От маминой звездочки в государственные преступницы - пропущенные годы

Андрей прожил в деревне месяца два. В один из ноябрьских дней молодой человек, устав от монотонной сельской жизни и видя то, что матери становится все тяжелее и тяжелее вести хозяйство без его поддержки, сказал Марии Ивановне: - Мама, я возвращаюсь в город. «Жандармы за мной до сих пор не пришли, значит, все обошлось», - подумал Андрей. - Андрюшенька, родненький, может, не надо? – спросила сына Мария Ивановна, вытирая набегавшие на лицо слезы, - Переживем эту зиму, все будет хорошо. Летом станет значительно легче. - Нет, мама, я же вижу, как тяжело вам жить без тех денег, что я присылал, - сказал Андрей, - А до лета еще дожить надо. В городе все успокоилось, за мной не приехали, потому что если бы приехали – и в деревне бы нашли, помнишь, ты говорила, что за Алешей пытались к тебе домой прийти, но не застали его там. Так что можно с чистой совестью возвращаться в город. - Андрюша, я тебя прошу, не надо больше никаких взрывов, никаких агитаций, - вздохнула Мария Ивановна, - Ты же у меня теперь кормилец, единственный кормилец, хозяин наш. - Посмотрим, - уклончиво ответил Андрей. - Не посмотрим, а чтобы ничего не было, - уже более твердо сказала Мария Ивановна, - Я тебя всегда рада дома видеть, но хотелось бы, чтобы ты приезжал, потому что тебе этого захотелось, а не потому, что скрыться с глаз полиции надо. - Хорошо, ничего больше не будет, - сказал Андрей и подумал, - «Хотя бы потому, что кружка больше нет». - Андрюша, пожалуйста, прости меня за то, что я тогда не сдержалась, - снова вспомнила Мария Ивановна, - Ты же меня простишь? - Уже простил, - ответил Андрей, - Мама, ты тоже меня прости, что я тебе волнения доставил, но так надо было. - Зачем? – удивленно спросила женщина. - Кружок разваливался, надо было хоть что-то напоследок сделать, - ответил Андрей. «Хорошо, что в полицию не забрали, не осудили и на каторгу не отправили», - подумал молодой человек, - "Уж лучше мать дома отхлестала, чем жандармы на каторге". - Напоследок могли просто собраться и чаю или водочки попить, - сказала Мария Ивановна. Увидев, что мать начинает волноваться, Андрей сказал женщине: - Мама, не волнуйся, не беспокойся, больше здание охранки взрывать не будем. Попрощавшись с матерью, Андрей уехал в Москву. Незаметно наступил ноябрь. Первое время София боялась, что за ней придут жандармы, арестуют, заведут дело, а потом суд отправит ее на каторгу, однако, видя то, что за ней никто не приходит, девушка более-менее успокоилась. София была рада, что у нее нет того навязчивого страха и ожидания ареста, как это было после самого первого взрыва, поэтому девушка посчитала это хорошим знаком, говорящим, что никто ее не посадит в тюрьму и не отправит на каторгу. Больше всего София боялась разлуки со своими детьми и мужем. Девушка ничего не говорила о взрыве здания охранки мужу, что она принимала в этом участие, убеждалась в том, что это было сделано зря, и радовалась, что Василий ничего не знает. Василий даже не догадывался, что его супруга принимала в этом деле участие, поэтому через пару дней забыл об этом эпизоде, а внешний вид Софии ничего не подсказывал молодому человеку, девушка хорошо держалась, будто ее ничего не беспокоит. Однако ничего не беспокоило Софию только через пару месяцев после взрыва. Первое время девушка боялась ареста, но не показывала ничего мужу, не желая, чтобы он из-за нее волновался. Иногда, сидя дома, наедине с собой, пока муж был на работе, уложив детей спать, София думала о том, что, в принципе, высшей меры она не боится. Одиночное заключение в Шлиссельбурге или Петропавловке тоже не слишком пугало девушку, София помнила Петропавловку, те пять месяцев, которые она там провела, и, поразмышляв, понимала, что это страшно, но бояться этого не стоит. Больше София боялась попасть на каторгу либо поехать на поселение. По рассказам уже давным-давно покойной Марии Емельяновой и так же покойного Александра Иващенко девушка имела представление о Сахалинской и Забайкальской каторге и прекрасно понимала то, что там лично ей, культурной женщине, возможно, будет тяжелее, нежели в том же Шлиссельбурге. А мысль о вечном поселении где-нибудь на Алдане или в Среднеколымске вгоняла Софию в полный шок. «Нет, что с каторги, что с поселения надо бежать, там оставаться нельзя», - думала София, - «А мне, кстати, десятилетняя ссылка в Неноксу вполне светила, спасибо Елагиной и Софринскому, что-то придумали, чтобы я туда не поехала… Вот как бы я в этой Неноксе куковала, до сих пор бы еще не освободилась…» Вспомнив то, что она не так уж и давно перестала быть ссыльной в Москве, правда, к этой ссылке она относилась легче, София подумала: «Вот не живется мне на свободе, то ссылка, то нелегальное положение… А вот так если разобраться, да, каторга – это страшно. А Шлиссельбург тоже ведь не лучше, совсем ничем… Там, кроме Библии, вообще книг не дают, и одно маленькое оконце сверху камеру освещает…» Вдруг расплакавшись, София подумала: «Ждала в Петропавловке высшую меру, исполнение своего приговора, не было же так уж и страшно. Понимала, что помру за свои убеждения, к детям как-то проще относилась… Может быть, потому, что не воспитывала их двадцать четыре часа в сутки… А сейчас как подумаю, Сони не станет, как Вася один с детками останется? В Таганку расстреливать привозили, ни слезинки же не было… А сейчас, вот что это такое? Сижу, реву как не знаю кто, за решетку попасть не то, чтобы боюсь, но не хочу… Вот правильно говорят, нельзя совмещать семью и революцию, надо выбирать что-то одно и, похоже, мне семья сейчас дороже...» Успокоившись и умывшись, София твердо сказала сама себе: - В глупостях больше не участвую, слова Марии Михайловны, что наши действия не дадут быстрого эффекта, помню. Этих действий я уже наделала достаточно, пусть теперь другие люди все это продолжат. В конце концов, такими темпами меня уже давным-давно могло в живых не быть. Так что буду либо ждать, пока наши труды принесут плоды и послужат на пользу людям, либо пойду участвовать в том, за что под высшую меру действительно пойти не жалко. А вот так поехать на каторгу за охранку – не хочу. Хотя, конечно, вряд ли кто меня на каторгу отправит, скажем так, чтобы людей не агитировала, но в Шлиссельбург я тоже не хочу, у меня детки маленькие, их вырастить и воспитать надо. Может быть, и я, и они, и Вася доживем до того момента, когда проклятой царской власти не будет… Однажды, возвращаясь из университета, София совершенно случайно встретила Андрея. Увидев знакомое лицо, девушка не могла не подойти к своему товарищу. - Андрей, как дела? – спросила София, убедившись, что они совершенно одни, - Все обошлось? - Если не считать того, что мать в деревне все узнала и отходила меня так, будто на каторге не один десяток лет жандармом отработала, все нормально, - ответил Андрей. - Мария Ивановна? – не поверила своим ушам София, - Ты сейчас шутишь, наверное. Да, мы с ней спорили о политике, что я, что Алеша, но она только говорила нам, что мы неправы. - Не шучу, Сонь, - ответил Андрей, - Кстати, ты всегда говорила, что у меня язык длинный, за свой длинный язык я и поплатился. Сначала на прямой вопрос, в кого бомбу метнул, ответил, что взорвали здание охранки, а потом, совершенно без задней мысли, сказал, что тебя уговорил участвовать, чем дополнительно довел маму. Она, Сонь, и из-за тебя переживает, и Алешу забыть не может. - Все равно, не верю, - сказала София, - Ты шутишь, чтобы меня развеселить. А вот за языком тебе действительно следить надо, согласна, иногда ляпнешь такое, что лучше было бы и не говорить. - Нет, Соня, я бы рад шутить, но отхлестала она меня со всей дури, сама потом сожалела, - ответил Андрей, - Да ладно, это все ерунда, главное, что не арестовали. - Да, это главное, - подтвердила София. - Соня, - сказал Андрей, - А что будет дальше? - В смысле? – удивилась София, - Ничего не будет, не посадят тебя, раз до сих пор не посадили. - Я про другое… - задумчиво сказал Андрей, - Что с кружком? Что с революцией? - Андрей Юрьевич, вот мало, видать, вам от матери досталось, раз ересь до сих пор несете, - сказала София, – Какой кружок, какая революция? Только приехал и сразу заниматься, нельзя так. Вот сначала продумай все, в деталях, в подробностях, не так, как было в прошлый раз. План действий разработай, лишних людей не вовлекай, но и одному все это не провернуть. Людей, как я уже говорила, надо брать только таких, которых готов сам прикрывать до последнего, лишь бы их не выдавать. Андрей, вот подумай, где ты таких можешь набрать, как их будешь искать, что будете делать, когда свой кружок создадите, а потом только действуйте. И, наверное, стоит что-то более глобальное придумать, как видишь, от вашего последнего взрыва толку было мало. - Согласен, - ответил Андрей, - Соня, если я что-то придумаю, я смогу на тебя надеяться? - На совет всегда можешь рассчитывать, - сказала София, - На действие… Не знаю, может быть, помогу, может, не помогу. Сложно так говорить, не зная ситуации. Попрощавшись с Андреем, София шла в задумчивости, девушка пыталась уложить у себя в голове вновь приобретенную информацию. «Мама, видать, настолько отчаялась и не хочет терять близких ей людей, что на крайние меры пошла», - подумала София, - «Жаль бедную женщину, но все равно же и Андрея не остановить, и меня, если действительно подвернется что-то стоящее моего внимания. Жаль Марию Ивановну, такими медленными темпами все движется, что она может и не дождаться того самого светлого будущего… А вообще, если так разобраться, оно же обязательно наступит, до него надо будет просто дожить. Как бы хотелось его увидеть, знать, что все и мои труды, и моего бедного тятеньки, и Алеши, и Марии Михайловны, и Сашеньки прошли не напрасно…» В один прекрасный декабрьский день, дождавшись того, чтобы ее супруг пришел домой с работы, София сказала Василию: - Васенька, тут в одном доме бал будет, не сказать, чтобы я хотела туда пойти, но надо… Ты составишь мне компанию? - Конечно, составлю, Соня, - ответил Василий, - Вот только почему тебе туда надо идти? - Хочу еще раз сходить туда, заодно взять свой паспорт, который без всяких поганых пометок о ссылке, и если кто-то посмеет открыть свой рот на тему того, кто пришел, показать этому человеку свой паспорт, - сказала София. - Сонечка, а других поводов кроме того, чтобы спровоцировать конфликт, у тебя нет? – слегка обеспокоенно спросил Василий. - Нет, Васенька, я скандал провоцировать не буду, но прийти в свет, как дочери офицера Собольникова, мне очень хочется, - ответила София, - Дочь офицера, жена преподавателя, сама преподаватель – вот кто я. А если кто-то скажет, что я политическая проклятая, сразу же получит в морду. - Соня, давай без последнего, прошу тебя как человека, - сказал Василий. - Я попробую, - согласилась девушка. Придя на бал, София почувствовала себя в несколько раз лучше, нежели чувствовала до этого. Легкое волнение улеглось, девушке стало совершенно спокойно. Красивое темно-синее платье украшала любимая Софией красная гвоздика, пальцы, как обычно, были в кольцах, которые девушка безумно любила. «Наш цветок», - подумала девушка, - «А если кто-то прокомментирует его – сразу в морду получит». - Василий и София Юдины, - услышала София, как их объявляют, и с легкой улыбкой вошла в бальный зал. Кого-то из присутствующих девушка знала и раньше, кто-то был для Софии совершенно новым человеком. Оглядев зал и с некоторым огорчением обнаружив, что она не видит никого, к кому можно было бы подойти и поговорить, либо тех, кого можно было бы позлить паспортом, который заботливо лежал в кармане, девушка присела рядом с супругом и начала оглядывать зал в поисках каких-нибудь новых лиц.