Baby, you should come with me I’ll take you to the dark side Unlike Pluto — Everything Black
— …груз доставят завтра, в 23:30. Мы все проверим и тут же доставим на склад. — Что насчет тех клоунов? Нашли их? — Пока нет, сэр. Среди них был один ублюдок, отсидевший за растление малолетних, но через него узнать все не получится. На днях его убили. Так что придется найти другой способ выйти на них… — Идиоты! — крикнул Сионис, стукнув кулаком по подлокотнику кресла. — Вам было поручено простейшее задание: найти их и убить! ПРОСТО. НАЙТИ. И УБИТЬ! Или, по-вашему, я позволю каким-то уродам безнаказанно грабить мой банк?! — Нет, сэр, — тут же хором ответили присутствующие. Роман встал и, оперевшись руками в стол, впился свирепым взглядом в своих подчиненных. Иногда он сам поражался своему же терпению. И как только такие придурки все еще могут работать на него? Репутация для Сиониса была превыше всего. Он был очень уважаемым человеком в криминальной среде Готэма, и для него было попросту недопустимо, чтобы кто-то посягал на его авторитет. А потому он докажет абсолютно всем и каждому: с Черной Маской шутки плохи. Узнав, что кто-то осмелился ограбить его банк, причем, вынеся оттуда нехилую сумму, Роман был вне себя от гнева. Как это могло произойти? Почему служащие это допустили? Он даже пожалел, что менеджера того банка уже убили те грабители, ибо они украли у него еще и возможность лично расквитаться с этим недоумком, который позволил этому случиться. Хотя его смерть, наверное, даже милосердие, поскольку иначе бы Сионис сделал все, чтобы этот жалкий менеджер сам взмолился о смерти. — Значит так: пока не найдете их, не смейте соваться и отвлекать меня от дел! Если в ближайшее время не доставите мне их трупы, вас всех ждет прием у патологоанатома. Все ясно?! — не понижая голоса, спросил он. Бандиты согласно кивнули, но один из них тут же спросил: — А что делать с этим… ну… с тем психом, о котором все говорят? Роман молчал. И глупец, осмелившийся задать этот вопрос, не поняв своей ошибки, решил продолжить: — Он уже многих наших людей отправил в больницу. Сорвал нам две сделки. Это… похоже, это не выдумки, сэр. Он правда существует. Выйдя из-за стола, мафиози спрятал руки за спину и, подойдя к стоявшим посреди его кабинета наемникам, внезапно спокойным тоном спросил: — Хотите, чтобы я правда поверил, что какой-то придурок в костюме летучей мыши по ночам скачет по крышам и мешает нам вести бизнес? — Н-нет, сэр, — немного погодя, ответил тот самый «смельчак». — Запомните раз и навсегда: то, что вы хреново делаете свою работу, не получится свалить на какого-то там «Бэтмена». Понятно? — он обвел взглядом всех бандитов: теперь уже каждый кивнул в ответ. — Тогда ПОШЛИ ВОН! Все немедля покинули кабинет, не желая больше испытывать на себе гнев своего босса. А сам же Черная Маска вернулся к своему столу и достал из тумбочки бутылку шотландского виски. Он не хотел выпивать до вечера, потому что у них с Тиффани запланирован ужин. Но нервы ни к черту, к тому же ей даже нравилось, когда от мужчины слегка пахло этим крепким напитком. Но, если вдруг его людям повезет и они сегодня же все-такие найдут тех клоунов, что осмелились сунуться в его банк, Роман был готов отменить свидание. Ибо месть — блюдо куда более приятное, несмотря на то, что подается холодным.***
Сквозь постепенно рассеивающийся сон свернувшаяся эмбрионом Харли почувствовала приятный холодок подушки и простыней. Разлепив тяжелые веки, она сощурилась и снова закрыла глаза. Какой ужасный сон ей приснился этой ночью… а главное, такой реалистичный. Мужчина, виновный в аварии, в которой погиб ее отец; то, как она хладнокровно выстрелила в него; и жуткий смех маньяка, стоявшего рядом и с упоением наблюдавшего за этим ужасным зрелищем… Харли съежилась , все-таки открыла глаза. Она нахмурилась, увидев перед собой вовсе не стены родной комнаты. Осторожно приняв сидячее положение, блондинка осмотрелась: облупившаяся на стенах темная краска, люминесцентная лампа, небольшие окошки почти под потолком и совершенно не вписывающаяся в этот психоделический интерьер двуспальная кровать — слишком хорошего состояния для столь неухоженного места. Она не дома? Нет, конечно. Как бы ей не хотелось обратного, но нет. А значит… все это был не сон? Харли трет заспанные глаза, с неохотой копаясь в памяти и не без отвращения к себе принимая ужасный факт того, что она в самом деле убила человека. Она смотрит на окошки: ночь. Выходит, это было сегодня? Буквально несколько часов назад? Или же она опять проспала неведомо сколько? Стоп… Лишь сейчас до Куинзел вдруг дошло: она ведь не в том жутком подвале, и даже не в той странной комнате, где была в самый первый день своего заточения. Чья же тогда это… спальня? Слово одновременно и подходящее, и нет. Но это не важно. Сейчас главное вовсе не это. Внезапно где-то снизу раздался хохот, который моментально отвлек девушку от попытки понять, почему она уже не в подвале. Что за…? Спустив босые ноги на пол — черт, где моя обувь? — и убедившись, что голова не кружится от обезвоживания и слабости, Харли медленно встала и направилась к двери. На всякий случай опираясь на шершавые стены — ноги еле держат, — зашагала к лестнице. Держась за металлические периллы, она осторожно спустилась вниз, ища глазами источник шума. Ей слышится смех, иногда — какие-то разговоры (шутки, возможно), и даже перебиваемую небольшими помехами музыку из радиоприемника. Странно… Может, у нее галлюцинации начались? Харли брела по складу, ориентируясь исключительно на слух, и в итоге дошла до небольшой комнаты, чем-то напоминающей кухню. В углу стоял старый холодильник, рядом с которым есть пара кухонных тумб с пустыми скомканными пакетами из «Макдональдса» и несколькими банками пива, а на краю — то самое радио, из которого льются звуки старого рок-н-ролла. Посреди комнаты расположился стол, за которым устроилось несколько мужчин. У каждого в руках были карты, в центре стола — деньги и какие-то ювелирные украшения (вряд ли официально купленные). Кто-то из мужчин курил, кто-то периодически тянулся за пивом. Но все явно были сосредоточены на партии. Вдруг один из игроков случайно поднял глаза и заметил возникшую в проходе Харли. Быстро смерив маленькую блондинку оценивающим взглядом, мужчина, не сдержавшись, присвистнул, чем тут же привлек к ней внимание и остальных присутствующих. Все тут же уставились на Харли. Кто-то с откровенным непониманием, кто-то — с плохо скрываемым вожделением. Лишь двое не пялились на нее. Один из них — Джон. Тот самый, что запер ее несколько дней назад в том кошмарном подвале. А второй — тот, что сидел спиной к девушке… — О, приветик! Как спалось? — резко повернувшись, непринужденно поинтересовался Джером, вводя Харли в еще большее заблуждение. Он серьезно сейчас? Она переводит взгляд с него на других мужчин. Они, похоже, не совсем поняли, почему Валеска так на нее среагировал. Собственно, так же, как и сама Харли. Теперь она запуталась окончательно. Это все больше смахивало на какой-то бредовый сон. Может, она правда просто спит? Не дождавшись ответа, Джером проследил за недоумевающим взглядом Харли, изучающим присутствующих, и вдруг произнес так, будто его осенило: — Ах, да! Где же мои манеры… — поднявшись, рыжий шагнул к девушке и вдруг, обняв ее за плечи, обратился к остальным: — Ребятки, знакомьтесь: это Харли. Харли, это ребятки. Поздоровайся же, ну, — слегка встряхнув ее, попросил он. Но Харли все так же отстраненно смотрела то на маньяка, то на уставившуюся на них «публику». — Она у меня стесняшка, — как ни в чем не бывало, произнес Джером и тут же добавил: — Поэтому ее не обижать. Ясно? Все понятливо закивали, хотя в глазах все еще читалось некоторое недоумение. Они явно не очень-то понимали, кто эта девка, почему босс так с ней вежлив — если это прилагательное вообще подходит для описания его внезапного порыва побыть «культурным» — и что она вообще тут делает. По виду, вроде, не какая-то там малолетняя бандитка или сумасшедшая. Хотя внешность обманчива, поэтому кто знает? В Готэме подобный диссонанс давно стал своего рода нормой. Однако Харли, в отличие от наемников, не могла вот так сразу принять сей абсурд как нечто само собой разумеющееся. Покосившись на Валеску, она все-таки осмелилась спросить вполне логичный и вместе с тем, как ни странно, довольно глупый вопрос: — Что происходит? — Да так, в картишки играем, — все тем же беззаботным тоном ответил Джером. — Присоединишься? Харли неуверенно покачала головой, но сверлить взглядом Джерома не перестала. Она совершенно не улавливала, что здесь творится. Она что, уже не пленница? Не взаперти же больше. И почему он представляет ее другим бандитам, будто она тоже одна из них? Что он задумал? Почему ведет себя так? Ей нужны ответы, причем, немедленно! Словно почувствовав негодование девушки, которое с каждой секундой перерастало в самую настоящую злость, порожденную банальнейшим непониманием ситуации, Валеска закатил глаза и, на пару секунд вернувшись к своим картам, вскрылся и заявил: — Так, у меня роял-флэш. Следующая партия без меня. Веселитесь. — Он сгреб в свою сторону выигрыш, а остальные раздосадовано швырнули свои карты на стол. Когда Джон начал перетасовывать колоду, Валеска, вновь нагло позволив себе приобнять Харли, увел ее из комнаты и направился к «зоне отдыха»: неподалеку стояло несколько диванов и телевизор, а поодаль девушка заметила коробки с боеприпасами — пулями, гранатами и разнообразным оружием. Спихнув руку парня, Куинзел шепотом — ей почему-то не хотелось, чтобы наемники на кухне услышали ее, — хоть и не без ноток сердитости в голосе, спросила: — Кто все эти люди? — М-м, дай-ка вспомнить… — на несколько секунд Джером задумался. — Двое сидели за рэкет… кучерявый — крутой хакер, по крайней мере, заявил о себе именно так. Ну, с Джонни ты уже знакома… Толстяк Луи недавно сбежал из Блэкгейта… а тот качок, э-э… если честно, вообще не помню, откуда взялся. Да пофиг. Ну, и все-таки: как спалось на новом месте? — с ухмылкой снова спросил он. Неужели его в самом деле волнует лишь это? Да уж, у этого парня определенно не все дома. На мгновенье Харли отвела взгляд, полный растерянности, куда-то в сторону, мельком осмотрев окружающую ее обстановку. Похоже, это все, и правда, не сон. Весь этот бред действительно происходит здесь и сейчас. Она стоит посреди старого склада, один на один с самым пугающим психопатом Готэма, который вполне себе искренне интересуется, выспалась ли она, перед этим представив ее своей банде в качестве… черт знает вообще кого. Интересно: будь она сейчас под таблетками, все происходящее стало бы хоть на йоту понятнее? Ага, конечно. Размечталась, Харли. — Что тебе от меня нужно? — обессиленно спросила она вот уже в… который раз за последние несколько дней? — Мне? — Джером будто бы удивился. — Ничего, — пожав плечами ответил он. Услышав это, Харли окончательно потеряла самообладание (вместе с остатками инстинкта самосохранения заодно): — Тогда зачем ты держишь меня здесь?! — выпалила она. Но оцепенела, когда вдруг почти тут же услышала в ответ совершенно спокойное: — Хочешь уйти? Пожалуйста. Парень махнул рукой на массивные двери позади Куинзел, а сам развернулся и, шагнув к одному из диванов, плюхнулся на него и стал не без любопытства наблюдать за Харли, ожидая, видимо, что она сейчас наконец-то уйдет. Но, как ни странно, та не шевельнулась. Продолжая пялиться на Валеску в ожидании сама не ведая чего, она лишь нахмурилась, буквально раскрыв рот от изумления. — Я думала, что… — Что ты у меня в заложниках? Что мне что-то нужно от тебя? Харли неуверенно кивнула, а Джером вдруг расхохотался. Громко и, кажется, совершенно искренне. Это смутило Харли еще больше. Что тут смешного? Если она не заложница, то зачем ее запирали в подвале? А раз она ему не нужна, почему было сразу не отпустить ее? Точнее, это-то как раз понятно: чтобы в полицию не пошла. Но тогда же можно было просто убить ее, а он не стал. А сейчас говорит, что если ей хочется, она может просто взять и уйти? Черт, да что все это значит?! Усмирив наконец свой приступ веселья, Валеска резко серьезным тоном все же решил пояснить: — Детка, ты путаешь меня с теми, кто действительно хотел «удержать» тебя. С теми, кто хотел, м-м… контролировать тебя. Твоя мамочка наверняка постоянно спрашивала, выпила ли ты лекарства. Не разрешала гулять допоздна и с теми, кто ей не по душе. А в школе? Учителя докапывались по поводу оценок и возможной стипендии, нет? Небось и подружки капали на мозги своими бреднями про то, что «молодость проходит», поэтому надо жить на всю катушку. Угадал? Харли молчала. А что она могла сказать на это? Да, он был прав, и отрицать это было бы глупо. Все вокруг постоянно говорили ей что делать, как и где развлекаться, с кем лучше общаться, а с кем нет. Только отец всегда понимал ее и принимал такой, какая она есть. Но он умер, бросил ее одну на растерзание всей этой стае шакалов. А мама… она изменилась, когда узнала о болезни Харли. Стала относиться к родной дочери совсем по-другому. И Харли это не нравилось. Она не хотела, чтобы Шэрон воспринимала ее как «проблему». Но, похоже, такова ее судьба. Джером тем временем продолжил: — Так уж устроено общество, куколка. Семья, полиция, врачи… Им всегда нужно контролировать все и всех. А тех, кто этому контролю не поддается, они нарекают психами и прячут в Аркхэм. Пытаются уже там сделать из них «законопослушных». Хотят, чтобы все они были лишь марионетками. Но внушают им, что все, на самом деле, правильно и так, как должно быть. А таких, как я, считают совершенно безумными. Знаешь, почему? — обратился он к блондинке. Та отрицательно покачала головой. — Потому что я не подчиняюсь им. И делаю то, что захочу я. А не то, чего хотят они. Поднявшись с дивана, Джером стал медленно подходить к девушке. Она не шелохнулась, продолжая как загипнотизированная смотреть на маньяка, взгляд которого сейчас был сравним со взглядом удава, загнавшего в угол пушистого кролика. — Хочешь свалить? Вперед. Думаешь, я стану насильно удерживать тебя тут? Нахера мне это? Я лишь хотел, чтобы ты стала… свободной. Мне, видишь ли, показалось, что тебе это нужно. Хах. Ошибся, видимо. Потупив взгляд, Харли пыталась переварить услышанное. Джером снова попал в точку. Ведь убежала она именно поэтому: она просто устала чувствовать себя виноватой за то, какая она есть. Да, с ней много чего не так. Но ни мать, ни врачи, ни подружки — никто не сможет это исправить. Потому что ее не нужно исправлять. Она не сломанная игрушка и не дефектный товар. Она всего лишь человек. И она имеет право на то, чтобы ее воспринимали такой, какая она есть. В конце концов, почему она должна постоянно извиняться за то, что она вот такая? — Ты хочешь… помочь мне? — не веря ни своим ушам, ни своему собственному предположению, уточнила блондинка. — Видишь ли, я вижу людей насквозь, — ответил Джером, вернувшись к дивану, но усевшись уже на подлокотник. — И, увидев тебя я подумал, что мы похожи… Ха-арли. Мы оба не хотим принадлежать кому-то. Только самим себе. Разве нет? В свое время я сумел освободиться. Когда мне было семнадцать, я просто взял и убил свою тупую мамашу. И знаешь, что я почувствовал? Облегчение. Меня сочли двинутым и упекли в Аркхэм. Но мне было плевать. Потому что это была темница лишь снаружи… — он указал пальцем на свой висок, — но не здесь. Харли не знала, что сказать. То, что говорил Джером, одновременно и пугало ее, и восхищало. Причем, причины этих эмоций были одни и те же. Точность всего сказанного и, как следствие, неоспоримость. Его прямолинейность. В какой-то степени даже смелость, наверное. Ведь не всякий решится в буквальном смысле пойти против существующей системы власти и подчинения, выстраивающейся веками. Харли никогда не была настолько решительной. С самого детства ей, как и многим, внушались азы добра и зла; ее убеждали, что любое действие порождает противодействие, иными словами, лучше не противиться тому, что так или иначе должно произойти, ведь иначе можно лишь усугубить ситуацию. До момента, когда болезнь поразила ее пошатнувшееся сознание, Харли боялась перечить матери, принимала ее слова чуть ли не за истину в последней инстанции. Но лишь после проявления биполярного расстройства у нее появилось желание ослушаться, сделать по-своему, пойти наперекор установленным правилам. И несмотря на гнет совести и чувство вины перед Шэрон, Харли понимала: она стала чувствовать себя… иначе. Не хуже и не лучше. Просто по-другому. Сейчас ей казалось, что Джером прав. Она была заперта в рамках здравомыслия, и ключом от этой клетки, как ни странно, стал ее же недуг. Но тем не менее что-то не давало девушке пуститься во все тяжкие, хотя этот полный чертей омут манил ее в свои пучины с бешеной силой. А Харли противилась. Стояла на самом краю этой пропасти, но цепи ответственности не позволяли ей сделать заветный шаг. И эта самая запретность делала непостижимый образ жизни лишь еще более желанным и притягательным. Ах, как бы ей хотелось отказаться от всей этой ответственности и просто делать то, что ей заблагорассудится… — Вот вчера, например, — вновь подал голос Джером, выдергивая блондинку из водоворота мыслей. — Когда ты застрелила гада, виновного в смерти твоего отца. Что ты почувствовала? Только честно. Справедливость? Облегчение? Или, может, удовольствие? Куинзел боялась отвечать. Вспомнив о вчерашнем происшествии, она вдруг поняла, что не уверена до конца, что ощутила в тот самый миг, когда спустила курок. — Это… было неправильно. Нельзя убивать других. — Почему? — Потому что это… плохо? — неуверенно ответила она. — Вау. Глубокая мысль. Правда, для сопляка пятилетнего, но никак не для взрослой, смышленой и, хм… красивой леди. Не обратив внимания на комплимент, Харли решила повторить попытку оспорить то, к чему клонил Валеска: — Мы ведь не имеем права решать, кому жить, а кому нет. Я… я этого не хотела… я не знаю, что на меня нашло… нет, я бы никогда не пошла на это, я… Непонятно, кого она пыталась убедить: Джерома или саму себя. Однако парню явно не пришлось по душе очередное отпирание собеседницы. — Опять занудствуешь? — резко встав с дивана, Джером молниеносно оказался рядом с девушкой, заглядывая ей прямо в глаза и переходя на шепот. — Ну же, Харли. Не расстраивай меня. Признай: тебе-е понра-авилос-сь. Ты была рада, что смогла наконец отомстить. Боль ведь подутихла, разве нет? Или тебе все так же обидно за смерть твоего старика? — Но… но ведь… так нельзя… — вновь нервно забормотала Харли, пока Джером обходил ее, остановившись за спиной. Она чувствовала его сверлящий взгляд на своей макушке, кажется, вот-вот дыра появится. — Кто сказал? — наклонившись к ее уху, прямо как вчера, Валеска произнес прямо ей в ухо: — Пойми же, Харл: никто не в праве решать за нас, как нам поступать. Как жить. Кого щадить, а кого убивать. Мы — животные, возомнившие себя высшими созданиями лишь потому, что живем в мегаполисах, а не в джунглях. Но естественный отбор никуда не делся, понимаешь? Выживает сильнейший. И ты сама решаешь, как ты это будешь делать. Но, хах… сама же знаешь: куда эффективнее нападать, нежели прятаться. Обойдя ее, Валеска неторопливо зашагал по помещению, сцепив руки за спиной и не глядя на девушку. Сейчас ему не нужно было видеть ее лицо, чтобы понимать: она в замешательстве. Вчера он нашел ее больное место и как следует надавил, растеребив старую рану, пустив кровь по-новой и заставив опять испытать ту боль, с которой Харли жила последние годы. А сейчас он убеждает ее в том, что совершенное ею убийство — вот то самое лекарство, которое ей было так необходимо. Ее личная панацея, исцелившая, по его мнению, ее разорванную душу. — То, что я убила вчера того мужчину… я теперь плохой человек, да? Услышав вопрос, Джером замер на месте, а после, так и не обернувшись, ответил: — А ты сама как думаешь? Ты считаешь себя плохим человеком? Потому что сделала то, чего искренне хотела? Или, может, потому что не хочешь принимать лекарства и лечиться от биполярки, а хочешь вместо этого жить так, как хочется тебе? Это делает тебя плохой? Харли сделала глубокий вдох и выдох, пытаясь осознать все сказанное за последние несколько минут. — Все это так… так сложно… — М-м… ну, не знаю. — Джером обернулся к Харли и хищно улыбнулся. — Как по мне, все проще некуда. — Босс! — голос принадлежал Джону. Валеска и Куинзел одновременно повернули головы к наемнику. — Эм… простите, что прерываю… — Чего тебе? — тут же спросил рыжий. — Это насчет банка, который мы ограбили на той неделе. — И что с ним? — Кхм… — Джон покосился на Харли. Видимо, не хотел озвучивать при ней. Да и Харли не была уверена, что ей так уж интересно, что именно Джон хотел рассказать. Ее это не касается. Поняв причину заминки, Джером подошел к Харли и легонько щелкнул ее по носу. — Не скучай, детка. После этих слов он устремился к лестнице, что-то насвистывая себе под нос, а Джон поспешно зашагал следом. Харли осталась совершенно одна, наедине с моментально одолевшим ее потоком мыслей. Усевшись на диван, на котором до этого располагался Джером, девушка погрузилась в себя, размышляя над произошедшим диалогом. Все, что сказал Джером, никак не укладывалось у нее в голове. Не соотносилось с теми ценностями, которым ее учили в детстве. По сути, сейчас все ее моральные ориентиры были будто сбиты с курса, а общая картина мира треснула, казалось, вот-вот распадется на тысячи кусочков и станет паззлом, собрать который — задача не из легких. Поразительно, что Джером всего за несколько минут сумел в буквальном смысле вывернуть ее наизнанку, умудрившись забраться к ней под кожу и расчесать до крови ее запекшуюся корку мировоззрения, состоящую из всех известных ей постулатов и норм морали. Его мысли казались безумными, но лишь потому что не соотносились с общепринятыми. С теми, что она слышала ранее. Всю жизнь она, как и многие, старалась придерживаться гуманизма, но при этом чувствовала, что его-то как раз и не хватает этому миру. Да, многие не убивают друг друга направо и налево. Но при этом мы все связаны по рукам и ногам общественными правилами, не дающими нам дышать полной грудью, душащие нас своими запретами и убеждениями. Общество ослепило нас пресловутым разделением на «добро» и «зло», сделало нас ведомыми и легко прогибающимися под установленный порядок. Но не всех… Джером был не похож ни на кого. Он действительно противился навязываемым установкам поведения. Пусть и по-своему, но он делал это. И Харли поражала его решимость. Он не боится последствий и неизвестности, которыми окутаны все совершаемые нами поступки. И, видимо, после чуть ли не магического воскрешения, он даже собственной смерти не боится, раз он рискнул предложить Харли убить его. Ведь она реально могла это сделать, просто Джером оказался готов к этому. Но суть именно в том, что он предложил ей это. Его не заботило, решится она или нет. А вдруг она бы оказалась проворнее? Вдруг все же отправила бы его на тот свет? Выходит, ему было плевать на такой исход. Может, если бы это случилось, он бы даже посмеялся над этим. А раз человека не заботит даже своя собственная жизнь, так ли удивительно, что подобным образом он относится и к жизням других? Закрыв глаза, Харли провалилась во вчерашний день, попытавшись вспомнить и сосредоточиться на тех ощущениях, что нахлынули на нее при виде человека, виновного в гибели ее отца. Ярость, негодование, ужасная обида и дикое чувство несправедливости — вот что она чувствовала. Почему Ник умер вот так? Так случайно, так внезапно и так… не вовремя. В тот год Харли как никогда нуждалась в отцовской любви. В тот год с ней чуть было не случилось то, что могло повториться и после ограбления банка: она улизнула вечером из дома, пошла в клуб, куда ее позвала Джен, и к ней начали приставать ошивавшиеся там байкеры. Повелись на короткую юбку и покрашенные в красный и черный кончики волосы. Харли долго отбивалась, и когда все почти уже случилось, непонятно откуда взялся Ник. Она до сих пор не знает, как он узнал тогда, куда смылась его одуревшая дочь. Но факт есть факт: именно отец спас Харли. Он буквально обезумел и в одиночку раскидал тех громил. Ему, конечно, тоже досталось, но на тот момент им руководил адреналин, всплеск которого произошел от страха за Харли. Ник очень сильно любил ее, и не простил бы себе, если бы с ней что-то случилось. Но самое ужасное то, что Харли тогда не попросила у него прощения за то, что все так случилось. Ибо когда они ехали домой, она была слишком шокирована и не могла и слова выдавить из себя. А потом так и не сумела произнести заветные слова. Ник умер, так и не услышав от Харли извинений. Она не успела. Не попросила простить ее за тот жуткий вечер, не сказала, как сильно любит его и как безмерно благодарна ему за спасение. Она не сказала всего этого. Потому что случилась та авария, и буквально в один миг она лишилась отца навсегда. Вдруг Харли резко открывает глаза, и с удивлением для себя понимает: ей не жаль убитого ею мужчину. Он заслуживал смерти. Потому что он сам отнял чужую жизнь. И вчера был лишь эффект бумеранга. Получаешь то, что отдаешь. Тот мужчина отнял жизнь ни в чем неповинного человека, а Харли отняла его жизнь. Талион. Равное возмездие. Не больше и не меньше. Джером прав. Нами движет естественный отбор. И тот мужчина не прошел его. А Харли прошла. Но только вот пока оставалось непонятно: что же теперь? Что делать дальше? Даже если и смириться с произошедшим, как понять, в каком направлении теперь двигаться? Харли не знала ответов на эти вопросы. Вернуться домой? А какой в этом смысл? Это будет проявлением слабости, да и потом… Шэрон будет лучше без нее. Ей и так нелегко, а без Харли все изменится. Как говорится, одной проблемой меньше. И что же тогда? Остаться здесь, в логове Джерома? Но что она будет здесь делать? Вступить в его банду? Глупости какие. Ей это не нужно, да и вряд ли от нее была бы какая-то польза. Покинуть Готэм, как планировала изначально? И куда она пойдет? Без документов, без денег… она и так не знала, куда направится, а уж теперь — тем более. От мысленных рассуждений Харли отвлек топот ботинок: Джон торопливо спустился по лестнице, причем, судя по его лицу, он словно был обеспокоен чем-то. Что-то случилось? Наверняка, ведь Джон увел Джерома на разговор, и, похоже, его вести явно были не из добрых. Харли резко выпрямилась и проводила взглядом его спины: мужчина завернули на кухню, где все еще сидели другие наемники. — Значит так, парни, — услышала она голос Джона, — у нас проблема… Проблема? Какая? Харли смотрит в сторону кухни, а потом — на лестницу. Может, подняться к Джерому и узнать, в чем дело? Или лучше просто подслушать «брифинг» Джона? Как можно тише поднявшись с дивана, девушка почти на цыпочках крадется к кухне, навострив уши, но продолжая поглядывать на ступеньки. Ее буквально тянуло наверх. Любопытство, быть может. Хотелось поинтересоваться лично у Джерома, в чем дело. — …и теперь они нас ищут. Босс велел приготовиться… А вот это уже нехорошо. Похоже, здесь сейчас опасно находится. Может, и правда свалить, пока цела? — …всем ясно? Тогда вперед. Послышался шум отодвигающихся стульев, и вот из кухни вышли все бандиты, причем довольно сосредоточенные. Харли тут же отскочила в сторону и буквально прижалась к стене, чтобы не путаться под ногами, не без интереса наблюдая за этой маленькой толпой. Они все схватили по какому-то оружию — в основном, по пистолету, но кто-то прихватил еще и кастет, — и пошли прочь из убежища. На Харли они не обратили никакого внимания, и это не могло не обрадовать ее: находиться среди кучи мужиков, будучи беззащитной хрупкой девчонкой, не могло не навевать тревогу. Когда все ушли и большие железные двери склада захлопнулись, Харли наконец отлипла от стены и все же решилась пройти в кухню, где сейчас остался лишь Джон. Несмотря на то, что именно он по приказу Джерома кинул ее в тот жуткий подвал, он не внушал ей такого страха, как маньяк. Может, дело во внешности, ведь, объективно, срезанное лицо, пришитое обратно, не производит приятного впечатления. А может, дело в непредсказуемости Джерома. Харли уже поняла, что от него можно ожидать чего угодно. И одному дьяволу известно, как именно распорядится его воля. Тихо пройдя в комнату, Харли сперва выглянула из-за угла: Джон закурил и держал телефон возле уха, пытаясь кому-то дозвониться. Но на том конце провода отвечать, похоже, не особо хотели. Раздраженно захлопнув крышку раскладушки, мужчина сделал затяжку. Харли притворно кашлянула, чтобы привлечь его внимание, и когда блондин покосился на нее, спросила: — А… что случилось? Куда все ушли? Джон не торопился отвечать, и Харли даже побоялась, что он вообще ничего не скажет. Но ее страх не оправдался. — Надо найти новое убежище и подчистить следы. — Новое убежище? Значит, эм… мы свалим отсюда? Слегка нахмурившись, Джон вопросительно уставился на девушку. И та поначалу даже не поняла, почему. А потом до нее дошло: «мы». Она неосознанно приписала себя к местной компании, будто бы она и вправду теперь одна из них. Оговорка? Харли и сама не уверена. — Придется. Не знаю, как скоро, но босс не хочет здесь оставаться. — Он боится, что его кто-то найдет здесь? — Нет. Он ничего не боится. Просто, типа… не хочет пока высовываться. — А… ясно… Харли не до конца все поняла, но ей, в принципе, было достаточно услышанного. Она не хотела казаться навязчивой и доставать Джона, поэтому решила ретироваться, поднявшись обратно в ту спальню, где проснулась. Но стоило ей развернуться, как вдруг услышала: — Почему ты не уйдешь? Обернувшись к мужчине, Куинзел сперва просто посмотрела на него, а после отвела взгляд куда-то в сторону. — Ты не думай, мне, по большому счету, все равно, но… если свалишь из города и не сболтнешь никому, босс вряд ли станет искать тебя. Так может… уйти, пока не поздно? Харли верила, что Джону, в принципе, наплевать. Видимо, ему просто любопытно, почему она все еще здесь. Ей и самой было непонятно, что ее держит. Но в этом-то и была проблема: что-то никак не отпускало девушку. Она и сама не знала, что именно, но у нее было странное ощущение, которое было трудно описать. Но если сравнивать с тем, что она ощущала каждый раз по возвращении домой со школы, то это чувство сравнимо, скорее, с неким… комфортом? Вряд ли подходящее слово, но иного на ум не приходило. Дома Харли чувствовала ненужной и чужой. Ей казалось, что она обуза и что ее присутствие отягчает Шэрон жизнь. Потому что ей приходилось возиться с ней, как с ребенком, и это раздражало Харли. А Шэрон раздражало то, что Харли противится ее контролю, который, как она сама говорила, будет лишь на пользу. И несмотря на то, что отчасти девушка понимала стремление матери держать ее в узде, ей было трудно принимать это. Невольно она злилась, потому что все ее попытки обособиться и стать хоть немного самостоятельной рубились на корню. Шэрон называла ее безответственной, и Харли обижало это. Однако в глубине души ей хотелось именно этого: груз ответственности под силу не каждому, и Куинзел почему-то была уверена, что ей этого не дано. И потому она бежала от него как от огня, хотела, чтобы жить стало как-то проще, чтобы ее не окружало такое количество запретов и правил. А дома и в школе этого было слишком много. Но здесь, на этом старом заброшенном складе, все было иначе. Немного притормозив, отвлекшись от нескончаемого желания вникнуть в происходящее и сосредоточившись на том, что она наконец была не взаперти, Харли лишь сейчас вдруг показалось, что здесь она сможет, наконец-таки, быть сама по себе. Как и говорил Джером. Ее никто здесь не держит, но она не уверена, что хочет уйти. Такой вот парадокс. Всем здесь на нее наплевать, она вольная делать все, что ей вздумается. И никто не станет давить на нее. Потому что всем тупо все равно. Вновь взглянув на Джона, который все еще смотрел на нее в ожидании хоть какого-то ответа для удовлетворения своего праздного любопытства, Харли открыла было рот, чтобы ответить, но так и не издала не единого звука: она не понимала, что надо сказать. Но чтобы пауза не затягивалась, она решила сама задать вопрос. Первый, что пришел ей в голову. — Давно ты работаешь на Джерома? — Да, — тут же ответил Джон. Коротко и ясно. — М-м… а как вы… — ДЖОННИ! Харли вздрагивает от резко раздавшегося голоса Валески где-то сверху. А Джон моментально тушит сигарету и бросается к выходу из кухни. Харли в ту же секунду вжимается в косяк, пропуская мужчину, и тот быстро идет к лестнице и поднимается к боссу, оставляя блондинку совершенно одну. Девушка обводит взглядом опустевшую кухню. Медленно подходит к столу, на котором так и остались разбросанными карты, и опускается на табуретку, начиная зачем-то собирать все в одну колоду. Уставившись куда-то в пустоту, Харли возвращается мыслями к вопросу Джона, сопоставляя его со всей сложившейся ситуацией. Все это похоже на какой-то бред, или сюжет трэшовой пародии на ужастик. Харли искренне не понимает, что происходит. Не знает, почему не уходит, раз никто ее здесь уже не держит. Дело даже не в том, что она не уверена в словах Джона — мол, что Валеска не станет искать ее, боясь, что та сдаст его копам. Но, глядя на все происходящее, осознавая всю его бессмысленность (или, точнее, просто не до конца понимая смысла), она, как ни странно, чувствовала некое… любопытство? Подобная среда была далека от нее. Настолько интригующая, чрезвычайно опасная и… безумная. Иного слова и не подобрать. Безумие — вот, что здесь творится. И истоком его является рыжеволосый вечно-улыбающийся психопат. От него веет этим безумием за километр, он — его самое настоящее олицетворение. И рядом с ним Харли, как ни странно, чувствует себя даже нормальной. Однако вдруг задумывается: а способна ли она быть такой же? Сможет ли, как и Джером, просто отпустить все и поддаться тому, что уже давно рвется из нее наружу? Харли помнит, что однажды, в детстве, она заразилась неким вирусом, из-за которого все вокруг становились неуправляемыми и жестокими. И именно этот вирус привел к тому, что заложенное на генном уровне биполярное расстройства в свое время все-таки пробудилось. Так может быть, Джером прав? Может, она не так уж и отличается от него, а лишь зря отрицает это? Что, если все это время она бежала от своей истинной сущности? И на самом деле она просто боялась своего внутреннего монстра, тщательно стараясь усыпить его и не дать завладеть ею? Ей страшно думать об этом. Страшно представить, что Джером прав, и в таком случае она и сама не знает, на что на самом деле способна. Однако, похоже, у нее есть лишь один способ проверить это…