***
Дни всё идут, и, вопреки всем самым пессимистичным прогнозам врачей, офицерам постепенно становится ясно, что жизнь их потихоньку возвращается в старое русло. Юнги и Намджун уже заканчивают курс реабилитации, и остальные офицеры теперь приходят в больницу так часто, как только могут, чтобы***
— А знаешь, что я услышал, господин офицер? Что тебя, оказывается, освобождают от больничной еды сегодня! Намджун поднимает голову и удивлённо вскидывает брови, когда замечает в дверном проёме хитро улыбающегося Сокджина с бумажным пакетом в руке; тот ставит его на маленький столик рядом с кроватью. — Как ты узнал? — Спросил одну из медсестёр. А вообще, я притащил им своих домашних печенек ещё в первый день после твоего пробуждения и теперь получаю все самые свежие новости о твоём состоянии. Ну и, конечно же, моё несравненное очарование тоже сыграло свою роль, — ухмыляется мужчина, делая шаг по направлению к офицеру. Намджун притягивает его к себе за шею и тут же прижимается ближе, увлекая в поцелуй. Сокджин поразительно быстро оправляется от легкого удивления и почти сразу же отвечает. — Давно хотел это сделать, — шепчет прямо в Сокджиновы губы Намджун, прежде чем поцеловать его ещё раз. — И я, — так же шёпотом отвечает ему Сокджин и вдруг замечает, что Тэхёна в палате нет. «Наверное, это и есть причина», — думает он. — А где Тэ? — Мои парни пока составляют ему компанию, — отвечает офицер и берёт Сокджина за руку, осторожно поглаживая тыльную сторону его ладони большим пальцем. — М-м, хорошо. Думаю, Тэ тоже не помешает немного развеяться. Как он? Получше? — Не уверен. Разговаривает, вроде как, больше. Плачет меньше. Но я всё ещё не знаю, временно это или нет, — медля с ответом, выговаривает, наконец, Намджун, выдавливая из себя жалкую улыбку. В первые пару ночей в госпитале Тэхён постоянно просыпался посреди ночи и отчаянно тормошил его, заставляя встать, а успокаивался и засыпал только от звука его голоса. Но ненадолго — не проходило и пары минут, как всё повторялось сначала. — Он будет в порядке. Как только увидит, что ты поправляешься, — со всей убедительностью, на какую только способен, уверяет его Сокджин. — И, раз тебя уже сняли с больничного питания, я подумал, что ты не откажешься от моей домашней еды?.. — Ох, боже, как же я скучал по твоей готовке. — Прекрасно, — ухмыляется Сокджин, с хрустом распаковывая принесённый пакет. — Правда, тут наверняка уже остыло всё… стой, я видел микроволновку где-то на этаже, сейчас разогре… — Не нужно. — Но оно… — Всё в порядке. — Раз так… ладно. Тогда, если тебе чего-нибудь захочется, просто дай мне знать, и я принесу тебе завтра, — продолжает Сокджин, ловко вскрывая пластиковые контейнеры с едой. Намджун закусывает губу. Кажется, пора. Почему-то немного страшно. И нервно. Как хорошо, что Сокджин сейчас так поглощён едой, что не замечает этого… — Джин, — наконец окликает его Намджун, собрав в кучу остатки мужества. Он должен спросить его кое о чём — эта навязчивая мысль крутится в Намджуновой голове с самого пробуждения. — М-м-м? — вопросительно мычит Сокджин, не отвлекаясь от поиска палочек для еды. — Я знаю, что наверняка слишком тороплю события… и ты всегда можешь отказаться. Ты ведь знаешь, что я никак не хочу давить на тебя в чём бы то ни было, но… — медленно начинает Намджун, привлекая, наконец, внимание учителя. Сокджин вытаскивает руки из пакета и выпрямляется, вопросительно глядя на офицера. — …но? — осторожно уточняет он, одновременно пытаясь понять, что хочет сказать ему Намджун: он, вроде, думал, что они уже прошли ту стадию, когда тому было неловко просить его о чём-либо, в том числе и элементарно присмотреть за Тэ… — Переезжай ко мне. И Тэ. — …что…? — внезапно осипшим голосом переспрашивает Сокджин, хоть и прекрасно расслышал слова офицера. Намджун не шутит — он никогда бы не задал подобный вопрос, если бы миллион раз уже не обдумал все возможные последствия этого решения, и Сокджин знает это. — Да, я… знаю, что мы не хотели торопить события, но… когда твоя жизнь оказывается на волоске, немного меняешь мировоззрение, знаешь? Поэтому я хочу сказать… что хочу проводить с тобой теперь так много времени, как только смогу. С вами двоими. Я не требую ответа прямо сейчас, но, пожалуйста, можешь хотя бы подумать об этом? — неуверенно продолжает Намджун, и голос его становится тише с каждым сказанным словом, когда он видит шок и растерянность на лице другого мужчины. Он потратил, кажется, даже слишком много времени в размышлениях о том, что было бы, если бы Джексон своевременно не сообщил полицейским об их местоположении, или Юнги не успел тогда вовремя. У него никогда бы больше не было возможности валяться на кровати вот так, ожидая, пока Сокджин распакует для него контейнеры с заботливо приготовленной домашней едой. Он никогда бы не увидел больше своего любимого сына. Каждый момент, проведённый им с дорогими ему людьми, теперь стал цениться Намджуном в сто, нет, в тысячу раз сильнее. Он больше не собирается гробить свою жизнь, снова и снова переживая неудачу первого брака. Просто не может позволить себе быть настолько беспечным и легкомысленным: теперь у него не осталось совершенно никаких сомнений в том, чего он по-настоящему хочет. Проводить с Сокджином и Тэхёном так много времени, как это только возможно. Стать семьёй. Чем-то особенным… крепким… стабильным. — …хорошо, я… согласен, — растерянно отвечает Сокджин, немалым усилием воли заставляя себя кивнуть. — Спасибо. И снова, я ни в коем случае не хочу на тебя дави… — Я знаю, — мягко прерывает его Сокджин, внезапно чувствуя желание улыбнуться при виде прояснившегося от радости лица мужчины. Он уже и забыл, каково это: доверять кому-то, кроме себя самого, но сейчас, смотря в полные уверенности и любви Намджуновы глаза, уже постепенно начинает думать, что может даже привыкнуть к этому. Доверять.***
— Итак, раз мы не можем устроить нашу традиционную рождественскую вечеринку в участке, было решено провести её здесь, в больнице. Ну знаете, чтобы вы, парни, не померли в процессе, — говорит Хонбин на следующий день после организации эпичного переселения недовольного Юнги в палату к Намджуну. Обоим стало намного лучше: Юнги даже больше не нужна инвалидная коляска, чтобы передвигаться (но он всё равно требует, чтобы его возили, так как ленится ходить). Сокджин стоит у Намджуновой кровати, на которой уже сидит болтающий ногами Тэхён. Джексон и Сондже надувают красные и зелёные воздушные шарики (купленные ещё к прошлому году, но по неизвестной миру причине оставшиеся позабытыми), чем вызывают у мальчика неподдельный интерес. Юнги смотрит на Джексона в упор, но не может выдавить из себя даже элементарного «рад видеть тебя снова», потому что в последний раз, когда они виделись, они оба облажались. Юнги не на шутку опасался за его жизнь тогда… а Джексон до сих пор без слёз даже смотреть не может на текущее состояние Юнги и капитана, чувствуя вину за произошедшее с ними. Поэтому они просто молча кивают друг другу, и на этом всё заканчивается. Не проходит и пары минут, как входят Чонгук и Чимин. Юнги внезапно ловит себя на том, что неосознанно улыбается, глядя на них. — Итак. Нам удалось собрать здесь всех целыми и невредимыми, — с усмешкой заключает Джексон, заканчивая надувать последний шарик. — Хонбин, а где… сам знаешь что? — Ох, точно. Здесь, — говорит Хонбин, вытаскивая пробковую доску и демонстрируя её остальным. Чонгук издаёт странный кашляющий звук, почти полностью потонувший в громком гоготе остальных офицеров. — Вы, блять, издеваетесь? — злобно шипит Чонгук, полностью игнорируя Намджуново замечание о нецензурщине при детях. — Да я почти умер пару недель назад, и вот это вот то, что вы делаете для меня? — внезапно жалостливым тоном продолжает он, рассматривая профессионально оформленный коллаж под оригинальным названием «Золотая коллекция тупых лиц Чон Чонгука», выставляющий на всеобщее обозрение все его мечтательно-загадочные выражения лица, появлявшиеся обычно при мыслях о Чимине. — А я ведь говорил, что собираюсь сделать его. Но это ещё не всё! Лучшая часть заключается в том, что вы даже можете забрать эту доску с собой и повесить в квартире! — радостно ржёт Хонбин, аккуратно прислоняя своё творение к одной из стен так, чтобы всем открывался прекрасный обзор на это произведение искусства. — Кстати, а ты разве не собираешься официально представить нам своего парня? — Вы же его и так уже знаете. — Да, но не совсем. Мин и капитан до сих пор официально об этом «не знают», — уточняет Хонбин. Чимин был вместе с Чонгуком в больнице пару раз, но всегда оставался где-то на заднем плане, стараясь особо не нарушать сложившуюся атмосферу в тесной компании офицеров. А Юнги и Намджун на знакомстве особо и не настаивали, мудро рассудив, что парнишка сам представится, если захочет. Вот и получилось, что никто из самых умных людей их участка за столько времени, проведенного в одном месте, так и не удосужился решить этот вопрос. — Хорошо. Эм… все, это Чимин, мой парень, — расплывшись в глупой улыбке и почему-то запинаясь, представляет парня Чонгук, крепче сжимая Чиминову ладошку в своей. — Это Мин Юнги, мой напарник, а это капитан. Тэхёна ты знаешь. — Здравствуйте, — смущённо подаёт голос Чимин. — А теперь твоя очередь, капитан, — хитро поглядывая на Сокджина, напоминает Сондже. — …это Сокджин. Он учитель Тэ и… и мой… — в приступе внезапного смущения тушуется Намджун, краснея ушами. Он даже не уверен, что то, что происходит между ним и Сокджином, можно назвать официальными отношениями. Ну да, конечно, он предложил ему съехаться, но это было больше обусловлено пережитым им смертельно опасным опытом, и, кроме того, тот даже не дал однозначного ответа и вообще… — Его парень, — отвечает вместо него Сокджин, сжалившись от растерянного вида Намджуна. — Мистер Ким! Вы с моим папой теперь встречаетесь?! — незамедлительно реагирует Тэхён, и Намджун вздрагивает, внезапно осознавая, что тот всё это время тоже был здесь и всё слышал. — Ага. Встречаемся, — подтверждает Сокджин, ласково взъерошивая волосы мальчика. — Ура! Это так круто! Дядя Чон! Теперь у папы тоже есть парень! — продолжает Тэхён, радостно размахивая руками, чем только сильнее вгоняет Намджуна в краску. Но как бы смущён в этот момент не был Намджун, он просто не может не заметить эту счастливую улыбку на лице своего сына — на пару секунд даже возвращается ощущение, будто всего этого кошмара никогда и не было, и перед ним сидит его прежний весёлый мальчик. И… что-то определённо лопается в Намджуновой груди, когда он видит, как доверчиво его сын обвивает своими маленькими ручками шею учителя. — Так, чёрт возьми! Теперь я тоже хочу себе парня! — капризно надувается Хонбин, и Джексон, решив подыграть, тут же стреляет в него глазами. — Но не забывайте, что мы всё-таки находимся в больнице, так что нам запрещено напиваться и громко включать музыку, но зато у нас есть торт! И еда. И Сокджин-таки выпросил для нас разрешение на музыку, при условии, что не помешаем остальным пациентам, — объясняет Джексон и пафосно поднимает свой телефон вверх, объявляя тем самым начало вечеринки. И она начинается. С нелепым, покосившимся благодаря кривеньким рукам уронившего коробку Хонбина, тортом, с праздничными шутками и улыбками. Все выглядят счастливыми. С Чонгуком и Джексоном всё хорошо. Юнги жив, и Намджун тоже. Все в безопасности, смеются сейчас над очередной глупой Сокджиновой шуткой, и даже Юнги уже не может сдержать улыбки при виде этой идиллии. Он видит, как мило перешёптываются Чимин и Чонгук. Как нежно улыбается Чонгук Чимину, старательно намазывающему на его нос сахарную пудру. Как счастливо они смеются, и как Чонгук наклоняется, чтобы поцеловать Чимина прямо в губы, пачкая пудрой и его тоже. Вот Джексон предлагает им уединиться, чем вгоняет Чимина в дикую краску, заставляя прятать лицо в Чонгуковом рукаве от смущения. А вот Чонгук, коварно интересующийся: а не от того ли Джексон такой злой, что ему целовать как раз-таки и некого?.. Затем он переводит взгляд на капитана — тот держится за руки с Сокджином, и выражение трогательной привязанности чувствуется в каждом его движении и взгляде, обращённом к учителю. То, как они смотрят друг на друга… Юнги просто не может оторвать глаз. Он никогда не видел капитана таким мягким. Нежным. Трепетно-смущённым и в то же время уверенным и спокойным. Сокджин говорит что-то, вызывая у Намджуна улыбку с очаровательными ямочками, а затем наклоняется и целует его в макушку. Юнги задерживает дыхание. Так вот как выглядит любовь. И в эту же секунду он осознаёт, что скучает по Хосоку. Что хочет такой же близости с Хосоком. До ужаса хочет, чтобы Хосок смотрел на него такими же глазами, чтобы улыбался и шептал всякие глупости на ухо… Хочет быть слащавым, как Чонгук, довольно мурлычущий комплименты Чимину. Хочет разделить этот момент с… — А где твой парень? Голос Сондже резко возвращает Юнги на землю. — …он не мой парень, — отвечает Юнги, изо всех сил стараясь держать голос ровным. Слова отдаются неприятным послевкусием во рту, оставляя почему-то после себя тянущее чувство тоски в груди. — Ага, но что-то мне подсказывает, что ты хочешь, чтобы он был им, — тихо, так, чтобы услышал один лишь сидящий в инвалидной коляске Юнги, говорит Сондже, потягивая сидр из большого стеклянного стакана. — Ты должен позвонить ему. Пригласи его сюда. — У меня нет с собой телефона. — Тогда я одолжу тебе свой, — мгновенно отзывается офицер. Юнги потерял свой телефон ещё до госпитализации и до сих пор не имел возможности получить новый. Сондже даже среди улик его искал, но так и не нашёл. — Я не помню его номер наизусть, да и… он не пришёл навестить меня ни разу, — хоть Юнги и старается делать вид, что его это совершенно не волнует, в его голосе слышится горечь. — …а он вообще знает, что ты в больнице? Юнги молчит. — Мин. — …что? — Ты просто чёртов идиот. Боже. А я, между прочим думал, что в вашем с Чонгуком бромансе обладателем мозга являешься ты, — сетует офицер, тяжело вздыхая и совершенно игнорируя уничтожающий взгляд в свой адрес. Он всегда знал, что Юнги был просто ужасен в выражении своих чувств, да и все знали — и не лезли особо с расспросами, понимая, как много для того значат собственная гордость и достоинство. Но в действительности Юнги был намного мягче, чем хотел казаться. И, помня это, Сондже не составило особого труда понять, что причиной его дурного расположения духа является всё тот же загадочный сосед. — Мин. Подумай. Один раз ведь живёшь… — Скажи это ещё раз, и я собственными руками прибью тебя. — Да ладно тебе, мне кажется, твоя недавняя близость к смерти нехило так усложнила тебе жизнь. Хватит постоянно сидеть в своём маленьком мирке, Юнги. Пора вылезать. — Я, кажется, советов твоих не просил, — огрызается Юнги, в раздражении громко выдыхая через нос. — Но ты ведь и сам знаешь, что я прав. Я ведь всегда прав, — подчёркнуто раздражающим тоном продолжает Сондже, чем дико треплет Юнги нервы. — Да я даже не могу связаться с ним. И до самой выписки не смогу. — Мин. Кто мы? — …копы. А что? — А вот что, — назидательно объявляет Сондже, жестом фокусника доставая телефон. Пара молниеносных движений пальцами — и вот он уже звонит кому-то. Юнги даже не успевает спросить кому. — Хей, Юн, могу я попросить тебя о небольшом одолжении?.. — Какого хуя ты творишь, — раздражённо шипит Юнги, делая попытку выхватить у того телефон, но безуспешно — он всё ещё сидит в инвалидном кресле. Сондже лишь самодовольно ухмыляется, глядя на него. — Да, можешь найти один номерок для меня? Точнее, это для Мина… да, хорошо, его имя… Мин, как его зовут? — спрашивает Сондже, отрывая телефон от уха на пару секунд. — Я не скажу тебе. — Чон Хосок, — подсказывает откуда-то сбоку Чонгук и даёт самому себе пять — за хорошую память, в то время как Юнги задаётся вопросом: а можно ли встать и прямо сейчас убить этого Чонгука, при этом кроме него никого не покалечив? — Спасибо. Да, Чон Хосок… да откуда мне знать номер его ID? Говорю же, для Мина это. Мы пытаемся найти его парня… а. Э-э… да! Как ты узнал?.. О… да, похоже, это он… да. Спасибо, брат! — Какого. Хуя. — Как Юн узнал о твоём парне? Ну, он сказал, что видел, как ты провожал его до дома некоторое время назад… а найти, легко, кстати, было — просто пробил по имени и всё… — Иди нахуй, Юк. — Так вот значит как ты разговариваешь со своим персональным купидоном? Давай, не будь задницей и просто позвони ему. Мы обещаем не смущать тебя в его присутствии. — Не слушай его, — мгновенно влезает Чонгук, приобнимая Чимина за талию. — Ты сущий кошмар, а не человек, и мы не будем молчать. — Ты мне помочь пытаешься или помешать? — недовольно морщится Сондже, закатывая глаза. — А, — до Чонгука, наконец, доходит. — Ну так в чём проблема-то? Просто подними свою тощую задницу да позвони ему. Делов-то! Юнги внимательно всматривается в до боли знакомые цифры на телефоне Сондже. Нервно кусает губу. Должен ли он позвонить? Возьмёт ли Хосок вообще трубку? А если возьмёт, что он должен ему сказать? Что он вообще может ему сказать? — Просто сделай уже это, — Сондже настойчив, как никогда. — Давай, я даже могу выкатить тебя в коридор, чтобы никто ничего не услышал. — Слушай, я не… — Т-ш-ш, не пытайся бороться с этим, — драматичным шёпотом заключает высокий офицер, прежде чем выкатить кресло из палаты. Юнги не сопротивляется. Да и что он вообще может противопоставить Сондже в этой ситуации? Тот по-любому сильнее, и отрицать это глупо. Нужно просто придумать причину, по которой Хосок якобы не взял трубку, и вернуться обратно на вечеринку, продолжая дальше делать вид, что всё в порядке… — Мин. Запомни сейчас мои слова. Тебе нужно хоть иногда выходить из своего пузыря. Нужно жить, — заканчивает Сондже, и внезапно его голос становится непривычно серьёзным. Он уходит, а Юнги так и остаётся посреди коридора с горящим телефоном в руке, нервно потирающий гладкую поверхность устройства. Цифры Хосокова номера чёрные, ярким контрастом выделяющиеся на белом фоне экрана. Юнги хмурится и снова закусывает губу. Это просто какое-то сумасшествие. Но, прежде чем он принимает осознанное решение вернуться обратно в палату, его палец уже неосознанно нажимает на зелёный значок. Юнги перетряхивает. Он в ужасе начинает шарить по экрану, чтобы как можно скорее отменить звонок, как вдруг буквально через долю секунды уже прирастает к месту от звука до боли знакомого голоса по ту сторону трубки. «Алло?» Юнги теряется. Кажется, слишком поздно уже класть трубку. А хотя, подождите-ка, это же не его телефон. Он может просто завершить звонок и притвориться, что ничего этого никогда не было. Да, наверное, он так и… «…здравствуйте?» Но вместо того, чтобы привести свой трусливый план в исполнение, Юнги почему-то продолжает прижимать телефон к уху. Потому что голос Хосока. Он так… скучал по нему. Его голос изменился. Стал настороженным. Немного испуганным. Не таким, совсем не таким, каким помнил его Юнги. Когда они проводили время вместе, он был гораздо, гораздо счастливее… — …Хосок, — еле слышно выдавливает Юнги. Нервы натянуты настолько, что собственный голос кажется каким-то неприятным и чужим. Наступает мучительно долгая пауза. Ни единого звука не исходит из трубки: не слышно ни шороха, ни даже дыхания. Ничего. «…Юнги..?» Голос Хосока дрожит. Юнги действительно готов дать ему хорошую взбучку. За то, что так и не пришёл навестить его. И с другой стороны — готов извиниться чуть ли не на коленях, в случае, если Хосок действительно не знал, что он в больнице. Готов на все сто, но почему-то молчит, с жадностью вслушиваясь в звуки Хосокова голоса, зовущего его по имени. «Юнги… боже мой… Юнги, это действительно ты? Что… как… где ты?.. Юнги…» Вот что успевает сказать Хосок, прежде чем начать плакать прямо в трубку. Юнги слушает молча, не зная, как унять боль в груди — Хосок даже не пытается остановить слёзы или говорить внятно — просто плачет громко, навзрыд, будто у него где-то внутри прорвалась огромная плотина со слезами. — Хосок, — тихо окликает его Юнги, когда всхлипы становятся тише. «Где ты…» — …в больнице. «Что?! Почему? Ты в порядке? Где болит?» Юнги говорит адрес, и Хосок отключается, не тратя больше ни секунды. Офицер остаётся сидеть прямо посреди коридора, игнорируя любопытный взгляд проходящей мимо медсестры. Он сделал это — пути назад теперь нет. Теперь Хосок знает, где он, и им определённо придётся поговорить с глазу на глаз… и Юнги не уверен, что готов к этому. Почему же он так нервничает? Ведь разговаривал уже с Хосоком тысячи раз… Да и, честно говоря, бывали у них гораздо более неловкие и неудобные ситуации, так почему же настолько волнительно именно сейчас? Ладони потеют, а сердце начинает биться почти в два раза быстрее обычного. Но это не страх. Юнги слишком хорошо знает, что такое страх. Это что-то на грани панической атаки, но тоже не то… что-то, похожее на щекотку в груди и волнение, и, кажется, даже толику счастья? Юнги ждёт. А потом ждёт ещё. Почти до крови прокусывает нижнюю губу. Какая-то его часть даже ожидает, что вот-вот появится Сондже и увезёт его отсюда, но нет — коридор остаётся пустым, если не считать медсестёр, время от времени снующих туда-сюда. А затем он слышит громкие шаги где-то за спиной. И уже знает, кому они принадлежат. Шаги останавливаются. Юнги понимает — Хосок наверняка стоит сейчас прямо за его спиной, но почему-то он не может заставить себя развернуть кресло. Почему же так страшно? — …Юнги. Юнги не отвечает. Только крепче сжимает руками колёса. — Юнги. Он, наконец, собирает в себе достаточно мужества, чтобы развернуться и посмотреть на Хосока. — …ты жив. Я думал… — медленно начинает Хосок, тщательно подбирая слова. Его лицо всё ещё красное, а глаза опухшие от слёз, но, несмотря на это, он выглядит почти спокойным, когда смотрит в глаза офицера. — …меня подстрелили, — хрипло отвечает Юнги, мгновенно забывая все другие объяснения. Да и когда он вообще выбирал красивые слова? — …что? — Было похищение. И меня вызвали туда, чтобы спасти людей, и там же подстрелили, — снова делает попытку объяснить офицер, но почему-то звучит только хуже. — Тебя подстрелили? И ты даже не… даже не попытался как-то связаться со мной и сказать об этом? Даже просто… я не знаю, хотя бы написать мне смс или попросить какого-нибудь другого полицейского сообщить мне об этом? — голос Хосока наполняется горечью, и из глаз снова начинают течь слёзы. — Даже не потрудился сказать мне о том, что жив? Неужели я так мало значу для тебя, Юнги? — Подожди, что? Нет… — растерянно пытается возразить Юнги, наконец, осознав, как быстро всё катится по пизде. Всё это время он обвинял Хосока в чёрствости, обижаясь на то, что тот не пришёл навестить его, но сейчас понимает, что настоящим мудаком всё это время был он сам. — Что, ты думал, мне будет плевать, если ты вот так вот просто возьмёшь и исчезнешь из моей жизни? И чтобы я даже не знал, жив ты или нет? Я думал… — Подожди, я… — Я думал, мы были больше, чем… или я был просто никем для тебя? Жалким существом, о котором ты заботился, чтобы потешить своё самолюбие? — Нет, ты… — Тогда, кем, Юнги? Кто я для тебя? Юнги не знает, что ответить ему. Как бы хотел он стать сейчас Чонгуком и без всякого стыда признаться в своих чувствах Хосоку! Как бы хотел стать Сондже, чтобы уметь подбирать правильные, красивые слова! Но Юнги — не они. Поэтому он просто продолжает молча сидеть в своей тупой коляске, беспомощно смотря на Хосоковы слёзы, стекающие по щекам. Как хочет он протянуть сейчас руку и стереть их!.. сказать парню не плакать, успокоить его… но он не делает этого. Так и остаётся в коляске с гудящей от невысказанных слов головой. — …прости. Я… кажется, слишком остро реагирую… — удручённо опустив плечи, тихо говорит Хосок, растягивая губы в жалкой улыбке. — Ну… раз ты теперь в порядке, я наверное… пойду? Чтобы дать тебе… — подавленно заканчивает он, и Юнги чувствует, будто что-то разрывается в его груди от этих слов. — Подожди, Хосок… Но тот уже развернулся на каблуках и начал шагать к выходу. Юнги только сильнее сжимает зубы и нечеловеческим усилием заставляет себя подняться с кресла. Это ужасно больно. Мускулы напрягаются от внезапной нагрузки, а мозг кричит, чтобы он сел обратно, чтобы прекратил причинять себе боль, но Юнги не слушает голос разума — он продолжает идти, потому что не может позволить себе просто сидеть и смотреть, как Хосок, его Хосок, уходит от него. Шажок за шажком, превозмогая боль, он заставляет своё тело идти вперёд, стараясь сосредоточиться так сильно, как это только возможно, чтобы не потерять сознание. И когда он успел так ослабеть? Хосок оборачивается на звук его шагов и громко выдыхает. — Что ты, мать твою, делаешь? — в ужасе вскрикивает он и бросается к офицеру, чтобы поддержать его, напрочь забывая о том, что, вообще-то, должен бежать от него как можно дальше, если хочет сохранить свой рассудок. Он почти уже дотягивается рукой до руки Юнги, как вдруг тот сам притягивает его к себе за воротник. Целая секунда требуется Хосоку, чтобы понять, что Юнги целует его. Неловко. Неумело. Неуверенно… целует. Юнги отстраняется так быстро, что Хосок не успевает даже моргнуть, и на долю секунды становится похож на нашкодившего ребёнка, виновато ожидающего наказания. Он опускает испуганные глаза вниз, в попытке скрыть свою неуверенность, но не может — всё ещё держится за ткань Хосоковой рубашки, не зная, что делать дальше. Ничего не говорит. Ни «я скучал по тебе», ни «я люблю тебя» — совершенно ничего, что могло было бы оправдать или объяснить произошедшее. Он просто стоит, ожидая какого-то решения от Хосока, всё ещё пребывающего в лёгком шоке. — Юнги… а как же… Чонгук? — наконец, хрипло выдыхает Хосок через пару секунд, когда его мозг снова начинает работать. Юнги хмурится. Не то чтобы он ожидал сейчас какую-нибудь сцену из глупой романтической комедии, где они признаются в чувствах друг другу, а потом целуются под дрянную музычку на заднем плане. Нет. Он ожидал, что Хосок будет злиться, кричать, возможно, даже ударит его. Но Чонгук? При чём тут вообще он? — Что «Чонгук»? Каким он вообще тут боком? — …стой. Неужели вы расстались? Ты поймал его на измене? — Что? — Вот чёрт… ты даже не знал о том, что он… — продолжает Хосок, и его рот растягивается почти в комичную буковку «О», когда он виновато откидывает голову назад. — Стой. Что за хуйню ты вообще сейчас несёшь? Кто с кем расстался? — прищуривает глаза Юнги. Весь романтичный настрой плавно укатывается коту под хвост. — …ты и Чонгук… — Схуяли? Нет, подожди, что? — …стой, что происходит. Я не понимаю, что происходит, — хрипло говорит Хосок, понимая, что что-то не сходится. — Ты не понимаешь, что происходит? Я вот тоже в душе не ебу, что происходит. Как Чонгук вообще с этим связан? — …но ты же встречался с Чонгуком в течение трёх лет… — Кто? Я? — переспрашивает Юнги, с выражением отвращения отпуская Хосокову рубашку. — …но ты ведь сам сказал мне… — Когда это я говорил подобную хуйню? — Ты сказал, что он твой партнёр… — Ну да, партнёр в смысле напарник. В участке. — Подожди, что? Вы не встречались? Он тоже полицейский? — Пиздец, как же отвратительно. Я знаю, я только что поцеловал тебя, но теперь мне хочется съездить тебе по лицу. — …боже. Так вы не встречались? — Нет, и хватит повторять это. Это отвратительно. — То есть ты всё это время был… свободен? — неуверенно переспрашивает Хосок. Шестерёнки в голове крутятся медленно. Всё это время он только и делал, что мучил себя мыслью о том, что всё это неправильно, потому что он хочет разлучить такую прекрасную пару… чтобы узнать сейчас, что они и не встречались вовсе, а он, получается, всё это время был блядским идиотом, который, как всегда, всё неправильно понял. А теперь, когда всё, вроде как, разрешилось, даже порадоваться себя заставить сложно. Хочется, скорее, ударить себя по лицу. — Да. — …ох. Юнги выжидающе молчит. — И ты поцеловал меня. — …да, — немного смущённо соглашается Юнги, опять начиная походить на ребёнка. Хосок всё ещё неверяще смотрит на него, кусающего нижнюю губу. Юнги поцеловал его. В губы. Бесполезно это отрицать. Значит… он тоже что-то чувствует к нему? — Ох… — Может, ты просто отвергнешь меня уже, и я просто вернусь обратно на вечеринку? — бормочет Юнги куда-то себе под нос, истолковывая Хосоково замешательство по-своему. Хосок не любит его, так чего попусту время тра… Юнги даже не успевает закончить свою мысль, потому что Хосок внезапно обхватывает руками его лицо, притягивая к себе для другого поцелуя. И вот так Хосок, сам того не осознавая, целует своего соулмейта уже во второй раз.