В Крепости Заходящего Солнца

      На следующий день Фарамир отыскал Мерри. Хоббит сидел в своей палате один, раскуривая трубку, правда без особой охоты, и был мрачен.  — Привет Вам, отважный Мериадок из Шира! — сказал Фарамир. — Вы, хоббиты, удивительный народ, и я не перестаю убеждаться в этом. Хоббит с поклоном приветствовал Правителя. Он был более суров и решителен, нежели Пиппин, а левую бровь рассекал багровый шрам, который уже не исчезнет никогда.  — Рад видеть Вас, Правитель Фарамир, — сказал Мерри. — Что привело Вас ко мне сегодня? Фарамир помолчал, собираясь с мыслями, а потом сказал:  — Мне говорили, Вы были с царевной Эовин в бою и знали ее до битвы, были оруженосцем короля Теодена. Я хотел бы больше узнать о царевне Эовин. Можете ли Вы помочь мне? Хоббит смерил Правителя пристальным взглядом и выпустил изо рта колечко дыма. Некоторое время он молчал, и Фарамир также не спешил нарушить тишину.  — Вы не похожи на своего брата, Правитель, — проговорил наконец Мерри. — Не похожи в лучшем смысле. Боромир был нашим другом, и нам бесконечно жаль, что больше мы его не увидим. Но Вы кажетесь более... сдержанным. Мерри замолчал на время, а затем продолжил.  — Я расскажу Вам все, что знаю о царевне Эовин. Мне тоже не хотелось бы, чтобы она и дальше жила в печали, ведь она заслуживает лучшего. Когда я увидел ее в Дунхарроу, перед выступлением войск в Эдорас, мне показалось — вот взгляд человека, которому уже ничего не нужно в жизни, и который хочет лишь смерти. И тогда страх сжал мне сердце. Страх и жалость. А потом, когда я увидел ее на поле боя, одну, с рассыпанными по плечам золотыми косами, бросившую вызов Назгулу, мне захотелось, чтобы она жила. И тогда я подумал — нет, она не умрет! По крайней мере она не умрет одна, покинутая всеми. Она всегда, сколько я ее знал, а это очень недолго, рвалась к битвам и к славе. Я слышал, она просила Бродяжника… Арагорна, чтобы он взял ее с собой в поход на Димхольт, но Арагорн отказал. Фарамир прислушался внимательнее. Быть может, неспроста эта прекрасная дева так рвется в бой?  — Я слышал, — продолжал Мерри, выпуская новые кольца дыма. — До того, как Гэндальф и Арагорн пришли в Эдорас, Теоден был околдован чарами Сарумана и его лазутчика Гримы Черного и представлял из себя жалкое зрелище. Даже о смерти сына он узнал, только когда Гэндальф снял с него чары. Представляю, каково было Эовин жить в Эдорасе, пока братья вечно разъезжали по стране, гоняя орков и рискуя больше не вернуться домой живыми. А когда Теоден наконец очнулся ото сна, ее вновь оставили одну. Мне знакомо это чувство, когда ощущаешь себя только никому не нужной обузой. Я ведь тоже едва не остался в Эдорасе, когда рохиррим уходили на помощь Гондору, и попал в бой только благодаря Эовин… Мерри вновь замолчал, затягиваясь, и новые колечки дыма поплыли к открытому окну. Фарамир не торопил хоббита. Он начинал понемногу понимать, какая печаль гложет роханскую царевну, и проникся к ней еще большей жалостью. Он тоже прекрасно знал, каково это — быть ненужным. Но если его отослали в самое пекло боя, то Эовин дядя и брат, напротив, хотели уберечь от войны. И откуда им было знать, что вечное одиночество покрывает сердце прекрасной и отважной девы коркой льда. В непрестанных боях редко выпадает минута, когда можно подумать о таком, и чаще всего эта минута уходит только на то, чтобы заточить меч перед новым сражением. А те, кто остаются в тылу, переживают войну с неменьшей тревогой и предпочитают броситься в бой, чем ждать, когда те, кто ушли живыми, вернутся мертвыми на руках своих товарищей. Снова вспомнился ему величавый Андуин, уносящий вдаль эльфийскую ладью, и в груди защемило, но отчего-то не так больно, как еще вчера утром.  — Вы говорите, царевна хотела пойти на Димхольт с королем Арагорном? — осторожно спросил Фарамир.  — Да, Правитель, — ответил Мерри. — Вы видели Арагорна лишь однажды, а я прошел рядом с ним долгий путь, от Бри до Парт Галена; потом нас захватили орки Сарумана. Нельзя не полюбить Странника. Он с виду суров, но сердце у него золотое. Он и Леголас с Гимли преследовали орков, что схватили нас, до самого Рохана, пешком, пока не встретили Эомера. Правда, когда они встретились, мы уже гостили у Древня.  — Древня?  — Его еще называют Фангорн.  — Значит, энты все еще остались, — тихо проговорил Фарамир. — Но это и неудивительно. Вы многое повидали на своем веку, отважный Мериадок.  — Просто Мерри, — ответил хоббит. — Иногда начинаешь уставать от ваших высоких речей. Фарамир улыбнулся. Мерри чем-то напоминал Сэма. Наверное, есть у всех хоббитов одна общая черта, которой, должно быть, недостает многим людям, гномам и даже эльфам. Эта простота, не испорченная жаждой власти или наживы, и невероятная беспечность, которая, правда, может в одну секунду превратиться в безудержную отвагу.  — Хорошо, Мерри, — промолвил Фарамир. — И ты не зови меня Правителем, как не звал им моего брата. И, я надеюсь, мы станем добрыми друзьями. Хоббит посмотрел на Фарамира удивленно.  — Как скажете, Пра… Фарамир, — он нахмурился. — Это честь для любого хоббита, быть Вашим другом. Пиппин много о Вас рассказывал, пока не ушел. Вы видели Фродо и Сэма. Это правда?  — Я видел их, — ответил Фарамир.  — И Вы их отпустили, — Мерри посмотрел в окно. — Боромир слишком поздно понял свою ошибку, наверное, это его сгубило. Он был хорошим другом… Фарамир вспомнил, как говорил с Фродо о Знаке Гибели, как Сэм доказывал, что именно жажда обладать Кольцом погубила Боромира, что необходимо уничтожить Кольцо, пока не поздно…  — Я отпустил их, — негромко сказал он. — И я ничуть не сожалею о том, что сделал это. После этого разговора Мерри и Фарамир вышли в сад и гуляли там до вечера, говоря о Фродо, Боромире и Эовин. Фарамир многое узнал и понял в тот день, и, кроме того, крепко сдружился с хоббитом. Эовин так и не вышла в сад, к огорчению обоих. Вечером, уходя в Дом, Мерри пожелал Правителю доброй ночи.  — Я как-нибудь расскажу Вам, как мы с Пином запустили огромный фейерверк на дне рождения старины Бильбо, — сказал он с задорными искрами в глазах. — Но это будет, наверное, не скоро.  — Отчего же, друг мой Мерри? — улыбнулся Фарамир. — Пока мы еще живем в этих стенах, мы всегда можем поговорить о вашем Шире и о моем Гондоре. Я буду только рад этому. Мерри ушел, а молодой Правитель допоздна бродил по саду, раздумывая над тем, что узнал сегодня. После рассказа хоббита новая картина начала вырисовываться перед мысленным взором Фарамира. Теперь он понимал, что Эовин неспроста так стремится к смерти в бою. И если прежде она хотела лишь боевой славы, то сейчас больше хочет славной гибели. Слова Мерри об Арагорне не желали идти из головы. Невозможно не полюбить его, так сказал хоббит. Арагорн — истинный король, за которым воины готовы идти до конца. Но ведь Эовин тоже считает себя воином. Фарамир взглянул на Север, где яркими алмазами высыпали звезды. Возможно, вскоре мрак снова закроет небо, и больше не будет видно ни звезд, ни солнца, ни луны. Но даже если так и будет, он не оставит царевну Рохана одну. Никогда не оставит. Даже если не один, а все девять Назгулов встанут против них. Легкий порыв ветра шевельнул волосы Правителя, и он расправил плечи, подставляя лицо потоку воздуха. Рана на груди отозвалась саднящей болью. Значит, уже затягивается. Фарамир глубоко вздохнул. На западном небе, где еще не угасли последние отсветы зари, ярко пылал Эарендил, над теми волнами, где нынче погребен древний Нуменор. Кто знает? Быть может, и Гондор ожидает та же участь? Развалины Осгилиата зловеще чернели на блестящей в лунном свете ленте Андуина, а дальше человеческий взор не мог проникнуть. И Фарамир не видел костров, что освещали стоянку вождей, и тревога витала в воздухе. Но теперь в душе появились силы, чтобы встретить неизбежный конец, который придет, если поход вождей Запада не увенчается успехом. Фарамир вернулся в Дом, когда небо совсем потемнело, и только россыпь серебряных звезды и бледный Итиль слали земле свой тусклый свет. В эту ночь Правителю снились войска Рохана, несущиеся по равнине, и звонкое пение рогов, и золотые лучи солнца, пробивающиеся сквозь завесу мрака. А где-то там, среди скачущих в бой воинов рохиррим, он видел знакомое лицо, скрытое шлемом, и маленького хоббита, сидящего позади отважной воительницы. И слова Мерри эхом звучали в ушах: «Она не умрет! По крайней мере, она не умрет одна, покинутая всеми…» И Фарамир неслышно шептал в ответ: — Никогда.