***
Хосок вздрагивает и быстро садится на диване. Проходит пару минут, прежде чем он осознаёт, что он не дома, потому что обстановка квартиры и окружающая мебель разительно отличаются от его собственной. Ему удаётся немного расслабиться только тогда, когда он вспоминает, как пил вчера в квартире Юнги. Правильно. Теперь он вспомнил точно. Это квартира Юнги. Хосок прячет лицо в ладонях и тяжело вздыхает. Почему каждый раз, когда в его жизни появляется сосед, всё заканчивается таким ужасным смущением с Хосоковой стороны? Ведь факт, что офицер до сих пор не разорвал с ним все возможные связи — не иначе как чудо. Но у Хосока нет времени много думать об этом, сейчас его занимает другой вопрос: сон. Тот прекрасный сон снова приснился ему, и это явно что-то значит. Снова тот пляж и те же волны, так же мягко омывавшие песок рядом с его ногами. Песок приятно холодил кожу; Хосок лежал на нём, а чьи-то ласковые руки неторопливо перебирали его волосы. Снова играло пианино, и мелодия была точь-в-точь как из первого сна — Хосок сразу узнал её. Лучи солнца не слепили и не обжигали, и наоборот, будто нежно окутывали парня и его спутника собой с ног до головы. Никогда в своей жизни Хосок не чувствовал столько тепла. Он хотел, чтобы этот момент длился вечно — даже почти не дышал, боясь ненароком развеять это прекрасное наваждение. И даже сейчас, несмотря на то, что он уже встал, эта мелодия всё ещё мягко играет в его голове. Хосок не помнит, чтобы слышал её когда-нибудь за пределами своих снов… и она слишком сложна и красива для того, чтобы быть просто плодом его воображения. Может, это что-то из детства? Или он слышал её, проходя мимо одного из сотен магазинов в Сеуле? Но и это не так важно сейчас. Господи, сколько времени? Хосок хлопает по своим карманам в поисках телефона и в итоге находит его в заднем кармане джинс. Щурится от яркого света, больно бьющего по глазам, и понимает — почти семь. Это хорошо. Он чертовски рад, что не проспал, потому что совсем не хочет, чтобы его (снова) уволили, вот и делает всё возможное, чтобы приходить на работу как можно раньше с утра. Хосок медленно двигает шеей и немного плечами, чтобы размять затёкшие конечности. В принципе, это достаточно справедливое наказание за то, что он так бессовестно заснул на чужом диване. Глаза внезапно натыкаются на подушку и накинутое на него одеяло. Юнги, должно быть, укрыл его, когда он уснул. Эта мысль вызывает у парня неконтролируемую улыбку. Вряд ли у него когда-нибудь получится по-настоящему понять Мин Юнги. Офицер ведёт себя как сварливый старик большую часть времени, но при этом не боится показывать и свою нежную, заботливую сторону, когда это требуется. Он кажется до ужаса ленивым, но при этом как-то умудряется спасать Хосока и помогать ему. Даже до дома провожает после работы! Ему не наплевать на Хосока. Он делает ему завтрак и укрывает его одеялом… что ты такое, Мин Юнги? А как же он в таком случае обращается со своим собственным парнем? Неужели он из того типа нежных и ласковых бойфрендов, что заботятся о своём партнёре? Или, может, наоборот, это Чонгук заботится о маленьком сварливом офицере? Хосок вздыхает и откидывается на спинку дивана, когда его богатое воображение рисует ему в голове двух обнимающихся мужчин. Какое-то щемящее, неприятное чувство зарождается в груди, когда он видит, как счастливы они вместе… и внезапно Хосок понимает, что ревнует. Если Юнги так мил с ним, когда они просто соседи, он даже представить не может, каков офицер со своим настоящим парнем. Внезапно он слышит звук открывающейся двери и видит выходящего из спальни Юнги; обычно всегда идеально уложенные волосы офицера сейчас торчат в разные стороны в беспорядке. — Проснулся? — охрипшим после сна голосом спрашивает тот. — Ох, да, — неловко отвечает ему Хосок, всё ещё пытаясь привыкнуть к тому, что Юнги, кажется, идеален. — Извини, пожалуйста, за то, что заснул. Мне не следует больше пить. — Ничего, — пожимает плечами Юнги и зевает, пытаясь рукой пригладить бардак на голове. — Просто не пей в одиночку, и всё будет хорошо, — беспечно заканчивает он и скрывается в ванной. Хосок тупо смотрит на закрытую дверь несколько секунд, а потом слышит шум воды; пару минут он сидит в полнейшей прострации, не понимая, что делать дальше. Ему нужно остаться? Уйти? Иногда он действительно хочет, чтобы Юнги разговаривал больше. Итак, в конце концов приняв решение, Хосок аккуратно складывает одеяло и кладёт его в угол дивана. Сверху подушку. Это занимает у него буквально несколько секунд, и потом он снова садится на диван, подтягивая к груди колени, и ждёт. Шум воды не прекращается. Хосок ждёт ещё, и через пару минут Юнги всё-таки выходит из душа… и из одежды на нём только бельё. Хосок тяжело сглатывает, когда его глаза скользят по изгибам тела офицера. Сам не зная почему, парень чувствует нарастающее волнение. Всё это время он представлял Юнги обычным худым мужчиной (учитывая то, насколько миниатюрно тот выглядел в одежде), но никогда и подумать не мог, что тот окажется таким. Таким подтянутым и мускулистым, таким, что сила и ловкость чувствуются в каждом***
Пятница. Сегодня, как и в остальные будние дни недели, Юнги провожает Хосока до дома. Офицер неразговорчив, но за эту неделю Хосок уже даже в какой-то степени привык к этому и больше не чувствует никакого дискомфорта. — Юнги, — начинает он, когда они проходят примерно половину маршрута, — а ты играешь на каких-нибудь инструментах? — спрашивает парень, пытаясь таким нехитрым образом получше узнать своего соседа. И, надо сказать, за эту неделю он заметно продвинулся в этом. Например, он узнал, что Юнги хочет однажды отправиться в Нью-Йорк, что тот научился готовить, с тех пор как начал жить один (потому что ему было лень каждый раз выдумывать, чем накормить себя), и — внезапно — что он любит собак, но не заводит, потому что боится случайно убить животное. — Пианино. — Ты играешь на пианино? — взволнованно переспрашивает Хосок, внезапно снова вспоминая свой сон. Та мелодия упорно не хотела уходить из его головы, и парень проводил целые дни, прослушивая разные композиции на ютубе, чтобы найти её. Она настолько красива, что он запомнил её до мельчайших деталей, поэтому уверен — он узнает её сразу же, как услышит. — Да. — И как долго? — Точно не скажу, но с детства. — Вот счастливчик... Я тоже пытался на скрипке, но струны постоянно рвались, а смычок ломался, так что пришлось отказаться от этой идеи… а ты всё ещё играешь? — Иногда. — О… но у тебя же нет в квартире пианино. — У меня синтезатор. В спальне. — Значит… значит ты, наверное, много песен знаешь? — с надеждой спрашивает Хосок. Возможно, Юнги узнает ту загадочную мелодию из его сна. Его мозг совершенно никак не мог придумать что-то настолько прекрасное — значит, он просто где-то её слышал. — Наверное. — Просто есть одна мелодия, что засела у меня в голове, но я не знаю, откуда она взялась даже. — Напой мне. — Божечки, из меня отвратительный певец на самом деле. Ты наверняка не узнаешь её, даже если уже слышал оригинал, — смеётся Хосок. Ну да, слуха у него нет, ну и что? В караоке, например, это совсем необязательно. — Ничего, думаю, я пойму. — Ну ладно, но имей в виду: ты сам попросил. Сейчас, — Хосок пару раз прочищает горло и начинает напевать, делая всё возможное, чтобы не упустить ни одной ноты. Он всё-таки, кажется, упустил парочку, но это не критично — в целом у него получается даже лучше, чем он ожидал, и петь с каждой секундой становится всё легче. Он только было собрался запеть громче, как вдруг Юнги резко останавливается и буквально впивается взглядом в его лицо. Хосок замолкает и неуверенно моргает. Юнги не выглядит особо радостным — неужели он и правда настолько плохо спел? — Откуда ты знаешь эту песню? — угрожающе низким тоном спрашивает офицер, и Хосок инстинктивно отступает на шаг назад, всё ещё не понимая, что же он сделал не так. — Ты… знаешь, откуда она? — наконец спрашивает он, когда до него доходит смысл сказанных мужчиной слов. — Я спросил, откуда ты знаешь эту песню, — со странным волнением повторяет свой вопрос Юнги, подозрительно сощуривая глаза. — Я и сам не знаю: я услышал её во сне. Так ты знаешь её? Юнги делает странное движение челюстью и отводит на пару секунд взгляд, а когда поднимает на Хосока глаза — в них бушует ураган. Как будто Юнги способен только на два состояния: либо абсолютное спокойствие вкупе с полной пофигистичностью, либо все эмоции вместе и сразу. — Это песня, которую написал я. Это было несколько лет назад, и никто, кроме меня, не слышал её, — отрывисто отвечает Юнги с нотками ярости в голосе. — …что? — Как ты узнал о ней? — напрягаясь всем телом, делает шаг вперёд мужчина. Хосок шумно сглатывает: Юнги никогда ещё не смотрел на него так. — Я же сказал… во сне. Юнги снова отводит взгляд и выглядит скорее задумчивым. Не стоит и говорить, что сейчас он вообще ничего не понимает. Нет никаких сомнений: это песня, которую он написал, только приехав в Сеул. С помощью музыки он пытался побороть стресс, связанный с тем, что был одним из самых низких мужчин в полицейской академии. Мелодия, написанная в стиле колыбельной, помогала успокаивать ему нервы… Он никогда и никому не показывал этой своей чувствительной стороны, потому что она была уязвимой. Хосок, конечно, пропустил пару нот, но не узнать его песню было абсолютно невозможно. Но как? — Хей, клянусь: я правда слышал её во сне, — снова повторяет Хосок, чувствуя, как холодные мурашки пробегают по его спине от этой гнетущей тишины. До квартиры, если подумать, не так уж и далеко… может, побежать? Он буквально каждой клеточкой своего тела чувствует опасность, исходящую сейчас от Юнги, и не уверен, стоит ли при таком раскладе вообще находиться с ним рядом. Юнги закусывает нижнюю губу. Нужно собраться. Нужно… наверняка, это была какая-то ошибка. Хосок совершенно точно пел что-то другое, а его мозг просто принял эту мелодию за его собственную. Этого просто не может быть, никто ведь не слышал эту песню. В то время они с Хосоком даже соседями не были. Нужно прекратить давить на Хосока с этим. Ну в самом-то деле, что с тобой, Мин Юнги? — Прости, — извиняется Юнги, зарываясь пальцами в свои волосы. — Я слишком остро отреагировал. Хосок тяжело сглатывает и только молча кивает, не зная, что делать теперь дальше. Они просто стоят молча пару минут, прежде чем он собирается с духом, чтобы снова открыть рот. Хосок знает, что его вопрос, скорее всего, прозвучит глупо, но просто не может удержаться — он просто умирает от любопытства: — А ты можешь… ты не против сыграть для меня? Офицер застывает на некоторое время, с подозрительным видом ещё раз оглядывая парня, терпеливо ожидающего ответ. Он никогда не играл для кого-то. Юнги всегда считал это чем-то личным. И обычно он и секунды бы не раздумывал, прежде чем ответить «нет» на такой вопрос, но… сейчас он слишком сильно хочет узнать, была ли та мелодия, которую напевал Хосок, действительно написанной им. — Хорошо, — коротко отвечает офицер и продолжает путь. До квартиры они доходят в тишине. С необъяснимым волнением Хосок проходит в спальню Юнги. Вот оно. Парень тяжело сглатывает, когда видит перед собой старенький синтезатор, а затем быстро просматривает комнату. Она (как и ожидалось) опрятна до безумия; светло-серое одеяло покрывает простую двуспальную кровать, в углу стоит небольшой письменный стол. Да и он абсолютно пуст, если не считать стопки книг, аккуратно сложенных на его краю. Хосок нервно ёрзает на месте, когда Юнги садится перед инструментом. Офицер медленно выдыхает, мягко прикасаясь к клавишам и начинает играть. Ласковая мелодия неторопливо льётся из-под его пальцев. С того момента, когда он играл эту пьесу в последний раз, прошло уже достаточно много времени, но у него на удивление не возникает никаких проблем с тем, чтобы её воссоздать. Хосок внимательно вслушивается в звуки, но достаточно и пары секунд, чтобы понять: это она. Та самая песня из сна, настолько прекрасная, что он почти слышит шум волн, размеренно накатывающих на берег. Хосок почти физически чувствует тёплые лучи солнца на своём лице и нежный ветерок, обдувающий кожу. Когда песня подходит к концу, Хосок внезапно осознаёт, что у него на лице слёзы. Он быстро вытирает их. Ему не грустно. Нет, ему совсем не грустно, и в песне, вроде, ничего особенного нет… но почему же тогда он плачет? Почему слёзы сами льются из глаз? Хосок быстро выбегает из комнаты, пытаясь унять бешено бьющееся сердце. Он спотыкается на пути в свою квартиру, чувствуя, будто убегает от самого себя. Сердце почти болит. Он совершенно точно не слышал эту песню раньше. Он и не мог, раз это творение Юнги. Тогда как…?***
— Пап, пап! Можно мне поделиться этим с мистером Кимом? Намджун смотрит на своего весело скачущего по комнате сына, радостно размахивающего пачкой чипсов. Тэхён буквально вибрирует от волнения от осознания того, что его любимый учитель придёт к ним сегодня на ночёвку с палаткой из одеял, и офицер уже давно отказался от попыток как-то успокоить мальчика. — Конечно, можно. Но только если обещаешь и со мной поделиться. — Конечно же, я поделюсь с тобой, пап! Иначе я не был бы образцовым гра… гра… — Образцовым гражданином? — Да, я не был бы образцовым гражданином, если бы ни с кем не делился, вот! — Умница, — с гордой улыбкой треплет сына по голове Намджун и переводит взгляд обратно на одеяла, которые он вытащил специально для постройки палатки. Пока Тэхён спал, он пытался её уже сделать… но не смог. Теперь вся надежда на Сокджина — потому что Намджун не хочет, чтобы сердце его сына разбилось от того, что его никчёмный отец не может даже палатку из одеял построить. Слышится громкая трель дверного звонка, и Тэхён на полной скорости несётся в коридор. Намджун медленно выдыхает и тоже идёт туда. Это странно. Когда приходит Сокджин, он чувствует себя и нервным, и спокойным одновременно. — Мистер Ким! — радостно визжит Тэхён, обнимая ногу учителя. Мужчина смеётся и берёт мальчика на руки, прижимаясь носом к его щеке. — Как дела, Тэ? — Хорошо! Папа сказал, что сегодня особенный день, и поэтому мы закажем пиццу! — с готовностью отвечает мальчик и хнычет, когда Намджун буквально отрывает его от учителя. — Спасибо, что пришёл, — говорит офицер, пропуская мужчину дальше в коридор. — Мне это только в радость, офицер, — с усмешкой кивает Сокджин и достаёт заранее купленную для мальчика коробку с печеньем. Тэхён с радостным смехом хватает подарок, но тут же надувается, когда отец забирает у него коробку. — Только после ужина, — легонько журит сына офицер и осторожно убирает печенья в кухонный шкаф. — Ничего, что это пицца? — А что плохого в пицце? — с улыбкой отвечает Сокджин, плюхаясь на диван. Тэхён мчится вслед за ним и запрыгивает на учителя. — Любишь какую-то определённую? — интересуется Намджун, доставая телефон из заднего кармана. — Да нет. Мне всё равно, какая она будет, давай просто закажем ту, которая больше нравится Тэ. Офицер кивает и сразу же начинает набирать номер пиццерии — вкусы своего сына он уже выучил наизусть. Он украдкой поглядывает на гостиную и видит, как Тэхён увлечённо что-то рассказывает учителю. Сокджин выглядит крайне заинтересованным в каждом его слове, и Намджун думает, что ему никогда не надоест видеть их вместе. — А что у вас в сумке, мистер Ким? — с любопытством спрашивает Тэхён, тыкая пальцем в большую чёрную сумку, которую принёс учитель. Намджун заканчивает с заказом и входит в гостиную, не меньше мальчика ожидая узнать ответ. — Моя пижама, — с улыбкой отвечает Сокджин. — А можно посмотреть? — Конечно, — с готовностью отвечает учитель и тянется к сумке. Он открывает её и вытаскивает… кигуруми кролика. Розовую кигуруми самого настоящего кролика, с длинными плюшевыми ушами и даже маленьким хвостом. Намджун давится собственной слюной (он не уверен, что это вообще можно назвать пижамой). Он переводит взгляд на Сокджина, пытаясь понять, шутит тот или нет, и затем ему пару секунд приходится сдерживать рвущийся наружу смех, потому что лицо учителя абсолютно серьёзно. Это действительно его пижама. — Она такая крутая! Пап, пап, я тоже хочу пижаму с кроликом! — умоляюще просит отца Тэхён с блестящими от восхищения глазами. — Не благодарите, — весело усмехается Сокджин, жестом фокусника выуживая что-то из сумки. Намджун щурится, чтобы получше разглядеть вещь, а затем резко выдыхает, когда осознаёт, что это такое. — Да, Тэ, у меня и для тебя есть! К сожалению кролика твоего размера не было, но зато был этот динозавр. Комната наполняется радостным тэхёновым писком, когда мальчик берёт свою пижаму в руки. — Динозавр! — кричит мальчик и делает попытку сразу же надеть на себя вещь. — Ким Тэхён, где ваши манеры? Что нужно говорить, когда получаешь подарок? — спускает мальчика с небес на землю Намджун. Тэхён трогательно благодарит учителя и дарит ему крепкие объятия. — Пап, я динозавр! Смотри как круто, пап! Р-р-р-р! — возбуждённо вещает Тэхён, скрючивая свои маленькие пальчики наподобие когтей и угрожающе открывая рот. Затем цепляется за отцовские ноги, выпускает очаровательный рёв и начинает бегать в таком виде по квартире. — Я обычно так не одеваюсь, это просто особый случай, — тихо говорит офицеру Сокджин так, чтобы мальчик не услышал. — Клянусь, — с игривой усмешкой добавляет он. — Спасибо, что купил это для Тэ. Ты уже и так много для нас… — Ну-ну-ну, не надо. Вы и так угощаете меня пиццей. Лучше скажи мне, как тебе учительница? Я, как бы, не должен говорить тебе этого, но из того, что я вижу, она очень ждёт вашей следующей встречи, — с мягкой улыбкой продолжает Сокджин. Намджун растеряно чешет затылок, внезапно вспоминая, что договорился пойти с той девушкой в кино на следующих выходных. — Эм-м… ну, мы виделись с ней всего однажды, так что… — нервно начинает он и тут же прерывается, с облегчением глядя на вбежавшего в гостиную сына. — Тэ, что я говорил тебе насчёт бега в квартире? — Но я динозавр, пап. — Что ж, динозавры не едят пиццу. Тэхён останавливается. — Ну так? — Хорошо… не буду… — надувшись, отвечает мальчик и забирается на диван, устраиваясь поближе к любимому учителю. — Мистер Ким, а ты любишь пиццу? — Конечно, люблю. — Папа тоже любит. И тебя любит тоже. Так же сильно, как пиццу, — беспечно продолжает Тэхён, играясь с хвостом динозавра. — Боже мой, — тихонько шепчет Намджун, борясь с желанием ударить себя по лицу. — Ким Тэхён! — мальчик лишь удивлённо моргает на эту внезапную вспышку эмоций, не понимая, что он сделал не так, в то время как Сокджин начинает хохотать так сильно, будто это самая смешная вещь, что он услышал за год. — Как пиццу, да? — сквозь смех спрашивает он. — Клянусь, на самом деле всё не так, как звучит, — неловко пытается оправдаться Намджун, чувствуя жар на щеках. — Да? — уточняет учитель с блеском в глазах, и Намджун прочищает горло, стараясь скрыть смущение. — Ну, по крайней мере, я польщён, что нахожусь на одном уровне с пиццей, — продолжает хихикать он. Намджуна спасает лишь то, что Тэхён решает, что ещё раз рассказать про его день будет гораздо интереснее. Пицца доставлена, и Сокджин и Тэхён устраивают небольшое сражение, чтобы узнать, кто может съесть её быстрее. Учитель позволяет Тэхёну победить, и мальчик потом гордо вещает о том, что динозавры никогда не проигрывают. Как только с пиццей покончено, Тэхён, не теряя времени, требует обещанную палатку из одеял, и непременно такую, чтобы вместить всех троих. Намджун вытаскивает все имеющиеся в доме одеяла (и даже запасные занавески, позабытые в шкафу уже больше года как) и переносит их в гостиную. — Просто хочу, чтобы ты знал… я не очень хорош в этих вещах, — тихо говорит Намджун стоящему рядом мужчине, и тот так же тихо отвечает: — Не волнуйся, я помогу тебе. — Ну что, Тэ, давай тогда готовиться ко сну? — говорит Намджун, и мальчик послушно кивает и уходит в ванную — чистить зубы. — Итак… что нам нужно? — спрашивает офицер, почёсывая затылок. — Нам понадобятся все стулья с кухни, — сообщает Сокджин, быстро просматривая все имеющееся у них вещи и хрустя пальцами. Офицер кивает, и через пару минут все стулья уже перенесены в гостиную, где Сокджин уже мастерит из них палатку, специально стараясь сделать её большой. Намджуну почему-то кажется, что его и Сокджиновы ноги всё равно будут вылезать из неё, но даже несмотря на это палатка уже сейчас выглядит очень и очень неплохо. — Вау, да ты хорош в этом, — бормочет Намджун, наблюдая конечный результат. Не идеально, конечно, но достаточно уютно и красиво и — с таким количеством тепла, что снова щемит в сердце. — Сделал всё, что мог, — торжествующе отвечает учитель, с удовольствием оглядывая своё творение. Тэхён — неконтролируемый комочек счастья, когда видит палатку. — Папа, мистер Ким! Это лучшая вещь на свете! Даже круче, чем в фильме! Спасибо, пап! Спасибо, мистер Ким! Ваау, какая она классная! — восхищённо кричит мальчик, забираясь внутрь. — Папа! Мистер Ким! Идите внутрь! — Мы придём к тебе сразу, как только подготовимся ко сну, Тэ, — отвечает мальчику Сокджин и затем спрашивает у Намджуна, где можно переодеться. — Ох, ты можешь воспользоваться ванной или комнатой Тэ. В ванной я оставил запасную зубную щётку на случай, если ты вдруг забыл свою. — Спасибо, офицер. — Увидимся… в гостиной? — Ага! Намджун задумчиво рассматривает собственное отражение, пока чистит зубы. Это всё похоже на сказку — приходит внезапное осознание. Он собирается сейчас спать в палатке из одеял со своим сыном и кем-то ещё. Каждое слово из этой странной идеи звучит как полный бред — как это произошло? В один момент он встречает Сокджина в классе, наполненном детскими рисунками и поделками, а в следующий уже устраивает с ним ночёвку. Он возвращается обратно в гостиную, где находит Сокджина (в этой его розовой кроличьей пижамке) и Тэхёна, с хитрым видом выглянувшими из палатки при звуке его шагов. — Пап, заходи скорей! — взволнованно просит отца Тэхён, чьё маленькое личико почти полностью скрыто за большим пижамным капюшоном, стилизованным под динозавра. Намджун улыбается и залезает в палатку. Внутри ужасно мало места, и мужчины внезапно оказываются прижаты друг к другу с Тэхёном посередине. Намджун должен чувствовать себя некомфортно… но почему-то это оказывается слишком уютно и приятно. — Так классно, — говорит Тэхён, когда все трое, наконец, укладываются. — Приятно, — тихо говорит Сокджин, и Намджун поворачивает голову к другому мужчине — у того на лице играет нежная улыбка, и у офицера что-то снова ёкает в сердце. — Да… — так же тихо соглашается он. Тэхён засыпает удивительно быстро; Намджун думает, что это из-за того, что мальчик почти не спал прошлой ночью, взволнованный мыслью о предстоящей ночёвке. — Посмотри, как спит маленький динозавр, — комментирует Сокджин, указывая на спящую фигуру ребёнка и тихонечко хихикая. Тэхён еле слышно сопит, широко открыв во сне рот. Намджун мягко улыбается и откидывает волосы со лба мальчика. — Он был очень рад, что ты придёшь. — Не буду лукавить — я и сам всю неделю был в восторге от этого, — усмехается мужчина. — Настолько в восторге, что аж специально купил эту кроличью пижаму? — поддразнивает Намджун, переворачиваясь на бок, чтобы лучше его видеть. — Ой, да ладно, наверняка ты такую же хочешь. — Вообще, выглядит удобно… — Так и есть. Может, я даже разрешу тебе потрогать, если хорошо попросишь, — мягко хихикает Сокджин. — Знаешь… всё это… почти как мечта. — Носить розовую пижаму-кролика? — Ну нет же, — усмехается Сокджин, закатывая глаза. — Я имею в виду… это. Палатка из одеял. Семья из трёх человек. Ну, точнее, технически ты не мой муж, а Тэхён не мой сын, но ты понял, о чём я. Всегда хотел чего-то подобного… — …да? — Да… раньше я ненавидел себя за свою ориентацию. Намджун недоверчиво смотрит на Сокджина: он даже поверить не может, что мужчина когда-то так сильно переживал из-за этого. — Я просто хотел вещей, которые обычные пары воспринимают, как нечто само собой разумеющееся, — продолжает учитель, задумчиво глядя на цветастый потолок из одеял над ним. — Скромная свадьба. Ребёнок, которого я смогу называть своим. Романтический ужин на день Святого Валентина. Семейные поездки в парк аттракционов… — Но это же не… нереально. — Я знаю. Но я научился уже жить с осознанием, что это, возможно, никогда не произойдёт. Так что спасибо тебе за это, — говорит Сокджин, поворачиваясь, насколько это возможно, к Намджуну, и, когда их глаза встречаются, тот сглатывает. То странное чувство в животе снова вернулось. — Парк аттракционов… мы можем это устроить, — через минуту молчания начинает Намджун, и Сокджин приподнимает брови. — Я знаю, что мы не совсем… семья, но… всё же мы можем все вместе пойти в парк аттракционов. — …все вместе. — Извини, если это прозвучало глупо. Я не знаю, почему я… — Совсем нет. Прозвучало неплохо. В конце концов Сокджин засыпает тоже. Намджун смотрит на его руку, заботливо обнимающую Тэхёна, и проваливается в сон со счастливой улыбкой на губах.***
Неделя пролетает для Намджуна почти незаметно, и вот уже снова вечер пятницы. У Намджуна свидание. Она рассказывает о своём дне на работе и о особо неприятном доставшемся ей ребёнке… но офицер не может сосредоточиться на её словах. Он заставляет себя улыбаться и кивать время от времени, показывая, что «слушает», а она всё продолжает болтать, и её ярко-розовые губы растягиваются в улыбке, когда они подходят к кофейне… Но Намджун почему-то думает о мягких и розовых губах Сокджина. Вообще, этим вечером они должны были вместе смотреть фильм, но в последний момент она решила, что хочет просто поговорить и узнать его лучше. И хоть Намджун совсем не в восторге от этой идеи (потому что ему трудно поддерживать этот совершенно неинтересный ему разговор больше часа), он всё равно соглашается. Они сидят за столиком напротив друг друга и пьют кофе. Теперь она говорит о том, что хочет поехать в отпуск во Вьетнам со своей лучшей подругой, и Намджун действительно хочет казаться заинтересованным в этом, но… но его мысли постоянно возвращаются к Сокджину и Тэхёну. Интересно, они уже ужинали? Ему кажется, что учитель приготовил что-то ужасно вкусное, и ему дико хочется узнать что. Сейчас он сидит в кофейне и наслаждается прекрасной итальянской кухней, и она хороша, но всё же… домашняя Сокджинова еда вкуснее. — …ты в порядке? Намджун вздрагивает, внезапно осознавая, что вопрос предназначался ему. Её большие глаза, красиво обрамлённые тёмными ресницами, смотрят на него с нескрываемым беспокойством. — Прости, — смущённо извиняется мужчина и прочищает горло. Где его манеры, в конце-то концов?.. — Ладно… ну так вот, и тогда мы подумали… — продолжает она, увлечённо рассказывая о своих планах во Вьетнаме. Кстати, о поездках. Намджун обязательно должен съездить в парк развлечений с Сокджином и Тэхёном… мальчик был так сильно рад этой новости, что Намджун сразу почувствовал укол вины: ведь до сих пор он не смог найти время, чтобы сводить сына в парк, в который тот так хотел… с момента развода, точно. А теперь Сокджин вызвался сходить с ними, даже пообещав наготовить домашней еды, чтобы сделать поход более «семейным». — С тобой точно всё в порядке? Намджун внутренне хмурится, смотря на её лицо. Нужно перестать думать о Сокджине. Так почему же ему кажется, будто лицо учителя перекрывает её лицо? Её губы ярко-розового цвета, но они бледнеют по сравнению с Сокджиновыми губами. У неё красивые глаза, но в них нет Сокджиновой теплоты. Её улыбка хорошенькая, но не такая лучистая, как у Сокджина. Щекочущее ощущение возвращается в Намджунову грудь, и внезапно он осознаёт, что это такое. Всё это время ему нужен был кто-то, кто делает его сына счастливым. Кто-то, с кем ему комфортно. Тот, кто рассмешит его после тяжёлого рабочего дня и с пониманием отнесётся к обязанностям полицейского. Всё это время в Сокджине было всё это. Всё это и даже больше, но Намджун, как дурак, был настолько ослеплён желанием найти какую-то женщину, что могла бы заменить его бывшую жену, что не видел этого. Но Сокджин лучше. Сокджин успокаивает его. Заставляет чувствовать себя в безопасности, Намджун уверен — никто бы так не смог. Он может открыться Сокджину; рассказать о всех своих страхах и сожалениях, при этом не боясь быть осуждённым. Это странное чувство щекотки. Любовь, верно?