В Крепости Заходящего Солнца

      В эту ночь Фарамир не смог уснуть. Перед глазами неизменно стоял образ гордой и печальной девы Рохана, залитый лучами заходящего солнца. Они вернулись в Дом на закате, так как Смотритель прислал Бергиля, чтобы он позвал их на ужин и перевязку. Рана Правителя уже заживала, что очень порадовало врачевателей. Сам же Фарамир почти не придал этому значения. Его гораздо больше волновали грусть и уныние Эовин, которые он все еще не сумел развеять. Ему отчаянно хотелось увидеть на лице царевны улыбку. Но не ту, едва уловимую, которая являлась лишь данью учтивости. Он хотел увидеть улыбку в ее глазах, взгляд которых по прежнему был холоден и печален. И ради этой улыбки, даже самой мимолетной, он готов был на все. Ранним утром он вышел в сад, и увидел сидящего у крыльца Мерри, который снова раскуривал трубку.  — С добрым утром, Правитель Фарамир! — приветствовал его хоббит.  — С добрым утром, Мерри! — ответил тот, прислоняясь плечом к столбу, поддерживающему фасад Дома.  — Вы вчера гуляли весь день с царевной Эовин, — сказал Мерри. — Я и Смотритель видели вас из окна. Я рад за Вас, Правитель Фарамир.  — Спасибо, — произнес Фарамир, с трудом сдерживая улыбку и чуть порозовев. Что за народ эти хоббиты! Верно говорил Пиппин: долго унывать они не могут и не хотят.  — Вы так не волнуйтесь, мой друг! — рассмеялся Мерри, видя замешательство Фарамира. — Я-то видел, как Сэм на Рози Коттон смотрит! Вы вчера чем-то мне его напомнили. Но Вы не волнуйтесь, я никому ничего не скажу. И тем более, Эовин. Придет время, сами обо всем расскажете. Фарамир улыбнулся. Он мог только удивляться тому, как Мерри сумел поверить в лучшее в то время, как весь Город с тревогой обращал свои взоры к Востоку. Да, Мериадок был более суров, нежели Пиппин, но и в нем жил неистребимый хоббитский задор, который не мог долго дремать, даже в те времена, когда тень тяготела над всеми.  — Мне помнится, я просил не называть меня Правителем, — сказал Фарамир.  — Было такое, — почесал в затылке Мерри. — Просто называть только по имени такого благородного воина, непривычно как-то. Это Боромира я знал иначе, нежели как правителя. С Арагорном, кстати, та же песня. Но я постараюсь, даю Вам слово. И еще, Вы знаете Бергиля, сына Берегонда? Я хотел бы просить Вас: могу я с Бергилем выходить в Город? Пиппин вот уже погулял по Минас-Тириту, даже Белое Древо видел. А я ведь могу и не успеть…  — Вот еще! — с улыбкой воскликнул Фарамир. — Смотритель разрешает Вам выходить еще с первого дня, думаю, он не будет против, если Вы пойдете и в Город. Хоббит рассмеялся.  — Благодарю Вас, Фарамир! Жаль, конечно, что с нами нет Пина. Прежде мы редко ходили порознь и вместе шутили и смеялись. Помнится, когда в Лориэне нам собирали лодки, мы с Пином нарвались на лембас в сумках. Леголас потом сказал, что одного кусочка такой лепешки взрослому человеку хватает на день. Пин тогда слопал четыре, а я поостерегся. Правда, никто из Братства об этом так и не узнал.       Пиппин шагал в строю воинов Гондора рядом с Берегондом. Горная цепь, окружающая Мордор, неумолимо приближалась, и, хотя Пиппин и знал, зачем и почему они сейчас идут к Черным Вратам, и не собирался отступать, в глубине души ему бы хотелось, чтобы они шли либо быстрее, либо вообще не шли. Войско маршировало неспешным строевым шагом, редко останавливаясь, но продвигаясь не со всей возможной скоростью. Этот поход казался многим торжественным шествием к эшафоту, в котором единственное, что они могут сделать, это не уронить свою честь и стоять до конца, каким бы он ни был. И сейчас, как никогда, даже еще больше, чем во время осады Минас-Тирита, Пиппину не хватало Мерри. Старика Мерри, такого рассудительного и веселого, самого предприимчивого и осторожного из них — четырех хоббитов, которые попали во всю эту переделку со спасением мира. Мерри бы сейчас хлопнул его по плечу, сказал бы, что еще не все потеряно, и они еще будут рассказывать о своих подвигах в "Зеленом Драконе" за доброй кружкой пива. А малышня будет слушать их, как раньше слушала дядю Бильбо. Но Мерри был в Минас-Тирите и даже при всем желании не мог сейчас прийти сюда. Пиппин бросил короткий взгляд на Берегонда. Гондорец шагал молча, и на лице его была только суровая отвага, какая присуща храбрым людям, идущим на смерть без сожаления. А ведь у него сын в Городе остался. И что будет с Бергилем, если мы все тут поляжем? Сердце хоббита болезненно сжалось, когда он подумал о веселом парнишке, с которым в первую минуту едва не подрался. А потом вспомнился яркий костер, из которого они с Гэндальфом вытащили Фарамира. Если Фродо не успеет, все будет напрасно: и победа на Пеленноре, и спасение этих жизней — все погибнут под крыльями Тени. Пиппин взглянул на спину Гэндальфа, едущего рядом с Арагорном. Нет! Еще не все потеряно! Даже если Фродо не успеет, Гэндальф наверняка сможет что-то придумать. Ведь было время, когда все считали его мертвым, а он вернулся. И не может быть так, чтобы сейчас все было напрасно.  — Мои предки жили здесь, в Итилиене, — тихо заговорил Берегонд. — И вот, я вернулся на эту землю с тем, чтобы уйти за нее на смерть. Но я не сожалею об этом. Если ты выживешь, друг мой Перегрин, передай моему сыну, что его отец сполна искупил свою вину собственной кровью.  — Вот еще! — возмутился Пиппин. — Мы вместе вернемся из этого боя! И Бергиль еще увидит цветущий Итилиен, и ты увидишь! И то, что ты убил слуг Денетора, спасая Фарамира, не такая уж и большая вина. Скорее, даже подвиг! Не понимаю я таких глупых законов, которые спасение чьей-то жизни приравнивают к преступлению.  — Я, по сути, предал Гондор, ослушавшись приказа и покинув пост, — горько усмехнулся Берегонд. — Да еще и осквернил убийством Усыпальницу.  — Я бы на твоем месте сделал то же самое! — с жаром ответил хоббит. — Да и любой нормальный человек тоже! Там вообще такое творилось, что было не до приказов сумасшедшего Наместника. Между прочим, он там и сам убивал, причем собственного сына.  — Тебе легко судить так, Перегрин, сын Паладина. Законы твоей страны, видимо, не столь суровы, раз вы, полурослики, позволяете себе постоянно нарушать приказы. Твой друг Мериадок тоже пробрался в сражение против воли короля Теодена.  — И правильно сделал, — хмуро ответил Пиппин. — Теперь вот я должен с ним сравняться. Не шуточное дело — убить Назгула! Молодчина Мерри! Даром, что я Тук, раз вечно от него отстаю. Ну ничего, мы еще свое возьмем. Не может такого быть, чтобы все плохо кончилось. Не может быть…       В этот раз Фарамир поджидал Эовин в саду. На губах царевны промелькнула легкая улыбка, когда она увидела молодого Правителя, и Фарамир почувствовал, как внутри поднимается шумящая волна, накрывающая с головой, и захотелось взять руку царевны в свою, заглянуть в ее зеленые глаза и сказать, что еще ничего не кончено, что она должна жить дальше, и что она непременно доживет до лучших времен. А он — Фарамир, сын Денетора и капитан Гондора — сделает все, что будет в его силах, чтобы так и было. Но вот царевна Рохана подошла к нему и сказала:  — Приветствую, Правитель! Вестей все еще нет? И Фарамир сдержал свой порыв и посмотрел ей в лицо своим привычным - спокойным и ласковым взглядом. Быть может, Мерри прав? Но он сказал — придет время. Сейчас оно еще не пришло. И он ответил:  — Нет, прекрасная дева, вестей нет. По моим расчетам войска сейчас проходят по землям Итилиена, по ту сторону Андуина, и уже миновали долину Моргула. Возможно, им просто не до того, чтобы слать вести. Да и зачем, если они знали, на что идут? Уходя в такой бой, человек редко вспоминает о том, что те, кто остался ждать ушедших, спрашивают о вестях даже ветер, хотя чаще всего в ответ слышат лишь молчание. Эовин молча посмотрела на Восток, и Фарамир тоже обратил свой взгляд к развалинам Осгилиата, за которыми простирались леса Итилиена. И ему вспомнилось, как в прежние годы он стоял там, на страже границ Гондора, вместе с братом. Как они вместе смотрели на Окно Заката, и Боромир рассказывал о былом величии Гондора и говорил, что сделает все, чтобы вернуть родине эту угасшую на время славу.  — Прежде, — негромко заговорил Фарамир, — я был капитаном Гондора в Итилиене и возглавлял отряд следопытов, стерегущих восточные границы Гондора. Гарнизоном Осгилиата управлял Боромир, но после его гибели командование перешло ко мне.  — Я видела Боромира однажды, — сказала Эовин, глядя на Восток. — Он проезжал через Эдорас, направляясь на Север. Тогда дядя дал ему коня, а спустя какое-то время тот вернулся без всадника. Мы посчитали это дурным знаком. Ваш брат был горд и благороден. Мне жаль, что он погиб.  — Он был лучшим воином Белой Башни, — ответил Фарамир, и перед глазами отчетливо встал образ старшего брата. — Он был лучшим среди нас. Когда он трубил в свой рог, его было слышно даже в самых дальних пределах Гондра. Этот рог был добыт еще во времена короля Эарнура, и с тех пор передавался в роду Наместников от отца к старшему сыну. Но никто не мог трубить в него так, как трубил Боромир. Отец всегда гордился им — сильным и упрямым, жаждущим вернуть Гондору его былое величие и былую мощь. И он вернул бы, я не сомневаюсь, если бы судьба его не сложилась так… Рог Гондора никогда больше не зазвучит, и часовой на стене больше никогда не провозгласит: — Вот едет Боромир, Страж Белой Башни! Нам его так не хватает… Эовин взглянула на Правителя, и он заметил, как что-то переменилось в ее взгляде.  — Вы очень любили своего брата, Правитель.  — Его нельзя было не любить, — грустно улыбнулся Фарамир. — Он был надеждой людей Гондора, которые уже почти перестали верить в возвращение короля людей. Он был лучшим среди нас, гордым и верным воином, который никогда не бросал своих. Мне всегда было далеко до него, но он ни разу не упрекал меня в этом и всегда становился на мою сторону, если отец был мной недоволен. И, хоть он не был капитаном Итилиена, но предпочитал находиться там и держать стражу вместе со мной, — Фарамир вдруг отвел взгляд и посмотрел вдаль, в сторону Итилиенских лесов. — Я ведь только сейчас понял, что он просто боялся оставить меня одного, когда повсюду была опасность, боялся потерять своего младшего брата… Он ведь и в Ривенделл вызвался ехать вместо меня только потому, что хотел уберечь от всех опасностей этого путешествия. Лучше бы он остался в Итилиене… Некоторое время оба молчали, глядя на Восток. Андуин блестел в лучах солнца, и в небе не было ни облака, но ветер, мерными порывами дующий с Востока, был отнюдь не теплым, хотя и слишком холодным его нельзя было назвать. Фарамир взглянул на Эовин, и горькая улыбка тронула его губы при виде ее красоты — печальной и гордой. И он попросил, сам не зная зачем:  — Расскажите и Вы мне о Рохане, прекрасная дева. Со времен Эорла Юного Гондор и Мустангрим были друзьями и союзниками, и король Теоден в юности жил в Белом Городе. Но я никогда не был в Рохане и слышал о нем немного, да и то были лишь рассказы отца, а он не любил рассказывать. Расскажите мне о Рохане, царевна Эовин. И она слабо улыбнулась, словно вспоминая какую-то давнюю старую сказку из далекого детства. А затем тихо заговорила, и Фарамир ловил каждое ее слово, боясь упустить даже самую незначительную деталь. И даже ветер, казалось, стих, и шелест листвы и трав замолк, словно тоже желая услышать рассказ о бескрайних степях Мустангрима.