В Крепости Заходящего Солнца

      Утром Фарамир вышел в сад и увидел Эовин на восточной стене. Она стояла неподвижно, и легкий ветер едва шевелил складки ее белоснежного платья и золотые локоны. Несколько минут Фарамир молча наблюдал за ней, и разные мысли волновали Правителя. Ему было интересно, о чем может сейчас думать прекрасная дева Рохана. Какие мысли гложут ее в этот миг? Желает ли она все так же смерти и славы? Но сейчас Фарамир знал только одно: спрашивать об этом прямо будет верхом неучтивости и может только ранить царевну еще сильнее. Но и оставлять ее в гнетущем одиночестве Фарамир не хотел. И он негромко окликнул ее:  — Эовин! Она обернулась, чуть вздрогнув от звука его голоса, и Фарамир не смог сдержать мягкой улыбки, которая отразилась в его серых, как сталь, глазах. Слабая грустная улыбка коснулась губ девушки, и она спустилась к нему со стены.  — Что Вам угодно, Правитель? — с едва уловимой насмешкой спросила она, но Фарамир и не подумал обижаться.  — Вчера Вы не выходили, — ответил он, внимательно наблюдая за царевной. Эовин не ответила, только отвела взгляд, вновь посмотрев на восток. Не желая затягивать неловкое молчание, Фарамир негромко заговорил:  — В той стороне павший Осгилиат и долина Минас-Моргула, и оттуда тень падает на Гондор, хотя, казалось бы, восходящее солнце должно нести только свет. Эовин посмотрела ему в лицо, и он умолк, с теплотой глядя в зеленые глаза роханской воительницы. И ему на миг показалось, что что-то живое проснулось в холодном взгляде царевны.  — Вы не похожи на воинов рохиррим, — проронила Эовин, и Фарамир улыбнулся.  — Отец всегда говорил, что я никудышный воин, — сказал он. — Кто знает, быть может, он был прав.  — Я не это хотела сказать, — грустно улыбнулась в ответ Эовин. — Я слышала, Ваш отец погиб. Я сожалею… Фарамир молча склонил голову, сдерживая тяжелый вздох. Вспоминать об отце было нелегко, особенно о его последних минутах, когда он не сумел ничем ему помочь. Но ради того, чтобы отвлечь Эовин от мрачных мыслей, он готов был снова окунуться в воспоминания.  — Отец знал Вашего дядю, — сказал Правитель. — В юности король Теоден жил здесь, в Минас-Тирите и был другом моему отцу. Мне искренне жаль, что он погиб, защищая нашу землю и откликнувшись на зов старого друга. Не такой победы мы ждали.  — Это была лишь одна победа, — ответила Эовин. — Война еще не завершена, и конец неясен.  — Это так, — согласился Фарамир. — Теперь исход всей войны в руках двух маленьких, но храбрых хоббитов. Вожди идут к Вратам лишь за тем, чтобы отвлечь Око Неназываемого; Митрандир говорит, это может дать Хранителю Кольца время, чтобы пройти к Роковой Горе. Эовин задумалась на какое-то время. Фарамир сделал осторожный шаг по мощенной белым камнем тропинке, не сводя с царевны внимательного взгляда, и она пошла рядом с ним, скользя невидящим взглядом по деревьям и кустам.  — Удивительный народ - хоббиты, — сказала она наконец. — Я лишь недавно узнала их, их храбрость и верность. На первый взгляд они кажутся детьми, но в минуту великой опасности превращаются в доблестных воинов, и немногие люди бывают столь же отважны.  — Это правда, — сказал Фарамир. — Я до сих пор восхищаюсь мужеством тех двух полуросликов, которые не устрашились пройти через Страну Мрака. Немногие воины из племен людей, гномов и, наверное, даже эльфов, смогли бы повторить их подвиг. И ведь они могли бы подождать в стороне, оставив великие свершения прочим свободным народам, которые сильнее их. Но силой духа хоббиты превосходят многих из нас, я думаю. Вчера я говорил с Мериадоком: он рассказал мне немного о Шире и о своем народе. Я не хотел бы, чтобы тень когда-нибудь коснулась тех светлых земель. Слишком хорошо нам известно, каково это — всегда жить в тени. Но ведь так было не всегда, и было время, когда Гондор стоял в цвете своей силы и славы, и Осгилиат был гордостью страны, а Минас-Моргул еще звался Минас-Итиль — Крепость Восходящей Луны, и там не властвовал мрак и ужас. Фарамир видел, что хотя Эовин по-прежнему грустна и холодна, но его слова заставили ее задуматься о чем-то, кроме битвы и славной смерти. И это радовало Фарамира. Какое-то время они молча бродили по саду, думая каждый о своем, и это молчание не тяготило их. Наконец Эовин сказала:  — Расскажите мне о Гондоре, Правитель. Наверное, Вы правы, и просто смотреть на восток не так просто. Пока мы ждем исхода этой войны, расскажите мне о своей стране, если хотите. Фарамир улыбнулся, чувствуя, как в груди разливается радостное тепло. Все же она не против разговора с живым, по крайней мере, сейчас. И он начал рассказ. Он поведал о многом в тот день. Об истории двух крепостей — Минас-Итиля и Минас-Анора. О гибели короля Эарнура и о начале правления Наместников.  — Мне всегда хотелось, чтобы Минас-Тирит — Крепость Последней Надежды — вновь стал Минас-Анором, Крепостью Заходящего Солнца, — размеренно и неторопливо шагая по белым камням, говорил он. — Чтобы Гондор снова стал прекрасным и великим, как в былые дни: равным среди равных, а не господином среди рабов. Я никогда не видел Минас-Итиля в дни его красоты и славы, но я хотел бы, чтобы никогда он не становился Минас-Моргулом. Мрак и ужас расползаются ныне от долины захваченной Врагом крепости, омрачая светлые леса Итилиена. Когда Минас-Итиль был захвачен, Враг отдал его как вотчину предводителю Назгулов, Королю-Чародею из Ангмара. Это его Вы вместе с Мериадоком повергли на поле Пеленнора. Говорят, некогда было произнесено пророчество, о том, что ни один смертный муж не сможет одолеть Короля-Призрака. И все же судьба настигла его в Вашем лице и в лице Мериадока. Он умолк на время, взглянув в сторону Востока, когда новый порыв ветра, более сильный, чем предыдущие, пронесся к Западу, зашумев листвой. Эовин тоже посмотрела туда, а затем они продолжили прогулку, но уже молча. В тревожной тишине, окутавшей Город, каждый шорох был ясным и отчетливым, будь то шепот листвы, шуршание ветра или звук шагов. Ясное небо раскинулось над Миндоллуином и Пеленнорской равниной, охватывая весь Гондор огромным воздушным ярко-голубым куполом, пронизанным лучами солнца. И, казалось, что в черных тучах над Мордором оно обрывается зияющей темной бездной. Серебряная лента Андуина сверкала на солнце, а где-то вдали, на Севере, почти невидимой искрой мерцал ревущий Рэрос. Далеко на юге синели, сливаясь с небом, холмы Лебеннина. Но мысли всех людей были обращены к востоку, куда ушли их надежды.       Войска вождей миновали долину Моргула, и теперь шли по Итилиену. Лес был непривычно тих и, казалось, не подавал никаких признаков жизни.  — Здесь неподалеку находится Хеннет Аннун, Окно Заката, — вполголоса заговорил Имрахиль, подъехав к Эомеру. — Прекраснейший водопад Гондора. Сейчас мы уже не пойдем к нему, но, если нам удастся выжить в последнем бою, ты еще увидишь это великолепие, Эомер, сын Эомунда.  — В Рохане тоже есть, на что посмотреть, — встрял в разговор Гимли, заставив Леголаса усмехнуться. — О, если бы вы видели мерцающие пещеры Агларонда, вы бы никогда не смогли их забыть! Это трудно передать словами: неповторимую красоту этих сводов, где все сверкает и переливается блеском самоцветов, а отражаясь в подземных озерах приобретает поистине сказочный вид… Эомер не сдержал улыбки. Восторженность гнома казалась даже несколько детской, правда, огромный топор за его спиной явственно говорил о том, что его владелец далеко не ребенок. Только Леголас, похоже, так не думал. Впрочем, для прожившего несколько тысяч лет лихолесского принца здесь все были, в какой-то степени, детьми. Вдруг впереди послышался возглас дозорного:  — Орки! Воины встрепенулись, словно сбрасывая с себя пелену сна, и Эомер с Имрахилем пришпорили лошадей, выхватывая мечи, которые ярким пламенем сверкнули на солнце.  — Спустите меня на землю! — хватаясь за свой топор, потребовал Гимли. — Да останови ты это животное, Леголас! Эльф со смехом придержал Арода, и Гимли кулем свалился с седла.  — Ввек с тобой больше на коня не сяду, — перекидывая секиру из одной руки в другую, пробурчал гном под звонкий смех царевича Лихолесья.  — Похоже, их немного, — обращаясь к подъехавшим вождям сказал Арагорн, обнажая Андрил. — С ними мы расправимся быстро. Вперед!  — Хэй! — тронул коня Эомер, и за ним на орков понеслись рохиррим из его эореда. Слева, над плечом, просвистела лориэнская стрела.  — Один! — начал счет Леголас.  — Ну еще бы! — на бегу бросил Гимли. — Остроухому никуда бежать не надо! Он будет иголками отстреливаться! Казад! И тяжелый топор с хрустом раскроил голову орка со скалящимся лунным диском на доспехах. Имрахиль прорвал передовой ломанный строй орков бок о бок с Эомером, Арагорном и Гэндальфом, раздавая четкие и тяжелые удары налево и направо. Уже через минуту чистый клинок князя Дол-Амрота окрасился черной кровью, а шальная стрела едва не пробила голову, но Имрахиль вовремя успел уклониться, и зазубренный наконечник только чуть задел лоб. Очередного орка просто затоптал конь, и его, еще живого, добил идущий за Имрахилем Берегонд. Эомер также не жалел врага, вкладывая в удары всю свою ярость. Гутвинэ ярко сверкал в руке сына Эомунда, заливая стоптанную траву черной и вязкой кровью врагов. Клич Теодена вдруг отчетливо зазвенел в ушах молодого Конунга, и перед глазами возникло оброненное на кровавый ковыль королевское знамя с белым конем на зеленом поле; вспомнилась сестра, лежащая среди мертвых рыцарей Рохана, и в груди родился клич гордого отчаяния и безудержной отваги. Отбив удар кривого ятагана, Эомер с плеча рубанул орка по шее, и тот свалился под ноги лошади с булькающим хрипом. А в следующий миг конские подковы со звоном ударили по меченным уродливой луной доспехам. Сражение длилось не дольше десяти минут. Отряд орков и в самом деле оказался малочисленным, и войска вождей не потеряли в этом бою ни одного воина. Однако Арагорн только помрачнел еще больше, когда бой утих, и с недовольством убрал Андрил в ножны.  — Что-то не так, друг мой? — спросил Эомер, придержав коня рядом с ним и вытирая с меча кровь.  — Слишком легкая преграда, — ответил за Арагорна Имрахиль. — Враг решил поиграть с нами, как со слепыми мышами. Я предпочел бы сейчас встретить войско, подобное тому, что осаждало Минас-Тирит, но не такую обманку.  — Саурон не видит пока в нас особой угрозы, — сказал Гэндальф. — Он хочет заманить нас в ловушку. Что ж, сделаем это. Мы отправимся в его западню, но в конце концов это должно погубить его самого.  — Другого пути нам не остается, — заключил Арагорн. — И каким бы ни был исход, мы все равно должны идти до конца, пусть даже никто и не вспомнит об этом походе. И они двинулись дальше, и время от времени, по знаку Гэндальфа, звучали трубы, и герольды возглашали: — Вот идут правители Гондора! Пусть каждый покорится им или же покинет страну! Но Имрахиль сказал:  — Не говорите «правители Гондора», но говорите «Правитель Элессар». Ибо это верно и, хотя он еще и не наречен правителем, это заставит Врага задуматься. И с тех пор трижды в день герольды возглашали имя Правителя Элессара. Больше вожди не видели вражеских отрядов до конца дня.  — Честно говоря, было даже обидно, — ворчал Гимли, снова трясясь в седле позади Леголаса и совершенно не замечая легких ухмылок на лицах Эомера и Имрахиля. — Всего семь! Эта конница всех смела! Так ведь нечестно.  — Не печалься так, мой друг, — с улыбкой ответил эльф. — Даже мне удалось подстрелить только дюжину. Все кончилось слишком быстро.  — Дюжину! — Гимли едва не упал с коня, а потом рассмеялся. — Что же, думается мне нам удастся поспорить на славу только у Черных Врат. И уж тогда я не позволю тебе выиграть, остроухий!  — Стану я уступать какому-то гному, — усмехнулся Леголас. — Но в одном ты прав: настоящий спор свершится лишь у Мораннона. И уже скоро мы будем там, друг мой Гимли. А до того, попытайся не свалиться с коня, а то пойдешь с пехотой.