджер с глухим стуком ударилась затылком о камень. Боль острыми иголочками рассыпалась от места удара во все стороны, надежно забираясь под кожу. Из карих глаз рефлекторно брызнули слезы. Пухлые губы приоткрылись, и девушка всеми силами попыталась заставить выдавить из спазмированного горла очередной протест, как вдруг… их накрыли жарким, влажным, безумным и таким необходимым ей поцелуем.       Таким необходимым им обоим.       Малфой с жадностью впивался в мягкие, податливые губы, то нагло, болезненно впиваясь зубами в тонкую кожицу, то игриво, нежно проводя кончиком языка по саднящей ранке, то нагло вторгаясь в глубину сладкого рта, в котором его тут же встречал юркий язычок и острые зубки.       Если бы только кто-нибудь знал, какое Люциус испытывал облегчение в этот момент. Она здесь — вот она, Грейнджер, в его ладонях! Он касается ее упругого, отзывчивого тела! Она его! Его! Хоть и пытается все еще этому противиться. Вот только Грейнджер забыла одну маленькую деталь. Он не Рон Уизли. Он Малфой. А Малфои всегда получают то, чего хотят.       Упругие пальцы пробрались между их телами и, пробежавшись вдоль напряженных мышц, обхватили тонкую шею, ощутимо сжимая и обездвиживая девушку, заставляя поднять глаза и наконец-то посмотреть на него. Тяжело дыша, пытаясь отвлечься от жарко пульсирующей крови, прилившей к паху, Малфой громко прорычал:       — Ты спрашивала, на что я готов пойти? — свободная ладонь пробралась во внутренний карман мантии, нащупывая край заверенного подписями пергамента.       — Люциус… — прошептала девушка, пытаясь сказать, что она ничего не желает слушать, но…       — Вот на что! — Малфой с поднявшейся на несколько градусов злостью ткнул документами Грейнджер в нос.       Строчки расплывались у нее перед глазами, так что девушка не сразу сообразила, что так настойчиво показывает Люциус, но наконец-то разрозненные символы начали складываться в целостный текст.       По нежным щекам с двойной силой заструились слезы, а исстрадавшееся сердце так и опалила волна почти детской радости, тесно сплетенной со взрослым недоверием.       — Я развелся, — хрипло проговорил Люциус — несмотря на все пережитое, несмотря на то, что в мире чистокровных магов развод считался чем-то невероятно позорным, Малфой словил себя на мысли, что… испытывает гордость.       Отбросив в сторону ценные бумаги, Люциус наконец-то ослабил хватку пальцев, все это время сжимающих лебединую шею. Низко склонившись, приблизив к любимому лицу свое лицо, мужчина тихо спросил:       — Теперь ты будешь со мной?       И вроде все должно было закончиться на этой радостной, прелестной, содранной со слащавых романов ноте. Она должна была тотчас броситься к нему на шею и, осыпая кроткими поцелуями любимое лицо, с радостным, томным придыханием ответить «да», но… тишину комнаты прорезал мягкий, с едва уловимой от недавнего удушья хрипотцой голосок       — Нет.       «Да».       Больше всего на свете Гермионе хотелось произнести именно это слово. Больше всего на свете ей хотелось обеими руками вцепиться в озвученное предложение, но… в напряженном сознании все еще витали свежие образы красивых, ухоженных женщин, которые неизменно оказывались рядом с Малфоем, а он… никогда не брезговал их обществом, по максимуму извлекая выгоду из их тесного контакта.       — Я не хочу этого, — соврала Гермиона, пытаясь заставить голос не дрожать. Получилось у нее это весьма паршивенько.       Непонимающе моргнув, Люциус уставился на Грейнджер так, будто до него никак не доходил смысл сказанного. Она… она отказала ему? Но…       Но…       Люциус не мигая смотрел в шоколадные глаза — на дне бездонных колодцев промелькнула такая боль и такой жаркий, притягательный огонек, что… у него тут же улетучились все сомнения. Неправда. Все, что Она произнесла, ложь. И сейчас он заставит ее в этом признаться! Иногда Грейнджер забывает, когда стоит перестать играть.       — Ах, не хочешь?! — серо-голубые глаза опасно сузились. — Отлично. Ну тогда сейчас ты мне с легкостью это докажешь, моя маленькая сучка! — последнее обращение было произнесено хриплым, насквозь пропитанным желанием голосом, от которого Грейнджер буквально затрясло.       — Я ничего не… — пискнула девушка, но сомкнувшиеся на щеках пальцы вынудили ее прерваться.       — Заткнись! — рыкнул Малфой, в очередной раз примеряя роль непреклонного, грубого хозяина — роль, которой эта сладкая девчонка не могла… да и не хотела сопротивляться. — Ты же сама напросилась, — ухмыльнулся Люциус, похотливо блеснув глазами.       Нарочно медленно склонившись к притихшей девушке, которая уже не на шутку распалилась начатой игрой, он легко скользнул кончиком шершавого языка по напрягшейся, покрывшейся мурашками коже шеи и на грани слышимости выдохнул:       — Так что… у меня просто нет выбора, конфетка.       Сильнее вжав в стену напряженное тело, Малфой с жадностью припал к раскрасневшимся, влажным губам, игнорируя узкие ладони, накрывшие его плечи, — жалкая попытка добиться освобождения.       Будто стараясь доказать несговорчивой девчонке, что она не может противиться его влиянию, Люциус неожиданно отстранился, но только для того, чтобы кончиком языка провести влажную, узкую полоску по подбородку, неумолимо приближаясь к чувствительной шее.       Впившиеся в ткань мантии пальцы слегка расслабились и неуверенно замерли, но… Грейнджер тут же встрепенулась и опять возобновила борьбу, пытаясь отпихнуть от себя неугомонного мужчину.       Правда, Малфой с легкостью подавил ее сопротивление, обездвиживая и продолжая свою упоительную игру. Прикусив упругие сухожилия напряженной шеи, мужчина скользнул ниже, находя кончиком языка уязвимую надключичную впадинку.       Гермиона громко, надрывно пискнула, непроизвольно зарываясь пальцами правой ладони в платиновые пряди любовника. Капитулируя…       Он слишком хорошо знал все уязвимые местечки этой девушки.       А Малфой вновь нашел маленькое ушко и, легонько прихватив зубами мочку, скользнул выше — только чтобы жарко прошептать:       — Давай, малышка, — негромкий, издевательский смешок. — Докажи мне, что тебе это не нужно. Покажи, как сильно ты этого не хочешь, — мужчина нарочно сделал акцент на окончании предложения.       — Не хочу! — Гермиона замотала головой из стороны в сторону — гриффиндорское упрямство, пережитое пару дней назад предательство и вымученное решение завершить непредвиденное безумство длиной в три месяца не позволяли девушке так просто признать свое поражение.       Но, казалось, Малфоя совершенно не задевала ее несговорчивость.       Молниеносно сбросив с себя мантию, под которой скрывалась любимая, сводящая ее с ума белоснежная рубашка, мужчина вновь нашел женские губы необузданной лаской. Подцепив края простой майки, Малфой решительно потянул вверх мягкую ткань, и Грейнджер сама, по собственному желанию, подняла руки вверх, позволяя освободить себя от этого элемента гардероба, лишь на секунду запутавшегося на хрупких девичьих кистях.       Нежно-розовый хлопок бесформенной лужицей растекся на полу, составляя неплохой дуэт с мужской мантией.       Малфой отодвинулся и нарочно ленивым, наигранно оценивающим взглядом прошелся по подтянутому, безупречному животу, задержался на соблазнительной округлости груди, прикрытой невесомой тканью простого бюстгальтера, и, вскинув голову, с наглой ухмылкой заглянул в разгоряченное личико любовницы.       У Гермионы возник непреодолимый соблазн прикрыться руками — наверное, она прекрасно знала, что такие действия не на шутку взбесят тяжело дышащего мужчину. Обнаженные руки дернулись, порываясь исполнить маленькое, абсурдное желание, но Малфой моментально разгадал ее намерения. Раздраженно рыкнув, Люциус сомкнул пальцы правой ладони на хрупкой шее, придавливая, перекрывая свободный поток кислорода и, натянув на лицо самую ехидную ухмылочку из своего арсенала, склонился чуточку вперед… Кончик указательного пальца свободной руки нарочито медленно прошелся по соблазнительной ложбинке, погладил отлично просматривающую округлость груди.       От этих касаний Гермиона затряслась как безумная — ее уже даже не беспокоила ладонь на шее, настолько девушка была поглощена жаркими спазмами между напряженных, плотно сжатых бедер.       Продолжая удерживать любовницу таким образом, пока пальцы второй руки медленно справлялись с пуговицами на мужской рубашке, Малфой возобновил их странный диалог:       — Давай… — и вновь этот сводящий с ума бархатный голос над самым ухом, — только ври очень убедительно, — издевательский смешок. — Так, чтобы я со спокойной душой ушел отсюда и больше никогда не вернулся, — в мужском голосе прослушивалась нескрываемая угроза.       Брякнув металлической пряжкой на ремне своих брюк, Малфой наконец-то освободил из удушающегося плена хрупкую шею и, пока Гермиона пыталась справиться с потоком кислорода, рванувшего в исстрадавшиеся легкие, целенаправленно ухватился пальцами за крохотную пуговку на женских джинсах. Справившись с первой преградой, он хмыкнул, будто предупреждая о том, что Грейнджер ждет дальше.       — Что же ты молчишь? Давай, говори, что ты этого не хочешь. Давай… ври.       — Не трогай меня! — упрямо пискнула Гермиона, но мужские пальцы уже ухватились за металлическую «собачку» и плавно потянули ее вниз, миллиметр за миллиметром освобождая белоснежный треугольник аккуратных трусиков.       — Не… — Грейнджер не успела еще раз выкрикнуть протест, потому что неожиданно мужская ладонь, ловко скользнув вдоль напряженного живота, оказалась у нее в трусиках, целенаправленно пробираясь между плотно сомкнутых бедер.       — Ммм… вот теперь я точно знаю, что ты этого не хочешь, — ухмыльнулся Малфой, с пошлым, хлюпающим звуков врываясь сразу двумя пальцами во влажную дырочку.       Гермиона засучила ногами, одновременно желая освободиться от своего мучителя и поглубже вогнать в себя эти удивительные, умелые пальцы. Сгибая коленки и подаваясь тазом вперед, девушка насаживалась на них, чувствуя, как вдоль позвоночника начинают разбегаться знакомые мурашки приближающегося оргазма.       — Да, малышка, вот так… — шептал Малфой, подстраиваясь под ее темп, ожесточенно двигая пальцами в бархатистой влажности, с удовольствием и внутренним восхищением всматриваясь в напряженное лицо. Грейнджер зажмурилась, полностью сосредотачиваясь на подкатывающих ощущениях, — до ее маленького, личного рая оставалось совсем немного. Вот… еще чуть-чуть! Да, вот так…       Кажется, последнюю фразу, она выкрикнула вслух, потому что Люциус с еще большим рвением задвигал в ней сведенными вместе фалангами.       Но стоило упругим, влажным стеночкам запульсировать, ознаменовывая, что вот-вот Гермиона получит желаемое, как… Малфой выскользнул из жаркой глубины и, очень-очень медленно проведя кончиками пальцев вдоль хлюпающей щелки, надавил на напряженный бугорочек клитора, вынуждая Грейнджер мучительно захныкать от неудовлетворенности. Их самая любимая, доводящая до сумасшествия игра. Но… тем насыщеннее и фееричнее финал.       — Не останавливайся! — взвыла девушка и, вцепившись пальцами в отвороты расстегнутой рубашки, притянула к себе ухмыляющегося мужчину, который на секунду даже попытался сопротивляться ее инициативе.       Пока любовники вновь сплетались в безумном поцелуе, они в четыре руки справлялись с ширинкой на мужских брюках, сложившихся гармошкой вдоль крепких голеней и хлопковой тканью боксеров, застрявших где-то на середине его бедер. Вздыбленный пенис тут же уперся в обнаженный живот стонущей девушки.       Освободившись от влажного плена мужских губ, Грейнджер накрыла ладонями плечи Малфоя и резко оттолкнула его от себя. Потеряв равновесие, Люциусу пришлось отступить на шаг… Этого оказалось достаточно, чтобы девчонка, эротично прогнувшись в пояснице, нагнулась вперед и… с легким чмоканьем обхватила мягкими губами напряженную головку, на вершине которой уже проступила капелька семени. Шумно выдохнув, Гермиона подалась еще ниже, буквально заглатывая упругий член по самые яйца.       — Блять, Грейнджер… как я соскучился по твоей глубокой глотке, — прохрипел Люциус, накрывая сразу двумя ладонями ее затылок, подаваясь бедрами вперед, ужесточая и без того плотное переплетение их плоти.       Понимая, что его может не хватить надолго, если Гермиона будет продолжать с таким упоением это безобразие, Малфой зарылся пальцами в кучерявые пряди и рванул голову любовницы вверх. Член выскользнул из раскрывшегося ротика и мазанул по подбородку хорошенько смазанной ее же слюной головкой.       Заставив девушку вновь принять вертикальное положение, Люциус, с трудом переводя дыхание, прошептал:       — Ну, так что… теперь ты согласна быть со мной? — наверное, ему все-таки очень хотелось услышать утвердительный ответ. И плевать, что все их действия говорят об этом. Иногда нам жизненно необходимо услышать это чертовое «да», которое может управлять нашими судьбами…       — Нет, — отрицательно покачала головой Грейнджер, быстро возвращая себе способность доводить этого мужчину до белого каленья.       — По-хорошему, значит, не хочешь? — прошипел Малфой, которого где-то там, глубоко внутри, болезненно кольнуло из-за второго за вечер отказа. — Тогда… я выбью из тебя это согласие, — мужчина ожесточенно стягивал со стройных ног податливый стрейч. — Вытрахаю его из тебя! — злобно, устрашающе прорычал мужчина, отбрасывая в сторону скомканные джинсы и оттягивая тонкую резиночку трусиков. Рывок — и треск разрываемых нитей совпал с болезненным вдавливанием внутренних швов в нежнейшую плоть.       Не дав Гермионе опомниться, Люциус подхватил девушку под колени, накрывая ладонями округлые бедра и впиваясь кончиками пальцев в упругие ягодицы, лишая равновесия, вынуждая ее обхватить руками его шею, только чтобы удержаться, и, вновь вдавив Гермиону в стену, на секунду замер, пытаясь приспособиться к выбранной позе.       Понимая, что мучительная для них обоих пауза затянулась, Грейнджер, продолжая обнимать Люциуса за шею одной рукой, скользнула свободной ладонью вниз, пробираясь между их телами. Обхватив упругий, твердый член, она сама направила его в себя, приставляя головку к влажной дырочке. И Малфой тут же грубо подался вперед, сильнее вдавливая любовницу в стену, и с пошлым шлепком ворвался в податливое тело. Не позволяя себе насладиться протяжным стоном-вскриком любимой женщины, мужчина тут же задал умопомрачительный темп, терзая ее тело жесткими толчками.       — Значит, ты все еще будешь утверждать, что не хочешь этого?! — не отрывая взгляда от напряженного личика, поинтересовался Люциус. — Не хочешь, да?! — влажные звуки, объединяющие их тела, были весьма красноречивым ответом на его вопрос, но… Гермиона не привыкла сдаваться       Девушка отрицательно замотала головой:       — Не хочу, — бросив на любовника игривый взгляд из-под пушистых ресниц, простонала женщина, наслаждаясь особенно глубоким проникновением.       — Сука, — прошипел Малфой и… выскользнул из горячей влажности, добиваясь подобным действием недовольного писка и рефлекторного спазма напряженных стеночек, с неохотой выпустивших из плена упругий член.       Без лишних разговоров и пояснений, Люциус запустил пальцы в копну каштановых локонов и, посильнее сжав пальцы, заставил Грейнджер опуститься вниз и упереться коленями в пол, будто он вновь захотел поиздеваться над ее мягким ротиком.       Вот только Гермиона еще не успела понять, что произошло, как неожиданно сверху навалилось крепкое тело, ощутимо сдавливая грудную клетку.       Закрепив успех несколькими горячими, страстными поцелуями в припухшие губы, Люциус выпрямился. Подхватив стройные ноги под коленками, мужчина резко раздвинул их в стороны, открывая себе идеальный доступ ко всем прелестям, но… Малфой не спешил врываться внутрь.       Смачно сплюнув, блондин смотрел, как его слюна медленно стекает по натертым складочкам; как сочится влагой по-прежнему узкая дырочка и наслаждался видом того, как Грейнджер ерзает на полу во власти его ладоней, громкими, требовательными стонами давая понять, как сильно она жаждет продолжения.       — Значит, ты этого не хочешь? — хмыкнул мужчина, наконец-то толкаясь вперед, вгоняя пенис в сочащуюся влагой щелку.       — Не хочу! — облегченно взвыла Грейнджер.       Но… ее тут же ожидало разочарование — мужчина вновь покинул требовательное лоно, заставляя стеночки сжаться в мучительном спазме. И вновь вперед — по самые яйца — так, чтобы мошонка шлепнула по ее натертой промежности. И тут же вновь выскользнуть, чтобы насладиться ее обреченным стоном с оттенком недовольства и мольбы.       — Давай, — безостановочно шептал он, — продолжай лгать! Продолжай говорить, будто не хочешь меня! Давай! — мужчина двигался как заведенный, заставляя девушку все выше и выше приподнимать бедра, подвиливая каждому толчку, а коленками практически упираться в кончик носа.       Женские пальцы проворно проскользнули между ритмично сплетающимися телами и тут же накрыли подушечками напряженный клитор, теребя его в такт творившемуся безумству. И на этот раз Люциус не стал изображать недовольство или наказывать ее — знал, что не сможет долго вести полюбившуюся игру. Ему самому оставалось чуть-чуть — волны приближающегося оргазма уже скручивали нижнюю половину туловища…       — Аааааааа! — кажется, они в унисон выкрикнули нечто невнятное в тот самый момент, когда долгожданный экстаз накрыл их тела восхитительной волной.       Несмотря на собственное не вполне вменяемое состояние, Люциус заметил, как из ее зажмуренных глаз в очередной раз брызнули слезы….       Согнув руки в локтях, он грузно опустился вниз, придавливая ее тяжестью собственного тела… Пока они оба приходили в себя, Люциус сцеловывал катящиеся по щекам слезинки, а когда те закончились, легонько подул на раскрасневшуюся, влажную кожу и… полностью расслабился, утыкаясь носом в девичью шею и восстанавливая дыхание. Ощутив, как ему в ноздри ударил ставший родным аромат этой притихшей женщины, Малфой не выдержал:       — Блять, Грейнджер, если бы ты знала, как я тебя люблю, — его выдох был похож на крик души…       На звук его голоса Гермиона мигом распахнула глаза и с нежностью прошлась пальцами по белоснежным локонам на затылке… и только в этот момент до нее начал доходить смысл произошедшего.       Только что Люциус впервые признался ей в любви. Впервые сказал это. Впервые…       Понимая, что сейчас у нее на душе невероятно тепло, Грейнджер проговорила:       — Если бы ты знал, как я люблю тебя. Сама не знаю за что… — тихонько засмеялась Гермиона.       Упершись одной рукой в пол, Малфой навис над распластанной девушкой и нежно прошелся пальцами второй руки по высокому лбу, тонкому носу, плавным линиям юного лица…       Люциус долго смотрел в бездну карих глаз, думая, что же им теперь делать дальше. А потом все-таки еще раз рискнул:       — Ну, так что, Гермиона Джин Грейнджер, ты согласна быть со мной? — с серьезным лицом задал он первый вопрос, а потом… — По крайней мере, попытаться? Рискнешь? — остальные вопросы он озвучил с такой счастливой и заразительно улыбкой, что Гермиона не удержалась и, широко улыбнувшись в ответ, впервые за вечер произнесла это чертово:       — Да.