***
— Кто-нибудь в курсе, что с Мином творится? — тихо интересуется у остальных офицеров Джексон, опасливо указывая пальцем на Юнги. — Он какой-то странный ходит почти неделю уже, но я боюсь спросить, в чём дело. Чонгук ещё раз внимательно оглядывает своего напарника и вздыхает. — Он не сказал во время патрулирования ни слова. Его определённо что-то заботит, но я не знаю что. И вы понимаете, парни, что он не скажет мне, даже если я спрошу, — жалобным тоном тянет Чонгук. Он уже пытался, правда. Но Юнги упорно не хочет признаваться в том, что беспокоит его. По большей части ведёт себя точно так же, как и обычно, но… всё чаще случается такое, что он будто выпадает из реальности, и выражение его лица становится не грустным и не злым, но ужасно задумчивым, и это начинает серьёзно волновать Чонгука. — Что ты сделал, Чон? — спрашивает Джексон, подозрительно прищуриваясь. Чонгук морщится. — Да ничего я не делал! — Ты точно что-то натворил. — Ну чего ты приебался, Ван. Почему сразу я? — Потому что это всегда ты. — Парни, парни, успокойтесь, — примирительно начинает Сондже, не отрываясь от внимательного изучения лица Юнги. Мужчина сидит сейчас буквально окунувшись в свой маленький мирок, не замечая ничего вокруг, и офицер соврал бы, сказав, что ему не любопытно узнать, о чём он таком там думает. — Может, у него проблемы в отношениях, — продолжает Сондже. Конечно, нельзя полностью утверждать, что тот долговязый парень, которого они видели тогда с Юнги и есть его пара, но ведь гораздо интересней думать так, правда? — Тогда я мог бы помочь, — решительно предлагает Чонгук, и все остальные офицеры одновременно закатывают глаза. — Ты? Будешь давать советы по отношениям? Не смеши мои подковы, сопляк, — фыркает Хонбин под громкий гогот Джексона. — Нахуй идите. — Ой, а вы капитана сегодня видели? Он тоже пиздец какой странный, — внезапно подаёт голос Джексон, вспоминая, как капитан Ким сегодня три раза (в два раза больше обычного) пролил кофе и не вписался в дверной проём после обеда. На вопрос, что случилось, ответил «устал», но Джексон не верит ни единому слову. — Я видел, как он утром споткнулся об стул, — присоединяется Хонбин. Но хуже всего было то, что он будто бы даже не заметил этого — просто продолжил идти вперёд, как бульдозер, не обращая внимания на боль. — Сначала Мин, теперь шеф. Что-то определённо происходит, ребята, — задумчиво потирая подбородок, заключает Джексон. Юнги откладывает ручку и вздыхает. Прошла почти уже целая неделя с того момента, как Хосок выскочил из его квартиры, будто ужаленный. И Юнги почему-то не смог его остановить: все слова будто бы застряли у него в горле, как только он увидел слёзы на лице парня. Он много думал об этом, но всё никак не мог понять — почему? Почему Хосок в слезах выбежал из его квартиры? Юнги ведь ничего не сделал. Он просто сыграл свою пьесу, как тот и просил, вот и всё, а теперь Хосок снова избегает его, не отвечая на звонки и смс. Он даже в дверь стучать пытался, но безрезультатно. Хосок до бесячего успешно избегает его снова, и как бы сильно ни хотелось Юнги сказать «да ну его нахуй» и забить (потому что обычно он так и делал), он почему-то не может сделать этого с Хосоком. Этот парень буквально не выходит у него из головы, но Юнги просто не может контролировать своё раздражение и разочарование от того, как резко тот изменил своё отношение к нему. О, и это блядское проклятие тоже безумно бесит. Он всё ещё пытается и не может понять, как Хосок узнал песню, которую он так скрывал. Даже если предположить, что стены их многоэтажки не очень хорошо звукоизолированы, и Хосок каким-то магическим образом смог услышать её через несколько бетонных перегородок… это всё равно не имеет смысла. Хотя бы потому, что Юнги ни разу не играл эту колыбельную с тех пор, как переехал в эту квартиру. Он не играл её в течение многих лет, и ни один из полицейских отчётов прошлых лет (и клал Юнги на то, что гражданских пробивать по базе нельзя) не показывал, что они даже отдалённо когда-либо жили рядом друг с другом. По сути, они находились в разных провинциях всю свою жизнь, и даже в Сеуле поначалу жили довольно далеко друг от друга. Это просто не имеет смысла, а Юнги просто ненавидит бессмысленные вещи. Но есть вещь, беспокоившая Юнги гораздо сильнее. Хосок плакал. Конечно, в первую их встречу он тоже плакал, но это было скорее из-за паники. Это был душераздирающий плач, грозивший расколоть голову Юнги просто на две части; но будучи офицером полиции, мужчина часто слышал такое. Его удивляло не это. В этот раз причина была… другая. Хосок просто сидел там, слушая его игру, и слёзы тихонько катились по его щекам, и после этого что-то внутри Юнги вроде… вроде… он не совсем уверен что, но что-то перевернулось в нём. Что-то определённо изменилось, и Юнги ещё предстоит узнать, есть ли это позитивное или негативное изменение, что всё-таки случилось тогда, и как это повлияет на его жизнь в долгосрочной перспективе. Что-то изменилось, и теперь ему просто жизненно необходимо поговорить с Хосоком, чтобы получить ответы на свои вопросы. Юнги стискивает зубы и так резко встаёт со стула, что тот откатывается назад, привлекая внимание всех в участке. Остальные взволнованно наблюдают, как маленький офицер уверенно направляется к офису капитана. Чонгук выглядит особенно встревоженным, а Сондже удивлённо приподнимает брови. Но Юнги не винит их. Обычно он передвигается по станции настолько тихо, что это даже пугает некоторых людей. Он игнорирует все взгляды, стучится в дверь, и слышит тихое «войдите» от Намджуна. — Мин, — отзывается Намджун, еле отрывая голову от отчётов. В его голове бушевал целый ураган после того признания, и капитан знал: единственный способ справиться с этим жалким душевным состоянием — это работать, работать и ещё раз работать. До тех пор, пока его мозг не утомится настолько, что перестанет постоянно думать о Сокджине. — Могу я взять отгул на сегодня? Намджун окончательно отрывается от бумаг и даже откладывает ручку. Юнги ещё никогда не просил отгулов. Тот единственный раз, когда он не смог прийти на работу — когда его ударили по голове и он был госпитализирован (да и даже тогда он утверждал, что без проблем сможет со всем справиться), поэтому Намджун начинает думать, что у него кто-то умер или случилось что-то столь же ужасное. — Со скольки? — вместо «почему» спрашивает он. Намджун давно уже понял — в личную жизнь Юнги лучше не лезть. Да и, честно говоря, у него просто не хватит душевных сил сейчас, чтобы вдаваться в чужие проблемы. У него и своих хватает. — С полшестого. Намджун смотрит на часы — едва перевалило за пять вечера. Юнги уже закончил с патрулированием, и на горизонте не наблюдалось никаких чрезвычайных ситуаций… капитан кивает — пусть идёт, раз считает нужным. Юнги нервно покидает его офис, пытаясь придумать, что ему делать дальше. Он уже пытался после работы ждать на их обычном месте встречи, но Хосок будто испарился. Сколько бы офицер не ждал — тот не появлялся, что значит, то он наверняка стал раньше уходить с работы или изменил маршрут. Тогда что он может сделать? Вариантов немного, на самом деле. Один. Ждать перед его квартирой. Юнги нетерпеливо отсчитывает минуты и выбегает из здания сразу же, как пробивает полшестого. Он совсем забывает переодеться в обычную одежду, но понимает это только на улице. Решает не возвращаться — чтобы лишних вопросов не задавали. Телефон и так без перерыва вибрирует в кармане — назойливое трио никак не желает успокаиваться, строча смски в попытках узнать, куда это так рано он направился. Юнги игнорирует их всех. Переживут. Быстрым шагом офицер доходит до своего дома и вскоре оказывается перед дверью в квартиру Хосока. Стучит пару раз и прислоняется ухом к двери, пытаясь понять, есть ли кто дома. Никого. Итак, значит, придётся ждать. Мозг постоянно подкидывает новые и новые вопросы, на которые Юнги не может ответить. Появляется мимолётное беспокойство: а вдруг Хосок снова влип в какие-то неприятности? Юнги отодвигает эту мысль в сторону. У него и так сейчас много проблем, лишних не нужно, спасибо. Ждёт он чуть меньше часа — даже заскучать не успевает, как слышит звук открывающегося лифта. Хосок выходит оттуда с опущенными глазами и направляется к своей квартире, по-видимому, даже не замечая, что он на площадке не один. Юнги спокойно смотрит, как тот подходит к нему всё ближе и ближе, ожидая, когда он, наконец, поймёт это. И долго ждать не приходится: Хосок поднимает глаза и с выражением почти ужаса на лице бросается прочь. Как и ожидалось. Хосок снова убегает от него, поспешно пробираясь к аварийной лестнице — двери лифта уже закрыты. — Чон Хосок! — раздражённо кричит Юнги, но тот даже и не думает останавливаться. Юнги действительно ненавидит бегать и особенно по лестничным пролётам, но парень просто не оставляет ему выбора. Хосок в панике распахивает дверь, выбегая на лестницу, и Юнги успевает проскользнуть за ним как раз вовремя, прежде чем железные двери захлопываются. А затем всё происходит будто в замедленной съёмке. Вот Хосок бежит по лестнице, ускоряясь всё сильнее и сильнее, а вот его нога соскальзывает, и он стремительно летит вниз. — Чон Хосок! — кричит Юнги, рывком перебрасывая своё тело вперёд и вытягивая руку, чтобы поймать парня. Но тот слишком далеко. И Юнги знает это. Его так не поймать. И Юнги прыгает. Прыгает, не думая о последствиях. Потому что если он ничего сейчас не сделает… А потом всё случается в мгновение ока. Хосок чувствует сильные руки, обхватившие его живот и затылок, и носом утыкается в тёмную полицейскую форму, мимолётно чувствуя слабый, но такой знакомый и родной ему в последнее время мускусный аромат, исходящий от Юнги. Мир вокруг него кружится. Всё совершенно выходит из-под контроля, и Хосок чувствует сильный удар от падения на землю. Он даже не может закричать. Просто закрывает глаза, потому что понимает — это конец. Когда всё останавливается, Юнги требуется пару секунд, чтобы понять, что произошло и снова начать двигаться. Бесчувственное тело Хосока лежит у него на руках, а из его головы с пугающей быстротой вытекает тёмная красная жидкость. — Эй, Хо… Хосок, — неуверенно окликает его Юнги, надеясь, что тот очнётся, но ничего. — Хосок! Чон Хосок! — почти в истерике кричит он, но тот никак не реагирует. Юнги делает глубокий вздох и прижимается ухом к груди парня. Дыхание есть, но очень слабое. Значит, Хосок просто без сознания… что дальше?.. что нужно делать?.. Хосок дышит… что дальше… — Чёрт, — скрипит зубами Юнги, когда осознает, что всё ещё не вызвал скорую. Он почти не помнит, что спрашивал оператор, и что он отвечал ему. Юнги просто беспомощно сидит рядом с безжизненным телом Хосока и не может даже остановить дрожь в руках. Он видел количество крови и вдвое большее этого, но от вида того, как быстро волосы Хосока пропитываются кровью, красной и густой, к горлу подступает тошнота. Каждая кость в его теле болит, но Юнги не может сосредоточиться на собственных повреждениях — Хосок истекает кровью, истекает прямо на его глазах, и Юнги чувствует, будто это его собственная кровь вытекает с такой ужасающей быстротой.***
Юнги потирает лицо ладонями, пытаясь успокоить натянутые до предела нервы. Врач сказал, что остаётся только ждать — Хосок потерял слишком много крови. Хосок лежит рядом с ним, его глаза всё ещё закрыты, и Юнги с тревогой наблюдает за каждым вздохом парня, стараясь не пропустить момент, когда тот очнётся, и мимолётно морщится от боли в запястье. Он даже не понял, что сломал запястье, пока парамедики не сказали ему об этом. Оно было опухшим и вывернуто под неестественным углом, и доктору потом пришлось вправить его на место. У него была рваная рана на затылке, которую пришлось зашить, и серьёзное повреждение поясницы. Что касается поясницы, кстати, ещё ничего неизвестно, но врач сказал, что ему даже ещё повезло уйти всего лишь со сломанным запястьем и раной на голове. Всё могло закончиться гораздо хуже. Но Юнги почти не вслушивается в его слова — он просто не может думать сейчас ни о чём, кроме как о бесчувственном Хосоке, лежащем на кровати рядом. Чёртово глупое проклятие, причиняющее ему боль. Юнги пытается провести рукой по волосам, но разочарованно выдыхает — голова перевязана. Воротник его формы почти полностью залит кровью, и Юнги просто не знает, как будет объяснять это капитану. Что, черт возьми, он должен сказать? «Хей, шеф, представляешь, я навернулся с лестницы, пытаясь спасти своего соседа?»? Нет, это не так работает. Юнги окидывает осторожным взглядом неподвижную фигуру. Видеть Хосока таким… безжизненным больно. Он до смерти перепугал его, и если сначала Юнги был полон решимости преподать хороший урок этому проклятому постоянно убегающему от него идиоту, то сейчас он просто хочет, чтобы Хосок снова открыл глаза. Теперь Юнги действительно понимает, насколько опасно для жизни это проклятие. Всё это время он относился достаточно скептически ко всей этой магической дребедени… но сейчас это действительно серьёзно. Он просто представить себе не может, каково это — жить в такой огромной опасности столько лет. Через пару часов Хосок открывает глаза, и по ощущениям — его голова просто раскалывается на две части. Юнги сидит рядом, с тревогой наблюдая за его пробуждением. Он ничего не говорит. Не пытается узнать, слышит ли его Хосок. Просто терпеливо ждёт, пока Хосок сам сможет говорить. — …Юн..ги? — Да, это я. Я здесь. — …я... я жив? — болезненно хрипит Хосок. Он никак не может избавиться от ощущения, что превратить его в фарш — это чья-то важная жизненная миссия. Как всё может так болеть? — …да. — …что случилось? — Ты упал с лестницы. Хосок медленно моргает, а затем снова закрывает глаза. Точно. Он помнит. Помнит, как убегал от Юнги по аварийной лестнице, помнит звук открывающейся железной двери… сильные руки на своей талии… на голове… Юнги упал вместе с ним, чтобы спасти его. Хосок открывает глаза и с трудом поворачивает голову, чтобы ещё раз взглянуть на офицера. Голова начинает болеть сильнее, и зрение немного подводит его, преподнося всё немного размытым, но даже несмотря на это Хосок замечает повязку на голове и гипс на запястье мужчины. — Что… Ты в порядке? — внезапно в панике вскрикивает Хосок. Юнги. Юнги больно. Он сделал больно Юнги. Он повёл себя глупо и подверг его опасности. Он… — Стой, нет. Это не из-за тебя, — мягко прерывает его офицер. — Если бы я не начал убегать тогда… — Давай я лучше позову врача. Она хотела поговорить с тобой, когда ты очнёшься. Хосок провожает взглядом выходящего из палаты Юнги и сильно закусывает губу. Он ненавидит это. Прекрасно зная, что собирает на себе все возможные неудачи и опасности… всё равно сделал больно Юнги. Конечно, тот ведёт себя так, будто это пустяки, и ничего такого не случилось, но это неправда. Всё могло закончиться гораздо хуже. Кто-то из них… или даже оба могли умереть. А всё из-за этого тупого проклятия и Хосоковой глупости. И почему он думал, что побег с его удачей — хорошая идея? Хосок старается скрыть свою внутреннюю истерику, когда видит врача. Она задаёт ему несколько вопросов, и Хосок старается отвечать на них как можно увереннее и честнее. Но как только врач уходит, и они с Юнги снова остаются наедине, он будто теряет способность разговаривать вообще. — Тебе нужно поспать, — мягко начинает Юнги, снова усаживаясь рядом с Хосоковой кроватью. — Врач сказала, что очень важно находиться в покое с такой серьёзной травмой головы, как у тебя. Хосок поднимает глаза. Теперь он видит гораздо лучше, и, если бы не пульсирующая боль в голове, он бы даже уже попросил разрешения отправиться обратно домой. — Юнги… почему ты стоял рядом с моей квартирой? — наконец, решается Хосок, не в силах выносить больше эту гнетущую тишину. Он просто не понимает. У Юнги были все причины, чтобы больше не разговаривать с ним никогда. И это Юнги надо бежать подальше, когда они встречаются… но нет. Юнги всегда рядом. Всегда, когда Хосок нуждается в нём. Юнги не уходит… и больше всего на свете Хосок боится стать зависимым от него. Что, если Юнги исчезнет из его жизни тогда, когда он меньше всего будет ждать этого? Что будет тогда? — Почему ты убежал из моей квартиры? — вопросом на вопрос отвечает Юнги, пристально смотря на соседа. — …я не знаю, — честно отвечает Хосок. Он просто почувствовал, что не может находиться там больше. Юнги открывает рот, чтобы спросить про пьесу, но передумывает. Совершенно очевидно, что Хосок так же смущён этими вопросами, как и он, и разговор далеко не уйдёт. — Как ты себя чувствуешь? — вместо этого мягко интересуется офицер. — …всё болит. — Неудивительно. Ты себе череп чуть напополам не раскроил. Хосок представляет это в красках и вздрагивает. — А ты..? — Просто небольшой порез здесь, — говорит Юнги, указывая куда-то в район затылка, — и сломанное запястье. Хосок вздыхает. Ну да, в принципе, он сам спросил. Но это не значит, что от ответа он чувствует себя лучше. Лучше бы Юнги рассердился и накричал на него, вместо того, чтобы сидеть вот так и делать вид, будто всё в порядке. Хосок делает попытку сесть, но сразу же об этом жалеет — голова начинает дико кружиться, и боль только усиливается. Боже, неужели он настолько сильно ударился? — Эй, не надо. Если тебе что-то нужно, просто скажи, — с беспокойством говорит Юнги, осторожно укладывая Хосока обратно на кровать. — …я хочу пить. — Подожди, дай мне спросить. Хосок внимательно наблюдает за тем, как Юнги снова покидает палату, и от его внимания не укрывается то, что офицер явно с трудом держит спину в прямом положении. Он сильно хромает, и у Хосока от этого факта просто сердце разрывается. Через несколько минут офицер возвращается обратно, держа пластиковый стакан, наполненный водой, с трубочкой посередине. — Давай, осторожно, — говорит Юнги, прикладывая трубочку к губам парня. — Постарайся пить медленно, потому что если поторопишься, может затошнить. Хосок обхватывает губами кончик трубочки и начинает пить, издавая мягкое облегчённое мычание, когда вода попадает в пересохшее горло. Никогда он раньше не думал, что обычная вода может быть настолько вкусной. Когда он заканчивает, Юнги убирает и ставит стакан на тумбочку рядом с его кроватью. — …который сейчас час? — спрашивает Хосок, когда Юнги снова садится рядом с ним. Офицер вытаскивает свой телефон (и то, что после всего случившегося он цел, не иначе как чудо — потому что телефон Хосока разбился вдребезги) и пару секунд смотрит на экран, прежде чем ответить: — Почти одиннадцать. — Одиннадцать? Я так долго был без сознания…? Юнги только пожимает плечами и убирает телефон обратно. — Разве тебе не нужно домой? Юнги снова пожимает плечами и вытягивает ноги перед собой. Хосок с недоверием смотрит на него, пока офицер снова не просит его поспать. — Я только что проснулся. — Всё равно. С такой травмой головы нужно больше спать. — А разве с твоей травмой спины тебе не нужно лежать? — спрашивает Хосок, и Юнги замирает на долю секунды, прежде чем сделать вид, что понятия не имеет, что не так с его спиной. — Юнги… тебе тоже нужно отдохнуть. — Ничего, посплю здесь. Домой не пойду в любом случае. — Что? А где ты спать будешь? — Попрошу у медсестры одну из тех кушеток на колёсиках, — как ни в чём не бывало, зевая, отвечает Юнги, прежде чем поморщиться от внезапной острой головной боли. Медсестра дала ему обезболивающее, но его действие, кажется, уже прекращается. — Но они же неудобные! — Ничего, не помру. Скоро вернусь! — Юнги снова исчезает за дверью, чтобы через несколько минут вернуться с медбратом, катящим кушетку. Офицер коротко благодарит мужчину и начинает заправлять постельное бельё, периодически вздрагивая от боли в пояснице — Хосок делает вид, что не замечает этого. Он слишком хорошо знает Юнги, чтобы снова начинать разговоры по типу «тебе же больно». — Я собираюсь сейчас поспать, и тебе советую, — грубо говорит офицер, осторожно укладываясь на бок, чтобы ненароком не коснуться затылка. Хосок был прав, когда говорил, что кушетки неудобные, и сейчас ему просто хочется закрыть глаза, чтобы не видеть всего этого безобразия. — Если тебе что-то будет нужно — зови. Я чутко сплю, — добавляет он, закрывая глаза. Хосок просто смотрит в потолок пару минут, а потом слышит мягкое сопение со стороны кушетки. Несмотря на боль, он поворачивается, почти перевешиваясь через край кровати, чтобы посмотреть на спящую фигурку Юнги. Офицер выглядит… почти ребёнком, когда спит, и Хосок внезапно понимает, что у него перехватило дыхание. Губы Юнги, обычно сжатые в тонкую линию в тихом осуждении или презрении, теперь расслаблены и слегка приоткрыты. Его глаза, выражающие обычно твёрдость и уверенность, теперь мило зажмурены. Хосоку даже на секунду кажется, что это совсем другой человек — совсем не тот смелый офицер, так часто спасающий его от неприятностей. Хосок продолжает тихонечко рассматривать мужчину; спать совершенно перехотелось. Юнги еле заметно двигает ногами и вздрагивает от боли: его брови сначала хмурятся, а потом расслабляются, и едва слышный стон выскальзывает из его губ. В палате снова воцаряется тишина. Раньше Хосок спрашивал себя, каково это — иметь кого-то вроде Юнги в качестве своего соулмейта. А сейчас он спрашивает себя, каково иметь Юнги в качестве своего соулмейта, и одна только эта мысль заставляет его чувствовать ужасную вину. Нет, Чон Хосок, ты не должен думать об этом. У Юнги есть Чонгук, и они вместе уже три года. Да и Чонгук ни капельки не похож на Хосока — очевидно, что он совсем не из тех, кто часто попадает в неприятности. Он выглядит сильным и уверенным… и точно уж более подходящим для кого-то вроде Юнги. Хосок закусывает нижнюю губу, когда снова чувствует боль в груди. «Не глупи», — говорит он сам себе. «У тебя есть свой соулмейт, который ждёт тебя где-то. Ты терпел всё это время. Так не будь же глупым сейчас». Он просто хочет, чтобы Юнги перестал быть так чертовски мил с ним. Чтобы перестал быть таким добрым… это не вина Юнги, он знает это. Офицер совсем не виноват, что оказался настолько щедр, что постепенно и абсолютно незаметно заставил Хосока влюбиться в себя без памяти. Та пьеса заставила Хосока задуматься о том, что Юнги, возможно, и есть его соулмейт… но нет, это всего лишь его глупый мозг. Ему нужно держаться подальше от Юнги, потому что он начинает всё больше и больше привязываться к нему. Но почему, почему офицер продолжает появляться в его жизни снова и снова? Почему судьба свела их вместе в ту роковую ночь и заставила жить совсем рядом, на одном этаже? Почему, наконец, познакомила с Хосоком кого-то настолько идеального? Хосок закрывает глаза, пытаясь перестать думать об этом и не мучить себя. Он должен быть благодарен за то, что у него есть такой хороший друг, как Юнги. Ему нужно перестать быть таким жадным.***
— Что произошло? Юнги раздражённо щурится от громкого Чонгукова голоса, когда входит в участок. — Небольшая авария. — Насколько небольшая? Тебя грузовик переехал? Что, чёрт возьми, с твоей головой? И у тебя что, запястье сломано? — Хватит кричать, — сквозь зубы цедит Юнги, надеясь, что его напарник заткнётся раньше, чем привлечёт внима… — Что с тобой, Мин? — и вот уже рядом с Чонгуком стоит Хонбин. Буквально через секунду к ним присоединяется Джексон, и его глаза раскрываются до такой степени, что это выглядит почти пугающе. — Я упал, — отвечает Юнги, и, технически, даже не лжёт. — …в канализационный люк? — неверяще суживая глаза, медленно спрашивает Джексон. — Не важно, мне просто нужно поговорить с капитаном. С дороги, — рычит Юнги, проталкиваясь к офису Намджуна. Он знает, что наверняка получит хорошую взбучку за то, что не бережёт себя… не говоря уже о том, что ни одно из оправданий, что он придумывал прошлой ночью, не сработает на этом человеке. Он стучится и с разрешения входит. — …что с тобой произошло? — нахмурившись, спрашивает Намджун — ему явно не нравится то, что он видит. — Хотите настоящую версию или пиздёж? — Настоящую, пожалуйста. — Я пытался помочь кое-кому не упасть с лестницы, но в итоге упал сам. — Она точно настоящая? — спрашивает Намджун, приподнимая брови. Он хорошо знает Юнги. Юнги не Чонгук, бездумно бросающийся на любую опасность, надеясь на удачу. Юнги не стал бы рисковать просто так. Он точно бы не стал делать что-то настолько безрассудное… или стал бы? Юнги лишь пожимает плечами. — И сколько же костей ты сломал? — Просто небольшой порез на затылке, сломанное запястье и отбитая спина. — Тогда что, чёрт возьми, ты здесь делаешь? — вежливо интересуется Намджун, складывая перед собой руки. Юнги ведь мог просто позвонить. И какого чёрта он такой упёртый? — Я могу патрулировать. — А что, если столкнёшься с внештатной ситуацией? Что будешь делать с преступником? Ударишь его своим гипсом и будешь надеяться, что он не ударит в ответ в твою голову перебинтованную? — издевательским тоном тянет Намджун, откидываясь на спинку своего стула. — Не глупи. Иди отдыхай лучше. И не возвращайся в участок без справки от врача, ясно? — Капитан… — Я всё сказал. А теперь иди домой, пока я не заставил кого-нибудь из парней за ручку тебя отвести. — …хорошо, — соглашается Юнги, выходя из офиса. Он должен был ожидать чего-то подобного. Как только он оказывается за дверью, остальные офицеры мгновенно обступают его со всех сторон. — Серьёзно, Мин, что случилось? Из кого выбить дурь? — хрустя суставами, спрашивает Джексон, и Чонгук рядом с ним кивает, отстёгивая свою дубинку в знак серьёзности своих намерений. — Ребята, я знаю тот переулок, — решительно начинает Чонгук, но затыкается сразу же, когда Юнги бьёт его своим гипсом. — Никто меня не бил. Я просто упал. Капитан сказал мне идти домой, так что так, пожалуй, и поступлю. Чонгук, ты теперь сам по себе. — Ладно… но… ты уверен, что с тобой всё хорошо? — Да. Капитан просто слишком остро отреагировал. — …если ты так говоришь… Как только за Юнги захлопывается дверь, офицеры одновременно обмениваются понимающими взглядами. Что-то определённо произошло. Но смогут ли они узнать, что это было?***
Намджун бросает последний завершённый отчёт к стопке таких же и закрывает лицо руками с громким, почти жалобным, стоном. Это был ужасно долгий день, в который он пытался с помощью работы немного отвлечься от той ситуации с Сокджином. Но сейчас нужно придумать способ исправить всё это — потому что Тэхён, совершенно не обращая внимания на происходящее, продолжает каждый день рассказывать об удивительных вещах и всяких разных интересных штуках, что делает его любимый учитель в классе, и спрашивать, когда тот снова придёт к ним. На все вопросы Намджун отвечает «посмотрим» и внутренне вздрагивает каждый раз, когда видит ожидающий взгляд на лице сына. Намджун знает, что такое увлечение. Знакомиться и завоёвывать женские сердца всегда было чем-то почти естественным для него, но сейчас он совершенно не понимает, что делать. Как обращаться с, возможно, самым важным в его жизни после сына, человеком? Он думает об этом так много только из-за того, что Сокджин — мужчина? Не то чтобы он боялся только из-за того, что это гомосексуальные отношения, нет. Глубоко в душе он знает уже, что Сокджин подходит для него идеально, но всю свою жизнь Намджун ухаживал только за женщинами… и он просто понятия не имеет, как показать Сокджину свои настоящие чувства. Разве не должен он быть всего лишь искренним и честным? Но как это сделать? Намджун вздыхает тяжело и почти жалобно, когда понимает, что ход его мыслей совершил полный оборот и вернулся к тому, с чего и начинался. Как убедить гея в том, что серьёзен насчёт отказа от своей натуральности? Вот был бы у него какой-нибудь друг гей, и тогда… вот же чёрт, подождите-ка… Да он ведь знает одного гея. «А лучше бы не знал», — мимолётно проносится у него в голове. Но вариантов у него не особо много, раз единственный, кого он знает — Чон Чонгук… боже. Жизнь — отстой. Но разве есть у него выбор? Сокджин до сих пор ни разу не позвонил и не написал, а Намджун решил лишний раз не навязываться и дать ему время подумать (а самому себе — придумать дальнейший план действий). Офицер закусывает губу. Он действительно собирается это сделать? И пожалеет ли после? Вероятно. Но есть ли у него другой выбор? Нет. И кроме всего этого, Намджун понимает — времени мало. Скоро его сын начнёт спрашивать, почему мистер Ким не приходит так долго, и не дай бог, чтобы Сокджин подумал, что он использует ребёнка, чтобы проводить время с ним. К счастью, он слишком хорошо знает Чонгука. Офицер может быть немного дурачком, но уж точно не мудаком: он не будет выпытывать ничего личного и уж тем более использовать её против Намджуна. А вот поддразнить его, когда они будут только вдвоём, он сможет… но сейчас чрезвычайное положение, и можно закрыть на это глаза. Поэтому он зовёт Чонгука в свой офис, и тот входит в кабинет со смущённым выражением лица и «Клянусь, я сейчас же закончу свой отчет». — Дело не в твоих отчётах. Точнее совсем не в них… мне просто нужен от тебя... совет. — …ты хочешь, чтобы я, — переспрашивает Чонгук, выделяя голосом «я», — дал тебе совет? Намджун уже начинает думать, что это была плохая идея. — Ты гей, так? — …мне нравится Чимин. — …да. В любом случае… вот чисто гипотетически, если бы натурал признался тебе в своих чувствах, как бы ты отреагировал? — …извини, капитан, но я уже встречаюсь с Чимином и не могу принять твои чу… — Нет, я не признаюсь тебе, идиот, — перебивает его Намджун, массируя свои виски кончиками пальцев. Как он только посмел. Как. Вот же отстой… — Это был гипотетический вопрос. — Эм-м… не знаю, я, наверное, был бы смущён?.. но если у этого человека есть чувства ко мне, разве это не делает его автоматически геем? — Нет, он натурал. — …уже нет, если у него есть чувства ко мне. — Ну просто… предположим, что он сказал тебе, что натурал, и ты всегда считал его натуралом. Что он должен сделать, чтобы ты смог поверить, что у него действительно есть чувства к тебе? — Это вопрос с подвохом? — Боже… нет. Просто ответь. — Это ведь братский разговор? Я могу быть честным? — Просто, блять, ответь на вопрос. — Я думаю, если бы он сделал мне ми… — Давай что-то более реалистичное и что-то менее завязанное на сексе. Боже, да твой парень вообще знает, что творится у тебя в голове? — …да? — Ну, так есть какие-нибудь другие варианты? — Ну… лично я думаю, что нет особой разницы между обычными и гей-парами, когда дело касается отношений. В случае с Чимином я просто был честен с ним с самого начала. Я сказал ему, что он мне нравится, и доказал это. Водил его на свидания. Дарил цветы. Помогал всячески… заботился о нём, когда он болел. Ну, знаете, всякие эти романтичные штуки. — …ты дарил ему цветы? — Ну да, а почему нет? Намджун задумчиво чешет подбородок. Цветы. Это вполне можно устроить. В словах Чонгука есть смысл… теперь надо как-то притормозить события и завоевать сердце Сокджина. — Хорошо, теперь можешь идти, — по-быстрому спроваживает его Намджун, пытаясь придумать в это время, какие цветы ему лучше купить для Сокджина. — Стой, и это всё? О ком ты говорил? Неужели, ты… — Вон. — И ты даже не скажешь мне… — Вон. И убедись, что закрыл дверь с обратной стороны. Намджун даже не поднимает взгляда, чтобы увидеть, как Чонгук закатывает глаза, прежде чем покинуть офис. Как только за ним захлопывается дверь, все остальные офицеры уже наготове, чтобы засыпать его вопросами. — Неужели у кого-то проблемы? — издевательски ухмыляется Джексон. — Нет… — хмурясь, отмахивается Чонгук и залипает в пустоту сразу же, как только оказывается на своём месте. — Что он сказал тебе? — осторожно интересуется Хонбин, замечая растерянный взгляд младшего. Чонгук хмурится ещё раз, медленно раскрывая рот. — Я думаю… мне кажется, у капитана есть чувства ко мне? На секунду офис погружается в пугающую тишину, а потом Хонбин глубоко вздыхает и кричит: — Кто, чёрт возьми, дал наркотики Чону? Ван, я же сказал тебе запереть комнату с уликами! — Как же он меня заебал, — бормочет себе под нос Джексон, устало возвращаясь на свое рабочее место.