В Крепости Заходящего Солнца

      Они ехали не спеша, зорко вглядываясь вдаль. Казалось, что за каждым камнем таится опасность, и хотя врага не было видно, его присутствие ощущалось даже явственнее, чем на поле боя. Разлитая в воздухе тишина тяжелым камнем ложилась на сердца, но вместе с тем, мало кому хотелось, чтобы она вдруг нарушилась. Арагорн и Гэндальф молча ехали во главе войска. Элладан и Элрохир временами переговаривались вполголоса на эльфийском, явно рассуждая не о войне. Леголас и Гимли тихо вели спор о том, кто в этот раз выиграет в их затянувшемся соревновании «кто убьет больше орков». Пиппин шагал в одном строю с Берегондом, которого отчислили из Третьего Отряда за убийство в Усыпальнице. Они шли в первом ряду воинов, сразу за вождями. Эомер до боли сжимал рукоять меча, пристально вглядываясь в очертания горной гряды Эфель-Дуата далеко впереди. К полудню они достигли Осгилиата, и Эомер с сожалением смотрел на руины некогда прекрасного города. Все же в этой войне Гондор принял на себя основной удар, и многое потерял за прошедшие годы. Среди развалин стелился седой зловещий туман, который держался все больше в сырых прибрежных строениях, словно прячась от солнца.  — Когда-то этот город был жемчужиной Гондора, — Эомер невольно вздрогнул при звуке тихого голоса Имрахиля. — Осгилиат — Звездная Цитадель. С тех пор, как Враг взял Минас-Итиль, для Гондора наступило темное время, и только Минас-Анор устоял. И превратился в Минас-Тирит. Несколько раз наши силы отбивали Осгилиат, но прежним он уже не стал. Скорее, пограничной крепостью. Здесь редко стихали бои. Эомер молча слушал князя. Он видел, как больно ему вспоминать о былой славе, былом величии своей страны, которая нынче, наверное, доживает свои последние дни. Быть может, Арагорн сумеет возродить мощь древнего королевства. Быть может… Если только они вернутся из этого похода. Но не об этом они думали, когда уходили к Черным Вратам. Сейчас их задача — дать время Хранителю. И если придется умереть, чтобы он смог закончить свой путь — они без колебаний это сделают. Быть может, он никогда больше не увидит ни Эовин, ни бескрайних степей Рохана, как не увидит их больше и Теоден. Но Эомер Роханский никогда не отступит назад и не бросит своих друзей и союзников в черный час. Не таковы рохиррим, чтобы бежать с поля боя, даже если конец уже предрешен.       Перейдя Андуин, вожди двинулись дальше, оставив войско на привале в пяти милях от Осгилиата. Еще до вечера они достигли Перекрестка. Гнев и ненависть отразились на лице Имрахиля, когда он увидел, что сделали со статуей короля. Тишина и безмолвие, царившие вокруг, угнетали сердца, и безлюдье казалось страшнее, чем полчища орков. Арагорн велел сбросить уродливый валун с плеч Короля и поставить на место голову с венком из золотых и белых цветов.  — Почему бы нам не взять приступом Минас-Моргул? — спросил Имрахиль, когда вожди спешились, собираясь устроить стоянку. — Через перевал Кирит Унгол мы попадем в Мордор скорее, нежели через Врата Мораннона. Их охраняет многочисленная стража, и вряд ли мы сможем пройти там.  — Наша цель не пройти в Мордор, благородный князь, — возразил Гэндальф. — Мы должны лишь выманить все силы Мордора за его пределы. Дорогой через перевал шел Фродо. Мы не знаем, там ли он сейчас, или нет. Мы не должны привлекать внимание Врага к Кирит Унгол, так он может заметить Фродо, и тогда все будет кончено.  — Гэндальф прав, — сказал Арагорн. — Мы пойдем к Мораннону, так как только там мы сможем сыграть свою роль в этой войне. Враг направит все силы туда. Он будет думать, что Кольцо у нас. Ведь только обладая силой Кольца, можно решиться на такую дерзость, как поход к Мораннону. Так думает Враг. И он должен так думать до тех пор, пока Фродо не выполнит свою миссию.  — Назгулы следят за нами, — проронил Леголас. — Я видел их высоко в небе.  — Враг будет следить за нами, — сказал Гэндальф. — Он будет ждать, когда мы начнем сражаться друг с другом из-за Кольца.  — Но так как Кольца с нами нет, этого никогда не случится, — заключил Эомер. — Мы пойдем до конца, а там — будь что будет.  — Не стоит так отчаиваться, мой друг, — слабо улыбнулся Арагорн. — Кто знает — быть может, Валар не оставят нас.  — Кто знает? — тихо повторил молодой Конунг. Ему вдруг захотелось увидеть Эовин и попросить ее, чтобы она жила, несмотря ни на что. Даже если он не вернется. Даже если никогда больше ее не увидит. Несгибаемая решимость, холодная и отчаянная, проснулась в груди. В черный час Арагорн поднялся на его пути из зеленых трав Мустангрима, и с той минуты Рохан словно очнулся от долгого сна и вырвался к свету в лучах славы, хотя дорогой ценой эта слава была куплена. Но пути назад больше не будет. Арагорн бился за народ Рохана при Хорне. Теперь Эомер Роханский будет биться за все Средиземье у стен Страны Мрака.       Фарамир пролежал в лазарете несколько дней, а потом, когда целители заметили, что рана уже не угрожает его жизни, начал выходить в сад, разбитый вровень со стеной вокруг Дома Исцелений. Бродя в одиночестве под сенью деревьев, Фарамир думал о многом. О гибели отца и брата. О Фродо и Сэме. О возвращении Короля. О своем собственном возвращении из страны теней, откуда его вывела рука Арагорна. Столь многое случилось этой весной, и назвать ее радостной не получается. Казалось, все должно расцветать и возрождаться, но взамен этому огонь опалял поля, и вожди гибли один за другим. Теоден Роханский лежит сейчас в Цитадели, его сын спит под курганом рядом с дедом, а Боромира эльфийская ладья уносит в Великое Море. Сколько еще жизней заберет эта война? Скоро ли придется оставшимся в Городе воинам поднять оружие и встать последней, незначительной преградой на пути Врага? А потом, когда последний воин падет, варги и стервятники устроят себе пиршество, а Белое Древо — последний потомок Нимлот — обуглится в огне… Фарамир тряхнул головой, отгоняя эти мысли. Возможно, еще не все потеряно, и Митрандир с королем Элессаром сумеют одолеть Врага? Так зачем отчаиваться заранее? Лучше набираться сил и ждать, пока потребуется твоя помощь. И Фарамир ждал, терпеливо и молча, как привык с детства. Лишь один раз к нему пришел Хурин, Хранитель Ключей, ныне замещающий его на посту Наместника.  — Рохиррим подоспели как нельзя вовремя, — сказал Хурин. — По крайней мере, теперь, пока наши войска идут к стране Неназываемого, мы можем свободно сообщаться с другими провинциями Гондора. Эльфхельм, военачальник рохиррим, со своими людьми был оставлен Эомером, чтобы окончательно очистить земли вокруг Города. Он уже вернулся. Фарамир выслушал Хранителя Ключей и только сказал, чтобы воины отдыхали как следует.  — Быть может, вскоре нам придется вновь сражаться с полчищами Мордора, и тогда будет лучше, если наши силы будут не на исходе.       Дни тянулись невыносимо медленно. Ясное солнце и сильный ветер только нагоняли тревогу, и в Городе было неспокойно. Воздух, казалось, звенел от напряжения, и взгляды людей часто обращались на Север, к Осгилиату, куда ушли их последние надежды. Когда тускло-золотой закат разливался на Западе, Фарамир смотрел на Восток, где зажигались над черной грядой гор первые звезды, и ему мерещился облик уставшего хоббита, который из последних сил бредет по выжженным землям Эред-Горгорота. «С ним Сэм, — думал Фарамир. — Он не позволит своему мистеру Фродо упасть. На такого друга всегда можно положиться". Но у самого Фарамира, казалось, больше не осталось друзей, подобных Сэму. Дядя Имрахиль ушел с Арагорном, Боромир погиб, отец… Отец никогда не считал младшего сына своим другом. Для него Фарамир был лишь Капитаном Гондора. Не самым лучшим Капитаном… Боевые соратники-следопыты были хорошими товарищами в сражении, но Фарамир никогда не говорил с ними по душам, хотя и не смел даже думать, что они лишь боевые единицы. Воины, без сомнения, любили своего Капитана, но вряд ли понимали его. Даже Боромир не мог с уверенностью заявить, что полностью знает своего младшего брата, хотя и являлся для него всегда лучшим другом и защитником. Он вызвался идти в Имладрис, боясь, что Фарамир собьется с пути или погибнет в дороге. А теперь погиб сам… Два брата почти всю жизнь провели в боях у границ Итилиена. Только в юности, пока был жив Эктелион, пока Денетор был силен и молод и сам держал рубежи, они жили в Минас-Тирите постоянно. Тогда Фарамир всем сердцем привязался к древним легендам, к песням и музыке и к рассказам Митрандира. Боромир же предпочитал тренировки и блеск оружия шелесту страниц и перебору струн и, наверное, потому отец больше полюбил старшего сына, видя в нем защитника Гондора. «Твой отец любит тебя, Фарамир. Он поймет это за миг до конца…» Эти слова Митрандира эхом звучали в ушах. Правда ли отец понял это? Теперь он уже никогда не сможет узнать правду. Люди будут говорить что угодно, чтобы утешить нового Наместника, но что было на самом деле? Наверное, даже сам Митрандир никогда не скажет об этом. Он всегда желал Фарамиру только добра, но порой именно из-за этого люди привирают, щадя чувства других. Фарамир редко смотрел в сторону Усыпальниц, словно боясь увидеть тень отца, но этот вопрос все не давал ему покоя. Он был там. Он был рядом, когда отец умирал, но ничего, ничего не смог сделать. Он был бесполезен, как отец всегда и говорил. В груди что-то неприятно заныло, и гондорец повел плечами, обращая взгляд в сторону Осгилиата. Довольно бередить прошлое. Может статься, вскоре ему предстоит отправиться в Чертоги Безвременья вслед за отцом и братом. И он должен встретить конец без страха, как подобает воину и потомку великого Нуменора. И он встретит, если потребуется.